Глава 10. Я даже не понимаю, как мне удается так быстро вернуться в комнату

 

Я даже не понимаю, как мне удается так быстро вернуться в комнату. Все, что я знаю, это как я запер дверь своей спальни, открыл дверь кабинета, чтобы запереться там внутри, и теперь сижу здесь, за моим столом, среди раскинутых бумаг и конфиденциальных материалов, что встретились мне на пути, смотря на изуродованную обложку того, что я так боюсь читать. В этом блокноте есть настолько что-то личное; выглядит так, словно там связанные между собой самые одинокие чувства и наиболее уязвимые моменты жизни одного человека. То, что лежит на этих страницах, она писала в течение самых мрачных времен ее семнадцати лет, и я собираюсь получить то, что так всегда хотел.

Заглянуть в ее мысли.

И хотя меня убивают ожидания, я также четко осознаю, какие могут быть неприятные последствия. И неожиданно становлюсь неуверенным, хочу ли я это знать. Но, тем не менее, я делаю это. Я определенно должен это сделать.

Поэтому я открываю эту книгу и переворачиваю следующую страницу. День третий.

 

Я начала кричать сегодня.

 

Эти четыре слова пронзают меня сильнее, чем любая другая физическая боль.

Моя грудь поднимается и опускается, дыхание затруднено. Я должен заставить себя читать дальше.

Вскоре я понимаю, что на страницах нет никакого порядка. Она, кажется, немного сместилась в самом начале написания, и уже в конце блокнота стало понятно, что места больше нет. Она писала на полях, над другими параграфами крошечным и почти неразборчивым шрифтом. Есть числа, которые нацарапанные на протяжении всего, некоторые даже повторяются снова и снова, и снова. Некоторые написанные слова переписаны заново, обведены в круг или перечеркнуты. И почти на каждой странице есть предложения и абзацы, которые полностью перечеркнуты.

Это полнейший хаос.

Мое сердце сжимается при малейшем осознании, что это доказательства того, что она, возможно, испытывала. Я предположил, что она страдала все это время, запертая в темных, ужасающих условиях. И видя это, мне хотелось оказаться не правым.

А сейчас, когда я стараюсь читать все в хронологическом порядке, мне не удается понять ее способ нумерации страниц; систему нумерации, что создала она, сможет расшифровать только она сама. Я могу только просмотреть книгу и прочитать кусочки, которые наиболее понятно написанные.

Мои глаза застывают на определенном моменте.

 

Это странно – никогда не знать мир. Знать, что не зависимо от того, куда вы идете, убежища просто нет. Эта угроза боли всегда будет сопровождаться шепотом. Я не чувствую безопасности, запертая в четырех стенах, я никогда не была в безопасности, когда меня оставляли дома и не чувствовала ее на протяжении четырнадцати лет, когда я жила дома. Убежище убивает людей каждый день, мир уже испытывает страх ко мне, как и мой дом, где отец запирал меня в моей комнате каждую ночь, а моя мама кричала на меня с отвращением, из-за того, что вынуждена меня растить.

Она всегда говорила, что это из-за моего лица.

Она говорила, что было что-то в моем лице, чего она не могла выдержать. Что-то было в моих глазах, что, когда я смотрела на нее, меня словно и не существовало. Она всегда говорила мне перестать смотреть на нее. Всегда кричала из-за этого. Как будто я могла напасть на нее. Она кричала, чтобы я перестала смотреть на нее. Кричала, что я обязана больше не смотреть на нее.

Однажды, она поместила мою руку в огонь.

Она говорила, что это для того, чтобы увидеть будет она гореть, или нет. Увидеть – обычная ли это рука.

Тогда мне было шесть лет.

Я помню это, потому что это был мой день рождения.

Я опрокидываю блокнот на пол.

Моментально оказываюсь в вертикальном положении, пытаясь успокоить свое сердце. Пробегаю руками по волосам, останавливая их у самых корней. Эти слова слишком близки мне, слишком знакомы. История ребенка, который подвергается насилию со стороны родителей. Запертый и выброшенный. Это слишком близко к моим мыслям.

Я никогда не читал ничего подобного. Я никогда не читал подобного, что непосредственно обращается к моим внутренностям. И я понимаю, что не должен. Я понимаю, что это, так или иначе, не поможет, не научит меня ничему, не даст мне подсказку, где она могла бы сейчас быть. Я уже понимаю, что чтение этого сделает меня еще более сумасшедшим.

Но я не могу удержаться и вновь тянусь к ее блокноту.

Я повернул его и снова открыл.

 

Действительно ли я уже сошла с ума?

Произошло ли это уже?

Как я узнаю?

 

Мой интерком кричит так внезапно, отчего я спотыкаюсь о собственное кресло и оказываюсь возле стены, позади моего стола. Мои руки не перестают дрожать; лоб покрыт капельками пота. Моя перевязанная рука внезапно стала гореть, а ноги стали слишком слабыми, чтобы устоять на них. Я должен сосредоточиться, поскольку принимаю входящее сообщение.

- Что? – требую я.

- Сэр, я только хотел переспросить, все ли хорошо с вами. Собрание, сэр, если конечно я понял неправильно время, то я прошу прощения, сэр. Я недолжен вас беспокоить.

- О, ради Бога, Дэлалью, - я попытался унять дрожь в голосе. – Перестань извиняться. Я уже в пути.

- Да, сэр, - говорит он. – Спасибо, сэр.

Я прервал связь.

А потом, взяв блокнот и засунув его в карман, вышел за дверь.