ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Сообщение о загадочном убийстве профессора Осмоловского и его лаборантки, по нескольку раз на дню повторенное всеми каналами телевидения и радиостанциями

 

I

 

 

Сообщение о загадочном убийстве профессора Осмоловского и его лаборантки, по нескольку раз на дню повторенное всеми каналами телевидения и радиостанциями, на следующее утро появилось в газетах, обросшее комментариями. Смысл многих из них, вряд ли осознаваемый самими авторами, был примерно такой: ну, банкиров убивают, депутатов Госдумы, промышленников берут в заложники за выкуп, мафиози устраивают кровавые разборки чуть ли не в центре Москвы — это ладно, привыкли. Но когда убийца стреляет в скромного ученого-бессребреника, да еще на рабочем месте, — это уже ни в какие ворота не лезет! Что происходит? Куда мы идем? Чем, наконец, занимаются наши разбухшие от дополнительных штатов правоохранительные органы, кроме того что устраивают всяческие реорганизации?!

Скандал в Госдуме был, вероятно, последней каплей. Президент освободил от должности исполняющего обязанности генерального прокурора, которого Дума за год так и не утвердила, несмотря на настойчивые предложения Президента, выдвинул другую кандидатуру, и в тот же день, практически без споров, новый Генеральный прокурор Российской Федерации был утвержден в должности.

Свою деятельность он начал с кадров. Профессионалов катастрофически не хватало. За год нервотрепки, сопровождавшей деятельность прежнего и. о. генпрокурора, кого-то ушли, кто-то сам ушел, часть старых опытных кадров переманили в фирмы, МВД и в Федеральную службу безопасности. Нередки стали случаи, когда следствие по особо важным делам вели даже студенты юридических вузов. С этим необходимо было кончать. И одним из первых, кому новый генеральный прокурор предложил место своего заместителя, был Константин Дмитриевич Меркулов. Он, собственно, и раньше был замом генерального по следствию. Но в конце прошлого года, резко отвергнув требование начальства, прежнего и. о., спустить на тормозах дело об одной из крупнейших финансовых афер и выпустить преступника на волю, вынужден был подать в отставку[1].

И вот он снова в своем необъятном кабинете с массивным письменным столом, внушительным сейфом и огромной картой не разделенного еще СССР, соседствующей на темноватых обоях с подробным планом Москвы. Все было привычным, знакомым, но в то же время как бы чужим — так, вероятно, чувствует себя человек, вернувшийся домой после долгой отлучки. Меркулов не успел даже освоиться как следует в своем старом новом кабинете, как открылась дверь и секретарша Валерия Петровна сообщила:

— К вам корреспондент газеты «Новая Россия». Хочет поговорить с вами о деле профессора Осмоловского.

— Только корреспондентов мне сейчас и не хватало! — буркнул Меркулов. — Пусть обратится в Мосгорпрокуратуру, они ведут следствие по этому делу.

Но Валерия Петровна продолжала стоять в дверях, на лице ее была легкая и словно бы ироническая улыбка.

— В чем дело? — спросил Меркулов.

— Я подумала, что вы, может быть, все-таки захотите его увидеть.

— Не захочу! — отрезал Меркулов. — По правде сказать, есть только один человек, которого я сейчас хотел бы видеть.

— Может, это как раз он и есть? — спросила секретарша. — Его фамилия Турецкий.

— Сашка?! — радостно ахнул Меркулов. — Конечно, зовите!

Но обозреватель газеты «Новая Россия» Александр Борисович Турецкий, не дожидаясь особого приглашения, уже вошел в кабинет. Это был бывший старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре России, старый друг, ученик и многолетний сотрудник Меркулова, уволившийся из Генпрокуратуры одновременно с Меркуловым и по тем же причинам. И он действительно был тем самым единственным человеком, которого Меркулов хотел бы сейчас видеть.

Они молча обнялись и некоторое время стояли рядом, оглядывая друг друга и охлопывая по плечам и спине.

Наконец Турецкий протянул руку ладонью вверх и попросил:

— Ключик, Константин Дмитриевич! От твоего сейфика.

— Никаких дел сегодня! — возразил Меркулов. — Я еще в свое кресло-то даже не садился.

— А никаких дел и не будет, — пообещал Турецкий. — Кроме одного — неотложного.

Он извлек из меркуловского сейфа два пыльных стакана, протер их газетой, потом плотней прикрыл дверь кабинета и достал из кармана своей куртки фляжку «Смирновской»:

— Это — неотложное дело?

— Неотложное, — согласился Меркулов. — А теперь пойдем погуляем, — предложил Меркулов, когда они без закуски, по-студенчески, приговорили содержимое фляжки.

— Пыльно на улице, лучше здесь посидим, — попытался возразить Турецкий.

— Не так уж и пыльно. В скверике посидим. Весна. Часто ты смотришь на весну просто так — не из кабинета? Вот и посмотришь.

Он сделал глазами знак: не спорь. Зачем-то взял со стола картонную папку с завязками и открыл дверь, выпуская Турецкого из кабинета.

Когда они расположились на скамейке Страстного бульвара, Меркулов начал разговор не сразу.

— Полезно все-таки иногда на некоторое время отойти от всех дел и взглянуть окрест таким вот широким, общим взглядом. Согласен?

— Не знаю. Ни разу у меня такой возможности не было. Разве что в отпуске.

— Неужели и сейчас не хватает времени? — удивился Меркулов.

— Журналист — как волк, его ноги кормят. Особенно если занимаешься уголовной хроникой.

— Ну и как ты себя чувствуешь в роли представителя «четвертой власти», то бишь прессы?

— Да так же, как и ты, наверное, чувствовал себя в роли юного пенсионера.

— А все-таки? — спросил Меркулов.

— Как форвард, которого тренер по сволочизму отправил на скамью запасных. Не слишком приятное ощущение, — признался Турецкий. — А ты себя чувствовал — разве не так?

— Примерно так же, — кивнул Меркулов. — И честно тебе скажу: сначала злоба душила. А сейчас говорю: спасибо. Было время о многом подумать. Как я понял, о деле профессора Осмоловского ты слышал?

— Еще бы!

— А теперь я буду говорить, а ты слушай и не перебивай. Вопросы задавать можешь. Итак, в 18.00 к профессору вошел какой-то посетитель и одновременно лаборантка ушла домой: она работает до шести.

— Откуда это известно? Что лаборантка ушла в шесть?

— Рассказала оперативникам ее подруга. Они встретились у выхода из НИИ. Значит, посетитель знал, что лаборантка его видела и может опознать. Вопрос первый: почему он не убил ее одновременно с профессором?

— Каким образом? — спросил Турецкий. — Значит, сначала нужно было убить ее, а потом идти к профессору? Не получается.

— Согласен, — кивнул Меркулов. — В 19.20 труп профессора обнаруживает уборщица и вызывает милицию. В 21.20 эта новость проходит по первому каналу телевидения. Вопрос второй: почему за это время убийца или убийцы не нашли лаборантку и не заставили ее замолчать?

— Может, не знали, где она живет? — предположил Турецкий.

— Узнать — не проблема. Ее просто не было дома, она была у той самой подруги… Ты хочешь о чем-то спросить?

— Да. Не по теме. Почему это дело тебя так заинтересовало?

— Потому что одновременно с приказом о моем назначении я получил указание генерального прокурора взять дело профессора Осмоловского под свой личный контроль.

— Приказ о твоем назначении был подписан только вчера. Откуда ты знаешь подробности этого дела? Твоя секретарша Валерия Петровна сказала, что ты в своем кабинете и дня не сидел.

— В кабинете я еще насижусь. — Меркулов усмехнулся. — А откуда узнал? Заехал в Мосгорпрокуратуру и поговорил со следователем, который ведет это дело. Молодой парень. Косенков его фамилия. По-моему, дельный. Ну, и с начальником второго отдела МУРа Володей Яковлевым тоже поговорил. Помнишь его?

— Еще бы нет, сколько вместе работали!

— Вот от них-то я все и знаю. А теперь слушай очень внимательно. Как только сообщение об убийстве Осмоловского прозвучало во «Времени», на «02» поступил звонок. Из квартиры подруги лаборантки. Надя, так звали лаборантку, сказала, что видела убийцу и сможет его узнать. Информацию передали по принадлежности, а ей сказали, что сейчас за нею приедут. Все это зафиксировано. Оперативники из МУРа приехали через сорок четыре минуты. Надя уже была убита.

