Глава 34. Аркониэль проснулся на рассвете, чувствуя, что шея у него не гнется

 

Аркониэль проснулся на рассвете, чувствуя, что шея у него не гнется. Он провел ночь в углу рядом со святилищем, намереваясь, как и остальные, почтить память Риуса бдением, но все же уснул.

По крайней мере я не единственный, кого сморил сон, — подумал он, оглядывая зал. Лампа в святилище все еще горела, и в ее тусклом свете Аркониэль видел темные фигуры, растянувшиеся на скамьях или на тростнике у очага. Около лестницы он разглядел Тобина и Ки, привалившихся к стене.

Всю ночь бодрствовали, стоя на коленях, только солдаты, чтобы почтить человека, который так долго был их вождем.

Аркониэль вглядывался в их усталые лица. Нианиса и Солани он раньше не знал, но от Нари слышал о них как о верных соратниках Риуса, а потому, вероятно, мог видеть в них будущих союзников его дочери.

Он снова посмотрел на Тобина. В неясном свете его можно было бы принять за любого парнишку из трущоб Эро, уснувшего у стены. Аркониэль вздохнул, вспомнив о тех видениях Айи, о которых та ему рассказывала.

Слишком встревоженный, чтобы снова уснуть, Аркониэль встал и вышел на мост, чтобы увидеть встающее солнце. На краю лужайки паслось несколько оленей, другие спустились по камням к воде. На мелководье высматривала свой завтрак высокая белая цапля. Даже в такой ранний час день обещал быть очень жарким.

Аркониэль уселся на доски моста и свесил ноги.

— Что теперь будет, Светоносный? — тихо спросил он. — Что нам делать, если те, кто может защитить этого ребенка, один за другим уходят?

Аркониэль молча ждал, моля богов о каком-нибудь знаке, однако все, что смог увидеть, — это яростное солнце Сакора, взглянувшее ему в лицо. Молодой волшебник вздохнул и стал сочинять письмо Айе, в надежде убедить ее вернуться из долгих странствий и помочь ему. Уже несколько месяцев он не имел от Айи никаких известий и даже не был уверен, куда посылать письмо, чтобы оно до нее дошло.

Аркониэль еще не решил этой проблемы, когда ворота позади него скрипнули, и к нему присоединился Фарин. Усевшись рядом с волшебником, он стал смотреть на окрестности, свесив руки между колен. Бледное лицо Фарина покрывали глубокие морщины, утренний свет сделал его глаза выцветшими.

— Ты совсем вымотался, — сказал Аркониэль. — Фарин медленно кивнул. — Что, как ты думаешь, теперь будет?

— Чтобы обсудить это с тобой, я и пришел. Царь разговаривал со мной у погребального костра. Он собирается послать за Тобином. Он желает, чтобы мальчик теперь воспитывался в Эро вместе с принцем Корином и его компаньонами.

Такому повороту событий едва ли можно было удивляться, но Аркониэль все равно ощутил холодный комок в груди.

— И когда же?

— Я не уверен, но скоро. Я попросил царя дать мальчику немного времени, но он мне на это ничего нe ответил. Не думаю, что он пожелает надолго оставить Тобина без своего присмотра.

— Что ты имеешь в виду?

Фарин ответил не сразу, все еще следя взглядом за оленями. Наконец, вздохнув, он сказал:

— Я знал тебя еще мальчишкой, когда вы с Айей гостили в Атийоне. С тех пор как ты здесь, у меня была возможность понять, каким человеком ты стал. Ты мне всегда нравился и, думаю, тебе можно доверятъ, особенно в том, что касается Тобина. Поэтому-то я и собираюсь рассказать тебе кое-что, что может стоить мне жизни. — Фарин посмотрел Аркониэлю в глаза. — Однако если ты меня предашь, клянусь Четверкой, я выслежу тебя, чего бы мне это ни стоило. Мы с тобой понимаем друг друга?

Аркониэль знал, что это — не пустая угроза. За резкими словами воина он слышал страх — страх не за себя, а за Тобина.

Аркониэль поднял правую руку, а левую прижал к сердцу.

— Клянусь своими руками, сердцем и глазами, благородный Фарин, что отдам жизнь за дитя Риуса и Ариани. Что ты хочешь мне рассказать?

— Ты даешь мне слово, что никому не расскажешь?

— У меня нет секретов от Айи, но за нее я могу ручаться так же, как за себя.

— Хорошо. Да мне и не к кому больше обратиться… Первое, что я хочу тебе сказать: по-моему, царь хотел смерти Риуса. Может быть даже, он приложил к ней руку.

Аркониэль мало разбирался в дворцовых нравах, но и он понял, что Фарин только что доверил ему свою жизнь. Понимал это, конечно, и сам Фарин, но, не колеблясь, продолжал:

— Со времени смерти принцессы Эриус стал посылать князя в самую гущу любой битвы. Риус это видел, но честь не позволяла ему возражать. Однако некоторые приказы, которые нам отдавались, были просто глупостью. Многие сотни добрых скаланцев из Атийона и Цирны были бы живы и здоровы, не затевай царь некоторых бессмысленных наступлений.

В тот день, когда пал Риус, царь приказал нам верхом преодолеть болото. Когда мы попытались выбраться из него, мы попали в засаду.

— Что заставляет тебя думать, будто в этом замешан царь?

Фарин горько улыбнулся.

