«Надеюсь, это что-то важное», – подумал Ригальд, разбуженный настойчивым стуком в дверь. Он не спеша поднялся с устелённого одеялом пола, где из-за маленьких размеров кровати ему и пришлось почивать. Грифон не заметил Гильду, которая, свернувшись калачиком, спала на краю напольного ложа, и тихо выругался, когда чуть об неё не споткнулся.
«Налакалась и думает, что избавилась от угрызений совести… наивная»
Как бы там ни было, сейчас никаким угрызениям не под силу пробиться к пропитанному выпивкой сознанию. Об этом говорила бессмысленная и глупая улыбка грифины, не сползающая с неё ни на минуту.
Ригальд, оставив спальную комнату позади, побрёл вниз по лестнице под нервирующие звуки новой серии ударов.
— Ну что ещё? — рявкнул он ещё до того, как открыть дверь.
— Император срочно требует вас! — протараторил маленького роста грифёнок на побегушках.
«А я уже было обрадовался, что в ближайшее время в этих срочных вызовах не возникнет нужды. Хм, а заразная вещь эта наивность…», — задумался грифон.
— Где император?
— Его шатёр на холме к западу от городка, – уточнил паж, указывая пальцем нужное направление.
— Хорошо, сейчас буду. А теперь кыш отсюда, – Риг шикнул на посланника но тот, как видимо привыкший к подобным посылам, не обратил на это внимания и помчался доставлять следующее донесение. Бард ещё немного постоял на крыльце, поражаясь преобразившемуся в ночи Понивилю: всё пространство, куда дотягивались глаза, было утыкано горевшими кострами и облепившими их компаниями солдат. К городским сооружениям прибавились военные шатры и всевозможные навесы, построенные на скорую лапу. Представший перед Ригальдом военный лагерь колоссально расходился с его представлениями об этом месте.
Непрекращающийся галдёж заметно приутих, когда закрылась дверь. Прежде чем идти к императору, он хотел разобраться с одним делом, потому как не исключал, что у него не будет возможности сюда вернуться.
Грифон поднялся в спальню, где абсолютно ничего не изменилось, и принялся копаться в своих вещах. С максимальной аккуратностью он извлёк из кармана своего камзола странную тёмно-синюю розу и положил её на письменный столик. Там находилось всё, что было нужно, чем Ригальд и поспешил воспользоваться.
Он оторвал от пергамента маленький лоскут и, предварительно обмакнув в чернилах перо, нанёс им на материю несколько слов. Свернув записку в узкую трубочку, он захоронил её меж бархатных лепестков розы, так, чтобы послание смог заметить, только держащий цветок.
На этом приготовления к завтрашнему дню были окончены. Осталось только до него дожить.
Ригальд покинул библиотеку, вливаясь в бурные течения военного лагеря. Почти каждый солдат ставил перед собой задачу испробовать трофейного яблочного алкоголя, и чем больше, тем лучше. Как-никак это был привал — окно, свободное от военных действий, и небольшие нарушения дисциплины в это время простительны. Но на всю ораву желающих бутылок, естественно, не хватало. Этот удручающий факт породил множество решений этой проблемы. Бутыли разыгрывались на картах и костях, обменивались на захваченные вещи и ценные предметы, использовались как ставки во всевозможных состязаниях. Одним словом, сегодняшним вечером они были самой твёрдой и лакомой валютой. Жаль, что быстро утекающей.
Костры и скопления солдат начали редеть, когда путь Регальда пролегал через холмы за городком. Он почувствовал чей-то взгляд, от которого ему становилось не по себе. Увидев смотрящих, он понял, что лучшим вариантом будет просто пройти мимо, не обращая внимания. Обладателями зависших во тьме зловещих огоньков были так называемые пещерные грифоны. Создания, не покидавшие лоно каменных сводов и никогда не видевшие солнечный свет. Днём их смело можно назвать самыми безобидными существами, из-за полной слепоты. Но с наступление ночи даже самые сильные мантикоры не проявят желания переступать им дорогу. Каждый из них представляет собой внушительную гору мышц с неимоверно сильными конечностями, потому как в замкнутом пространстве приходится забывать о крыльях. Совладать с таким на земле практически невозможно. Эти грифоны привыкли жить небольшими замкнутыми прайдами, держась вдали от всех. И это сильно выделяло их среди остальных. Невзрачность, непредсказуемая агрессия, животные повадки и полная анархия в рядах.
«Что они вообще тут забыли? – недоумевал Риг. – Интересно, чем Тайрен смог их привлечь? Хотя это не моё дело».
Вот снова возникли костры – знак того, что владения молчаливых наблюдателей остались позади. Отсюда уже можно было увидеть императорский шатёр, окруженный элитой войска Грифонии.
— Император ждёт меня, – предупредил стражей шатра подошедший Ригальд.
