М. Папуш

М.Папуш

говорят в народе, «мухи отдельно, котлеты отдель­но».

Нужно все время помнить, что вообще-то основ­ным, несущим смыслом этой работы является то, что три человека собрались для технической (на­поминаю о «высоком» смысле этого термина) про­работки чего-то. И только уже во-вторых это дела­ется на реальном живом материале — поскольку, в отличие от технологии, техника без реального жи­вого материала не существует. Мы никогда не за­нимаемся технологией, мы занимаемся живой тех­никой. Но начинающим (да и продолжающим) нужно помнить, что все это — учебная сессия. Так же как при учебном вождении автомобиля неиз­бежно нужно куда-то ехать, но лучше не пытаться сразу ехать на важную бизнес-встречу, а уж тем более — в детский сад за детьми.

Вообще, собираясь на работу в тройку, нужно четко осознавать себя учащимися. Это самое высо­кое звание, которое в Мастерской можно приобрес­ти. Чтобы это поддерживать, полезно находить воз­можность каждые минут десять ненавязчиво напоминать друг другу, что это — работа в трой­ке.

Второй принцип. Участники работы в тройке в принципе равноправны. Единственное, что дает основание предположить, что кто-то кого-то, допу­стим, учит, или кто-то «с» кем-то работает, — это реальное понимание ситуации в данный момент. Кто понимает, тот и лидер - де-факто. Часто быва­ет, что сидят как-бы-клиент и как-бы-терапевт, но клиент понимает больше и лучше, и оказывается, что при сохранении формы их диалога на самом деле как-бы-клиент работает с как-бы-терапевтом.

Психотехника экзистенимального выбора _______ 99

Равноправие, как во всякой демократической си­стеме, поддерживается строгим соблюдением пра-вил, за чем, в частности, и следит супервизор. Есть четкие описания различных форм Работы. Работа в режиме бейсика — это одно, работа в режиме постановки проблемы — другое, учебная работа в режиме как-бы-реальной психотерапии (после про­хождения бейсика, на следующем этапе) — третье, и т.д. Есть еще работа со снами, сценарная сказка, и пр. Обязательно должен быть четко очерчен жанр работы, формы работы, предполагаемое время. Если время нужно удлинить или укоротить, это, опять же, должно быть оговорено. Т.е. необходим посто­янный организационный контроль.

Нужно четко договариваться, кто есть кто, в те­чение какого времени, как это делается, каковы ме­тоды и пр., и жестко соблюдать договоренности. Сдвижки возможны, это должно быть предусмот­рено (всегда же хотели одного, а получается со­всем другое), но сдвижки должны четко организа­ционно оформляться. Если мы чувствуем, что в данный момент было бы неуместно и формально то, что мы намылились делать, а нужно переканто­ваться на что-то иное, — нужно это оговорить.

Может возникнуть, например, необходимость из­менить жанр: скажем, был (у относительно про­двинутой тройки) «второй бейсик», вдруг вскры­лась «язва тяжелой проблемы», и тут и.о. терапевта напыживается (или потирает руки): "Ну, щас мы эту проблему решим". В этот момент надо посту­пать совсем не так. Даже если речь идет о доста­точно продвинутых участниках работы, можно лишь предложить сменить жанр бейсика на опыт психо­терапии (предложение, подразумевающее возмож­ность разных вариантов ответа). Во-вторых, не за-

100

М.Папцш

быть добавить: "Мы, конечно, понимаем, что мы не психотерапевты, но давай попробуем применить такие-то и такие-то методы и средства, посмотрим, что у нас получится". Т.е. человеку, у которого вылезла проблема, все равно надо оставаться учас­тником работы в тройке, который пришел сюда для того, чтобы учиться. Если проблема при этом решится — замечательно. Но если «просто» удас­тся корректно подвигаться, — это тоже будет боль­шим шагом вперед. Подвигаться корректно на ос­новании живо трепещущей проблемы, — это будет большая работа по снижению уровня индульгиро-вания.

Очень важно соблюдать ритуалы. Оргформа тройки обязательно предполагает как принятие на себя, так и снятие с себя ролей, а также моменты обсуждения и совместного принятия решений, где напоминается, что на самом-то деле мы все «на рав­ных», хотя вот только что я был клиентом-в-со-плях, а ты был терапевтом-в-кресле. Когда мы оста­новились и начинаем обсуждать, что происходит и как мы будем двигаться дальше, эти роли снимают­ся, и мы — равные участники работы в тройке. Не­обходимо научиться в нужный момент из преды­дущего места вылезти, а в новое место попасть.

В частности, после каждой работы обязательно как минимум четвертую часть времени посвятить ее обсуждению. По форме желательно, чтобы об­суждение организовывал супервизор, дав по свое­му разумению слово сперва одному, потом другому, а потом себе.

