Удар и его последствия

«Работы мало, хлеб подорожал,

И жалованья не хватает.

Толпа ирландцев вместо нас

Работу нашу выполняет».

Эбенезер Эллиотт «Пир смерти», из сборника «Стихи против хлебных законов»

 

Маргарет провели в гостиную. Сегодня комната выглядела буднично: диваны и кресла вновь застелили покрывалами. Окна из-за жары были распахнуты, а жалюзи — опущены. Приглушенный, мрачный свет, отраженный от мостовой, отбрасывал причудливые тени и, в сочетании с верхним зеленоватым светом, придал лицу Маргарет бледный и изнуренный вид. Она села и стала ждать. Никто не приходил. Ей казалось, что ветер доносит далекий шум множества голосов, хотя ветра не было. Иногда этот шум совсем затихал.

Наконец пришла Фанни.

− Мама скоро спустится, мисс Хейл. Она попросила меня извиниться перед вами. Возможно, вы знаете, что мой брат привез рабочих из Ирландии, и это рассердило жителей Милтона, будто он не имеет права нанимать рабочих там, где хочет. А эти глупые несчастные людишки отказались работать на него. Они запугали своими угрозами бедных голодных ирландцев, поэтому нам пришлось поселить их на фабрике. Они все томятся в верхнем цеху, вынуждены даже спать там, чтобы оградить себя от этих грубиянов, которые сами не работают и им не дают работать. Мама заботится об их пропитании, а Джон успокаивает их — некоторые женщины плачут, хотят вернуться. А, вот и мама!

Миссис Торнтон вошла с выражением мрачной суровости на лице, и Маргарет поняла, что пришла в неподходящее время. Если бы ранее миссис Торнтон сама не предложила помощь, Маргарет не решилась бы сейчас заговорить. Миссис Торнтон нахмурилась, поджала губы, слушая, как Маргарет рассказывает о тяжелом состоянии матери и о совете доктора Дональдсона достать водный матрас, чтобы больная смогла отдохнуть. Маргарет замолчала. Миссис Торнтон не отвечала. Потом она вздрогнула и воскликнула:

− Они у ворот! Позови Джона, Фанни! Вызови его с фабрики! Они у ворот! Они сломают их! Позови Джона, я говорю!

И в этот момент нарастающий шум, к которому она прислушивалась вместо того, чтобы выслушать просьбу Маргарет, раздался у самой стены. Усиливающийся гул разъяренных голосов бушевал за тонкой деревянной преградой, и она сотрясалась от ударов невидимой обезумевшей толпы, которая таранила ее своими телами и отступала только затем, чтобы нанести новый, более сильный удар. Крепкие ворота сотрясались, как тростинки от сильных порывов ветра.

Женщины собрались у окон. Миссис Торнтон, прислуга, Маргарет — все были здесь. Фанни вернулась, пронзительно крича, как будто ее преследовали по пятам, и, рыдая, бросилась на диван. Миссис Торнтон высматривала в окно сына, который все еще находился на фабрике. Он вышел, взглянул на бледные от страха лица ирландцев и улыбнулся, ободряя их, прежде чем закрыть дверь фабрики. Потом он попросил одну из женщин спуститься и открыть дверь, которую Фанни, обезумев от страха, заперла за собой. Миссис Торнтон спустилась и сама вынула засов. Услышав хорошо знакомый голос, взбешенные люди за стеной словно почуяли запах крови. До сих пор они молчали — им требовалась вся их сила, чтобы сломать тяжелые ворота. Но теперь, услышав голос хозяина во дворе фабрики, они издали такой нечеловеческий рев, что даже миссис Торнтон побледнела от страха. Мистер Торнтон, вошедший в комнату вслед за ней, выглядел возбужденным. Его глаза блестели, и выражение гордого пренебрежения сделало его лицо мужественным и благородным, если не красивым. Маргарет всегда боялась, что мужество покинет ее в критической ситуации, и она окажется трусихой. Но сейчас, когда у нее были все основания бояться, она забыла о себе и чувствовала только глубокую, до боли, сопричастность этому моменту.

