Глава I. ИНТЕЛЛЕКТНЫЙ СЛОЙ

 

Цей твір — конспективний виклад лекцій, які мислитель прочитав у додаткових класах при Харківському колегіумі (почали функціонувати з 1768 р.; у цьому-таки році Г. Сковороду зараховано на посаду викладача катехізису, хоч сама організація класів розпочалася ще в 1765 р.). Дослідники відносять написання цього твору до 1768р., опрацьовано його 1780 р. Загалом це був курс етики. Однак лекції були визнані за такі, що не відповідають ученню церкви, і Сковороду усунули від викладання. Автограф твору не зберігся, існують його три списки. Вперше був надрукований із коротенькою вступною статтею про життя філософа в журн.: Сионский вестник. — 1806. — ч. III. с. 156-179.

¹ Образ дверей, як символ входу у щось, часто використовувався Г. Сковородою.

² Що потрібне — легке, непотрібне ж — важке... — один із етичних постулатів грецького філософа Епікура, який писав у листі до Менекея: "Все природне легко здобувається, а пусте (зайве) важко досягається".

³ Переказ слів із Книги пророка Ісаї: "І правда моя буде вічна, і спасіння моє з роду в рід" (LI — 8).

⁴ В українському перекладі Біблії: "Навіки, о Господи... зроду в рід твоя правда" (Псалтир, СХVІIІ — 89 — 90).

⁵ В українському перекладі Біблії: "Навіки, о Господи, слово твоє в небесах пробуває" (Псалтир, СXVIII- 89).

⁶ В українському перекладі Біблії: "І закон твій у мене в серці" (Псалтир, XXXIX — 9).

⁷ В українському перекладі Біблії: "І слово стало тілом і перебувало між нами" (Євангеліє від Івана, 1 — 14).

⁸ В українському перекладі Біблії: "Господь пробуває на цьому місці, а того я й не знав" (Буття, XXVIII — 16).

⁹ У цій главі філософ проводить думку про дві натури, яка лягла в основу вчення про щастя. Ідея двох натур бере початок в античній філософії, в нові часи її розробляв Спіноза.

¹⁰ Очевидно, Г. Сковорода має на увазі угорське слово isten (Бог), яке близьке за звучанням до слова "істина".

¹¹ За Біблією, людину створено із глини, отже, Бог — гончар.

¹² Голуб з оливковою гілочкою у дзьобі. — За біблійною легендою Ной випустив у час потопу з корабля голуба, і той повернувся з гілочкою, звістивши так про близькість землі.

¹³ Ісав, Яків, Саул — біблійні персонажі Старого Заповіту: Ісав і Яків — брати-близнюки, сини Ісака та Ревекки; Саул - перший ізраїльсько-іудейський цар (IX ст. до н. е.).

¹⁴ Йдеться про Ісуса Христа.

¹⁵ Йдеться про богословів-схоластиків.

¹⁶ Маються на увазі так звані "скрижалі Заповіту" — десять Божих заповідей, вибитих на десяти кам'яних дошках Мойсеєм.

¹⁷ Середньовічний символ надії.

¹⁸ Псалтир, СХVIII – 142.

 

 

Переклад: Валерій Шевчук

 

Набір: Леся Хмілярчук

Електронне форматування: Максим Тарнавський

 

Текст звірено із виданням: Григорій Сковорода. Твори в двох томах. Том 1. Поезії, байки, трактати, діялоги. Ред. Олекса Мишанич. Київ: УНІГУ &>НАН України, 1994. ст. 140-50.

 

1 1

 

Глава 1 ИНТЕЛЛЕКТНЫЙ СЛОЙ

Понятие «интеллигент», «интеллигенция» используется в рус­ском языке почти два столетия; в конце прошлого века получил рас­пространение заимствованный на Западе термин «интеллектуал», теперь предлагается неологизм «интеллектный слой». Зачем пона­добилось это непривычное русскому уху слово? Для начала опреде­лим корневое понятие «интеллект» и производное от него понятие «интеллектность».

Интеллект и интеллектность. Интеллект долгое время отож­дествлялся отечественными психологами с мышлением, умом и спе­циально не рассматривался. Лишь в середине ] 980-х годов феномен интеллекта и способы его измерения (тестирования) привлекли вни­мание ученых и стимулировали научные дискуссии, которые продол­жаются до сих пор. Одни ученые определяют интеллект как форму организации ментального (умственного) опыта субъекта, другие — как общую способность к умственной деятельности, третьи — как психологическую основу разумности, четвертые утверждают, что интеллект — это то, что психологи измеряют в интеллектуальных тестах¹. Современные психологические словари фиксируют неодно­значность понимания термина «интеллект», приводя три-четыре раз­ные дефиниции². Неразработанность общей теории интеллекта удру-

Холодная М. А. Психология интеллекта. Парадоксы исследования СПб: Питер 2002.