— Уверен, что убита? — спросил Турецкий.

— Да. Минут за двадцать до появления оперативников в квартиру позвонили, по телефону, и сказали Наде, чтобы она выходила, да поскорей. Они расцеловались с подругой, и Надя вышла.

— Почему подруга не пошла ее проводить?

— Она была почти раздета, в халатике. Да и нужды очевидной не видела.

— Кому в городском управлении передали информацию, поступившую по «02»?

— Ответственному дежурному. И он сразу выслал бригаду.

— Сразу! — съязвил Турецкий.

— Ну, пока всех нашли…

— Пока завелись, пока заправились. Знаю все эти дела. Я о другом. Кто мог сообщить преступникам адрес и телефон подруги лаборантки?

— Вот это и есть главный вопрос, — сказал Меркулов.

— Вот гнусь! — вырвалось у Турецкого. — Знал бы — своими руками задушил бы гада!

— Гада? — с иронией переспросил Меркулов. — Ты уверен, что он один? Тут не одиночкой пахнет. Сколько заказных убийств раскрыто? Раз-два, и обчелся. Исчезают документы, погибают свидетели, пропадают вещдоки… И смотри, как все сделано! Всего за четверть часа! А нужно же и машину найти, и на нужный адрес приехать, и все подготовить. Тут — профессионалы, и какие! Но для нас в этом деле главное даже не это.

— А что?

— Утечка информации. Если во многих других делах мы могли об этом только догадываться, то здесь она — совершенно очевидна. Ну, что ты об этом скажешь?

— Во-первых, соглашусь с тобой, что весна — прекрасное время года. Иначе нам сейчас пришлось бы разговаривать на морозе. Неужели твой кабинет на прослушке?

— Абсолютной уверенности нет. Но и возможности этого исключать не могу. Если помнишь, даже в кабинете генерального прокурора нашли «жучок»[2]. А то, что происходит в кабинете зама генерального по следствию, кое для кого может представлять не меньший интерес. Если не больший — потому что касается вполне конкретных дел, — объяснил Меркулов и заключил: — В общем, дело профессора Осмоловского будешь вести ты.

— Я?! — изумился Турецкий. — В качестве обозревателя «Новой России»?!

— А кто тебе сказал, что ты обозреватель «Новой России»?

— А кто же я?

Меркулов молча протянул ему картонную папку. Турецкий развязал тесемки. В папке лежал приказ о назначении Турецкого А. Б. старшим следователем по особо важным делам при Генеральном прокуроре Российской Федерации. Приказ был подписан самим генеральным прокурором и помечен вчерашним числом.

— Ну, Костя, ты даешь!.. — В голосе Турецкого прозвучала растерянность. — Хоть бы для приличия спросил меня, хочу ли я снова стать «важняком»!

— Не хочешь? — спросил Меркулов. — Можешь отказаться. Сидеть на скамейке запасных — оно, конечно, спокойнее…

— Ты же прекрасно знаешь, что не откажусь.

— Поэтому я и не стал тебя спрашивать, — сказал Меркулов. — Кстати, в тот же вечер мне домой позвонил академик Козловский. Когда узнал из программы «Время» о смерти Осмоловского.

— Тебе? — удивился Турецкий. — Откуда он тебя знает?

— Когда-то давно он консультировал меня — по одному делу, связанному с радиоактивными изотопами. А потом случайно встретились в санатории. И можно даже сказать — подружились. Колоритнейшая фигура! Так вот, он рассказал, что в тот день какой-то мужчина звонил ему и спрашивал, не возьмется ли академик определить состав какого-то вещества, причем не разрушая ампулы. Козловский сказал ему, что есть только один человек, который может попытаться это сделать. И дал координаты Осмоловского.

— Что за вещество? — спросил Турецкий.

— Ничего не известно. Но с Козловским поговорить тебе стоит. Они не больно-то, как знаю, были дружны, но вдруг всплывет какая-нибудь деталь: голос, манера говорить и все такое. Ну, и в институте Осмоловского нужно все прошерстить. Главное — узнать, что это за анализ, из-за которого идут на такое убийство. Кабинет Осмоловского опечатан, так что работай спокойно. И никому никакой информации.

Турецкий покачал головой:

— Какое же это все-таки паскудство! Работать — и знать, что кто-то из своих тебя продает!

— Паскудство — не знать, — поправил Меркулов. — Когда знаешь, можно хоть как-то подстраховаться. Кстати, кто бы ни проявил интереса к этому делу, хотя бы случайного, — на заметку. И сразу звонок мне. Дело Осмоловского дает нам шанс выйти на эту сволочь. Или на этих сволочей, — поправился Меркулов, — так что держи меня в курсе всех подробностей.

Он грузно поднялся со скамейки.

— Не молодеешь ты, Костя, — с грустью заметил Турецкий.

— Да и ты, Александр Борисович, из мальчукового возраста выползаешь.

— Обижаешь!

— Да? А вон смотри, какая блондинка пошла, пятый номер бюста, а ты? Хоть бы глазом повел! Это и есть, Саша, зрелость. Дома как?

— Все в ажуре. И чем дальше, тем лучше.

— Рад за тебя. И это тоже знак зрелости. Но это грустный знак. Потому что чем дороже тебе человек, тем труднее его потерять.

— С какой это стати я должен терять Ирину? — не понял Турецкий.

— Боюсь, что не ты потеряешь Ирину, а скорее — она тебя. Оставим. Эти издержки входят в нашу профессию. Знаешь, какая мысль пришла мне в голову? Ты никогда не слышал, как в Африке ловят обезьян? Без всяких сетей. Берут кубышку с узким горлом, привязывают ее покрепче, а внутрь кладут кокосовый орех. Обезьяна спускается с дерева, сует руку в кубышку, хватает орех — и все. С орехом руку она вытащить не может, а разжать пальцы и оставить орех — сама суть психологии ей этого не позволяет. Нам бы вот такую кубышечку!

— А что, построим, — предположил Турецкий. — Что мы, глупее африканских аборигенов?

— Так-то оно так, но и наши обезьяны не глупее нас.

— Чушь! — горячо возразил Турецкий. — У них главное — хватательный рефлекс. И уж коль он что-то схватил, не отпустит.

— Что ж, дай Бог нашему теляти ихнего волка съесть, — заключил разговор Меркулов.

 

II

 

 

Обиходив мать, Вадим густо заправил борщ капустой, собрал в полиэтиленовые мешки скопившийся мусор и как был, в старом тренировочном костюме, побежал на помойку. На обратном пути, со скамейки чахлого скверика перед домом, его окликнул местный участковый инспектор, которого все в округе называли Петровичем. Ему было за сорок, звание он имел «старший лейтенант», а почему так плохо шла служба, разные на этот счет ходили толки. Кто говорил, что особой служебной прыти не выказывает и потому с начальством не ладит. Кто вспоминал, как он посадил за мелкое хулиганство сына тогдашнего директора птицефабрики — фигуры здесь столь же значительной, как канувшие в небытие секретари райкомов. И хотя с тех пор начальство сменилось дважды, неприязнь к строптивому участковому передавалась, вероятно, по наследству. Когда же, случалось, за пивком мужики сами задавали Петровичу этот вопрос, он отвечал старым анекдотом про еврея, который трижды строил дом, и трижды его разрушала гроза. А когда, отчаявшись, он вопросил Всемогущего: «За что, Господи?!» — то услышал в ответ: «Ну, не нрависся ты мне, не нрависся, и ничего не могу с собой поделать».

Между тем дела на его участке были, сравнительно с другими участками, в порядке, молодежь особо не озоровала, торговцы блюли чистоту, жалобы рассматривались не слишком торопливо, но основательно. В общем, Петровича в округе уважали, и многие огорчились бы его переводу. Но никакой перевод ему не светил, да и не согласился бы он сам: здесь квартира, клочок земли, курятник-дачка, жена хорошо пристроена — заведующая детским садом, дети растут. Все хорошо. А те, кто вместе с ним кончал милицейскую школу и рвался к карьере, кто с третьим инфарктом ходит, а генералов среди них что-то не видно.

Петрович, как всегда, курил «Приму», вправляя ее в мундштук. Вид у него был обычно благодушный, но сейчас, как показалось Вадиму, тень какой-то озабоченности лежала на его густо загорелом лице с белой полоской на лбу, под козырьком форменной фуражки.

— Присядь, — поздоровавшись за руку, кивнул он Вадиму. — Есть минута?