Гвардейцы разошлись, освобождая проход в шатёр и он, отведя его грубую материю, прошёл внутрь.
– Мой император, вы хотели меня видеть?
Грифон, корпевший над разложенными на столе картами, поднял голову.
— К вендиго формальности Риг, здесь нет лишних ушей, – прохрипел он. Огонь свечей плясал в его глазах, и могло показаться, что там обитает тепло. Но бард, зная его слишком хорошо, понимал, что перед ним лишь мимолётный фантом. – Присаживайся.
— Хорошо… Тайрен, перейдём к делу. Ты же позвал меня не просто так? – Ригальд расположился в жёстком кресле напротив императора.
— То, что мы должны сделать после захвата Кантерлота, следует выполнить во время ночного штурма. В твоём подчинении будет небольшая группа опытных грифонов. Большой отряд может привлечь внимание раньше времени, а у вас его будет не так много. Каждый будет стараться выполнить задачу даже ценой своей жизни, но это не про тебя. Ты мне ещё нужен, поэтому не вздумай там умирать.
Ригальд с самого начала не собирался идти против императорской воли, зная, что прозвучавшая просьба ею вовсе не была.
— Решил не рисковать? Понимаю. А что если завтрашняя встреча даст положительный результат? Может они сами сдадут город, лишь бы не проливалась кровь? – пробуя трофейный напиток из лежавшего на столе кубка, сказал Риг.
— Положительный результат? Для нас оба варианта будут положительными. Все они приведут к захвату города и полному разгрому наших врагов. Если начистоту, то мне безразличны последствия оглашённого завтрашним утром ультиматума. Я делаю это отнюдь не потому, что считаю его важным, а из уважения к своему войску, жаждущего чего-то посерьёзнее Клаудсдейла. У них будет два дня, чтобы решить для себя, чего они хотят. Однако… ни в чём нельзя быть уверенным. Даже в том, что ты доживёшь до утра, не умерев во сне. Поэтому я и даю тебе это задание. Возможно, это лишнее, но быть к этому готовым ты обязан, – наполняя свой кубок, отвечал император.
— Могу я узнать, закончится ли эта война признанием народа пони своего поражения?
— Возможно. Быть может, это произойдёт прямо завтра... Кто знает? В таком случае, я буду жалеть, что эта партия завершилась так скоро. Такой противник не заслуживает уважения и проведёт остаток своих дней на коленях. Вероятно, так у него проявится хоть толика стремлений к достоинству, – Голос императора не передавал никаких эмоций, был холоден и расчётлив.
— Тайрен, ответь, ты хоть видишь в этой войне смысл? – мрачно спросил Ригальд.
— Она многое значит для всех, кто в неё втянут. Грифоны, жаждущие славы и обуянные идеей возрождения Империи, пони, защищающие свои земли от захватчиков — все они верят в истинность происходящего. Так и должно…
— Все они будут погибать, не зная, за что сражались. Тебя не смущает тот факт, что ты используешь своих верноподданных, скрывая от них истинные мотивы? – Риг смело перебил речь императора.
— Нисколько. Они верны мне и не должны задавать лишние вопросы, – злобно процедил Тайрен. – Неужто ты меня осуждаешь?
— Нет. Мне просто любопытно, чем ты готов пожертвовать ради достижения своей цели, — игнорируя гневный взгляд императора, продолжал наступать бард.
— Чем угодно. Разве не ясно? Если бы я не был к этому готов, я бы не сделал первый шаг. Гибели тысяч, разорённые земли, плач, скорбь и, наконец, сама война – всё это всего лишь занавес, который скрывает нечто большее. – Тайрен говорил всё громче и громче, постепенно вставая из-за стола. — Я не знаю, что будет в конце – гибель этого мира или его возрождение. Но одно я знаю точно — механизм запущен, и поворачивать его вспять я не намерен. Для этого мира эта война будет последней. Больше не будет ненужных жертв, не будет несправедливости,… будет нечто иное… Эта «ненужная» война – достойная плата за новый мир, достойный щит против инакомыслящих.
В шатре воцарилось молчание. Риг, поглощённый собственными мыслями, заворожёно смотрел на тающую свечу.
— Ты летишь к солнцу, мой император. Причём осознавая, как это опасно. Но… — Ригальд поднялся и пожал плечами, — …знай, я лечу вместе с тобой, даже если этот полёт будет последним. Я слишком многим обязан тебе и мой долг будет уплачен, когда ты воплотишь задуманное в жизнь. Даже если от этого погибнет весь мир…
Бард покинул шатёр, оставив императора наедине с полумраком.
Луна, взошедшая на свой небесный пьедестал, дарила свой мистический завораживающий свет всему живому. Для этого светила не было злых и добрых, плохих и хороших: каждый был достоин созерцать её в ночи.