Следующее правило тройки. Не путать личные отношения с работой в тройке. Сев на место ис­полняющего те или иные обязанности, исполняю­щего какую-то функцию в тройке, нужно уметь отставить в сторону все отношения, какие были «до того». Не дай Бог, например, во время обсуждения начать сводить счеты.

технические пра­вила психотехнической коммуникации. Я буду описывать их на примере первого занятия стандар­тного Практикума, — «событие из жизни расска­зывающего», — но это относится ко всем занятиям Практикума.

Формально занятие состоит в том, что один из участников, «рассказывающий», излагает другому, «расспрашивающему», какое-нибудь недавнее собы­тие из своей жизни.

Для расспрашивающего необходимо твердо знать несколько правил. Первое правило такой коммуникации состоит в том, что все содержание целиком и полностью при­надлежит рассказывающему. Это кажется само собой разумеющимся, но поначалу реально соблю­дать это правило очень трудно. Слушающему все время хочется как-то «подвинуть» рассказчика — высказать свое мнение, дать оценку, как-то повли­ять на содержание рассказа.

Мой опыт показывает, что если человеку удает­ся хотя бы чуть-чуть схватить вкус общения, сво­бодного от такого вмешательства, сразу и резко ме­няется его общение и в обычной жизни. Почему?

Общаясь в быту, мы обычно автоматически пред­полагаем, что находимся с собеседником на одном и том же поле и говорим об одном и том же. На самом деле это не так, потому что у одного собесед­ника психическая реальность одна, а у другого — другая. Я не буду сейчас рассказывать, как это опи­сывается теоретически (мы к этому еще вернемся, говоря о невротическом механизме слияния). Од­нако в предлагаемой работе мы будем иметь воз­можность убедиться в этом практически.

В обычном общении это различие реальностей не осознается; мы думаем, что говорим про одно и то же на одном и том же поле. Поэтому, когда со­беседник на этом поле видит или, не дай Бог, дела­ет что-то не так, как нам бы хотелось, мы начинаем всячески ерепениться; мы либо пытаемся заставить его двигаться на этом поле по нашим правилам, либо чувствуем себя вынужденными двигаться по его правилам. Ясно, что и из того, и из другого возникает масса неудобств как для нас, так и для нашего собеседника.

На этом Практикуме мы имеем возможность очень внимательно и тщательно отработать как раз эту сторону общения. Слушающему нужно все вре­мя помнить, что его собеседник рассказывает о с воем событии в своей жизни, на своем поле, меж тем как слушающий живет на другом психическом поле.

Я предложил бы здесь такую метафору: идешь вечером по улице, видишь не зашторенное окно и уж конечно посмотришь в него; смотришь с улицы в это окно и видишь, как там люди живут. При этом не имеешь никакой возможности взаимодействовать с этой жизнью. На этом Практикуме создаются осо­бые условия: рассказывающий о событии как бы приглашает расспрашивающего посмотреть на свою жизнь; то, что человек рассказывает, — это нечто вроде открытого окна, создающего такую возмож­ность.

Здесь есть одна тонкость. На практике мы сразу же увидим, что необходимо очень интенсивное взаимодействие, интенсивное сотрудничество между рассказывающим и расспрашивающим, чтобы состо­ялся сам разговор. Но это касается процесса рас­сказывания, а не содержания рассказа.

Еще раз: даже если событие, о котором идет речь, — проблемное, если человеку в этом собы­тии несколько дискомфортно, задача слушающего и расспрашивающего ни в коем случае не состоит в том, чтобы пытаться с этим что-то «делать», чтобы помогать, как я обычно это называю, «бедным де­вочкам».

Еще об этом можно сказать так. Когда Шерлок Холмс приезжает на место события, он вниматель­но все осматривает, очень многое узнает, его прони­цательность позволяет ему о многом догадывать­ся. Но он проводит свое исследование таким образом, чтобы не оставить там, на месте события, никаких следов, чтобы не вмешаться своим осмот­ром в это событие. Такова установка, которая необ­ходима в этом общении: не оставлять следов на чужой территории; помнить, что эта территория — чужая.

Еще один образ: рассказывающий пригласил нас посмотреть на свою жизнь как бы в музей, и поэто­му надо надеть мягкие войлочные тапочки, чтобы не наследить.

Это требует определенного мастерства, и учить­ся этому мастерству - первая задача «практикан­тов» бейсика. Поначалу не все будет получаться, потому что этот способ общения резко противоре­чит всем нашим привычкам; привычнее сразу лезть друг к другу в душу (точнее, в психику), даже не сознавая этого.