— Для вас — всегда.

— Держи. — Петрович подвинул к Вадиму узелок, в котором Вадим сразу узнал свою одежду — ту, что бросил в санатории. — Твое?

— Мое.

— Хочу сказать спасибо тебе за дочку, — продолжал Петрович, выковыривая из мундштука окурок.

Вадим улыбнулся, вспомнив вчерашние танцы:

— Прекрасные данные у Наташи. Ей бы партнера повыше, чем я, да хорошего балетмейстера — международные призы брала бы.

— Я не про то. Спасибо — за то, что ты ее, может быть, спас. От этих подонков всего ждать можно. Какие-то не наши, чего их сюда принесло?

— Да они, может, не за ней гнались, — предположил Вадим.

— За тобой, что ли? — усмехнулся Петрович. — Просто ты им перекрыл дорогу. Ты хоть слышал, что там было-то?

— Да уж слышал, весь дом толкует. Три трупа, говорят.

— Туда им и дорога, пусть бы хоть все друг друга перестреляли. А что Леха утонул по пьянке — слышал?

— Да.

— Вот его жалко. Алкаш был, но безобидный… Меня, Вадик, во всей этой истории только одно смущает… Как ты, говоришь, убежал от этих троих?

— Мимо санатория, там такой овражек. Знаете?

— Овражек-то знаю. И санаторий, будь он неладен, знаю. А вот как твой узелок оказался внутри санатория — вот этого я не знаю.

— Хотите знать?

Петрович внимательно посмотрел на Вадима и покачал головой.

— Нет. Я его сегодня утром нашел, решил пройтись по санаторию, просто так. А если бы вчерашняя бригада его нашла, они бы очень даже заинтересовались. Где ты был вчера вечером?

— К клиенту ездил в Москву. Машина у него забарахлила.

— А мать одну оставил?

— Ну, справляется. Деньги-то нужно зарабатывать.

— А вернулся когда?

— Часов в двенадцать. Клиент меня сам привез…

Из-за угла дома выкатила белоснежная «бээмвуха» Сергуни и лихо притормозила у подъезда.

— Не это ли твой клиент? — хмуро спросил Петрович.

— Он.

Сергуня уже шел к ним, весело улыбаясь и приветственно махая рукой.

— Привет честной компании! Петрович, мое особое почтение.

— Я тебе не Петрович, а товарищ старший лейтенант.

— Виноват, товарищ старший лейтенант, исправлюсь. Вадим, я за тобой.

Вадим кивнул:

— Подтверди Петровичу, что ты вчера меня домой привез.

— Хоть под присягой.

— Третий цилиндр больше не сбоит?

— Третий? Что ты! Вообще — как часы. Золотые у парня руки! Петрович, я оторву вас от разговора только на одну минуту. Можно? — Сергуня отвел Вадима в сторону. — Давай быстро свой паспорт и две фотографии. Есть?

— Есть.

— Очень хорошо. Сегодня вы с Маратом летите в Ригу.

— Зачем?

— Узнаешь. Паспорт нужен для визы — заграница, тоже мне! Часа через два вернусь, будь готов. Вернетесь ночью или завтра утром.

— А мать я на кого оставлю?

— Проблема! — Сергуня сунул ему пачку денег. — Найди какую-нибудь соседку, пусть с ней побудет. Чао! — взяв у Вадима паспорт и снимки, махнул рукой Сергуня и укатил.

— Что это у вас с ним за дела? — поинтересовался Петрович, когда Вадим вернулся.

— В Ригу с его шефом лететь.

— В Ригу? Зачем?

— Точно не знаю. Какие-то у них дела с израильской фирмой. Те по-русски не говорят, а эти — на иврите. Придется, видно, переводить.

— А кто у него шеф?

— Не знаю. Все его называют — Марат.

— Маленький, лысый, с красной мордой? И руки рыжие, ну — в рыжих волосах?

— Похоже.

Петрович выбросил наполовину выкуренную сигарету и тут же начал заталкивать в мундштук новую.

— Похоже, парень, ты крепко влип. Все, что с Маратом, то хорошим делом не бывает. Он весь район держит. И не только наш. Если бы его по-настоящему судить, ему три вышки не хватило бы.

— Почему же не судите?

— Доказательств нет. Или свидетелей. Или потерпевшие отказываются. У него пол-Москвы схвачено, с самых верхов. Ой, Вадим, неспокойно мне что-то за тебя.

— Но пока же все законно. Если что узнаю, приду к вам.

— Нет, — решительно возразил Петрович.

— Ну, в райотдел.

— Ни в коем случае. Даже в МУР не суйся. Понял? Даже в МУР! Ты верь мне, я знаю, что говорю.

— А что же тогда делать?

— Есть один человек. Я верю, что ты хороший парень, Вадим, на моих глазах рос, вижу, как к матери относишься. Я тебе сейчас большую тайну доверяю. Лет двадцать назад был я на стажировке в МУРе. На дежурстве познакомился с одним следователем прокуратуры. И так получилось, что спас ему жизнь. Ну, не по опыту, а просто случайно подставился. Пуля-то ему предназначалась, а досталась мне. С тех пор мы дружны. Ну, как дружны? Открытку с Новым годом — да и все. Он приглашал, но мне-то зачем? Он уже большой начальник, начнет помогать, тянуть. И всего-то, что оказался около него поблизости. А в прошлом году сняли его. За что — не знаю. А был он уже заместителем генерального прокурора. Вот тогда я взял бутылку и поехал к нему. В гости. Душевно поговорили. А на днях открываю газету: снова его замом Генерального прокурора России поставили. Понял? Вернули. И то! Таких работников поискать. Не то что наша шваль — им только деньги давай! Так вот, он мне еще тогда сказал: если наткнешься на что-то серьезное — только к нему. А он уж переадресует куда нужно, к его людям. А теперь, когда он сам командует… Запомни его имя. Записывать не надо. Меркулов Константин Дмитриевич. Заместитель Генерального прокурора России. Повтори.

— Меркулов Константин Дмитриевич, — послушно повторил Вадим.

— Еще раз повтори.

Вадим повторил.

— Скажешь, от меня. Напомнишь, кто я. Примет.

— Спасибо, Петрович, — искренне поблагодарил Вадим. — Надеюсь, мне не придется воспользоваться вашей протекцией.

А сам подумал: как бы мне не пришлось воспользоваться ею гораздо раньше, чем хотелось бы.

 

III

 

 

Через два часа Сергуня посигналил под окнами Вадима, а еще через полчаса возле Щелковского автовокзала пересадил Вадима в машину Марата. Марат мельком глянул на Вадима и за голову схватился.

— Ты кого мне привез, твою мать?! — набросился он на Сергуню, даже опешившего от такого начальственного гнева. — Ты посмотри — это же босяк из Салтыковки! Посмотри-посмотри! — повернулся Марат к Николаю. — Можно такого везти в Ригу? В Ригу! На переговоры с серьезными людьми!

— Везти-то можно, — меланхолически отозвался Николай. — Но толку от этого будет нуль.

— Сколько до самолета?

— Час сорок, — услужливо подсказал Сергуня. — Документы, визы — все тип-топ.

— Быстро к универмагу, любому! — приказал Марат.

Через двадцать минут к машине Марата в сопровождении Сергуни подошел стройный молодой человек, в котором узнать Вадима можно было только с трудом. Белый костюм с атласными, отогнутыми по моде рукавами пиджака, черная рубашка-апаш, белые туфли «саламандра», средних размеров кейс, зонтик. В кейсе лежала старая одежда Вадима, с которой он категорически отказался расстаться.

Марат остался удовлетворенным.

— Как? — спросил он у телохранителя.

— Часы, — подсказал тот.

— Точно — часы!

— У меня же есть, — возразил Вадим.

— Повесь их у себя в сортире! Время только теряем!

Пришлось Сергуне бежать и за часами. Это был, конечно, не маратовский «Роллекс», но Вадиму понравились.

— Вперед! — кивнул Марат, и «семерка» с обычно спокойным Николаем резко взяла с места.

— Послушайте, Марат! — обратился к нему Вадим, когда машина вышла на кольцевую автодорогу и устремилась к Ленинградскому шоссе, нарушая все скоростные ограничения. — Меня вы нарядили как куклу. А сами? Кроссовки — даже не «Адидас». Ковбойка. Курточка. В таком виде вам можно вести переговоры? С серьезными людьми?

— Мне — можно.