Мистер Торнтон подошел к ней:

− Мисс Хейл, мне жаль, что вы посетили нас в такой неподходящий момент, когда вы можете подвергнуться опасности. Мама! Не лучше ли тебе пройти в дальние комнаты? Я не уверен, что они не пройдут с Пиннерс Лейн в конюшенный двор. Но если так случится, вам будет безопаснее там, чем здесь. Иди, Джейн! — сказал он, обращаясь к старшей служанке. И та ушла следом за другими слугами.

− Я останусь здесь! — ответила его мать. — Я останусь там, где ты.

И на самом деле, отступление в дальние комнаты было бесполезным. Толпа окружила служебные постройки с тыла, ее ужасный угрожающий рев был слышен позади дома. Слуги поднялись на чердак с криками и плачем. Мистер Торнтон презрительно улыбнулся, услышав их. Он взглянул на Маргарет, стоящую у ближайшего к фабрике окна. Ее глаза блестели, щеки раскраснелись, губы заалели. Почувствовав на себе его взгляд, она повернулась к нему и задала вопрос, который давно ее беспокоил:

− А где бедные рабочие, которых вы привезли? Там, на фабрике?

− Да! Я оставил их в маленькой комнате, у дальнего пролета лестницы, и просил не сбегать вниз, если они услышат, как толпа ломает двери фабрики. Но рабочим не нужны ирландцы, им нужен я.

− Когда здесь будут солдаты? — спросила миссис Торнтон тихим, но твердым голосом.

Он достал часы и что-то посчитал в уме:

− Полагаю, что Уильямс ушел сразу же, как только я послал его, и, если ему не пришлось прятаться от толпы, они прибудут через двадцать минут.

− Двадцать минут! — воскликнула миссис Торнтон. Впервые в ее голосе послышался ужас.

− Мама, немедленно закрой окно, — потребовал мистер Торнтон. — Ворота не выдержат еще одного такого удара. Закройте это окно, мисс Хейл.

Маргарет закрыла свое окно, а затем подошла помочь миссис Торнтон, у которой дрожали пальцы.

По той или иной причине шум на улице внезапно затих. Миссис Торнтон взглянула на лицо сына, будто хотела услышать от него, к чему теперь готовиться. На его лице не было ни страха, ни надежды — лишь застывшее, словно маска, высокомерное пренебрежение.

Фанни поднялась:

− Они ушли? — спросила она шепотом.

− Ушли?! — ответил он. — Слушай!

Она прислушалась. Они все услышали долгий, нарастающий вдох. Скрип медленно поддающегося нажиму дерева. Затем — грохот упавших тяжелых ворот. Фанни встала, шатаясь, сделала один-два шага к матери и упала к ней на руки в приступе слабости. Миссис Торнтон подняла ее с силой, которая была не столько физической, сколько силой воли, и увела из комнаты.

− Слава Богу! — сказал мистер Торнтон, увидев, что они уходят. — Не лучше ли вам подняться наверх, мисс Хейл?

Губы Маргарет произнесли «Нет!», но он не услышал, что она говорит, ее голос заглушил топот бесчисленных ног у самой стены дома и свирепый хор грубых, разъяренных голосов, словно рычащих от удовлетворения, более ужасный, чем сердитые крики несколько минут назад.

− Не беспокойтесь! — сказал он, желая приободрить ее. — Я очень сожалею. Вас, должно быть, напугал этот беспорядок. Но это скоро закончится: еще несколько минут — и солдаты будут здесь.

− О, Боже! — внезапно вскрикнула Маргарет. — Там Баучер. Я узнаю его, хотя его лицо искажено яростью, он пытается пробраться вперед, смотрите, смотрите!

− Кто этот Баучер? — спокойно спросил мистер Торнтон, подходя ближе к окну, чтобы посмотреть на человека, привлекшего внимание Маргарет. Как только толпа увидела мистера Торнтона, она издала вопль, в котором не было ничего человеческого — это был голодный рык какого-то ужасного, дикого чудовища, требующего пищи. Даже мистер Торнтон отступил назад, потрясенный силой ненависти, которую он вызвал.