- ² См., например, Психологический словарь / под ред. В. П. Зинченко, Б. Г. Меще­рякова. М., 1996. С. 138.

мает, потому что бессмысленно рассуждать об интеллигентности или интеллектуальности личности (социальной группы, общества), если не известно, что такое интеллект.

Мне кажется, что, избегая схоластических дебатов, можно согла­ситься со следующим определением: интеллект есть свойство со-и)авать и понимать смыслы. Под «смыслом» в данном случае разу­меются знания, умения, эмоциональные переживания, волевые по­буждения. Важно обратить внимание на то, что в интеллекте интегрируются не только выводы рационального познания (знания, умения), но и результаты эмоциональной и волевой деятельности. По­этому интеллект нельзя отождествлять с разумом (умом, мышле­нием)¹, ибо разум (сфера познания) — лишь один из аспектов интел­лекта; другие его аспекты связаны с эмоциональной и волевой сфе­рами человеческой психики. Различаются три вида интеллектов:

— личностный интеллект;

— социальный интеллект;

— искусственный интеллект, имитирующий деятельность лич­
ностного или социального интеллекта.

Обладание интеллектом есть интеллектность. Если личность, общество, техническое устройство способны создавать и понимать смыслы (или имитировать эту способность), то они есть интеллект- ные субъекты, или попросту интеллекты.

Понятие интеллектности нам потребовалось для того, чтобы уяс­нить, чем интеллигент, обладающий качеством интеллигентности, отличается от интеллектуала, обладающего интеллектуальностью, и в чем они подобны друг другу. Интеллигентность обязательно вклю­чает интеллектность. «Неинтеллектный интеллигент» абсурден, как «пеший всадник». Обратное же неверно. Интеллектный, то есть обра­зованный и творчески одаренный человек, может быть не интелли­гентом, а интеллектуалом. Выходит, что содержания понятий «интел­лигент» и «интеллектуал» имеют общий корневой признак — ин­теллектность, но объемы этих понятий не пересекаются, так как один и тот же человек не может быть одновременно и интеллигентом, и интеллектуалом. Поэтому нелепы выражения «интеллигентный

¹ Эта мысль содержится также в публикации: Ильичева И. М. Духовность в зерка­ле философско-психологических учений. М.; Воронеж, 2003. С. 20.

Глава 1. ИНТЕЛЛЕКТНЫЙ СЛОЙ

I |, ЛЕКСИКОГРАФИЯ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

 

интеллектуал» или «интеллектуальный интеллигент», как бессмыс­ленны словосочетания «черная белизна» и «белая чернота».

Введение понятия «интеллектность» позволяет сделать, по край­ней мере, три терминологических уточнения. Первое. Широко прак­тикуемые интеллектуальные тесты измеряют не интеллектуальность, а интеллектность личности. Второе. В социологии применяется тер­мин «интеллектуальный слой» для обозначения людей, профессио­нально занятых квалифицированным умственным трудом, то есть интеллектуальный слой — собирательное понятие для интеллигентов и интеллектуалов. Введение понятия «интеллектность» дезавуирует собирательное значение этого словосочетания, ибо интеллигентов нельзя включать в интеллектуальное сообщество. Интеллектуальный слой — это совокупность интеллектуалов, а интеллигентов нужно причислять' к «интеллигентскому слою». В качестве собирательного для обоих слоев логично считать понятие иптеллектпый слой, ко­торое мы будем использовать в дальнейшем в качестве обозначения совокупности интеллигентов и интеллектуалов. Третье. Широко рас­пространенное понимание интеллигенции как «социальной группы, занимающейся в обществе производством ментальных продуктов»' является некорректным, поскольку «производство ментальных про­дуктов» — функция интеллектного слоя в целом, а не только интел­лигенции.