Человек, который в состоянии обратить внима­ние на ближнего, заметить, что в сходной, вроде бы, ситуации, ближний живет иначе, чем он сам, -это уже чуть-чуть другой человек. Он становится добрее, внимательнее; он в большей степени сам стоит на собственных ногах и готов позволить это другому. Он начинает понимать, что у него тоже не все очевидно, что у него тоже есть свои идио­синкразии.

До сих пор я говорил преимущественно об уста­новках расспрашивающего. В чем же задача рас­сказывающего?

Прежде всего, участники работы могут прожить (извлекая из этого драгоценную квинтэссенцию опыта) только тот материал, который они же и пред­ложили; в их распоряжении будут те события, ко­торые они принесут. Если они попытаются отде­латься незначащими событиями, то их разговоры будут пустыми. Если человек рассказывает о со­бытии, которое ему самому неинтересно, то и его собеседникам будет неинтересно.

С другой стороны, достаточно понятно, что у каж­дого из нас в шкафу есть «скелеты», которые мы очень бережем от чужого глаза, которых мы боимся, стыдимся и пр. У каждого из нас масса такого, о чем посторонним людям не скажешь. И сколько бы мы ни уславливались о «тайне группы» или тай­не работающей тройки (при работе в группе люди могут договориться, что какие-то вещи они обсудят только втроем, не вынося это на общий круг), все равно очевидно, что всего не расскажешь, да это, вообще говоря, и не нужно.

Расспрашивающему необходимо помочь рассказывающему пройти между этими дву­мя границами, Сциллой и Харибдой, — малой зна­чимостью и слишком большой натруженностью. Он может рассказывать то, таким образом и с такими подробностями, что, каким образом и насколько ка­жется ему уместным, значимым, важным и психо­логически интересным.

Еще одна рекомендация: ничего не выдумы­вать, — ни ради литературных прикрас, ни ради соображений тайны. Нам нужно настолько, насколь­ко это возможно, иметь дело с реальным материа­лом, который отличается от выдуманного тем, что он — живой, и потому обладает массой связей с другими частями нашей психики, которые могут по­степенно выявляться. А выдуманный материал та­кими реальными живыми связями обладать не мо­жет.

Быть правдивыми и искренними очень трудно, это требует мастерства и искусства; это удастся не сразу. Поэтому очень часто может получаться, что человек начинает рассказывать, идет по какой-то линии, а потом вдруг чувствует, что он чуть-чуть «заврался». Не бойтесь таких моментов, — это нор­мально, естественно и почти неизбежно; давайте себе и друг другу право вернуться назад, стереть с доски часть рассказанного, переиначить пере-рас-сказать. Относитесь к этому, как говорят психоло­ги, «толерантно», т.е. простите это себе и другим, и будьте готовы в любой момент дать возможность «нового старта».

Что делает рассказывающий, чтобы «впустить» собеседника в свое событие? Поначалу он просто рассказывает об этом событии. Затем он, скорее всего, получает ряд вопросов.

Здесь действует следующее правило: слушаю­щий-расспрашивающий имеет право спросить обо всем, что ему кажется интересным и имеющим от­ношение к делу; здесь нет никаких ограничений. Спросить можно обо всем. Вместе с тем, рассказы­вающий имеет право на какие-то вопросы отвечать, а на какие-то — нет. Т.е. мера открытости, кото­рую он выберет, — его дело, это его выбор.

Что должно получиться в результате этой бесе­ды? Это может выглядеть следующим образом. После того, как кто-то расскажет о событии, кто-то выслушает, а потом расспросит, расспрашивающий должен настолько войти в событие рассказываю­щего, чтобы быть в состоянии рассказать о нем. При работе в группе это можно сделать, собравшись сно­ва в большой круг, где расспрашивавшие о событи­ях расскажут о них (с разрешения рассказывавших, конечно) всем остальным. При работе в тройке это может быть пересказ расспрашивающего «на тро­их», причем в роли основного слушателя выступит супервизор.

Ясно, что рассказывавший получит шанс узнать много нового и интересного, потому что как бы ни было велико взаимопонимание, искажения всегда тоже велики. И это само по себе интересно.

Но в общем задача работающей пары - прорисо­вать, как на экране или на холсте, который нахо­дится «между» ними, событие таким образом, что­бы оно стало более или менее понятным, с большим количеством ясных для обеих сторон деталей.

Для себя, в своей памяти, человек может обозна­чить событие просто одним коротким символом, мгновенным визуальным образом или одним сло­вом, максимум одной фразой. Он про него все по­мнит, все знает. А когда он об этом рассказывает, это разворачивается в длинный текст. И еще нуж­но, чтобы этот текст был понятен слушающему. И они вместе должны создать нечто что уже будет более или менее понятно всем остальным: из фак­та внутренней жизни сделать нечто доступное из­ложению и доступное пониманию группы (или «тройки»).