− Пусть вопят! — сказал он. — Еще пять минут… Я только надеюсь, что мои бедные ирландцы не сойдут с ума от такого дьявольского шума. Будьте мужественны еще пять минут, мисс Хейл.

− Не бойтесь за меня, — поспешно сказала она. — Но что будет через пять минут? Разве вы не можете ничего сделать, чтобы успокоить этих бедняг? Ужасно их видеть в таком состоянии.

− Скоро здесь будут солдаты, они образумят их.

− Образумят! — воскликнула Маргарет. — Как образумят?

− Так, как можно образумить людей, которые превратились в диких животных. О, Боже! Они идут к фабрике!

− Мистер Торнтон, — сказала Маргарет, дрожа от обуревавших ее чувств, — немедленно спуститесь к ним, если вы не трус. Идите и поговорите с ними, как мужчина. Спасите этих бедных ирландцев, которые из-за вас оказались в ловушке. Поговорите с вашими рабочими, как с людьми. Поговорите с ними по-доброму. Не позволяйте солдатам прийти и перебить этих обезумевших бедняг, словно животных. Я понимаю, каково им. Если у вас есть мужество и благородство, выйдете и поговорите с ними, лицом к лицу.

Мистер Торнтон повернулся и смотрел на нее, пока она говорила. Его лицо потемнело. Услышав ее слова, он сжал зубы.

− Я пойду. Возможно, мне придется попросить вас проводить меня до дверей и запереть за мной дверь. Моей матери и сестре понадобится эта защита.

− О! Мистер Торнтон! Я не знаю, я, может быть, ошибаюсь… только…

Но он уже ушел. Он был внизу в холле и отпер входную дверь. Все, что Маргарет могла теперь сделать — последовать за ним и запереть дверь. Потом она снова поднялась наверх, потрясенная и с тяжелым сердцем. Она снова заняла место у дальнего окна. Мистер Торнтон стоял на ступеньках внизу, она поняла это по направленным на него тысячам озлобленных глаз. Но она не могла ни видеть, ни слышать ничего, кроме ропота дикого удовлетворения, прокатившегося по толпе. Она шире распахнула окно. Многие в толпе были всего лишь мальчишками, злыми и неразумными, злыми от своего неразумия, другие были мужчинами — голодными, как волки, жаждущими добычи. Она знала, как они стали такими. Они были такими же, как Баучер, у них так же дома голодали дети. Они были готовы на что угодно, лишь бы добиться повышения жалования и теперь были взбешены сверх меры, обнаружив, что хозяин привез ирландцев, чтобы лишить их малышей хлеба. Маргарет все это знала. Она прочитала это по лицу Баучера, полному безнадежного отчаяния и искаженному яростью. Если бы мистер Торнтон поговорил с ними, позволил им услышать себя… Ей казалось, что это было бы лучше, чем противостояние бешеного стука их сердец и его каменного молчания. С его губ не сорвалось ни слова — ни слова злости или упрека. Но, может, он сейчас говорит с ними? Шум моментально стих, стал невнятным, будто под окном была не толпа людей, а стая животных. Маргарет сняла шляпку и наклонилась вперед, чтобы лучше слышать. Но она могла только видеть. Если мистер Торнтон и сделал попытку заговорить, то мгновенный порыв уже прошел, а люди озлобились еще больше. Он стоял, скрестив на груди руки, не двигаясь, словно статуя. Его лицо было бледным от подавляемого волнения. Они пытались запугать его, заставить его отступить. Они подстрекали друг друга, они набирались духа, чтобы совершить насилие. Маргарет интуитивно почувствовала, что через мгновение они зашумят, что первый удар вызовет вспышку ярости среди сотен взбешенных мужчин и безрассудных мальчиков, и тогда жизнь мистера Торнтона окажется в опасности. Их ярость закипит, сметая все барьеры благоразумия. Маргарет увидела, как несколько парней в задних рядах наклонились, чтобы снять свои тяжелые башмаки на деревянной подошве — готовые метательные снаряды. Она поняла, что этой вспышки будет достаточно, и с криком, который никто не слышал, она бросилась из комнаты вниз по лестнице, с силой подняла тяжелый железный засов, широко распахнула дверь и оказалась там, перед лицом этих людей; ее глаза разили их пылающими стрелами укора. Башмаки так и остались в руках тех парней; их лица, такие свирепые минуту назад, теперь казались нерешительными, будто спрашивали, что это значит. Она стояла между ними и их врагом. Она не могла говорить, но протянула к ним руки, силясь восстановить дыхание.

