Глава 20. Как и опасался Тобин, волшебник сразу же принялся за дело, хотя и не совсем так, как предполагал мальчик.

 

Как и опасался Тобин, волшебник сразу же принялся за дело, хотя и не совсем так, как предполагал мальчик.

Пока еще Аркониэль оставался в игровой комнате Тобина, но не прошло и недели после отъезда Риуса, как в замок начали прибывать строители, на лужайке появилось целое небольшое поселение из их шатров. Потом одна за другой стали появляться повозки, нагруженные всевозможными материалами. Скоро дворы замка и опустевшая казарма были завалены досками, тесаным камнем, корытами для строительного раствора, тяжелыми мешками. Тобину не позволялось знакомиться с рабочими, поэтому он наблюдал за ними из окна своей комнаты.

Он и не подозревал, насколько тихим был замок раньше. Со всех сторон теперь целый день доносились стук и звон, громкие голоса, выкрикивавшие распоряжения или распевавшие песни.

На крыше целая команда каменщиков возилась с черепицей, котлами расплавленного свинца и дегтя, так что постоянно казалось, будто крыша охвачена пламенем. Другая команда занималась комнатами третьего этажа и огромным залом внизу. Рабочие передвигали мебель, весь замок наполнился странными незнакомыми запахами — мокрой штукатурки, краски, древесных опилок.

Аркониэль заслужил некоторую симпатию Тобина, когда настоял, чтобы мальчику было позволено наблюдать за работой мастеровых. Однажды ночью, после того как Нари уложила Тобина спать, Брат разбудил его и провел на лестничную площадку, откуда был слышен разгоревшийся между Аркониэлем и Нари спор.

— Мне дела нет, что там вы с Риусом придумали, — возмущалась Нари, теребя передник, как она делала всегда, когда была взволнована. — Это небезопасно! Какой тогда смысл жить здесь в глуши…

— Я буду рядом с ним, — перебил ее Аркониэль. — Клянусь Светоносным, женщина, не можешь же ты всю жизнь держать его завернутым в вату! Он так многому может научиться! У мальчика явно прекрасные способности к вещам такого рода.

— Ах вот как! Уж не хочешь ли, чтобы он носил фартук каменщика, а не корону?

Тобин задумчиво грыз ноготь, гадая, что она имеет в виду. Ему никогда не приходилось слышать, чтобы принц носил корону. У его матери никакой короны не было, это Тобин знал точно, а ведь она жила во дворце, когда была маленькой. Однако если носить фартук каменщика означало, что он сможет работать мастерком и накладывать штукатурку на стены, то против этого Тобин не возражал бы. Днем, когда Нари было поблизости, он подсматривал, как каменщики приводят в порядок покои третьего этажа, и это было ужасно интересно. Тобин решил, что помогать каменщикам — гораздо увлекательнее, чем под руководством Аркониэля учить стихи или запоминать названия звезд на небе.

Тобину не удалось узнать, кто побеждает в споре: Брат шепнул ему, что нужно скорее возвращаться в постель. Мальчик успел закрыть за собой дверь и нырнуть под одеяло, прежде чем мимо прошел Минир, весело насвистывая и позванивая ключами на большом железном кольце.

 

К счастью, вскоре выяснилось, что победил Аркониэль, и следующий день Тобин провел, наблюдая за работой каменщиков.

Инструменты, с помощью которых они резали камень и выравнивали стены, а также мастерство строителей буквально заворожили мальчика. За одно утро стены, которые еще только что были грязными и серыми, сделались белоснежными, как сахар.

Однако больше всего Тобина восхищало искусство резчицы по дереву. Хорошенькая миниатюрная женщина с натруженными руками своими резцами и ножами справлялась с твердым деревом легко, словно это было масло. Сломанная стойка перил главной лестницы была убрана еще накануне, и теперь Тобин, затаив дыхание, следил, как женщина вырезала новую из длинного бруска темного дерева. Мальчику казалось, что она просто освобождает уже существующий и лишь скрытый внутри узор из переплетающихся ветвей, отягощенных плодами. Когда Тобин застенчиво признался в этом мастерице, та кивнула.

