Март 1983 г. 25 страница

Я собрался было ответить, но наступила ночь. Рядом со мною – Кики. На спине ее – пальцы Готанды. Открывается дверь, входит Юки. Видит, как я занимаюсь любовью с Кики. Я, не Готанда. Только пальцы – Готанды. Но трахаюсь я. “Невероятно, – говорит Юки. – Просто невероятно!”

– Да нет же, все не так, – говорю я.

– Что происходит? – спрашивает Кики.

Сон наяву.

Дикий, заполошный, бессмысленный сон среди бела дня.

Всё не так, – говорю я себе. – На самом деле, я хочу переспать с Юмиёси‑сан! Бесполезно. Всё слишком перемешалось. Все контакты перепутались. Первым делом я должен распутать контакты. Иначе не получится ни черта.

 

 

* * *

 

Я вышел из парка Мэйдзи, заглянул на Харадзюку в одну отличную кофейню и выпил горячего крепкого кофе. А затем не спеша вернулся домой.

Ближе к вечеру позвонил Готанда.

– Слушай, старик, сейчас совершенно нет времени, – сказал он. – Может, попозже встретимся? Скажем, часиков в девять?

– Давай в девять, – согласился я. – Мне‑то все равно делать нечего.

– Ну и славно. Съедим чего‑нибудь, выпьем. В общем, я за тобой заеду!

Я распаковал дорожную сумку, собрал все чеки, накопившиеся за путешествие, и рассортировал их на те, которые отправлю Хираку Макимуре, и те, что готов оплатить сам. Половину расходов на питание, как и оплату джипа, пускай берет на себя он. А также все, что Юки покупала себе сама (доска для сёрфинга, магнитола, купальник, et cetera[73]). Я составил список расходов, вложил в конверт вместе с деньгами (обналиченные в банке остатки дорожных чеков) и подписал конверт, чтобы отправить как можно скорее. Подобные канцелярские формальности я всегда выполняю быстро и скрупулезно. Не потому, что очень нравится, – на свете не бывает людей, которым бы нравилось канцелярское дело. Просто не люблю проволoчек с деньгами.

Покончив с бухгалтерией, я отварил шпинат, перемешал его с мелкой сушеной рыбешкой, добавил немного сакэ – и начал пить темный “Кирин”[74], закусывая всем этим. Впервые за долгое время решил не спеша перечитать рассказы Харуо Сато[75]. Стоял ранний вечер, и на душе было легко без особой на то причины. Синий закат невидимой кистью закрашивал небо – слой за слоем, пока не стало совсем темно. Устав от чтения, я поставил Сотый опус Шуберта в исполнении трио Стерна‑Роуза‑Истомина. Вот уже много лет, когда приходит весна, я слушаю эту пластинку. И всегда поражаюсь, как точно подходит мелодия к тонкой, едва уловимой тоске весенних ночей. Синей бархатной мглою заливающая меня изнутри, Весенняя Ночь... Я закрыл глаза – и в этой синей мгле увидел тусклые силуэты скелетов. Жизнь растворилась в бездне, и только воспоминания оставались тверды, как кость.

 

32.

 

В восемь сорок приехал Готанда на своем “мазерати”. При одном виде этой махины у моего подъезда возникало ощущение, будто кто‑то ошибся адресом. Но винить в этом некого. Просто бывает, что какие‑то вещи фатальным образом не подходят друг другу. Когда‑то моему подъезду не подходил его “мерседес” – а теперь и “мазерати” не лез ни в какие ворота. Ничего не попишешь. Разные люди – разные жизни...

На Готанде были обычный серый пуловер, обычная мужская сорочка и очень простые брюки. Но даже в такой одежде он бросался в глаза. Будто какой‑нибудь Элтон Джон в лиловом пиджаке и оранжевой сорочке, выкидывающий на сцене свои коленца. Готанда постучал, я открыл дверь, он увидел меня и радостно хохотнул.

– Если хочешь, можно и у меня посидеть, – предложил я, уловив в его взгляде странный интерес к моему жилищу.