— Тогда объясните, что это за переговоры и какая у меня роль.

— Приедем — узнаешь.

— Другой бы на моем месте обиделся. — Вадим зевнул. — А я уж лучше подремлю, а то всю ночь не сомкнул глаз.

— Чем же ты занимался всю ночь? — заинтересовался Марат.

Вадим усмехнулся:

— Поймали на слове. Совковая жизнь — она все-таки расслабляет. В Израиле я себе такого никогда не позволил бы.

— И все-таки?

— Готовил документы. От руки. В двух экземплярах. А потом развозил… в общем, куда нужно.

— А почему в двух экземплярах?

— Ну, на всякий случай. Если один вдруг исчезнет…

Вадим снова зевнул и поерзал, удобнее устраиваясь на сиденье.

— Спит? — через некоторое время спросил Николай.

— Может, и спит, — ответил Марат.

Ему это было неважно. Ему нужно было время, чтобы основательно все обдумать. Его резкий ответ Вадиму, когда тот спросил о переговорах, был вызван не раздраженностью Марата, который ни в чем не любил спешки, а тем простым обстоятельством, что Марат не готов был к ответу. Не было у него ответа на этот вопрос. И на многие другие. И предстояло быстро их отыскать.

Первый толчок мысли дал сам Вадим. Компрометирующие документы. Какие у него могут быть документы? На Сергуню. Убийство Лехи-мочалки. Допустим, хоть это еще нужно доказать. Трое в развалинах санатория. Могли что-то рассказать. И может быть — многое. Когда тебе в лоб целят из «беретты», трудно молчать. Но что они могли рассказать? Ничего, прямо выводящего на Марата. В лучшем случае — на Гарика, они работали на него, а все службы у Марата не были между собой связаны. По мере возможности. Меньше знаешь — лучше спишь. Значит, тоже неважно.

Что еще? С делом Осмоловского Вадим никак не связан.

Все? И тут у Марата, вздохнувшего было с облегчением, даже зубы заныли. Груз! Вот — главный и самый страшный компромат. А то, что груз у Вадима, сомнений не вызывало. Всю первую половину дня трое ребят Гарика на двух машинах неотрывно пасли Вадима в его мотаниях по Москве, но ничего конкретного не выяснили. Папки с документами он развез ночью, это ясно. А днем просто демонстрировал, что с ним все в порядке. И может быть, обсуждал с сообщниками, если они у него были, план действий в связи с неожиданной поездкой в Ригу.

Сообщники? Вряд ли. Просто друзья (а близких друзей у него не было — факт установленный) или знакомые, которые не посвящены в курс дела. Была маленькая надежда, что он заедет проверить, на месте ли груз, но не было ничего похожего и на это.

Итак, груз. Кардинальных вариантов было три. Первый — выжать из Вадима всю информацию. Всю. Вплоть до адресов, где хранится компромат. Гарик это умел. И не раз блестяще доказывал. На него работали не только костоломы, но и опытный врач-нарколог. Но, отвергнув этот вариант на первых порах, Марат все больше убеждался, что сделал правильно. Было что-то в этом непростом простачке Вадиме такое, что вызывало сомнения Марата в успехе акции. Что? Совершенно непонятно. Но — было. А значит, были и сомнения, что все получится. А если не получится хоть самая малая малость, один процент из ста, — крах: Вадима, считай, нет, груза нет, документы начинают свой путь.

Второй вариант — уверить Вадима, что он взят в долю. Как? Очень просто: провести переговоры с Гунаром (или лучше, ой как лучше бы!) с самим заказчиком, отдать Вадиму его долю — придется из своих, из фондов, получить груз, а дальше уже все просто. Получить деньги с заказчика, что всегда происходило одновременно с обменом на груз, забрать у Вадима бабки, а его отдать рижским гастролерам или разобраться самим.

Реально. Маленький вопрос: документы. Но это, в конце концов, не так важно: ну, потопчет Сергуня зону, ему полезно.

Был и еще один вариант, запасной. Самый дорогой, но и самый надежный. Быстро организовать поставку новой партии груза, провести операцию с заказчиком, предварительно или в процессе нейтрализовав Гунара. А потом уже взять Вадима под такой плотный колпак, что он рано или поздно не сможет не проколоться. А тогда и утраченный груз вернется.

Вполне реально. Марат несколько расслабился, но радоваться не спешил. Знал по опыту: планы планами, а жизнь жизнью.

Машина вкатилась на виадук аэропорта и зарулила на платную стоянку у зала вылета.

— Приехали, — сказал Николай.

Он запер машину, выписал какую-то квитанцию и, подхватив узкий серый кейс Марата, прошел вместе с ними в зал аэропорта.

— Он тоже летит с нами? — спросил Вадим.

— Ты имеешь что-нибудь против? — поинтересовался Марат.

— Нет, но… Извините, Николай, что я вмешиваюсь в ваши дела, но, по-моему, у вашего шефа сейчас вырежут портмоне.

Николай среагировал мгновенно. Уже через секунду бритва, зажатая в руке молодого белобрысого хиппаря, звякнула о кафель пола, а затем и сам он свалился как куль. Пассажиры заохали: что с ним?

— Небольшой обморок, — объяснил Николай и оттащил парня к окну. — Сейчас вызовем «скорую помощь», и все пройдет.

Но он и не собирался никого вызывать. Вслед за Маратом и поспешавшим за ним Вадимом он прошел таможню и пограничный контроль и уже через десять минут сидел между Маратом и Вадимом в «ТУ-154», вылетавшем в Ригу.

— Как ты его засек? — поинтересовался Николай у Вадима. — У меня мелькнуло подозрение, но не врубился.

— Следил, поэтому и засек.

— За кем следил? — не понял Марат.

— За публикой. До чего же вы невнимательны! Смотрите: входят два фраера — Марат и я. Вас, Николай, в расчет не брали, шоферюга и шоферюга, клиента ловит. Я — «шестерка», это ясно. Марат — босс, тоже ясно.

— Почему? — спросил Марат.

— «Роллекс», — ответил Вадим. — Еще вопросы?

— Учись, Николай! — заметил Марат.

— Да уж учусь, — без обиды ответил телохранитель.

На таможне в рижском аэропорту Румбуле таможенники были не столь снисходительны, как в Москве. Они перерыли весь кейс Марата, набитый какой-то радиоаппаратурой, и принялись за «дипломат» Вадима. Один из них, обшарив его, брезгливо поднял куртку Вадима и показал другому.

— Секонд-хэнд?

— Реквизит, — возразил Вадим и отобрал у таможенника куртку.

— О, артист! — заулыбался тот.

— Найн, шаушпиллер, — возразил Вадим.

— Так, так, шаушпиллер, — закивал таможенник. — Счастливого пути!

— Гуд-лайк! — небрежно бросил в ответ Вадим. — В Европу играют! — пробурчал он, когда они стояли на площади под навесом, за которым была пелена дождя.

— Какая разница — артист или этот — шпиллер? — спросил Николай.

— Артист, по-немецки, — артист цирка, циркач. А шаушпиллер — драматический актер, артист театра, — объяснил Вадим.

— Ты и немецкий знаешь?

— Да нет, просто идиш и немецкий очень похожи.

— Хотел бы я знать, Вадим, что ты знаешь и чего не знаешь. Но только точно, — усмехнувшись, проговорил Марат.

— Да я и сам этого не знаю, — признался Вадим. — В этом-то уж можете быть вполне уверены!..

В аэропорту Марата уже ждала машина — темно-синий «СААБ» с затемненными стеклами и латвийскими номерами. Она подкатила к бордюру, шофер вышел, молча как бы козырнул Марату, отдал ключи и документы Николаю и растворился в снующей по площади толпе. Видимо, схема встречи была отработана до мелочей и не требовала уточнений.

Николай включил зажигание и завел машину. Лампочка топлива на приборной доске предупреждающе замигала.

— Вот жлобье! — выругался Николай. — Заправить не могли, экономят, суки! А сами миллионы гребут!

От заправки дорога шла на Ригу, но через несколько километров Николай круто повернул к взморью. Минут через сорок машина остановилась на краю дачного поселка, застроенного капитальными, с такой добротностью и любовью ухоженными коттеджами, что все они были чем-то похожи друг на друга, как пожилые, много лет в мире и дружбе прожившие супруги. Перед тем как выйти из машины, Марат достал из кармана что-то вроде галстучной заколки, воткнул ее в лацкан куртки с обратной стороны и кивнул Николаю:

— Проверь.