— Ты ведь мало что смыслишь в действиях кавалерии, верно? Нельзя посылать всадников в такие места, где конским ногам нет опоры, а людям нет прикрытия, особенно когда знаешь, что враг хорошо укрепил свои позиции и только и ждет нападения. Риус получил стрелу в бедро задолго до того, как мы выбрались на твердую почву. Я был ранен в плечо, а конь подо мной убит. Я упал, а Риус повел воинов в атаку… Дальше началось просто избиение. У пленимарцев там оказалось сотни две пехотинцев и лучников, и если они не дожидались именно нас, то пленимарские военачальники плохо распоряжаются своим войском. Несмотря на рану, Риус бился, как загнанный в угол волк, но Ларис потом рассказывал, что копейщик убил коня князя, так что тот оказался придавлен тушей. Пленимарцы с топорами накинулись на Риуса, прежде… прежде чем я смог к нему пробиться.

Слеза скатилась по щеке Фарина и повисла на щетине на подбородке.

— К тому времени, когда я его нашел, жизнь вытекала из него вместе с кровью. Мы унесли князя, но помочь ему мало чем могли.

Слезы продолжали струиться по лицу воина, но он их, казалось, не замечал. Что-то подсказало Аркониэлю, что за последние дни Фарин привык не скрывать слез.

— Риус знал, что Билайри пришел за ним. Он велел мне наклониться и говорил так тихо, что только я мог расслышать. Последние его слова были: «Защищай мое дитя ценой жизни, если понадобится. Тобин будет править Скалой».

Аркониэль затаил дыхание.

— Он так тебе сказал?

Фарин посмотрел в глаза волшебнику.

— Тогда я подумал, что близость смерти туманит его ум, но сейчас, видя выражение твоего лица, я готов переменить мнение. Ты знаешь, что он имел в виду?

Доверяй своим инстинктам, — посоветовала Аркониэлю Айя перед отъездом. Инстинкт всегда говорил молодому волшебнику, что Фарину доверять можно. Все равно Аркониэль чувствовал себя сейчас, как человек, готовый прыгнуть вниз с высокой скалы, видя внизу лишь туман. Секрет был смертельно опасен для любого, кому становился известен.

— Знаю. Ради достижения той цели, о которой сказал тебе Риус, мы с Айей начали трудиться еще до того, как Тобин родился. Но ты должен сказать мне честно: сможешь ли ты по-прежнему служить Тобину, зная не более того, что знаешь теперь?

— Да. Только…

Аркониэль внимательно смотрел на не находящего слов Фарина.

— Ты гадаешь, почему Риус не сказал тебе всего… раньше?

Фарин кивнул. Его губы сжались в тонкую линию.

— Он не мог, — мягко произнес Аркониэль. — Риус никогда не сомневался в твоей верности, можешь мне поверить. Когда-нибудь я смогу все тебе объяснить, и тогда ты поймешь, почему он поступил так, как поступил. Но никогда не сомневайся в том, что князь тебе доверял. Он доказал это на смертном одре, Фарин. То, о чем он сказал тебе, было целью всей его жизни.

— Что сейчас нужно Тобину — это защита, а в будущем — союзники. Сколько солдат мы смогли бы сейчас собрать под свои знамена, если бы потребовалось?

Фарин провел рукой по бороде.

— Тобину нет еще и двенадцати, Аркониэль. Он слишком молод, чтобы стать полководцем, слишком молод даже для того, чтобы внушить веру в себя. Без поддержки могущественного вельможи… — Фарин махнул рукой в сторону замка. — Нианис и Солани — славные парни, но вождем был Риус. Если бы Тобину было, скажем, шестнадцать или семнадцать, даже пятнадцать, дело могло бы повернуться по-другому. Сейчас же единственный близкий его родич, обладающий властью, — царь. И все же…

— Да?

— Говоря строго между нами: среди знати найдутся люди, которые не останутся в стороне, если наследнику по женской линии царского рода будет грозить опасность. Есть и те, кто хорошо помнит, кем был отец Тобина.

— Ты знаешь, кто эти вельможи? Кому Тобин мог бы доверять?

— Царское окружение сейчас таково, что жизнью поручиться я мог бы за очень немногих, но я провел многие годы рядом с князем и всегда пользовался его доверием. Я хорошо представляю себе, откуда ветер дует.

— Тобину в этом понадобится твое руководство. Как насчет солдат, которые были преданы Риусу?

— Воины зависят от дохода с земель, а потому станут служить тому, кто землями владеет. Пока Тобин не достигнет совершеннолетия, распоряжаться всем, мне кажется, будет назначенный царем чело-век. — Фарин покачал головой. — Многое может измениться за ближайшие годы. Боюсь, что Эриус назначит собственных управляющих в княжеские владения.

— Для мальчика и так уже слишком многое изменилось, — прошептал Аркониэль. — В одном ему повезло: иметь рядом такого верного человека, как ты.

Фарин хлопнул Аркониэля по плечу и поднялся.

— Некоторые служат ради славы и из верности военачальнику, — ворчливо сказал он, — некоторые — ради денег. Я служил Риусу, потому что любил его. По этой же причине я буду служить Тобину.

— Любовь… — Аркониэль поднял глаза, заметив в тоне Фарина что-то необычное. — Я никогда раньше не спрашивал… У тебя ведь есть где-то поместье. Там живет твоя собственная семья?

— Нет. — Прежде чем волшебник смог понять, что написано на лице воина, тот повернулся и направился к замку.

— Достойный человек, — прошептала невидимая Лхел, ее голос был как журчание воды под мостом.

— Я знаю, — ответил Аркониэль, ободренный ее невидимым присутствием. — Тебе уже известно о князе Риусе?

— Брат мне рассказал.

— Что мне делать, Лхел? Царь хочет, чтобы Тобин отправился в Эро.

Сделай так, чтобы Ки остался при нем. Аркониэль горько усмехнулся.

— И это все? Рад слышать. Скажи, Лхел… Но ведьмы рядом уже не было.