– Буду только рад, – ответил он, застенчиво улыбнувшись. От такой улыбки хозяева тут же предлагают гостям – да оставайтесь хоть на неделю.

Несмотря на тесноту, моя квартирка, похоже, произвела на него впечатление.

– Ностальгия! – произнес он мечтательно. – Было время, сам такую снимал. Пока меня не раскрутили, то есть...

В устах любого другого человека эти слова прозвучали бы чистым снобизмом. Но не в устах Готанды. У него это звучало как искренний комплимент – и не более.

Квартирка моя состояла из четырех помещений: кухня, ванная, гостиная, спальня. Все очень тесные. Причем кухня скорее напоминала расширенный коридор. Я втиснул туда узенький буфет с кухонным столиком – и больше уже ничего не влезало. Точно так же в спальне: кровать, платяной шкаф и письменный стол сожрали все свободное место. Лишь гостиная худо‑бедно сохраняла немного пространства для жизни – просто туда я почти ничего не ставил. Всей мебели – этажерка с книгами, полка с пластинками да стереосистема. Ни стола, ни стульев. Только две огромные подушки “маримекко”[76]: одну на пол, другую к стене, и получается довольно комфортно. А понадобился письменный столик – достаешь раскладной из шкафа, и все дела.

Я показал Готанде, как обращаться с подушками, разложил столик, принес из кухни темного пива с соленым шпинатом. И поставил еще раз Шуберта.

– Высший класс! – одобрил Готанда. И не то чтобы комплимента ради – похоже, действительно оценил.

– Давай, еще что‑нибудь приготовлю? – предложил я.

– А тебе не лень?

– Да нет... Чего там, раз – и готово. Я, конечно, не лучший повар на свете – но уж закуску‑то к пиву всегда приготовить смогу.

– А можно посмотреть?

– Конечно, – разрешил я.

Я смешал зеленый лук и телятину, жаренную с солеными сливами, добавил сушеного тунца, смеси из морской капусты с креветками в уксусе, приправил хреном васаби с тертой редькой вперемешку, все это нашинковал, залил подсолнечным маслом и потушил с картошкой, добавив чеснока и мелко резанного салями. Соорудил салат из подсоленных огурцов. Со вчерашнего ужина оставались тушеные водоросли и соленые бобы. Их я тоже отправил в салат, и для пущей пряности не пожалел имбиря.

– Здорово... – вздохнул Готанда. – Да у тебя талант!

– Ерунда. Проще простого. Я же ничего тут сам не готовил. Руку набил – и стряпаешь такое за пять минут. Вся премудрость – сколько чего смешивать.

– Гениально! У меня никогда не получится, – не унимался Готанда.

– Ну, а у меня никогда не получится изображать дантиста. У каждого свой способ жизни. Different strokes for different folks...

– И то правда, – согласился он. – Слушай, а ничего, если я сегодня уже не пойду на улицу, а заночую прямо у тебя? Ты как, не против?

– Да ради бога, – сказал я.

И мы стали пить темное пиво, закусывая моей стряпней. Закончилось пиво – перешли на “Катти Сарк”. И поставили “Слай энд зэ Фэмили Стоун”. Потом – “Дорз”, “Роллинг Стоунз” и “Пинк Флойд”. Потом – “Surf's Up” из “Бич Бойз”. Это была ночь шестидесятых. Мы слушали “Лавин Спунфул” и “Три Дог Найт”. Загляни к нам на огонек инопланетяне – наверняка подумали бы: “Так вот где искривляется Время!”

Но инопланетяне не заглянули. Зато после десяти за окном зашелестел мелкий дождик – очень легкий, мирный, от которого наконец‑то осознаешь, что вообще живешь на свете, под звуки бегущей с крыши воды. Дождь, безобидный и тихий, как покойник.

Ближе к ночи я выключил музыку. Все‑таки стены у меня – не то что у Готанды. На рок‑н‑ролл после одиннадцати соседи жаловаться начнут. Музыка смолкла – и под шелест дождя мы заговорили о мертвых.