Николай щелкнул каким-то тумблером. Марат сказал негромко: «Раз-два-три. Проверка».

— Все писать? — спросил Николай.

— Все. Потом сделаем выборку. А главное — следи за ситуацией. Он может быть не один.

— Понял.

— А мне что делать? — спросил Вадим.

— Пока ничего. Сиди и слушай. По сторонам можешь посматривать, это у тебя хорошо получается.

— Знак тревоги? — спросил Николай.

— Поймешь по ситуации. Думаю, обойдется без этого.

На улице уже сгущались сумерки, лишь в редких окнах горел свет. Судя по тому, что осветились два больших окна, Гунар провел Марата в гостиную.

— Располагайтесь. Выпьете что-нибудь? — прозвучал в динамиках голос хозяина дома.

— Спасибо, на работе не пью, — отказался Марат.

Слышимость была настолько хорошей, что Николай почти до предела убрал звук.

— Ваш неожиданный визит говорит о том, что у вас есть новая информация по интересующему нас делу, — как всегда, немного не по-русски выговаривая слова, продолжал Гунар. — Слушаю вас.

— Мы нашли груз.

— Поздравляю. Это большая удачливость.

— Но мы не можем его забрать.

— Почему?

— Он засвечен.

— Что это значит — засвечен?

— Он под контролем того человека, о котором я вам говорил.

— А! Такого простого обыкновенного человека! — почему-то обрадовался Гунар. — Который как одуванчик.

— Этот одуванчик — агент Моссада.

— Как?! — поразился Гунар. — Моссада?! Марат, вы блефуете. Я не верю, что груз у вас. И вы поэтому рассказываете мне такие страшные сказки. Как это по-русски говорят? На ночь поглядевши!

— Вот — его досье. На того самого одуванчика. Читайте. Не спешите. Обратите внимание на это место!..

Пауза.

Шелест страниц.

Еще пауза.

Еще шелест…

Длинное латышское ругательство.

— Теперь верите? — спросил Марат.

— Откуда досье? Оно есть достоверное?

— Шифр в углу. Видите? Компьютер у вас есть. Запросите, откуда оно получено…

Снова длинная пауза, перемежаемая шелестом наборной клавиатуры компьютера.

Стрекот принтера.

Звук выдираемого из принтера листа.

Пауза.

— Майн готт! Это — правда? Скажите, что вы пошутили!

— Не пошутил я, дорогой Гунар. Мы оба в говне. Весь вопрос только в том, кто глубже.

— Каким образом вы втянули в наше дело человека из Моссада?

— Нам его подсунули. И информация шла из Риги.

— От нас?! Но зачем?!

— Я не сказал — от вас. Я сказал — из Риги. Не понимаете? — Марат объяснил: — У вас протечка.

— Протечка информации? У нас? Это исключительно исключено!

— Исключено? — повысил голос Марат и, судя по звуку, хлопнул папкой по столу. — А это откуда?

— Агент Моссада — на нашей горячей линии, — помолчав, проговорил Гунар. — Это есть катастрофа. Извините, я должен выпить…

— Пока не катастрофа, — слегка успокоил его Марат. — Мы засекли его на очень ранней стадии. Он пока — один, на связь со своими не вышел.

— Значит, нужно немедленно его убрать и забрать груз.

— А если все-таки вышел? Хотите рискнуть? Я даю вам адрес, шифр и даже денег не возьму, если вы сумеете забрать груз и ликвидировать одуванчика. Согласны?

— Нет. Согласны нет. Дело слишком серьезное. Вы даже не представляете, насколько серьезное.

— Представляем, — заверил его Марат. — Груз, конечно, надо забрать и Моссад нейтрализовать. Это мы берем на себя. Для вас главное другое — вы засветились. Нужно менять всю схему. Вы выходите из игры. Или отходите на задний план.

— Кто же будет координировать движение груза?

— За ответом на этот вопрос я и приехал. Короче, если вы хотите иметь с нами дело и дальше, вам придется пойти на наши условия.

— А если мы сменим партнера?

— Поздно. Мы перекрыли все выходы лития из Сибири. Наши люди не дадут вам взять ни унции материала. Ни за какие деньги.

— Значит, вы знаете, что это — литий?

— И для чего он нужен, тоже знаем. И что ваш главный заказчик не может продолжать работу над атомной бомбой без этих ампул — и это знаем. И даже заказчика знаем. Как видите, мы тоже хорошо поработали. А теперь — к делу. Как поступает материал в Триполи?

— По дипломатической почте.

— В Латвии нет ливийского посольства.

— Ливию представляет Тунис. Там — наш человек. А из Туниса груз уходит в Ливию. Иногда через Мальту.

— Кто этим занят в тунисском посольстве?

— Я не могу вам его назвать.

— Тогда я назову, а вы скажете, да или нет. Гунар, игра очень серьезная. Мы заказали большую партию товара для вас. Очень большую. И нам не нужны двуликие посредники. Итак, в тунисском посольстве: Саид аль-Аббас? Правильно?

Вадим знаком спросил Николая: то, что мы говорим здесь, в доме слышно?

— Нет. А что?

— За углом дома кто-то стоит. В кустах. И за другим тоже.

Николай всмотрелся и покачал головой.

— Слушай, либо ты какой-то особенный, недоделанный или переделанный, либо наши лопухи действительно ничего не стоят. Верно. Стоят. Двое наших. Они со вчерашнего дня его пасут… Тихо!..

— Итак, Гунар, я не услышал ответа. Аль-Аббас?

— Возможно.

— Это не ответ.

— Я не могу утверждать точно. За товаром приезжает аль-Аббас и еще один наш человек…

— Переводчик фирмы «Каххар» Илья Кириллов. Так?

— Вы и это знаете?.. Так вот, они берут товар, платят за него и увозят. А кто лично возит его в Тунис, этого я твердо не знаю. Думаю, сам аль-Аббас. Он часто туда летает, у него дипломатический паспорт. И потом…

— Что?

— Зачем ему с кем-то делиться?

— Как вы связываетесь с Аббасом?

— Личный контакт. Он приезжает на работу в десять. У ворот должен стоять либо я, либо Кириллов с газетой «Рига-баллс» в левой руке.

— Есть у Кириллова с ним другой вид связи?

— Думаю, есть. Не знаю какой. Но когда Аббас нужен срочно, Кириллов его находит.

— Какая у вас связь с Кирилловым?

— Обычный телефон. Серьезные разговоры, конечно, лично.

— Звоните. Мы должны встретиться с Кирилловым и Аббасом через полтора часа у главного входа Домского собора. Только говорите по-русски. И никаких намеков.

Через минуту встреча была назначена.

— Вы на машине? — спросил Гунар. — Или мне взять свою?

— Вы остаетесь дома. И с вами будут два наших господина. Серьезные молодые люди. И если вы соврали нам насчет Кириллова или аль-Аббаса, я не завидую вам, Гунар.

— Я был честен, как перед престолом Богоматери! — поклялся Гунар.

— Тогда вам нечего бояться. Кстати, кто занимается боевиками? Ну, вроде тех, кого вы собираетесь к нам прислать? Вы?

— Нет. Я только координатор.

— Кириллов?

— Нет. Не тот человек. Думаю, сам Аббас. Или кто-то из его людей. Этого он никому не доверяет.

— Кто у него в основном — арабы?

— Только внутренняя охрана. Разный народ. Русские, латыши, есть даже вьетнамец.

— Кавказцы?

— Нет, здесь им трудно работать.

Скрипнуло кресло. Видимо, Марат встал.

— Досье, — попросил он. — Спасибо. До встречи. Не провожайте меня. К телефону не подходить — только мои люди. Без глупостей, Гунар, и все будет, как у нас говорят, тип-топ.

Николай выключил диктофон. В калитке появился Марат. И тотчас в дом проскользнули две темные фигуры, дежурившие по углам.

Вадим выскочил из машины навстречу Марату:

— Нужно немедленно обесточить дом. Короткое замыкание, что угодно! У него же в компьютере осталась вся информация! И разговор он наверняка тоже записывал!

— Черт! — вырвалось у Марата.

С проворством, неожиданным для его грузноватого тела, Николай извлек из багажника буксировочный металлический трос и снизу набросил его на токоподводящие провода. Первый бросок не достиг цели, второй оказался удачным. Ослепительный синий свет, резкий треск короткого замыкания. В половине поселка свет погас.