— Именно так я их и вижу, благородный принц. Я беру в руки такой вот кусок славного дерева и спрашиваю его: «Какое сокровище ты приготовил для меня внутри?»

— Принц Тобин делает то же самое с овощами и кусками воска, — сказал резчице Аркониэль.

— Я и из дерева вырезаю, — признался Тобин, ожидая, что резчица только посмеется над ним. Вместо этого она, пошептавшись с Аркониэлем, подошла к горке приготовленных для работы деревяшек, принесла Тобину кусок бледно-желтого дерева размером с кирпич и вручила два своих острых резца.

— Не хочешь ли посмотреть, что там внутри прячется?

Остаток дня Тобин провел, сидя на полу рядом с резчицей. Закончив работу, он протянул ей толстенькую смешную выдру, лишь слегка кривобокую. Фигурка так понравилась женщине, что в обмен на нее она отдала Тобину свои резцы.

 

Когда они не наблюдали за работой строителей, Тобин и Аркониэль совершали долгие прогулки верхом или пешком по лесным дорогам. Прогулки обычно превращались в уроки, чего Тобин, впрочем, даже не замечал. Аркониэль мог быть не очень сведущ в Военном искусстве, но он много знал о травах и деревьях. Молодой волшебник начал с того, что попросил Тобина назвать ему те, которые были мальчику известны, а потом стал показывать другие и рассказывать об их применении. Они собирали зимолюбку и выкапывали корни дикого имбиря на тенистых лесных полянах, лакомились земляникой, рвали на лужайках щавель и подорожник для поварихи.

Тобин все еще не доверял волшебнику, но пришел к выводу, что вполне может терпеть его общество. Теперь Аркониэль разговаривал не так громогласно и никогда не прибегал к магии. Хотя он и не был воином, выяснилось, что ему не меньше, чем Фарину, известно о том, как читать следы и ориентироваться в лесу. Во время далеких вылазок в горы Тобину иногда казалось, что он узнает тропу или прогалину, но никаких признаков присутствия Лхел ему обнаружить так и не удалось.

Незаметно для Аркониэля в таких прогулках им часто сопутствовал Брат, безмолвный и настороженный.

 

Как только в большом зале каменщики закончили свою работу, к делу приступили живописцы, начавшие наносить росписи на свежую штукатурку. Когда вдоль одной из стен протянулась длинная полоса орнамента, Тобин, склонив голову набок, заметил:

— Немного похоже на дубовые листья и желуди, но не совсем.

— Это и не должно быть точное изображение чего-то, — объяснил ему Аркониэль. — Просто приятный глазу узор. Живописец нанесет несколько рядов разных фигур, а потом распишет их яркими красками.

Они вскарабкались на шаткие леса, и Аркониэль попросил мастера показать Тобину, какие инструменты — медные линейки и кронциркули — тот использует, чтобы контуры были правильными, а линии — прямыми.

Когда они спустились с лесов, Тобин побежал в свою игровую комнату и достал из сундука давно забытые письменные принадлежности. Разложив их на столе, он принялся наносить на пергамент ряды узоров, используя вместо циркуля собственные пальцы, а вместо линейки — кусок сломанного деревянного меча. Половина ряда была уже готова, когда Тобин заметил, что через дверь за ним наблюдает Аркониэль.

Тобин продолжал работать, пока не дошел до края листа, потом откинулся назад и оглядел результат.

— Не очень-то хорошо получилось. Аркониэль подошел и посмотрел на лист.

— Да, но для первой попытки и не так плохо.

Таков был его обычный подход. Если Нари расхваливала все, что бы ни сделал Тобин, Аркониэль вел себя так же, как Фарин: хвалил за трудолюбие, не превознося результат больше, чем тот того заслуживал.

