Переодеться к чаю

«Пусть земля Китая, раскрашенная ярко,

Очерченная золотом и пестрая от голубых вен

От аромата индийского листа,

Иль загорелых зерен Мокко радость получает».

Миссис Барбо

 

На следующий день после знакомства Маргарет с Хиггинсами мистер Хейл поднялся в маленькую гостиную раньше обычного. Он подходил то к одной вещи в комнате, то к другой, словно изучая их, но Маргарет видела, что это была просто уловка, способ отложить то, что он желал, но все-таки боялся сказать. Наконец он произнес:

− Моя дорогая! Я пригласил мистера Торнтона сегодня на чай.

Миссис Хейл сидела, откинувшись на спинку стула, закрыв глаза, с выражением страдания на лице, которое стало привычным для нее в последнее время. Но слова мужа мгновенно пробудили ее.

− Мистер Торнтон! И сегодня вечером! Для чего этому человеку понадобилось прийти сюда? А Диксон стирает мои платья и кружева, а вода сейчас совсем жесткая из-за этих ужасных восточных ветров, которые, я полагаю, будут дуть в Милтоне круглый год.

− Ветер меняет направление, моя дорогая, − сказал мистер Хейл, поглядывая на дым, который несло с востока, − правда, он не разбирался в сторонах света и определял их свободно, согласно обстоятельствам.

− Не говори ничего! − сказала миссис Хейл, дрожа и еще плотнее заворачиваясь в шаль. − Восточный или западный ветер, этот человек все равно придет.

− О, мама, ты просто никогда не видела мистера Торнтона. Он выглядит, как человек, которому нравится бороться со всеми трудностями, что встречаются у него на пути − врагами, ветрами или обстоятельствами. Чем сильнее будет дождь и ветер, тем вероятнее, что он придет к нам. Но я пойду и помогу Диксон. Я умею отлично крахмалить. Скорее всего, мистер Торнтон придет только для того, чтобы побеседовать с папой. Но, папа, я, в самом деле, очень хочу увидеть того Пифиаса,[6]который сделал из тебя Дамона. Ты знаешь, я его видела только один раз, и мы оба были так озабочены тем, что сказать друг другу, что не особенно преуспели в разговоре.

− Я не думаю, что он когда-нибудь тебе понравится, или ты изменишь о нем свое мнение, Маргарет. Он не дамский угодник.

Маргарет презрительно усмехнулась.

− Я не особенно восхищаюсь дамскими угодниками, папа. Но мистер Торнтон приходит сюда, как твой друг, как один из тех, кто оценил тебя…

− Единственный человек в Милтоне, который оценил меня, − поправил мистер Хейл.

− Поэтому мы окажем ему гостеприимство и угостим кокосовыми пирожными. Диксон будет польщена, если мы попросим ее их приготовить. А я отглажу твои чепцы, мама.

Много раз за это утро Маргарет хотелось, чтобы мистер Торнтон не приходил. Она планировала для себя другие занятия: написать письмо Эдит, прочитать несколько страниц из Данте, навестить Хиггинсов. Но вместо этого она утюжила, слушая причитания Диксон, и только надеялась, что, выказав сочувствие, она сможет помешать Диксон излить свои жалобы миссис Хейл. Время от времени Маргарет, чтобы подавить недовольство, приходилось напоминать себе, что ее отец уважает мистера Торнтона. Вскоре усталость отозвалась головной болью, которая часто появлялась в последнее время. Маргарет едва могла говорить, когда наконец упала в кресло и объявила своей матери, что больше не желает быть Пегги-прачкой, а хочет остаться Маргарет Хейл, леди. Ей хотелось немного пошутить, но миссис Хейл восприняла шутку всерьез, и Маргарет рассердилась на свой несдержанный язык.

− Да! Если бы кто-нибудь сказал мне, когда я была мисс Бересфорд, одной из первых красавиц графства, что мое дитя простоит полдня в маленькой тесной кухне, работая как служанка, чтобы мы могли оказать достойный прием торговцу, а этот торговец, должно быть, единственный…

− О, мама! − произнесла Маргарет, вставая. − Не наказывай меня за мою несдержанность. Я не возражаю против глажения или какой-то другой работы ради тебя и папы. Я рождена и воспитана леди, и останусь ею, даже если придется скоблить пол и мыть тарелки. Сейчас я немного устала, но через полчаса буду совсем здорова. А что касается торговли, то почему бы бедняге мистеру Торнтону не быть торговцем? Вряд ли с его образованием он сможет заниматься чем-то другим.