Понятие «интеллектный слой» провоцирует вопросы: кого в рам­ках этого слоя следует считать интеллигентом, а кого — интеллектуа­лом? каково будущее интеллектуалов и интеллигентов в России? кто ценнее для общества: интеллектуал или интеллигент? и т. п. Есть авто­ры, уверенные, что «настоящий русский интеллигент-гуманитарий», просветитель и проповедник, выше социальным качеством, чем спе­циалист-технолог, «духовно ограниченный интеллектуал», и есть ав­торы, считающие интеллектуалов творческой элитой, одухотворя­ющей интеллигентские массы «белых воротничков». Наконец, есть мыслители-прагматики, не видящие пользы в контроверзах вокруг ин­теллигентов и интеллектуалов и предлагающие считать термины «ин­теллигент» и «интеллектуал» лексическими синонимами. Кто прав?

Формальной логики оказывается недостаточно, потому что интел­лигенты и интеллектуалы выступают в качестве героев множества позитивных и негативных мифов, искушающих российское обще­ство. В мифах могут содержаться драгоценные зерна истины, поэто­му не будем легкомысленно игнорировать мифологию русской ин­теллигенции. Обратимся сначала к лексикографическим пособиям — словарям, энциклопедиям, терминологическим сборникам и эксп­ликациям отдельных терминов, чтобы уяснить и систематизировать бытующие определения. Затем попробуем разобраться в интеллигент­ской мифологии. Наконец, попытаемся извлечь из массы противо­речивых данных упорядочивающие их логические формулы.

1.1. ЛЕКСИКОГРАФИЯ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

Лексикографический экскурс, посвященный слову «интеллиген­ция», естественно начать с истории его появления в русском языке, обзора значений этого слова и производных от него в различных кон­текстах. К счастью, эта кропотливая и трудоемкая работа уже выпол­нена несколькими авторитетными филологами, в числе которых ака­демики Ю. С. Степанов и М. Л. Гаспаров. Ю. С. Степанов в своем фундаментальном лингво-культурологическом исследовании «Кон­станты. Словарь русской культуры» посвятил концепту Интелли­генция довольно обширную статью¹. Используя широкий круг фило­софской, художественной, исторической литературы, он рассматри­вает дальнюю историю термина и концепта «интеллигенция», использование его в общественной жизни XIX и XX столетий, а так­же семантически связанные с ним концепты «мещанство», «дисси­денты» и др. М. Л. Гаспаров посвятил свое эмоциональное по форме и глубокое по содержанию выступление актуальной историко-фило­софской проблеме «Интеллигенция и революция»². Он высказывает свои соображения по поводу роли интеллигенции в русской истории,

 

Шрейдер Ю. А. Что значит быть интеллигентом? // Вестник высшей школы. 1989. №4. С. 15.

¹ Степанов Ю. С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования.
М., 1997. С. 610-633.

² Гаспаров М. Л. Записки и выписки. М, 2000. С. 84-112.

 

Глава 1. ИНТЕЛЛЕКТНЫИ СЛОЙ

1.1. ЛЕКСИКОГРАФИЯ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

 

интеллигентности творцов русской культуры, влияния русской класси­ки на общественное самосознание, сопровождая их многоаспект­ными примечаниями — филологическим, историческим, философ­ским и др. Изменения значения слова «интеллигенция» в русском языке XVIII—XIX веков проследили С. О. Шмидт¹ и Г. Н. Склярев-ская². Не повторяя суждений названных авторов, но отталкиваясь от них, я попытаюсь воспроизвести лексикографическую историю понятия «интеллигенция» с учетом задач, поставленных в нашей книге.

Начнем издалека, с самого начала. Об интеллигенции знали древ­ние римляне. Боэций (480-524), известный как «последний римля­нин», в своем предсмертном «Утешении философией» называет ин­теллигенцией (intelligentia) «божественный разум», «высший способ познания»¹. К термину «интеллигенция» обращалась немецкая клас­сическая философия (Ф. Шеллинг, Г. Гегель), употребляя его в смыс­ле «самосознание народа», «дух народа», использовали его и рус­ские философы. В «Опыте философского словаря», составленного А. И. Галичем, среди 217 научных терминов есть «интеллигенция, разумный дух»⁴. Таким образом, вырисовывается первоначальное, ныне почти позабытое, философско-теологическое значение слова «интеллигенция»⁵.

В пореформенной России понятие интеллигенции профанирова­лось и приобрело содержание, зафиксированное во втором издании «Толкового словаря живого великорусского языка» В. И. Даля (1881): «разумная, образованная, умственно развитая часть жителей». Поскольку обладающая стабильными социальными свойствами «часть жителей» есть социальная группа, определение В. И. Даля

Шмидт С. О. Этапы «биографии» слова «интеллигенция» // Судьба российской интеллигенции: материалы научной дискуссии. СПб., 1996. С. 45-56.