– Расследование убийства Мэй, похоже, с тех пор никуда не продвинулось, – сообщил я.

– Знаю, – кивнул он. Видно, тоже проверял газеты с журналами в поисках любых упоминаний о ее гибели.

Я откупорил вторую “Катти Сарк”, налил обоим и поднял стакан за Мэй.

– Полиция вышла на организацию, которая поставляет девчонок по вызову, – сказал я. – Наверное, что‑то пронюхали. Не исключено, что до тебя попробуют дотянуться с той стороны.

– Возможно. – Готанда чуть нахмурился. – Но, думаю, все обойдется. Я ведь тоже между делом порасспрашивал людей у себя в конторе. Дескать, а что, эта Организация и правда сохраняет полную конфиденциальность? И представь себе – похоже, они с политиками связаны. Сразу несколько крупных чиновников получают куски от их пирога. То есть, если даже полиция их накроет, – до клиентов ей добраться не дадут. Руки коротки. Да и у моей конторы в политике тоже влияние есть. Многие звезды дружат с дядями в высоких кабинетах. Даже на якудзу выход имеется, если понадобится. Так что от таких нападок защита всегда найдется. Я ведь для своей фирмы – золотая рыбка. Разразись вокруг меня скандал – упадет в цене мой экранный имидж, и пострадает, в первую очередь, сама контора. Они же на мне столько денег делают – закачаешься! Конечно, если б ты выдал мое имя полиции – меня бы взяли за жабры всерьез. Ведь ты – единственное звено, которое связывает меня с убийством напрямую. Тогда никакая защита сработать бы не успела. Но теперь беспокоиться не о чем – проблема лишь в том, какая политическая система сильнее.

– Ну и дерьмо этот мир, – сказал я.

– Ты прав... – согласился он. – Дерьмовее не придумаешь.

– Два голоса за “дерьмо”.

– Что? – не понял Готанда.

– Два голоса за “дерьмо”. Предложение принято.

Он кивнул. И затем улыбнулся:

– Вот‑вот! Два голоса за “дерьмо”. До какой‑то девчонки задушенной никому и дела нет. Все спасают лишь собственные задницы. Включая меня самого...

Я сходил на кухню и вернулся с ведерком льда, галетами и сыром.

– У меня к тебе просьба, – сказал я. – Не мог бы ты позвонить в эту самую Организацию и задать им пару вопросов?

Он подергал себя за мочку уха.

– А что ты хочешь узнать? Если насчет убийства – бесполезно. Никто ничего не скажет.

– Да нет, с убийством – никакой связи. Хочу кое‑что узнать об одной шлюшке из Гонолулу. Просто я слышал, что через некую организацию можно заказать себе девочку даже за границей.

– От кого слышал?

– Да так… От одного человека без имени. Подозреваю, что организация, о которой рассказывал он, и твой ночной клуб – одна контора. Потому что без высокого положения, денег и сверхдоверия туда тоже никому не попасть. Таким, как я, например, лучше вообще не соваться.

Готанда улыбнулся.

– Да, я от наших тоже слышал, что можно купить девочку за границей. Сам, правда, никогда не пробовал. Наверное, та же организация... И что ты хочешь спросить про шлюшку из Гонолулу?

– Работает ли у них в Гонолулу южноазиатская девочка по имени Джун.

Готанда немного подумал, но больше ничего не спросил. Только достал из кармана блокнот и записал имя.

– Джун... Фамилия?

– Перестань. Обычная девчонка по вызову, – сказал я. – Просто Джун – и всё. Как “июнь” по‑английски.

– Ну, ясно. Завтра позвоню, – пообещал он.

– Очень меня обяжешь, – сказал я.

– Брось. По сравнению с тем, что для меня сделал ты, – такой пустяк, что и говорить не стоит, – сказал он задумчиво и, оттянув пальцами кожу на висках, сузил глаза. – Кстати, как твои Гавайи? Один ездил?

– Кто же на Гавайи один ездит? С девочкой, понятное дело. С просто пугающе красивой девочкой. Которой всего тринадцать.

