Еще по наблюдениям В. Н. Татищева, данная статья находилась не во всех списках. Это наводило на мысль о том, что она либо позже была изъята, либо, наоборот, включена. Однако, исходя из определения митрополитом Макарием Судебника 1550 года как “Стоглава Судебного”, Татищев склонился к тому, что ст. 100 без сомнения принадлежит Судебнику678. Такую точку зрения поддерживало большинство досоветских исследователей. Л. В. Черепнин, сравнив все имевшиеся списки Судебника 1550 года, пришел к выводу, что ст. 100 не входила в первоначальную редакцию Судебника, а возникла несколько позднее и отдельно. Он предполагает, что “она появилась очень скоро после принятия Судебника Боярской Думой, возможно, в том же июне 1550 г.”679. Л. В. Черепнин и И. И. Смирнов подтвердили правомерность высказанного еще М. Ф. Владимирским-Будановым предположения об исторической связи ст. 100 с Губной московской записью о душегубстве XV в.680. И. И. Смирнов, подробно прослеживая изменения в содержании ст. 100 Судебника по сравнению со ст. 5 Губной московской записи, отмечает, что последняя, являвшаяся “историческим предшественником” ст. 100, “внесла коренные изменения в вопрос о процессе суда по делам между великокняжскими людьми и населением уделов”. Эти изменения заключались в ограничении права сместного суда удельных князей и необходимости доклада в Москву о всех делах, совершенных на территории, принадлежавшей им в Московском уезде. Во всех делах, совершенных на Москве людьми удельных княжеств, суд осуществлял великокняжеский наместник. За удельными князьями оставалось, вместо прежнего права сместного суда, лишь право на долю в судебных пошлинах. Для этого на суд наместника посылался судья. Судьи удельных князей могли участвовать только в судах по пенным делам, т. е. делам, караемым штрафом. По высшим уголовным делам суд судил один московский наместник. Судебник 1550 года отменяет право удельных князей посылать на суд великокняжеского наместника своего судью и последовательно проводит принцип разбора дел в Москве и именно царскими судьями. Так, если москвитин взыщет какова дела на волостеле удельного князя в селе, лежащем в Московском княжестве, то дело разбирается судом не удельного князя, а царя. Осуществление суда между жителями сел, подчиненных волостелю удельного князя, принадлежит волостелю, но доклад с такого суда совершается непременно в Москве: если удельный князь находится в Москве, — то удельному князю, если нет, — то великокняжескому наместнику. Царь же осуществляет суд, возникающий по жалобе удельного сына боярского на царева и великого князя человека. При исках служилых царских людей на людей удельного князя и наоборот действует не сместный, а общий суд из двух судей. Место суда находится всегда в Москве, хотя бы ответчик жил в уделе. При исках удельного городского человека к московскому городскому судят московские наместники. Наоборот, при иске московского городского человека к городскому удельному дела разбирались совместно удельнокняжеским судьей и судьей от московских наместников. деловые люди — ремесленники удельного князя, хотя и записанные царскими писцами, подлежат безраздельному суду своего князя. При тяжбах их с людьми другой подсудности устанавливается уже не третейский, а сместной суд с докладом государю. Солидаризуясь с мнением Л. В. Черепни-на и И. И. Смирнова, А. А. Зимин681 связывает составление этой статьи с событиями 1553 года, т. е. с попыткой бояр во время болезни Ивана IV посадить на русский престол удельного князя Владимира Старицкого. Иван IV не только взял с последнего присягу на верность, но и ограничил судебную власть удельных княжат. Об этом и говорит ст. 100, являясь как бы завершающим штрихом в процессе централизации судебной власти Русского государства.
Подробный анализ происхождения, содержания и значения ст. 100 осуществил Г. В. Семенченко682. Относя появление ст. 100 к маю 1553—1554гг., Г. В. Семенченко также сопоставляет с ней крестоцеловальные грамоты 1553—1554 гг. Владимира Старицкого Ивану Грозному. Вместе с тем Г. В. Семенченко подчеркивает, что хотя ст. 100, аналогично “Записи о душегубстве”, является законодательным, а не договорным источником, но нарушение судебного суверенитета князей Московского дома, ущемление их прав проводится в ней осторожно, выборочно, так чтобы с формальной стороны оно не противоречило традиционным нормам времени феодальной раздробленности”. Это, по мнению Г. В. Семенченко, показывает, сколь длительным и сложным был процесс складывания единой системы общерусского судопроизводства и законодательства. И к середине XVI в. он еще далеко не завершился, что автор считает лишним доводом в пользу мнения исследователей, утверждающих, что в первые десятилетия XVI в. процесс централизации страны все еще продолжался683.