— Теперь нормально, — констатировал Николай, выдирая зубами из ладони тонкие стальные ошметки проводов. — Поехали!

— Ну, Вадим, быстро же ты соображаешь, — проговорил Марат, когда машина свернула к Риге. — Я уж подумываю: не взять ли мне тебя на работу?

Вадим усмехнулся:

— Денег у вас платить мне не хватит.

— А что, я серьезно, — повторил Марат.

— Я тоже, — сказал Вадим.

 

IV

 

 

Всю дорогу до Риги Марат молчал. В общем, он был доволен. Первая часть плана реализовалась даже успешнее, чем он ожидал. Во-первых, он убедился, что Гунар — пешка, посредник, с которым можно уже не считаться. Что Кириллов, вычисленный его ребятами, — фигура реальная, хотя тоже малозначительная. Серьезно — это Аббас. Очень серьезно. Он — не посредник. За ним — государство. Богатейшее и непримиримое в своей ненависти к Израилю. И вряд ли Аббас сам возит литий только потому, что не хочет делиться с другими. Это логика мелкого жулика Гунара, который случайно оказался в большом бизнесе. Аббасу, возможно, вообще не платят, это входит в его обязанности. Платит он — из неисчерпаемой ливийской казны.

Да, скорее всего, так.

Что из этого следует?

Марат почувствовал себя неуютно. Он был не из слабонервных людей. Еще лет двадцать назад, когда таких, как он, называли цеховиками и преследовали, как бешеных собак, он умудрялся выпутываться из самых безнадежных, казалось бы, ситуаций, потому что быстро усвоил три правила. Успех дела решают не деньги. Успех дела решают не люди. Успех дела решает не информация. А только все эти три компонента вместе. И еще: в бизнесе нет симпатий и антипатий. Он много раньше других понял, что власть выпадает из рук одряхлевшей власти и нужно создавать свою власть — силой, деньгами, связями, страхом, чем угодно, здесь годны все средства. И как только на развалинах советской империи забрезжил дух предпринимательской свободы, в руках Марата уже была сосредоточена такая сила, которой не обладало и молодое правительство розовощекого Гайдара.

С партнерами он был честен и жесток, конкурентов попросту уничтожал. И не было в Москве и Подмосковье хоть мало-мальски прибыльного дела, которое могло бы существовать без благословения Марата: от игорного бизнеса до полиграфии и от оптовой овощной торговли до подпольного изготовления водки. Жил он при этом холостяком в простой трехкомнатной квартире, рядом с которой прикупил, правда, двухкомнатную квартиру для бессменного водителя и телохранителя Николая, в быту был скромен, как обыкновенный государственный служащий, дач на Канарах не покупал, да и летом ездил не в Италию, а в Сочи, где снимал дом у знакомого грузина. И если бы его спросили, зачем ему столько денег, он вряд ли сумел бы ответить.

Дело было не в деньгах. Деньги были для него тем же, чем слово для поэта или ноты для композитора. Только в сфере сложнейших, запутанных и порой очень опасных дел он ощущал себя в своей стихии. В бизнесе он был бесстрашен, как рысь, и целеустремлен, как носорог.

Он всегда остро чувствовал опасность и никогда этим чувством не пренебрегал. Но сейчас, щурясь на огни пригородов Риги, ощутил нечто такое, чего в себе никогда не знал. Страх — вот что это было такое, и Марат прекрасно отдавал себе в этом отчет. И боялся он не аль-Аббаса, не его головорезов-боевиков. Он боялся встать на пути государства как такового — не нашего, полусгнившего, а такого, как Ливия, Пакистан или Иран, — беззаконного, чуждого всему, чем жил Марат, безжалостного, как палач.

Мелькнула подленькая мысль: а не пойти ли по третьему варианту? Организовать дополнительную поставку лития, наладить новые контакты с Аббасом и спокойно стричь бабки. А Вадима придется просто убрать. Если Аббас получит груз, хоть и с задержкой, он вряд ли станет настаивать на первоначальном плане показательного уничтожения Вадима.

Вот, кстати, откуда этот план-то, сообразил вдруг Марат. Вот она — эта жуть, бессмысленная исламская жестокость, жестокость не человека, но государства.

Его размышления прервал голос Вадима.

— Извините, Марат, что вторгаюсь в ход ваших мыслей. Но как честный человек считаю долгом сообщить вам одну деталь. Как я понял, ни вы, ни ваши ребята в компьютерах почти ничего не понимаете. Ну, есть у вас, конечно, классные специалисты, но я о другом. Вот вы забыли сейчас вынуть дискетку из компьютера Гунара. И если бы Николай своим героическим броском не обесточил сеть, информация на дискетке сохранилась бы. А ведь был недавно подобный случай, я чисто случайно его вспомнил. Когда Алик и Сергуня убивали профессора Осмоловского, они ведь тоже дискетку не вынули. Уничтожили распечатку и ушли…

— Что ты несешь? — грубо вмешался Николай. — С чего ты взял, что Осмоловского замочили Алик с Сергуней?

— А я был там, своими глазами видел, — беспечно, как о пустяке, отозвался Вадим. — Так вот, на дискетке — весь анализ Осмоловского. Литий, высшей марки. Его делают у нас только на одном заводе. В Иркутске. Как вы думаете, если дискетка попадет к ментам, смогут они проследить путь груза от Сибири до Ливии?

— Николай, — попросил Марат. — Пристрели этого гаденыша. Прямо сейчас.

— С удовольствием, — засмеялся Николай и сунул руку под мышку.

— Ладно, я пошутил. Дальше давай, — отменил свой приказ Марат. — Продолжай, я слушаю.

— Я думаю, смогут. Потрясут на заводе, выйдут на бортмеханика, тот сдаст Сергуню или кого там вы еще, кроме меня, нанимали…

— Но дискетки-то нет.

— Ее в компьютере нет. Я ее достал. И она — в тех самых документах, о которых мы уже толковали. И есть еще одна пикантная деталь. Визитную карточку, ну — будто он из таможни — Алик забрать забыл.

— Карточка-то липовая.

— А зато какая глянцевая! И пальчики на ней — без лупы видны. И она тоже там, в этих самых документах. — Вадим помолчал и меланхолически закончил: — Я понимаю, что несколько нарушил ваши планы относительно моего будущего. Но не сделать этого не мог. Меня бы просто замучила совесть.

— Вот сволочь! — выругался Марат. — Сволочь ты, Вадим, вот что я тебе скажу, слышал?

— В ваших устах это звучит как комплимент.

— Заткнись! Еще пикнешь — в самом деле прикончу!

— Молчу…

«Вот сволочь! — повторил про себя Марат. — Но интуиция — дай Боже!..»

Нужно было менять план. И третий вариант не проходил. Можно было, конечно, все сделать, как Марат и предположил, заключить сделку с Аббасом, наладить новую систему связи, а Вадима взять под колпак и ждать, когда он проколется. Пренебречь документами было нельзя. Даже если Вадим слегка и блефовал (как он мог присутствовать при убийстве Осмоловского?), все равно его документы несли нешуточную угрозу для него, для Марата. Конечно, и Сергуня, и Алик без колебаний сдадут Марата. А поскольку дело такое: Ливия, бомба, стратегическое сырье, — и свои в верхах не прикроют. Ни за какие деньги. Задницы свои поберегут. Но сколько можно держать Вадима под колпаком? Месяц? Полгода? Год? Малый он ох какой осторожный. И знает, чем может грозить любая оплошка. А если с ним что-нибудь случится само по себе? Под «МАЗ» какой-нибудь на своем «запоре» влезет. Или еще что?

Зависимость от судьбы Вадима — вот что не нравилось Марату в этом варианте. Он вообще привык диктовать, а не подчиняться. А зависимость в такой вот, явственно унизительной, основанной на страхе за свою судьбу форме — нет, это было не для него. Не для него это было. И точка.

В размышлениях Марата была и еще одна тема. Не тема даже, а так — отголоски, запах. Как ни странно, но слова Вадима, разрушившие построения Марата, не настолько уж выбили его из колеи, как он себя накручивал в своем раздражении. Еще до этого в глубине души его словно бы шевелился какой-то маленький зловредный гаденыш. Мерзкая субстанция, Марат хорошо это знал. Он объявлял о себе в минуты сомнений, и решения, которые Марат под воздействием этого гаденыша принимал, сначала пугали его самого, потом ввергали в шок партнеров, но в конечном итоге оказывались самыми удачными предприятиями Марата. Вот и теперь он словно подзуживал: «Ну что, обосрался? Наложил в штаны? Трясти торговлю и мочить банкиров — куда как просто. А тут — в кусты? Государство, видишь ли! Ислам!..»