– Ты что, спал с тринадцатилетней?

– Иди к черту! Ребенку и лифчик‑то не на что пока надевать...

– Тогда чем же ты на Гавайях с ней занимался?

– Обучал светским манерам. Рассказывал, что такое секс. Ругал Боя Джорджа. Ходил на “Инопланетянина”. В общем, скучать не пришлось...

С полминуты Готанда изучал меня взглядом. И только потом засмеялся, разомкнув губы на какую‑то пару миллиметров.

– А ты странный, – сказал он. – Все, что ты делаешь, – какое‑то странное, ей‑богу. Почему так?

– И действительно – почему? – переспросил я. – Я ведь не специально так делаю. Сама ситуация направляет меня в какое‑то странное русло. Как и тогда, с Мэй. Вроде никто ни в чем не виноват. А вон как все повернулось...

– Хм‑м! – протянул он. – Ну, хоть понравилось, на Гавайях‑то?

– Еще бы!

– Загорел ты отлично.

– А то...

Готанда отхлебнул виски и захрустел галетами.

– А я тут, пока тебя не было, с женой встречался несколько раз, – сказал он. – Так здорово. Наверное, странно звучит, но... спать с бывшей женой – отдельное удовольствие.

– Понимаю, – кивнул я.

– А ты бы не хотел со своей бывшей повидаться?

– Бесполезно. Она скоро замуж выходит. Я разве не говорил?

Он покачал головой.

– Нет. Ну, что ж... Жаль, конечно.

– Да нет! Лучше уж так. Мне – не жаль, – сказал я. И сам с собой согласился: а ведь правда, так будет лучше всего. – Ну, и что у вас двоих будет дальше?

Он опять покачал головой.

– Безнадега... Полная безнадега. Другого слова не подберу. С какой стороны ни смотри – просто нет будущего. Так, как сейчас, – вроде все отлично. Украдкой встречаемся, едем в какой‑нибудь мотель, где даже на лица никто никогда не смотрит... Мы так здорово успокаиваемся, когда вместе. И в постели она – просто чудо, я тебе, кажется, уже говорил. Ничего объяснять не приходится, чувствуем друг друга без слов. Настоящее понимание. Гораздо глубже, чем когда женаты были. Ну, то есть – я люблю ее, если уж говорить прямо. Но до бесконечности все это, конечно, продолжаться не может. Тайные свидания в мотелях изматывают. Репортеры, того и гляди, разнюхают – не сегодня, так завтра. Камерой щелк – и готово: скандал на весь свет. Случись такое – нам все кости перемоют. А может, и костей не оставят. Мы с ней на очень шаткий мостик ступили – вот в чем вся ерунда. Идти по нему тяжело, устаешь страшно. Чем так мучиться, вылезли бы из подполья на свет – да и жили бы вдвоем, как нормальные люди. Просто мечта! Еду готовить вместе, гулять где‑нибудь каждый вечер. Даже ребенка родить... Только с ней это даже обсуждать бесполезно. Мне с ее семейством не помириться никогда. Слишком они мне в жизни нагадили, и слишком прямо я высказал им все, что о них думаю. Обратно дороги нет. Если б я мог решать это с ней один на один, отдельно от семейства – как бы все было просто! Но как раз на это она не способна. Эта чертова шайка использует ее холодно и расчетливо, как инструмент. Она и сама это понимает. А порвать с ними – не в состоянии. Они с предками – все равно что сиамские близнецы. Слишком сильная зависимость. Не разойтись никак. И выхода нет.

Готанда поболтал стаканом, перекатывая льдинки на донышке.

– Чертовщина какая‑то, а? – усмехнулся он. – Могу позволить себе, в принципе, что угодно. Только не то, чего на самом деле хочу!

– Похоже на то, – согласился я. – Даже не знаю, что посоветовать. В моей жизни было слишком мало того, что я мог бы себе позволить.