Маргарет медленно поднялась и пошла в свою комнату. Сейчас она не могла долго разговаривать.

 

В доме мистера Торнтона в это же самое время состоялся очень похожий разговор. Крупная леди, намного старше среднего возраста, занималась рукоделием в мрачной, красиво меблированной столовой. Черты ее лица были скорее крупными и решительными, чем тяжелыми. В них не было ничего особенного, но те, кто однажды посмотрел на нее, обычно навсегда запоминали эту крепкую, суровую, величественную женщину, которая никогда не уступала дорогу из вежливости и никогда не останавливалась на своем пути к цели.

Она была одета в плотное черное шелковое платье и штопала огромную скатерть прекрасной работы, держа ее против света, чтобы обнаружить вытертые места. В комнате не было книг, кроме «Комментариев к Библии» Мэтью Генри, шесть томов которой лежали в центре массивного буфета по соседству с чайником и лампой. Из дальней комнаты раздавались звуки пианино. Кто-то разучивал легкую пьесу, играя очень быстро. Каждая третья нота звучала неотчетливо или полностью пропускалась, а в конце прозвучали громкие аккорды, половина из которых была сыграна фальшиво. Однако они не помешали миссис Торнтон услышать за дверью столовой шаги, такие же решительные, как и ее собственные.

− Джон, это ты?

Ее сын открыл дверь и остановился на пороге.

− Почему ты пришел так рано? Я думала, ты собираешься пить чай с этим другом мистера Белла, этим мистером Хейлом.

− Так и есть, мама, я просто зашел переодеться.

− Переодеться! Хм! Когда я была девочкой, молодые мужчины не меняли сюртуков перед тем, как выпить чаю. Почему ты должен переодеваться ради этого старого священника?

− Мистер Хейл − джентльмен, а его жена и дочь − леди.

− Жена и дочь! Они тоже учительницы? Чем они занимаются? Ты никогда не говорил о них.

− Нет, мама, потому что я никогда не видел миссис Хейл. А мисс Хейл я видел только полчаса.

− Берегись, Джон, как бы тебя не поймала девушка без гроша за душой.

− Меня нелегко поймать, мама, я думаю, ты знаешь. Но я не должен говорить о мисс Хейл в таком тоне. Я никогда еще не встречал ни одной молодой леди, которая попыталась бы поймать меня. Наверное, они сразу чувствуют, что это безнадежное дело.

Миссис Торнтон была не из тех, кто легко уступает, даже собственному сыну. Да и материнская гордость заставляла ее спорить с ним.

− Ну, я только говорю, берегись. Возможно, наши милтонские девушки достаточно рассудительны и доброжелательны, чтобы не ловить себе мужей, но эта мисс Хейл родом из аристократического графства, где, если слухи правдивы, богатые мужья считаются желанной добычей.

Мистер Торнтон нахмурился и подошел ближе к креслу своей матери.

− Мама, − (с короткой усмешкой), − ты заставишь меня признаться. Единственный раз, когда я видел мисс Хейл, она обращалась со мной любезно, но едва ли не презрительно. Она держала себя так надменно, будто была королевой, а я − ее скромным и не очень опрятным слугой. Не спеши, мама.

− Я не спешу, но я и не удовлетворена. Почему это она, дочь бывшего священника, воротит свой нос от тебя! Я бы ни для кого из них не стала переодеваться… дерзкое семейство!.. если бы я была на твоем месте.

Выходя из комнаты, Джон сказал:

− Мистер Хейл − добропорядочный, благородный и ученый. Он не дерзкий. Что касается миссис Хейл, я тебе расскажу, какая она, если ты захочешь послушать, − и с этими словами он закрыл дверь.

Миссис Торнтон пробормотала:

− Презирать моего сына! Относиться к нему, как к слуге! Хм! Хотела бы я знать, где она найдет другого такого. Мой сын − настоящий мужчина, и у него самое благородное, отважное сердце, которое я когда-либо знала. И неважно, что я его мать. Я вижу, что есть что, я не слепая. Я знаю, что из себя представляет Фанни, и кто такой Джон. Презирать его?! Я ненавижу ее!