− Не надо насилия! Он один, а вас много, — но ее слова едва ли кто-то услышал, она словно мгновенно лишилась голоса от волнения и могла лишь еле слышно шептать.

Мистер Торнтон отступил в сторону и вышел вперед: он не мог никому позволить встать между ним и опасностью.

− Уходите! — сказала она еще раз (теперь в ее голосе слышалась мольба). — Солдаты уже едут. Идите с миром. Уходите. Все ваши жалобы будут удовлетворены.

− Пусть он уберет своих мерзких ирландцев! — крикнул кто-то из толпы.

− Никогда! — ответил Торнтон.

И мгновенно разразилась буря. Новые выкрики заполнили воздух, но Маргарет не слышала их. Она наблюдала за группой парней, которые заранее вооружились тяжелыми башмаками. Она увидела их движения и поняла, что это значит, поняла, что они хотят сделать. В следующее мгновение они могут обрушиться на мистера Торнтона, которого она заставила выйти на это опасное место. Маргарет думала только о том, как спасти его. Она обвила руками его шею и встала так, чтобы защитить его своим телом. Он попытался стряхнуть ее руки.

− Уходите, — сказал он низким голосом. — Это не место для вас.

− Нет! — ответила она. — Вы не видели того, что видела я!

Если она думала, что ее пол будет защитой, если, зажмурив глаза, она полагала, что отвернулась от ужасной злобы этих людей, надеясь, что прежде чем она снова на них посмотрит, они уже затихнут, задумаются, крадучись уйдут и исчезнут, она ошибалась. Их уже ничто не могло остановить, по крайней мере, некоторые из них зашли слишком далеко. Те, кто руководил бунтом, всегда были беспощадными, жестокими и безрассудными, они не задумывались, к чему может привести кровопролитие. Башмак просвистел в воздухе. Маргарет, словно загипнотизированная, проследила за его полетом — он не попал в цель. Маргарет побелела от страха, но не сдвинулась с места, только уткнулась лицом в плечо мистера Торнтона. Затем повернулась к толпе и снова заговорила:

− Ради Бога! Не причиняйте никому вреда. Вы не знаете, что вы делаете, — она пыталась говорить отчетливо.

Острый булыжник пролетел рядом с ней, оцарапав лоб и щеку. У Маргарет потемнело в глазах. Словно мертвая, она упала на руки мистера Торнтона.

− Ну что, теперь вы довольны?! — крикнул он. — Вы пришли причинить вред невинным людям. Вас сотни — а вы напали на одного человека! А когда женщина пришла к вам и просила ради вашего спасения быть благоразумными, вы трусливо напали на нее. Вы добились своего!

Они молчали, пока он говорил. Они смотрели, широко раскрыв глаза и разинув рты. Тонкая струйка темно-красной крови словно отрезвила их. Те, кто стоял близко у ворот, выскользнули, словно пристыженные дети. Толпа зашевелилась, отступая. Только кто-то один выкрикнул:

− Камень предназначался тебе, но ты спрятался за женщину!

Мистер Торнтон задрожал от ярости. Кровь привела Маргарет в чувство, хотя ее сознание так и не прояснилось. Он осторожно посадил ее на ступеньки, ее голова прислонилась к стене.

− Отдохнете здесь? — спросил он. Не дожидаясь ее ответа, он медленно спустился прямо в середину толпы. — Теперь убейте меня, если вы пришли сюда за этим. Здесь нет женщины, чтобы заслонить меня. Вы можете забить меня до смерти, но вы никогда не заставите меня отменить мое решение, только не вы! — он стоял среди них, скрестив руки, непоколебимо.