– Да брось ты, ей‑богу! – не согласился он. – Хочешь сказать, что тебе не очень‑то и хотелось? Ну, вот, “мазерати” или апартаменты на Адзабу – неужели не хочешь?

– Не настолько сильно, – поправил я. – Сейчас у меня в этом нет никакой потребности. Сегодня подержанная “субару” и эта каморка удовлетворяют меня на все сто. Ну, может, “удовлетворяют” – слишком сильное слово... Но у меня с ними душевная совместимость. Я в них расслабляюсь. Никакого напряжения. Хотя, конечно, если со временем другое потребуется – может, чего‑нибудь и захочу.

– Да нет же! “Потребность” – это не то. Наши потребности не рождаются сами по себе. Их нам изготавливают и подносят на блюдечке. Вот, например, мне всегда было до лампочки, где и в какой квартире жить. Небоскребы на Итабаси, спальные районы в Камэдо или элитные кварталы в Тюо‑ку – все равно. Крыша над головой да покой в доме – больше ничего не нужно. Вот только моя контора так не считает. Говорят, если ты звезда – изволь жить в Минато‑ку. И, даже не спрашивая, подбирают мне жилье на Адзабу. Кретины. Ну, что там есть, на этом Адзабу? Дорогие паршивые рестораны, которыми заправляют салоны мод, уродина‑телебашня, да толпы всяких дур шарахаются с визгом по улицам до утра. И все!.. И с “мазерати” – та же история. Я бы сам на “субару” ездил. Отличная машина, как раз по мне. И бегает здорово. И вообще, скажи ты мне – что делать такому гробу, как “мазерати”, на улицах Токио? Это же дерьмо в чистом виде!.. Но контора и тут за меня решила. Не пристало, мол, звезде разъезжать на “субару”, “блюбёрде”, или “короне”. И вот – пожалуйста, “мазерати”. Хоть и не новая, денег стоила будь здоров. До меня на ней разъезжала крутая певица энка[77]...

Он плеснул виски в стакан с растаявшим льдом, сделал глоток. И просидел с минуту, нахмурившись.

– Вот в каком мире жить приходится. Обеспечил себе жильё в центре, западную иномарку да “ролекс” – и ты уже “высший класс”. Дерьмо. Никакого же смысла! Вот я о чем говорю. Наши “потребности” – это то, что нам подсовывают, а вовсе не то, чего мы сами хотим. Подсовывают на блюдечке, понимаешь? То, чего люди в жизни никогда не хотели, им впаривают как иллюзию жизненной необходимости. Делать это – проще простого. Зомбируй их своей “массовой информацией”, и все дела. Если жилье – то в центре, если машина – то “БМВ”, если часы – то “ролекс”, и так далее. Повторяй почаще – одно и то же, разными способами, по триста раз на дню. Очень скоро они и сами в это поверят – и зачастят за тобой, как мантру: жильё – в центре, тачка – “БМВ”, часы – “ролекс”... И каждый будет стремится все это приобрести – только чтобы почувствовать свою исключительность. Чтобы наконец стать не таким, как все. И не сможет понять одного: само стремление как раз и делает его таким, как все! Но на подобные премудрости у него уже воображения не хватает. Для него эта мантра – всего лишь информация. Милая сердцу иллюзия. Для всеобщего пользования – и, конечно же, для всеобщего блага. Как мне все это осточертело! Веришь, нет? Осточертела собственная жизнь. Хотелось бы жить по‑другому – лучше, честнее. Но не получается. Слишком крепко контора за горло взяла. И рядит меня, точно куклу, в те наряды, какие ей хочется. Я задолжал им столько, что и пикнуть не смею. Попробуй заговорить с ними о том, чего сам хочу, – и слушать никто не станет! Только скажут – очнись, парень. Живешь в шикарной квартире, ездишь на “мазерати”, носишь часы “патек‑филипп”, спишь с самыми дорогими шлюхами города. Да куча народу обзавидовалась бы такой жизни, чего тебе еще надо?.. Но, понимаешь, ведь это – совсем не то, чего я в жизни хочу! А то, чего я действительно хочу, мне недоступно, пока я живу такой жизнью...

