ЗАКЛЮЧЕНИЕ. В начале нашей статьи было выдвинуто положение о том, что значения детских слов развиваются
В начале нашей статьи было выдвинуто положение о том, что значения детских слов развиваются. Оно явилось исходным для всей работы. Если теперь, уяснив себе сущность автономной речи, мы попытаемся сопоставить развитую речь взрослого с тем значением слова, которое мы нашли в автономной речи, то, нам кажется, исчезнет последнее сомнение в истинности данного положения. В самом деле, мы имеем в этом сопоставлении две совершенно непохожие формы речи, из которых одна, именно автономная речь, является генетически самым ранним речевым образованием, которое в развитии приводит ко второй. Лишь в процессе развития могла возникнуть та громадная разница, которую мы находим при этом сравнении, что составляет основу своеобразия автономной речи. Все черты своеобразия автономной речи могут быть поняты только из одного факта — именно из факта промежуточности этого феномена. И это мы пытались в данной работе показать. Все черты, свойственные автономной речи, составляющие ее особенности, свидетельствуют о двойственном характере ее природы. Возьмем ли мы звучание автономной речи — оно обнаруживает свое промежуточное место между звучанием, свойственным экспрессивному выражению при доречевых формах общения, и звучанием нашего слова, служащего средством сообщения. Возьмем ли мы значение этого слова, за которым стоит конкретная наглядная ситуация, мы без труда увидим в ней основу, типичную для доречевых форм смыслового восприятия, ограниченного сферой наглядных смыслов, и наряду с этим возможность выделить отдельные элементы этой ситуации в слове, которая приобщает его к нашим значениям слов. Обратимся ли мы к строению сознания на уровне автономной речи, к мыслительным операциям, которые возможны с ее помощью, мы также увидим здесь черты доречевых и речевых структур. Это уже не бессловесное мышление, но оно еще ограничено часто наглядными связями, которые только и может отражать «автономное» слово. Это уже не полная недифференцированность сознания. Однако в центре межфункциональных связей стоят восприятие, аффект. Мышление занимает подчиненное место, в отличие от развитого сознания, в котором мышление является ведущей функцией. Короче, все своеобразие автономной речи находит свое объяснение в том, что она является промежуточной формой в развитии, динамически сочетающей в себе черты доречевой и речевой фаз. Своеобразие этой речи дает нам ключ к пониманию всей личности и структуры сознания. Однако наш анализ был бы недостаточным, если бы мы не сумели ответить на вопрос: каковы же те факторы, благодаря которым слово автономной речи, а следовательно, речевое развитие вообще возникают? "Появление автономного слова представляется нам естественным процессом, возникающим из процессов общения, из диалога, пользуясь выражением проф. Л. С. Выготского, который возни- кает у ребенка со взрослыми. Мы пытались в нашей работе показать, что искусственными следует признать попытки привлечения понятия открытия и т. д. для заполнения пропасти, существовавшей в представлении психологов между доречевым и речевым периодом. Эта пропасть, как показывает наше исследование, в реальном развитии не существует. Большинство психологов полагали всегда, что первые слова ребенка должны рассматриваться только со стороны аффективно-волюнтивных процессов. Главным защитником этой точки зрения является Мейман. На противоположной точке зрения стоят психологи (Прейер, Амент, Реймут), которые подходили к объяснению этих слов как к интеллектуальным процессам. Нам кажется, реальный процесс развития не укладывается ни в одну из этих схем, хотя в той и другой точке зрения заключена известная доля правоты. Основная функция речи — служить средством социального общения — впервые рождается и как потребность, и как средство общения. Первичным импульсом, который толкает ребенка к окружающему, является потребность, аффект. С другой стороны, взаимодействуя с окружающими, он сталкивается со смыслом. И функция речи рождается из слияния аффекта, движущего ребенком, со смыслом, который транслируют ему окружающие. Аффект выступает здесь не как основное содержание слова (как полагал Мейман}, а как импульс, сталкивающий ребенка с объективностью. В этом столкновении, которое является первичной формой взаимодействия с «идеальными» формами, и рождается осмысленное слово. Это столкновение есть не что иное, как первый диалог, который поведет затем все развитие ребенка. Роль ребенка в этом диалоге — аффективно направленное обращение к окружающему, возникшее из потребности общаться по поводу какой-либо ситуации. Роль среды — называние этой ситуации, включение его в контекст осмысленности. Мы видели выше, что слово автономной речи заключает в себе чисто индикативную функцию — функцию указания. Оно еще целиком является продолжением и выражением этого обращения к окружающему, движимого аффектом. Оно является как бы генетическим преемником указательного жеста, с которым оно очень часто даже существует рядом и является близким к нему по психологической природе. Указательный жест, как и Первое слово автономной речи, носит индикативный характер, однако лишенный функции наименования. Оба они возникают из низших аффективно-во-люнтивных значений. В указательном жесте желание порождает указание на притягивающее впечатление (припомним автономное слово «ham»!), хватание его. Здесь и начинается взаимодействие с идеальной формой. Ребенок сначала хочет, тянется; возникающее при этом общение по поводу привлекшего впечатления вносит то, что ребенок начинает называть, что именно он хочет. Возникает понимание в отличие от заражения, возникает смысловое восприятие. Поэтому при усвоении первых значений слов велика опосредствующая роль жестов, в частности указательного жеста. Автономная речь возникает как голосовой указательный жест. Мы видели выше, что слово автономной речи оказывается включенным в ту ситуацию, по поводу которой данное общение происходит, и на первых порах является неотрывным ее компонентом в качестве голосового указательного жеста. Но раз возникнув, автономная речь начинает обнаруживать себя уже и как речь, что переводит ее на более высокую ступень развития. Если указательный жест относится в одинаковой мере ко всему, к любому предмету, то слово автономной речи скрывает за собой уже обобщенное восприятие предметов. Но вместе с тем мы знаем из предыдущего изложения, что это первичное смысловое восприятие насквозь аффективно. Смысл в нем еще не оторван от аффекта. Итак, мы можем проследить, как в реальном развитии намечается естественная история речи, которая может быть объяснена из процессов реального взаимодействия ребенка с окружающей средой, с развитыми психологическими формами. Попытаемся ввести все эти соображения в контекст указанной проф. Л. С. Выготским последовательности ранних фаз психологического развития. Самые начальные фазы психологического развития характеризуются недифференцированностью внутреннего состояния и внешнего мира и, что самое важное, отсутствием смысловой значимости окружающего. На ранних этапах впечатления фотографич-ны, неопределенны, не собраны категориально. Дальнейшее развитие идет по пути отдифференцирования, разделения себя и окружающего, которое само возникает в процессе взаимодействия ребенка со средой и вместе с тем служит основой для возникновения самой существенной его формы — первого диалога. Как указывалось, этот первый диалог создается аффективными моторами, движущими ребенка к окружающему, роль ребенка при этом сводится к указанию, а роль идеальных моментов к придаванию смысла тому, на что обращено указание путем его называния. Возникает общение по поводу окружающего. Слово, которым оперирует взрослый, присоединяется к ситуации, включается в ее структуру и является на первых порах неотрывным от нее. Из него вырастает слово автономной речи. Значение его дано в ситуации. Таким образом, процесс взаимодействия ребенка с мышлением и речью взрослого является главным и реальным фактором, обгоняющим подлинные процессы возникновения «осмысленного слова», и, как показал проф. Л. С. Выготский, всего его дальнейшего развития.
|