" Скляревска» Г. Н. Еще раз о русском слове «интеллигенция» // Русистика и со­временность: материалы VII Международной конференции. СПб., 2005. Т. I. С. 39^47.

¹ Боэций. «Утешение философией» и другие трактаты. М., 1990. С. 282.

⁴ Галич А. И. Опыт философского словаря // Галич А. И. Опыт философских сис­
тем. СПб., 1819. Кн. 2. С. 321.

⁵ Теологической «интеллигенции» можно уподобить понимание интеллигенции
как «виртуальной референтной группы», то есть идеального эталона, с которым люди
охотно самоидентифицируются {Кустарев А. Нервные люди. Очерки об интеллиген­
ции. М., 1999. С. 240).

можно назвать социологическим. Эта трактовка с непринципиаль­ными редакционными вариациями воспроизводилась другими доре­волюционными словарями и энциклопедиями. Например: «интелли­генция — слой общества, превосходящий другие умственной культурой» (Энциклопедический словарь: в 3 т. / сост. М. М. Филип­пов. СПб., 1901); «интеллигент — более или менее образованный и умственно развитой человек; интеллигенция — умственно развитая часть общества или народа» (Энциклопедический словарь Ф. Пав-ленкова. Спб., 1905) и др. Обратим внимание на то, что здесь отсут­ствуют какие-либо профессиональные или сословные ограничения: подразумевается, что любой образованный дворянин, разночинец, священник, чиновник или земский служащий может именоваться ин­теллигентом. Не учитывается и моральное достоинство: бессовест­ный, но просвещенный деспот, карьерист или мошенник с универси- Гетским дипломом признавался интеллигентом. Так или иначе, но произошло «опредмечивание» бестелесного интеллигентского духа и ппде вполне осязаемого и наблюдаемого социального явления, так­же именуемого «интеллигенция».

Одновременно стало формироваться еще одно, парадоксально тучащее, этико-политическое понимание интеллигенции, которое впоследствии закрепилось за разночинной молодежью, руководство-иинидейся позитивистской этикой «разумного эгоизма» и критически настроенной по отношению к самодержавно-православной Россий-i НОЙ империи. В кружках интеллигентов-разночинцев образовалась пюеобразная субкультура, то есть система норм и ценностей, резко м питавшая ее последователей от прочей, умеренно либеральной '•порадованной публики». И. А. Бунин следующим образом описы-н.щ субкультурную интеллигентскую среду своего времени: «Жили ОНИ, В общем, очень обособленно от прочих русских людей, даже как бы И за людей не считая всяких практических деятелей, купцов, зем- Мшмдельцев, врачей и педагогов (чуждых политике), чиновников, цуховных, военных и особенно полицейских и жандармов, малей- IUM общение с которыми считалось не только позорным, но даже Преступным, и имели все свое, особое и непоколебимое: свои дела, | юи интересы, свои события, своих знаменитостей, свою нравствен­ное и,, свои любовные, семейные и дружеские обычаи и свое соб-I i ИННОе отношение к России: отрицание ее прошлого и настоящего

Глава 1. ИНТЕЛЛЕКТНЫЙ СЛОЙ

1.1. ЛЕКСИКОГРАФИЯ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

1 7

 

и мечту о ее будущем, веру в это будущее, за которое и нужно было бороться»¹.

Описание интеллигентских кружков конца XIX века, сделанное наблюдательным писателем, хорошо согласуется с характеристикой субкультурных сообществ, принятой в социологии. Отличительны­ми признаками этих сообществ являются: обособление и откровен­ная оппозиционность по отношению к культуре господствующего общества (истеблишмента); наличие собственных харизматических лидеров (пророков, вождей), своего языка (жаргона), стиля поведе­ния, обрядов; разделяемые членами группы общие ценности, идеа­лы, жизненные цели; присутствие игрового компонента, придаю­щего эмоционально-эстетическую привлекательность субкультуре. Именно субкультурный образ жизни провоцировал С. JI. Франка, Ф. А. Степуна, Н. А. Бердяева на сравнение этико-политической интеллигенции с религиозным орденом или со старообрядчеством, отличавшимся развитым этическим самоопределением.

Стало быть, в начале XX века обозначились две одновременно существовавшие трактовки русской интеллигенции: социологическая и субкультурная (этико-политическая и этико-просветительная), что обусловило полисемию термина «интеллигенция», к сожалению, ни одним лексиконом того времени не зафиксированную.