– Что, например? Любовь? – спросил я.

– Да – например, любовь. Душевный покой. Крепкая семья. Жизнь простая и искренняя... – тихо сказал Готанда. И показал мне ладони. – Вот, смотри. В эти руки, если захочу, я теперь могу получить сколько угодно чужого дерьма. Вот чего я добился. И кичиться мне этим, поверь, совсем неохота.

– Я знаю. Ты и не выглядишь кичливым, не бойся. Ты абсолютно прав.

– То есть, я могу позволить себе все, что в голову взбредет. Бездна возможностей. У меня был свой шанс, и способности были. А кем я в итоге стал? Куклой! Захочу – почти любая из этих девчонок на улице будет в моей постели. Я не преувеличиваю, это действительно так. Но с тем, кого на самом деле хочу, вместе быть не могу...

Готанда, похоже, крепко набрался. Выражение лица совершенно не изменилось, но болтал он явно больше обычного. Впрочем, не скажу, что я не понимал его желания набраться. Перевалило за полночь, и я спросил, готов ли он сидеть дальше.

– Давай! Завтра мне до обеда на работу не надо. Или, может, тебе вставать рано?

– За меня не волнуйся. Я по‑прежнему не знаю, чем бы заняться, – сказал я.

– Уж прости, что навязался на твою голову... Но, кроме тебя, мне совершенно не с кем поговорить. Это правда. Ни с кем не могу об этом. Скажи я кому‑нибудь – мол, на “субару” мне в сто раз лучше, чем на “мазерати”, так меня просто за сумасшедшего примут! И заведут мне психоаналитика. Сейчас это модно. Дерьмо высшей пробы. Личный психиатр кинозвезды. Все равно что профессиональный ассенизатор... – Он прикрыл глаза. – Что‑то опять я сегодня... всё жалуюсь да чушь болтаю, да?

– Ну, слово “дерьмо” ты уже произнес раз двадцать.

– Серьезно?

– Но если хочешь еще – валяй, выговаривайся.

– Да нет... хватит, пожалуй. Спасибо тебе. Извини – плачусь тебе в жилетку все время. Но все, все, все, кто меня окружает – не люди, а какое‑то засохшее дерьмо. Меня от них физически тошнит. Просто блевота к горлу подкатывает, я не шучу...

– Ну, и блевал бы.

– Настоящее дерьмо, так и кишит вокруг! – добавил он, и правда борясь с позывом. – Сборище вампиров – отсасывают страстишки большого города и тем живут. Не все, конечно. Порядочные люди редко, но встречаются. Только дерьма все равно в тысячу раз больше. Вурдалаки, у которых все по‑человечески только на словах. Упыри, которые пользуются властью, чтобы загрести побольше денег и баб. Высасывают человеческие иллюзии и жиреют, раздуваясь от гордости. И во всем этом я живу каждый день. Ты просто не представляешь, сколько таких ублюдков вокруг! А мне с ними то и дело, хочешь не хочешь, выпивать приходится. И каждую минуту повторять себе: “Только не придуши никого! Не трать энергию на эту дрянь!..”

– А может, лучше сразу бейсбольной битой по черепу? Душить – это долго.

– Верно, – кивнул он. – Но, по‑возможности, я бы все‑таки душил. Мгновенная смерть для них – слишком большая роскошь.

– Согласен, – кивнул я. – Наши мнения полностью совпадают.

– На самом деле... – начал было Готанда, но умолк. Затем глубоко вздохнул и снова поднес ладони к лицу. – Ну, все. Вроде легче стало...

– Вот и хорошо, – сказал я. – Прямо как в сказке про царя и ослиные уши. Вырыл ямку, покричал в нее – и сразу полегчало[78].

– И не говори, – согласился он.

– Как насчет отядзукэ[79]? – предложил я.

– С удовольствием.

Я вскипятил воды и заварил простенькое отядзукэ с морской капустой, солеными сливами и хреном васаби. Каждый съел свою порцию, не говоря ни слова.