Покрывающий Понивиль снег переливался мириадами самоцветов. Будто невообразимо щедрый богач осыпал своими сокровищами земную твердь. Такая ночь не могла не найти отклика в сердцах её видящих. Одни ощущали в себе необъятную энергию, с которой, казалось, им будет под силу долететь даже до ослепительно белого диска. Жестокие и необузданные нравы других смягчались при созерцании бездонного тёмного океана. Кто-то находил в себе смелость начать разговор со скорыми на отказ сёстрами Асценсион, не подозревая, что этим ему удастся исполнить скрытые желания, обречённые умереть на рассвете.
Ну а сердце Рига требовало вспомнить об одном скромном таланте, который он так и норовил закопать. Грифон дошёл до ближайшего к библиотеке костра и занял более просторное свободное место. Лёгкая лютня, спеша оказаться в лапах своего хозяина, ловко соскользнула с плеча барда. Сидящие рядом грифоны так и не поняли, что собирается делать Риг, пока к всеобщему гаму не присоединились мелодичная песня струн.
В то время как бард испытывал лютню, грифоны, понявшие, кто к ним подсел, со всей внятностью и доходчивостью призывали округу к тишине, не чураясь лапоприкладства, если невежду слова не убеждали.
По мере затихания галдёжа музыку начинали улавливать не только находившиеся поблизости, но и сидящие на неком расстоянии. За покидающими свои костры грифонами потянулись и те, кто, возможно, вовсе ничего не слышал, пока не приближался к их скоплению достаточно близко.
Толпа вокруг вошедшего в транс Ригальда постоянно увеличивалась. Те, кому не ютилось на земле, обживал деревья, крыши домов или просто зависал в воздухе. И когда исчезли все лишние звуки, кроме лёгкого шёпота, драматичную мелодию дополнил бархатный и звучный голос Ригальда.
Скажи, скажи великий воин –
Судьбу узнать, не хочешь ли?
Предвижу славу, смерть и горе —
В ночи мне ведомы пути.
Я вижу, благородный воин –
Падёт к твоим ногам весь мир,
Но только светоч в небе, воин,
С тобой пошутит, жди…
Одно из самых ярких произведений грифоньего эпоса никого не оставляло равнодушным. Ода к безрассудной и безграничной гордости была усладой для слуха. Ведь этот, по мнению многих, порок, являлся неотъемлемой частью практически каждого грифона.
Он гордый король, его реет знамя,
На подступах к звёздам вбивают сваи,
Все земли подчинились стали,
Но только солнце смеётся, манит.
Грифон не спит, забыт покой,
И отступиться нету силы,
Небесный диск – закрытый форт –
Как вызов для него.
Рассудок трезв кричит: «Постой!
Другие краски в той картине!»
Но недоступность словно мор
Терзает всё нутро.
Глаза грифона загорались огнём, когда он ставил себя на место гордого короля, а крылья невольно поднимались от воображаемого полёта.
Вся власть в когтях, покорна стая,
И стар, и млад к нему стенает.
Добро и зло его до края,
И камня славы сверкают грани.
Но меркнет свет и вкус не тот,
Камня блеск покроет пеплом,
Ведь страж тех солнечных ворот
Пред ним не падал ниц.
Новый близится восход,
В душу гнев заносит ветром,
А солнца град который год
Не признаёт границ.
Лишился крыл, летя к нему,
Пал грифон во мрак без света,
Ослеп, но презирает тьму,
Предчувствуя конец.
Стонет тело по теплу,
Вновь восстать желанья нету…
Рывок осуществить мечту
Сорвал его венец.
Последний удар по струнам завершил трагичную историю, но толпа не сильно горевала, бушуя и требуя не заканчивать выступление на этом. До рассвета было ещё долго, да и спешить Ригальду было некуда. Бард не отказал общему желанию и подарил ликующим слушателям ещё несколько баллад.
Во время исполнения одной из них он пробегал по округе зорким глазом, пока не приметил в первых рядах приятно знакомый сапфировый капюшон.
«Ну что ж, наверстаем упущенное», – хмыкнул про себя Риг, понимая, что игрой на лютне эта ночь не ограничится.
***
Предупредив вражеский город специальным сигналом, небольшой отряд грифонов двинулся навстречу слитому с горой Кантерлоту. Помимо Ригальда и сотни гвардейцев, императора сопровождали несколько военачальников во главе с Ганнаром, старший адепт Асценсион и магистр алхимиков. Быстро окружённые пегасьими патрулями, они избрали местом для посадки площадь, где в мирное время была стоянка воздушных колесниц. Достаточно просторный и находящийся на самой окраине города пятачок был самым удобным вариантом. Большинство пони в ужасе разбежались от приземлившейся процессии, но несколько солдат нерешительно приблизились к грифонам, направив на них копья.
— Не стоит демонстрировать ваше знание о том, каким концом надо колоть, – рыкнул на них здоровяк в чёрных доспехах. – Передайте вашей принцессе, что мы её ждём.