Но толпа уже начала отступать к воротам, так же бестолково, как только что выражала гнев. Может быть, мысль о приближении солдат заставила их отступить, или вид девичьего лица — бледного, спокойного и неподвижного, будто мраморного, по которому катились слезы из-под длинных, сомкнутых ресниц. А из раны стекала темная кровь тяжелыми и медленными каплями. Даже самые отчаянные, как Баучер, отступили назад — спотыкались, хмурились и, наконец, ушли, бормоча проклятия хозяину, который стоял, не изменив позы, и смотрел на их отступление. В тот момент, когда отступление превратилось в бегство, он бросился по ступенькам к Маргарет.

Она попыталась подняться без его помощи.

− Ничего, — сказала она, слабо улыбнувшись. — Кожа поцарапана, и меня оглушило на мгновение. О, я так рада, что они ушли! — и она заплакала, не сдерживаясь.

Он не мог почувствовать облегчения, как она. Его гнев не прошел: он еще больше разозлился, когда понял, что непосредственная угроза миновала. Солдаты опоздали на пять минут и не дали толпе почувствовать силу власти и закона. Он надеялся, что, увидев войска, они не смогут убежать. Пока он размышлял об этом, Маргарет, держась за дверную стойку, пыталась подняться, но пелена застила ей глаза, он подоспел как раз вовремя, чтобы подхватить ее на руки.

− Мама! Мама! — закричал он. — Спускайтесь, они уже ушли, и мисс Хейл ранена! — он внес ее в гостиную, осторожно положил на диван и вгляделся в ее бледное безжизненное лицо. Осознание того, как больно будет ее потерять, так сильно поразило его, что он заговорил, давая выход своей боли:

− О, моя Маргарет… моя Маргарет! Никто не знает, что ты для меня значишь! Бледная, словно мертвая, ты лежишь здесь… ты… единственная женщина, которую я любил! О, Маргарет… Маргарет!

Мистер Торнтон застонал, но тут же вскочил, стыдясь самого себя, когда вошла его мать. Она ничего не увидела, кроме того, что ее сын был немного бледнее, немного мрачнее, чем обычно.

− Мисс Хейл ранена, мама. Камень оцарапал ей висок. Боюсь, она потеряла много крови.

− Она тяжело ранена, я бы подумала, что она мертва, — ответила миссис Торнтон, всерьез встревожась.

− Это только обморок. Она уже со мной разговаривала, — пока он говорил, казалось, что вся кровь из его тела прилила к сердцу, и он дрожал.

− Иди и позови Джейн, она принесет то, что мне необходимо. А сам иди к своим ирландцам, они кричат и плачут, будто напуганы до смерти.

Он ушел. Он ушел, чувствуя, что каждый шаг, который уводит его от нее, дается ему с трудом, будто его ноги налились свинцом. Он позвал Джейн. Он позвал свою сестру. Маргарет должна получить всю женскую заботу и внимание. Но с каждым ударом сердца он вспоминал, как она пришла и встала между ним и опасностью. Сделала ли она это ради его спасения? Тогда он отстранил ее и говорил с ней грубо. Но он ничего не видел, кроме опасности, которой она подвергала себя. Он пошел к ирландцам, трепеща при мысли о ней. Он не знал, что им сказать, чтобы утешить и успокоить их. Ирландцы заявили, что они не останутся, и потребовали отправить их назад.

И ему пришлось думать, говорить, убеждать.

Миссис Торнтон протерла виски Маргарет одеколоном. Когда спирт попал в рану, которой ни миссис Торнтон, ни Джейн не заметили, Маргарет открыла глаза. Но было очевидно, что она не понимает, ни где находится, ни кто они. Ее глаза потемнели, губы задрожали и сжались, и она снова потеряла сознание.

− Она получила сильный удар, — сказала миссис Торнтон. — Кто из вас пойдет за доктором?