С другой стороны, не стоит делать из этого псевдо-литературное произведение, историю, которую можно было бы рассказать про кого угодно, но не имеющую отношения к данному конкретному жи­вому человеку. Нужно, чтобы каждое событие, ко­торое будет рассказано, было не отчужденным рас­сказом, чтобы оно было событием именно этого человека, чтобы мы получили возможность через это событие, как через окно, посмотреть на жизнь человека.

Мы говорили о том, что расспрашивающему не сле­дует «оставлять следов» на территории собеседни­ка; но при этом в самом процессе взаимодействия — рассказывания и расспрашивания, — его роль очень велика, и от него требуется значительная актив­ность. Почему?

Рассказывающий погружен в содержание. Если событие, о котором он рассказывает, для него эмоционально нагружено, значимо, весомо, он может начать в нем «тонуть», — вновь с ним отождеств­ляться, переживать его заново, говорить как бы «из­нутри» события, обращаясь к его участникам. А рас­спрашивающему нужно получить в конце концов достаточно ясный образ этого события.

Для этого ему нужно, во-первых, манерой своего слушания и своими вопросами организовать обще­ние, — так, чтобы собеседнику было легко и ком­фортно, чтобы захотелось что-то ему рассказывать. Во-вторых, ему нужно так «структурировать» раз­говор, чтобы получить весь необходимый материал и организовать его в «гештальт» события, выделив фигуру и обрисовав значимый фон.

Таким образом, он не просто слушатель, он имен­но «расспрашивающий», и его роль в организации как процесса, так и содержания этой беседы очень велика. Здесь он начинает учиться определенному мастерству.

Рассказывающий, впрочем, тоже имеет возмож­ность узнать много неожиданного и тоже овладе­вает определенным мастерством. Хотя, казалось бы, мы все взрослые люди (и, как правило, думаем, что уж поговорить-то мы умеем), но в действительнос­ти это — непростое дело. Не пугайтесь, что трудно, но не забывайте учиться; навыки обеих позиций в дальнейшем нам будут совершенно необходимы.

Одна из трудностей такого общения, которая предъявляет к участникам значительные требова­ния и вместе с тем создает большие возможности, состоит в том, что в этой работе необходимо «рас­параллеливаться», то есть разделять свое внима­ние между содержанием того, о чем идет речь (со­бытия, которое происходило «там и тогда»), и процессом, который происходит в данный момент, «здесь и теперь». Т.е. нужно быть одинаково вни­мательными (но как бы в разных частях своего «пси­хологического процессора») как к тому, что рас­сказывается, так и к тому, как проходит процесс общения.

Обозначение этой особой функции и помощь в ее осуществлении - специфическая задача супер­визора. Супервизорами обычно (хотя не обязатель­но) просят быть более опытных людей. Специаль­ный интерес супервизора, его специальное дело — внимание к процессу коммуникации.

Но независимо от наличия супервизора, оба «ра­ботающих» участника беседы, — и рассказываю­щий, и расспрашивающий, — должны уделять это­му какую-то часть своего внимания. Чем в большей степени это удастся, тем значительнее будет как рост их мастерства, так и успех их конкретной ра­боты.

Расспрашивающему необходимо следить, как со­беседник рассказывает — как он выражает свои эмоции, как он их скрывает, о чем охотно рассказы­вает, о чем умалчивает. Рассказывающему тоже полезно обращать внимание, как его слушают, — на что собеседник в большей степени реагирует, что ему более, а что менее интересно, как он выражает и скрывает свои эмоции и т.д.

Как говорил Виттгенштейн, во всяком тексте (а тем более во всякой беседе) кое-что «сказывается» в самом содержании беседы, а кое-что «показыва­ется»: устройством текста, тем, как он произносит­ся, поведением собеседника и пр.

В психологических терминах можно сказать об этом так: есть семантика общения — то, о чем идет речь; а есть прагматика — то, что происходит в процессе общения. В некоторых школах психотерапии процессу, т.е. тому, что происходит «здесь и теперь», в данный момент, уделяют даже больше внимания, чем содержанию. Я лично сторонник равновесия: мне кажется важным и то, и другое; эти стороны дополняют друг друга. То, как ведет себя собеседник, является дополнением к тому, о чем он рассказывает, и наоборот. То и другое вмес­те создают «объем».

Для первой работы я предлагаю (впрочем, это не обязательно) взять событие недавнее, в масштабе 4-5 дней, чтобы оно было живо в памяти, чтобы мож­но было вспомнить, как там все было.

 

строение самого разговора в тройке