Зудело. И зуд этот становился все отчетливее. Марат даже заворочался в кресле.

Николай вопросительно взглянул на него.

— Все в порядке, рули, — успокоил его Марат.

Но не все было в порядке. Верней даже, ничего в порядке не было. Впервые в жизни он ехал на деловое свидание такой важности и не имел в голове точного плана действий. Вообще никакого плана. «Все, — сказал себе Марат. — Хватит сушить мозги». Что есть, то есть. А что будет — там видно будет. По опыту он знал, что главное сейчас — расслабиться и о делах не думать. Бесполезно, нет новой информации.

И он еще глубже умял свое тело в кресло и даже слегка вздремнул, пока машина петляла по узким улочкам Старой Риги.

Николай остановил машину на влажной брусчатке у главного притвора Домского собора, уходящего в серое небо своим недостижимым шпилем. Почти тотчас позади мелькнули огни, и на тормозах мягко осел черный представительский «мерседес» с посольским флажком Туниса на боковом флагштоке.

— Прямо будто сам посол! — заметил Марат, выходя из машины. — Пошли, — кивнул он Вадиму. — А ты, Николай, сиди.

Навстречу Марату и Вадиму из посольского «мерседеса» вышел водитель и человек, сидевший с ним рядом. Оба были арабами.

— Извините, — сказал один из них и ловко обыскал Марата и Вадима. — Извините, — повторил он и открыл перед ними заднюю дверь автомобиля.

Пока дверь была открыта, в салоне горела неяркая лампа потолочного плафона. В ее свете Вадим разглядел в глубине лимузина плотного смуглого человека с пышными черными усами, в костюме с галстуком и белым цветком в петлице. На лице у него были темные очки, во рту торчала потухшая сигара, пальцы рук блестели от перстней.

Откуда-то сборку появился другой господин, верткий, с холеными руками и в светлых очках в золотой оправе.

— Илья Кириллов, — представился он Вадиму и Марату. — Разрешите познакомить вас с господином Саидом аль-Аббасом. Господин Марат — господин Аббас. — Рукопожатие. — Господин Аббас — господин… — Взглянув на Вадима, он замешкался.

— Просто Вадим, — сказал Вадим.

— …Господин просто Вадим, — нашелся Кириллов.

Аль-Аббас удостоил рукопожатия и Вадима. Рука у него была холодная, но почему-то потная.

Кириллов пристроился на боковом сиденье и захлопнул за собой дверь. Одновременно он нажал кнопку — полезло вверх звуконепроницаемое стекло, отделявшее пассажирский салон от водителя. Еще кнопка — из переднего сиденья выплыл слегка подсвеченный бар с основательным набором бутылок. Не спрашивая, Кириллов налил Аббасу виски со льдом. Взглядом спросил Марата и Вадима: «Вам?»

— То же самое, — кивнул Марат.

— И мне, — повторил Вадим.

Аббас приподнял хрустальный тяжелый стакан:

— Чюз!.. А теперь — цум верк.

— К делу, — перевел Кириллов.

— Уважаемый господин аль-Аббас, я хочу познакомить вас с нашим новым сотрудником и партнером. Зовите его просто Вадим.

Кирилов перевел.

— Очень приятно, господин Вадим, — Аббас изобразил на лице улыбку, но глаза его, освобожденные от очков, оставались холодными. Словно бы насмотревшись на Вадима и запомнив его, он вновь надел темные очки. Скорее всего, решил Вадим, это были хамелеоны: он всех видел, а его глаза не видел никто. В Палестине такие очки в ходу.

— На этом протокольную часть можно считать законченной, — предложил Марат. — Если у господина аль-Аббаса нет к господину Вадиму дополнительных вопросов.

Вопросов не было.

— Господин Вадим давно мечтал побродить по вашим прелестным улочкам, — продолжал Марат, внутренне усмехаясь над своей велеречивостью, но в то же время отдавая себе отчет в том, что дипломатические переговоры — в них что-то есть. Как бы поднимающее себя в своих же глазах. — Господин аль-Аббас не возражает, если мы предоставим ему такую возможность? Минут на сорок.

Господин аль-Аббас не возражал.

— Пойди погуляй, — кивнул Марат Вадиму.

— Куда?

— А подумай. Не придумаешь — просто гуляй.

— Ясно.

— Ты, Кириллов, тоже пойди погуляй, — предложил Марат, пока Вадим выбирался из лимузина. И негромко добавил: — Следи за ним. В оба. Он повернулся к арабу: — Господин аль-Аббас не возражает?

Кириллов перевел. Аббас в ответ бросил несколько фраз по-арабски. Вадим знаком попросил Марата высунуться из машины:

— У меня нет денег. — И — быстро, еле слышным шепотом: — Он приказал ему: если что — звони.

— У моего сотрудника случайно нет валюты, — объяснил Марат. И тихо спросил, передавая деньги: — Так ты и арабский знаешь?

— Мала-мала, — ответил Вадим. — Нашли время спрашивать! Ну, спасибо. Очень приятно было познакомиться. Чао!

И он двинулся к освещенным улочкам, помахивая зонтиком, как истинный петербуржец или рижанин. Кириллов, помедлив, двинулся за ним по другой стороне улицы. Проходя мимо незаметной в темноте машины Николая, Вадим заметил голову Николая, склоненную к щитку приборов, и понял, что разговор записывается. Черт. Чтобы узнать то, о чем будет говорить Марат с Аббасом, Вадим многое бы отдал. Но реальных возможностей получить запись не виделось.

— Чюз!.. — Аббас сделал еще глоток и раскурил сигару. — Зачем вы мне его привели?

— Я не сомневался, что такой образованный человек, как вы, проработавший в России почти десять лет и закончивший институт Патриса Лумумбы, не может не говорить по-русски. Поздравляю. У вас хороший русский. Во всяком случае, понять можно. Чюз! — Марат тоже сделал глоток. — Я хотел, чтобы вы его увидели лично, поняли, что это не миф, и чтобы его узнали ваши люди.

Он передал Аббасу увеличенные фотографии Вадима.

— На обратной стороне — фамилия и адрес.

Аббас взглянул.

— Так. Годится. Досье?

Марат положил перед ним досье на Вадима и проверочный запрос Гунара.

Пока араб изучал досье, Марат боковым зрением увидел, как Вадим остановил какого-то частника и укатил с ним, не торгуясь. К следующей за ними машине метнулся Кириллов.

События разворачивались без сценария, но интересно.

— Господин Гунар сообщил мне, что вы предлагаете кардинально изменить схему поставки материала, — заговорил аль-Аббас, возвращая Марату досье.

— Господин Гунар не мог вам этого сообщить, так как говорили мы об этом всего час назад, — заметил Марат. Он уже понял, что их разговор с Гунаром транслировался Аббасу, но не хотел обнаруживать этого своего знания раньше времени.

— Я слышал весь разговор от начала до конца по системе «Интернет». Можете не повторять то, что говорили. Альзо. Что за схема?

— Мы получаем груз, оплачиваем его и доставляем в Ригу. Русскую таможню мы берем на себя, рижскую вы берете на себя. Ваша оплата — при получении груза.

— Схема не отличается от предыдущей.

— Отличается. Нет посредников, которые грабили и вас, и нас. И которые — кто-то из них — еще и продал нас Израилю.

— Последнее вызывает мои сомнения. В этом случае почему нет реакции Израиля? Они реагируют быстро.

— Да, я помню, как они взорвали центр в Ираке, — невинно вставил Марат.

Аббас даже лицом потемнел.

— Это был акт международного вандализма!

— Совершенно с вами согласен. А почему он произошел? Потому что произошла утечка информации. А через кого утекает информация? Через таких людей, как вы? Или как я?

Марат почувствовал, что слова его достигли цели.

— Какое количество материала могут выдавать ваши заводы? — вернулся араб к делу.

— Сколько вам понадобится, столько и будут. Только не заводы — у нас всего один такой завод.

— Вдвое — возможно?

— Вполне.

— На порядок?

— То есть в десять раз? Думаю, да.

— За счет чего?

— За счет повышения производительности труда. — Марат еле сдержался, чтобы не расхохотаться: так нелепо звучала эта набившая всем оскомину фраза в контексте деловых переговоров.