− Не я, мэм, прошу вас, — сказала Джейн, отходя назад. — Этот сброд может быть везде. Я не думаю, что рана такая глубокая, как кажется.

− Я не буду рисковать. Она ранена в моем доме. Если ты трусиха, Джейн, то я — нет. Я пойду.

− Прошу вас, мэм, позвольте мне послать кого-нибудь из полиции. Их здесь так много, и солдат тоже.

− И все равно ты боишься идти? Я не собираюсь отнимать у них время нашими поручениями. Они будут заняты поимкой бунтовщиков. Ты же не побоишься остаться в этом доме, — спросила она презрительно, — и протирать одеколоном лоб мисс Хейл, не так ли? Меня не будет минут десять.

− Разве Ханна не может пойти, мэм?

− Почему Ханна? Почему любой, кроме тебя? Нет, Джейн, если ты не идешь, пойду я.

Сначала миссис Торнтон направилась в комнату, в которой она оставила Фанни, лежащую на кровати. Та вскочила, когда вошла ее мать.

− О, мама, как ты напугала меня! Я подумала, что это мужчина забрался в дом.

− Чепуха! Все уже ушли. Здесь всюду солдаты, но они опоздали. Мисс Хейл лежит в гостиной на диване, она тяжело ранена. Я еду за врачом.

− О, нет, мама! Они убьют тебя, — она схватила мать за платье. Миссис Торнтон грубо отбросила ее руку.

− Кто еще кроме меня пойдет? Эта девушка не должна истечь кровью.

− Кровью! О, как ужасно! Как ее ранили?

− Я не знаю, у меня не было времени спрашивать. Пойди к ней, Фанни, и попытайся быть полезной. С ней Джейн, и я полагаю, все намного хуже, чем кажется. Джейн отказалась выходить из дома, трусиха! А я больше не потерплю отказов от прислуги, поэтому пойду сама.

− О, Боже, Боже! — запричитала Фанни, плача. Она скорее была готова спуститься вниз, нежели остаться одной.

− О, Джейн, — сказала она, медленно входя в гостиную. — Что случилось? Какая она бледная! Как ее ранили? Они бросали камни в гостиную?

Маргарет и вправду выглядела бледной и изнуренной, хотя начала постепенно приходить в себя. Но она еще чувствовала слабость из-за обморока. Она осознавала какое—то движение возле себя, освежающее действие одеколона и страстное желание, чтобы оно не прекращалось. Но она не смогла открыть глаза и попросить еще раз обтереть ей лоб, подобно тому, как люди, впавшие в летаргический сон, не могут шевельнуться или подать голос, чтобы задержать ужасные приготовления к своим похоронам, несмотря на то, что они полностью осознают все происходящее.

Джейн перестала обтирать ей лоб, потому что отвечала на вопрос мисс Торнтон.

− Она бы не пострадала, мисс, если бы оставалась в гостиной или поднялась к нам. Мы были на чердаке в безопасности и могли все видеть.

− И где она была? — спросила Фанни, подходя ближе медленным шагом, приучая себя к виду бледного лица Маргарет.

− Прямо перед входной дверью… с хозяином! — многозначительно ответила Джейн.

− С Джоном! С моим братом! Как она там оказалась?

− Нет, мисс, не мне это говорить, — ответила Джейн, покачав головой. — Сара…

− Что Сара? — спросила Фанни, теряя терпение от любопытства.

Джейн снова взялась за одеколон, как будто ей не хотелось говорить больше, чем она уже сказала.

− Сара, что? — резко спросила Фанни. — Не говори полунамеками, я не понимаю тебя.

− Ну, мисс, позднее вы поймете… Сара, понимаете, стояла у правого окна, ей было видно лучше всех. И она говорит… она сказала, что увидела, как мисс Хейл стояла, обняв хозяина за шею руками, обнимая его перед всем народом.

− Я не верю этому, — сказала Фанни. — Я знаю, ей нравится мой брат, любой это заметит. И осмелюсь сказать, она не сводит с него глаз, будто он женится на ней. Он никогда не женится, я могу сказать ей. Но я не верю, что она была такой смелой и бесцеремонной, чтобы обнять его руками за шею.