– На мой взгляд, ты похож на человека, который радуется жизни, – сказал наконец Готанда. – Это так?

Я оперся о стену и какое‑то время молчал, слушая шум дождя.

– Чему‑то в своей жизни – наверное, радуюсь. Просто радуюсь, не рассуждая. Хотя это вовсе не значит, что я счастлив. Для этого во мне тоже кое‑чего не хватает – как и в тебе. Оттого нормальной жизнью и не живу. Просто передвигаю ноги шаг за шагом, как в танце, и все. Тело помнит, как ноги ставить, поэтому вперед еще двигаюсь. Даже зрители есть, которым интересно, что получается. Но с житейской точки зрения я – полный ноль. В тридцать четыре года – ни семьи, ни работы достойной. Так и живу день за днем. В жилищный кооператив не вступил, долгосрочных займов банкам не выплачиваю. В последнее время даже не сплю ни с кем... Как ты думаешь, что со мной будет еще через тридцать лет?

– Ну, что‑нибудь обязательно будет...

– Точнее сказать, “или – или”, – поправил я. – Или что‑то будет – или не будет ничего. Никто не знает. В этом мы все едины.

– А вот в моей жизни нет ничего, что бы меня радовало.

– Может, и так. Но у тебя все равно хорошо получается.

Готанда покачал головой.

– Разве те, у кого хорошо получается, плачутся в жилетку при каждой встрече? Разве они вываливают на тебя свои проблемы?

– Всякое бывает, – пожал я плечами. – Все‑таки мы про людей говорим. А не про общие знаменатели.

 

 

* * *

 

В половине второго Готанда засобирался домой.

– Чего ты? Оставался бы уже, – сказал я. – Запасной футон[80]найдется, а утром я тебе еще и завтрак гарантирую.

– Да нет. – Он покачал головой. – Спасибо, конечно, за приглашение. Да у меня уж и хмель прошел... Пойду домой.

Он и правда больше не выглядел пьяным.

– Кстати, хотел тебя попросить. Немного странная просьба, конечно...

– Давай, какие проблемы?

– Извини за наглость, но... Ты не одолжишь мне “субару” на несколько дней? А я тебе “мазерати” взамен оставлю. Просто, понимаешь, слишком уж “мазерати” приметный, чтобы с женой втихомолку встречаться. Куда ни приедешь – всем сразу понятно, что это я...

– Забирай и катайся сколько влезет, – сказал я. – Считай, “субару” в твоем распоряжении. Я ведь сейчас не работаю, машина так сильно не нужна. Бери, конечно, мне все равно. Хотя, если честно, получать взамен такой шикарный автомобиль не хотелось бы. Сам подумай – стоянка у меня общая, без охраны, ночью шпана что угодно вытворить может. Да и за рулем всякое случается. Помну, поцарапаю такую красоту – век с тобой не расплачусь... Слишком большая ответственность.

– Да мне‑то что? Все эти расходы – дело моей конторы. Страхование на что, по‑твоему? Против любой царапины сразу страховка сработает. Не бери в голову. Захочется – можешь на ней хоть с пирса в море сигать. Серьезно! А я тогда взамен другую куплю. Как раз недавно один знакомый писатель‑порнушник свой “феррари” предлагал…

– “Феррари”? – тупо повторил я.

– Я понимаю, – рассмеялся он. – Но лучше смирись. Тебе, конечно, трудно такое представить – но в том мире, где вращаюсь я, с хорошим вкусом не выживают. “Человек с хорошим вкусом” – все равно что “извращенец с дырой в кармане”. Возможно, его будут жалеть. Но уважать – никогда.

В конце концов, он сел‑таки в мою “субару” и уехал. Я переставил его “мазерати” к себе на стоянку. Очень чуткий и до ужаса агрессивный автомобиль. Мгновенная реакция, сверхмощный двигатель. Нажал на газ – и словно улетел на Луну.

– Ну, милый. Не стоит так напрягаться, – ласково приговаривал я, похлопывая по приборной доске. – Полегче, не торопись...