— А на два порядка? — настаивал араб.

— В сто раз то есть? Не знаю. В конце концов, можно перепрофилировать на эту же продукцию еще один завод. Все равно половина мощностей простаивает. Но после этого поставки лития придется легализовать.

Теперь задумался аль-Аббас:

— А нельзя ли построить такой завод у нас?

— Можно. Но для него не будет сырья. Наши работают на шламах — ну, на грязи, которая остается от производства цветных металлов — меди, олова, никеля. В сопутствующих рудах всегда остается что-то: платина, золото, редкие земли. В очень маленьких количествах. Поэтому шламов нужно много. Нет, у вас этот завод работать не сможет.

— Мы обдумаем эту проблему, — пообещал Аббас.

Зуммер телефона заставил его взять трубку. Он что-то сказал по-арабски, выслушал и вернул трубку на место.

— Что случилось? — спросил Марат.

— Знаете, куда сейчас зашел ваш маленький господин Вадим? — У араба даже усы свирепо затопорщились.

Марат догадывался, но невинно предположил:

— Может быть, в синагогу?

— В израильское посольство! И прошел к самому послу! И его пропустили!

— Если он агент Моссада, кто может его не пропустить? Но вы зря беспокоитесь, дорогой аль-Аббас. У него ничего нет, никакой информации.

— Он видел меня!

— Да мало ли кто вас видел!

— Он знает мое имя!

— А что, в посольстве Израиля не знают вашего имени и без Вадима? И не догадываются, чем вы занимаетесь?

— Но он может сказать!

— Про литий? Его сочтут сумасшедшим. И потом, если бы у него была нужная информация, зачем ему ехать с нею к израильскому послу в Латвии? Он все мог давно передать в Москве.

— Извините. Возможно, вы правы. — Аббас глотнул виски. — Но тогда — зачем он туда поехал?

— Может быть, нужна какая-то дополнительная информация? Скорее всего. Рабочая. Которую проще получить в посольстве, чем добывать самому. Успокойтесь, Саид, мы держим ситуацию под контролем. Давайте определимся со схемой. То, что происходит с товаром до русской таможни, — наши проблемы. После — ваши проблемы. Напрямую задействованы только четыре человека: вы, я, мой человек и ваш человек.

— За любую ошибку отвечаете своей головой, — предупредил араб.

— А вы за свою — своей, — согласился Марат.

— Это мне говорите вы?

— Это вам скажет ваше начальство. А узнать оно может от кого угодно, в том числе и от нас.

— Абгемахт. Схема связи?

— Через «Интернет» с шифром. Точную схему мои ребята разработают и передадут вам.

— Как?

— Найдем способ.

— Вот как, — сказал Аббас. — Завтра к вам вылетают мои люди, не забыли? И помните зачем? С ними и передадите схему.

У него снова потемнело лицо и затопорщились усы — так распирало его от ненависти.

— Стоит ли торопить события? — попытался смягчить ситуацию Марат. — Мы и сами все сделаем. Публичные аутодафе — средневековье какое-то.

— Нет! — Араб был непреклонен. — Будет сделано так, как приказали мне мои начальники. Весь мир должен знать, как мы расправляемся с врагами нашей родины! Весь мир!

Марат понял, что спорить тут бесполезно.

Еще одна проблема. Ну и деньки!

— О Кириллове, — напомнил он. — Его нужно вывести из игры. Может быть, он чист, а может, и нет: слишком много общался с Гунаром.

— Сделаем, — пообещал араб. — И с господином Гунаром тоже.

— Можно мне от вас позвонить господину Гунару? — спросил Марат.

— Его телефон не отвечает, я звонил.

— Мне ответит. — Марат набрал номер, дослушал до шестого гудка — было условлено, что его люди возьмут трубку только после шестого звонка, — и коротко бросил: — Все. Начинайте. И домой. Вам не придется решать проблемы с господином Гунаром, — сообщил он аль-Аббасу. — Только что у себя на даче он был убит неизвестными злоумышленниками. Нападение было явно корыстным. Пропали многие ценности. Кроме того, сильно пострадала вся аппаратура. Потому что в доме вспыхнул пожар. Видимо, таким образом преступники пытались замести следы… У вас есть еще вопросы ко мне?

— Больше нет.

— Тогда мне пора.

Прощаясь, аль-Аббас задержал руку Марата в своей холодной потной руке:

— Я глубоко удовлетворен встречей с вами, господин Марат.

— Я тоже, — ответил Марат, но искренности в его голосе было меньше.

«Мерседес» укатил. Марат вернулся к «СААБу», в котором маячила голова Николая.

— Ну, что скажешь?

— Класс! — искренне восхитился Николай. — Тебя бы, шеф, в дипломаты. Или в карточные шулера. В покер ты бы играл забойно… Где же Вадим?

— Сейчас должен появиться.

Но Вадим почему-то не появлялся. Появился чем-то удрученный Кириллов, узнал, что шеф уже уехал, еще больше огорчился и исчез. Вадима все не было. Прошел час. Марат начал нервничать.

— Да есть еще время до самолета, почти два с половиной часа, — попытался успокоить его Николай. — Разве что с ним что-нибудь случилось…

— Боже нас от этого сохрани. Пусть на самолет опоздаем, но чтобы с ним — ничего. Хоть молись! — признался Марат.

Прошло еще минут сорок. Улицы Старой Риги стали редеть, в машине похолодало. Николай пару раз заводил мотор, чтобы согреться. Наконец, предложил:

— Вон на углу кафешка. Пойдем хоть перекусим, а то у меня уже живот к спине прилип.

— А появится этот хрен.

— Оставим ему записку.

Так и сделали. На листке чиркнули: «Жди!» — и положили листок под щетку лобового стекла.

Едва за ними, звякнув колокольчиком, закрылась дверь кафе, из-за противоположного угла собора к машине скользнула тень. В руках у Вадима был увесистый камень, обмотанный какой-то рогожей. Но камень не понадобился. У Николая на «семерке» была установлена сигнализация с автоматическим закрыванием замков, так что Марат о двери не заботился. Так произошло и на этот раз. Он закрыл за собой дверь и пошел в кафе. Николай тоже не сообразил, что машина не оборудована сигнализацией. Да и не та это была машина, чтобы кто-нибудь на нее позарился, — «СААБ» 85-го года. Такие машины уже не крадут. А вот Вадиму это было на руку. Бесшумно отворив дверь с пассажирской стороны, он выгреб все магнитофонные кассеты, рассовал их по карманам, для правдоподобности с потрохами, как делают неопытные воры, вырвал из панели приемник «Пионер», подергал магнитофон, но оставил его в покое. Закончив свое черное дело, он открыл бардачок, вывалил из него на пол все содержимое и покинул машину. Дверь так же бесшумно закрылась.

Задами, по темным кварталам позади Домского собора, Вадим пробрался к городскому каналу и вывалил в воду приемник с колонками и все коробочки аудиокассет. Сами кассеты он аккуратно разложил по карманам, чтобы не топорщились, и, сделав небольшой круг по Старому Городу, нашел почту, которая еще работала. За десятидолларовую бумажку работница почты не только упаковала кассеты, но написала на двух языках адрес и сама отнесла посылку в экспедицию, чтобы уже утром она была в Москве. Посылку Вадим адресовал на свое имя до востребования на Главпочтамт.

Теперь можно было возвращаться. В попутном баре он хватанул виски без льда, двинулся к «СААБу» и завернул в кафе, куда зашли Николай с Маратом.

— Виски со льдом, двойное! — потребовал он, подойдя к стойке, и тут же под носом у него оказался мощный кулак Николая.

— Говна ему с мочой, а не виски! — взревел Николай, вытаскивая поддатенького Вадима из кафе. — Мы тут… Случилось! — передразнил он шефа. — Надрался, паскудник, вот это и случилось!

— Ну, виноват! — оправдывался Вадим. — С кем не бывает? Я же не на работе, правильно? И не за рулем? Ну, еще только стакашек — и все, завязываем!

Но они уже бросили его в машину и уселись сами. Николай завел двигатель и только тут заметил погром в салоне.

— Суки! — загремел он. — Ну что за б… страна! Что та, что эта! Ну, совки! Ничего нельзя без присмотра оставить! Смотри, Марат: приемник прямо выдрали, колонки будто ломом выковыряли! И пленки сперли!

— Пленки? — насторожился Марат. — Все?

Николай пошарил