− Бедная молодая леди! Она дорого заплатила за свой поступок. Я думаю, что удар вызвал такой прилив крови к голове, от которого она никогда не оправится. Сейчас она похожа на труп.

− О, как бы я хотела, чтобы мама пришла! — сказала Фанни, сжимая руки. — Я никогда раньше не была в комнате с мертвецом.

− Постойте, мисс! Она не мертвая, ее веки дрожат, а вот и слезы потекли по щекам. Поговорите с ней, мисс Фанни!

− Вам сейчас лучше? — спросила Фанни дрожащим голосом.

Маргарет не ответила, ничем не показала, что она слышала вопрос, лишь губы ее слегка порозовели, хотя цвет лица по-прежнему был пепельным.

Миссис Торнтон вошла торопливо вместе с доктором, которого ей удалось найти.

− Как она? Вам лучше, моя дорогая? — Маргарет открыла затуманенные глаза и взглянула на нее непонимающе. — Вот мистер Лоуи пришел осмотреть вас.

Миссис Торнтон говорила громко и отчетливо, словно разговаривала с глухой. Маргарет попыталась подняться и инстинктивно прикрыла рану волосами.

− Мне лучше, — сказала она очень тихим, слабым голосом. — Мне было нехорошо.

Она позволила доктору взять свою руку и послушать пульс. Румянец на мгновение вернулся на ее лицо, когда он попросил осмотреть рану на лбу. Она взглянула на Джейн и сжалась под ее взглядом больше, чем от взгляда доктора.

− Я думаю, рана небольшая. Мне уже лучше. Я должна идти домой.

− Нет, пока я не наложу несколько полосок пластыря, и вы немного не отдохнете.

Она поспешно села, не проронив ни слова, и позволила обработать рану.

− Теперь, если позволите, — сказала она, — я должна идти. Думаю, мама этого не заметит. Рана под волосами, не так ли?

− Да, она совершенно незаметна.

− Но вы не должны уходить, — нетерпеливо сказала миссис Торнтон. — Вы не в состоянии идти.

− Я должна, — решительно заявила Маргарет. — Подумайте о маме. Если они услышат… Кроме того, я должна идти, — сказала она настойчиво. — Я не могу оставаться здесь. Могу я попросить кэб?

− Вы очень взволнованны, — заметил мистер Лоуи.

− Это потому, что я здесь, когда мне так нужно идти. Воздух и прогулка приободрят меня лучше, чем все остальное, — умоляла она.

− Я согласен с тем, что она говорит, — ответил мистер Лоуи. — Если ее мать больна, как вы рассказали мне по пути сюда, она может всерьез разволноваться, если услышит об этом бунте, а ее дочь не вернется домой вовремя. Рана неглубокая. Я сам подгоню кэб, если ваши слуги боятся выходить.

− О, спасибо! — сказала Маргарет. — Мне станет намного лучше. Из-за атмосферы в этой комнате я чувствую себя несчастной.

Она откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Фанни вызвала мать из комнаты и что-то ей рассказала, из-за чего миссис Торнтон позаботилась ускорить отъезд Маргарет. Не то, чтобы она полностью поверила словам Фанни, но она поверила достаточно, чтобы сдержанно пожелать Маргарет всего хорошего.

Мистер Лоуи сел в кэб.

− Если вы позволите мне, я провожу вас домой, мисс Хейл. На улицах еще не вполне спокойно.

Маргарет достаточно пришла в себя, чтобы понять, что ей необходимо избавиться от мистера Лоуи и кэба прежде, чем она доберется до Крэмптон Кресент, иначе отец и мать будут волноваться. Далее она не заглядывала. Этот ужасный сон, в котором о ней говорили так дерзко, она никогда не забудет, но может какое-то время не думать о нем, пока не восстановит силы. Ее ум искал какое-то событие в настоящем, чтобы она могла сосредоточиться на нем и вновь не потерять сознания.