Но он будто не слышал. Как ни крути – автомобиль тоже видит, кто им управляет. Ну и подарочек, подумал я. “Мазерати”...

 

33.

 

Утром я сходил на стоянку – проверить, как поживает “мазерати”. С вечера в голове так и вертелось: не угнали бы среди ночи, не изувечили бы какие‑нибудь вандалы. Но машина была в порядке.

Странное чувство – видеть “мазерати” там, где всегда парковалась “субару”. Я сел за руль и попробовал успокоиться – не получалось. Все равно что, открыв глаза поутру, рядом в постели обнаруживаешь абсолютно незнакомую женщину. Очень красивую. Только это не успокаивает. Это напрягает. Кому как – но мне нужно время, чтобы к чему‑то привыкнуть. Характер такой.

 

 

* * *

 

В итоге за весь день я так никуда и не съездил. В обед прогулялся пешком по городу, посмотрел кино, купил несколько книг. Вечером позвонил Готанда. Спасибо за вчера, сказал он. Было бы за что, ответил я.

– Слушай, насчет Гонолулу, – продолжал он. – Позвонил я в Организацию. Действительно, прямо отсюда можно заказать женщину на Гавайях. Ну просто весь мир для клиента! Точно билет в купе‑люкс заказываешь: “вам курящую или некурящую?”…

– И не говори...

– Ну так вот. Спросил я про твою Джун. Дескать, один мой знакомый через вас заказывал, остался доволен и советует мне тоже попробовать. Южно‑азиатская девочка, зовут Джун. Они попросили подождать – дескать, проверят. Сказали, что вообще‑то этого не практикуют, но для меня постараются... Только не подумай, что я хвастаюсь, но обычно об этом даже спрашивать бесполезно. А для меня – проверили. Точно, была такая. Филиппинка. Но уже три месяца как нет. Больше у них не работает.

– То есть, как – “не работает”? – не понял я. – Уволилась? Или что‑то еще?

– Эй, перестань. Станут они тебе до таких мелочей проверять! Это же шлюха: сегодня работает, завтра – поминай как звали. Что им, с собаками искать ее прикажешь? “Не работает” – и весь разговор. К сожалению.

– Три месяца?

– Именно так.

Как я ни пытался осмыслить, что все это значит, – разумного объяснения в голову не приходило. Сказав спасибо, я повесил трубку. И пошел гулять по городу.

Стало быть, три месяца назад Джун пропала. А две недели назад совершенно реально спала со мной. И даже оставила номер телефона. По которому никто не отзывается. Чудеса, да и только... Итак, шлюх теперь три. Кики, Мэй и Джун. Все трое исчезли. Одна убита, две – неизвестно где. Словно их в стену замуровали. Исчезновение каждой замыкается на меня. Между ними и мной – Хираку Макимура с Готандой...

Я зашел в кафе, сел за столик, достал ручку с блокнотом – и попытался вывести схему взаимосвязей между всеми, кто меня окружает. Схема вышла ужасно запутанной. Прямо как диспозиция боевых сил Европы накануне Первой мировой войны.

 

Наполовину с интересом, наполовину с усталостью я долго разглядывал эту схему – но ни одной мысли в голову, хоть убей, не пришло. Три сгинувших шлюхи, актер, служители разных муз, красотка‑подросток и гостиничная служащая с душой не на месте... Как ни смотри – нормальной дружбы в такой компании ожидать трудновато. Точно в детективе Агаты Кристи. “Я понял. Убийца – сам инспектор”, – произносишь вслух, но никто не смеется. Слишком плоская шутка.

В итоге пришлось признать: больше никаких связей я проследить не могу. Сколько за ниточки ни тяни – все лишь запутывается еще безнадежнее. Цельной картины не выстраивается, хоть убей. Сперва была только цепочка Кики – Мэй – Готанда. Потом добавилась линия Хираку Макимура – Джун. А теперь, выходит, еще и Кики с Джун как‑то связаны. Обе оставили мне один и тот же номер телефона. И все опять перевернулось с ног на голову.