— Давай посмотрим, что получится у меня. — Аркониэль взял лист пергамента из стопки и перевернул его. На лице волшебника появилось странное страдальческое выражение. На обороте листа виднелись строки, написанные когда-то Ариани, пока Тобин обводил написанные ею буквы. Прочесть надпись Тобин не мог, но ясно видел, что она взволновала Аркониэля.

— Что там написано? — спросил мальчик.

Аркониэль с трудом сглотнул и хотел что-то сказать, но Брат вырвал лист у него из руки и швырнул в дальний угол прежде, чем волшебник прочел Тобину написанное.

— Просто стихотворная строфа, посвященная птицам.

Тобин подобрал пергамент и сунул его в самый низ стопки, чтобы Брат еще больше не разошелся. Лист, оказавшийся сверху, был покрыт крупными буквами, смазанными и нечеткими.

— Мама учила меня писать, — сказал Тобин, обводя пальцем контуры букв.

— Понятно. Не хочешь показать мне, что тебе удалось выучить? — Аркониэль попытался улыбнуться, как будто ничего не случилось, но его взгляд не мог оторваться от листа, который выхватил Брат. Волшебник казался очень печальным.

Тобин старательно вывел те одиннадцать букв, которые знал. Он не один месяц не брал в руки перо, и буквы получились корявые, некоторые даже вверх ногами. Большинство названий букв он. забыл.

— Твоя мама многому тебя научила. Хочешь, я напишу для тебя новые образцы?

Тобин покачал головой, но Аркониэль уже принялся за дело.

Мальчик принялся обводить буквы и скоро забыл и о строфе, которую Аркониэль ему не прочел, и о вспышке раздражения Брата.

 

Аркониэль дождался, пока Тобин с головой уйдет в работу, потом осторожно взялся за лист, который у него отнял демон. Он вытянул его ровно настолько, чтобы прочесть написанные Ариани строки:

 

Только в своей башне слышу я птичье пенье.

Моя темница — моя свобода. Лишь здесь поет мое сердце,

Здесь, где со мной мои мертвые.

Только их — и птичьи — голоса слышу я ясно.

 

Тобин в душе стал было беспокоиться насчет ожидаемого приезда мальчика-компаньона, но когда прошли недели и никто не появился, мальчик с облегчением выбросил такую возможность из головы, решив, что отец передумал.

В замке и так было много народа. Сколько Тобин себя помнил, здесь всегда было сумрачно и тихо Теперь же мастера целые дни сновали туда и сюда. Когда Тобину надоедало наблюдать за их работой, он отправлялся на кухню к Нари и поварихе. Обе женщины непонятно почему радовались суматохе, несмотря на то что Нари по-прежнему была недовольна общением Тобина с работниками.

Однако никто не радовался переменам в замке больше старого Минира. Хотя работы начались по инициативе волшебника, руководил ими дворецкий, и никогда он не радовался больше, чем когда распоряжался, в какой цвет что выкрасить или какой рисунок выбрать. Он также обсуждал с купцами в зале новые приобретения, и скоро на полках заблестела прекрасная посуда, а стены украсились роскошными занавесями.

— Ах, Тобин, вот к такой жизни я и привык в Атийоне! — сказал однажды Минир мальчику, когда они осматривали новые гобелены. — Твой отец наконец позволил мне превратить замок в то, чем ему следует быть!

Как ни интересно было Тобину следить за работами, по мере того как они близились к завершению, он начал испытывать странное беспокойство. Чем больше были перемены, тем труднее становилось мальчику вспоминать, как здесь жили его родители. Когда Минир начал говорить о том, что следует переделать в его собственной комнате, Тобин захлопнул дверь, придвинул к ней сундук и отказывался выйти до тех пор, пока старик не пообещал сквозь замочную скважину, что оставит все, как есть.

Работа тем не менее кипела вокруг. Иногда вечерами, прежде чем Нари приходила в спальню, Тобин прокрадывался на площадку лестницы и смотрел оттуда на ярко освещенный, полный ярких красок новый зал, пытаясь представить себе, как все было, когда отец еще не так часто отсутствовал. Может быть, если все изменится слишком сильно, он и вообще не захочет больше сюда возвращаться…