В советские времена как социологические определения в духе В. И. Даля, так и субкультурные трактовки были отвергнуты, и обще­принятой стала социально-экономическая трактовка: «Интеллиген­ция — социальная прослойка, состоящая из людей, профессионально занимающихся умственным трудом (ученые, инженеры, преподава­тели, писатели, художники, врачи, агрономы, большая часть служа­щих)»². Или: «Интеллигенция — общественный слой людей, профес­сионально занимающихся умственным, преимущественно сложным, творческим трудом, развитием и распространением культуры»³. Пред­полагалось, что эти люди являются специалистами в своем ремесле, владеют соответствующими знаниями, умениями, навыками и ника­кими особыми морально-этическими качествами от прочего совет-

¹ Бунин И. А. Жизнь Арсеньева // Бунин И. А. Соч. М., 1994. Т. 3. С. 660.

² Большая советская энциклопедия. 2-е изд. М, 1953. Т. 18.

³ Большая советская энциклопедия. 3-е изд. М, 1972. Т. 10.

ского народа не отличаются. Принадлежность к интеллигенции обус­ловливалась родом занятий работника. Если кого-то назначали на должность учителя, инженера, писателя, то этот человек автомати­чески становился интеллигентом; если его освобождали от занимае­мой должности, он выбывал из рядов советской интеллигенции.

Главные отличия официального понимания советской интелли­генции от социологических трактовок в дореволюционное время за­ключались, во-первых, в том, что первая мыслится как совокупность профессионалов, выполняющих определенные трудовые функции, а вторая — как совокупность «разумных и образованных» людей, независимо от их профессиональной занятости; во-вторых, в акцен­тировании экономической специфики интеллигенции — работники не физического, а умственного труда. Поэтому советскую трактовку рабоче-крестьянской интеллигенции мы назвали социально-экономи­ческой.

Важно отметить, что социально-экономическая трактовка непра­вомерно отождествляет понятия «интеллигент» и «специалист». Специалист умственного труда — это человек, удовлетворяющий духовные потребности общества путем создания, хранения и распро­странения духовных продуктов, пользующихся общественным спро­сом. В общем случае специалист работает по найму, он выполняет и пределах своей компетенции любые заказы, за которые ему платят. Интеллигент же осуществляет не любую хорошо оплачиваемую ра­боту, а только ту, которая не противоречит его совести и убеждениям. Интеллигент, будучи образованным и творчески активным челове­ком, как правило, является специалистом; специалист же, в зависи­мости от этического самоопределения, может быть интеллигентом, м может быть интеллектуалом. Таким образом, объем понятия «спе­циалист» включает объем понятия «интеллигент».

В монолитном корпусе советских тружеников умственного труда можно распознать, по крайней мере, три субкультуры с разной эти­ческой ориентацией. Во-первых, кастовая субкультура партийной номенклатуры со своими этическими нормами, авторитетами, обра-1ом жизни¹. Эта субкультура единственная в своем роде, она не дает

¹ Эта субкультура прекрасно представлена в книге: Восленский М. С. Номенкла­тура. Господствующий класс Советского Союза. М, 1991.

 

оснований для обобщения, поэтому исключим ее из рассмотрения. Во-вторых, этико-просветительная субкультура, сохранившая, несмотря ни на что, альтруистические традиции интеллигенции Сере­бряного века. Наконец, в-третьих, в конце 1960-х годов в недрах со­ветской интеллигенции возникла диссидентская этико-политическая субкультура, оппозиционная могущественному тоталитаризму. Эта интеллигентская субкультура — близкий аналог разночинной этико-политической субкультуры, сложившейся в пореформенной России XIX века, но с иными идеалами и ценностными ориентациями.

В постсоветское время интеллигентские субкультуры, исчерпав себя, самоликвидировались. Произошла дифференциация бывшей советской интеллигенции на две части: а) этически нейтральные специалисты, продолжающие вопреки всему заниматься своим при­вычным делом; б) рационалисты-прагматики, российские интеллек­туалы, руководствующиеся нравственностью либерального предпри­нимательства в погоне за утилитарными ценностями и личным успехом. Кроме того, обнаружилась этико-культурологическая группа преимущественно гуманитарной элиты, активно исповедующая ин­теллектуальную свободу и высокие нравственные нормы, прежде все­го — обостренную совестливость, отвергающая мещанский эгоизм и утверждающая благоговейное отношение к национальной и обще­человеческой культуре.

Для группы специалистов, следующих общепринятым этическим нормам, сохраняет силу социально-экономическое определение ин­теллигенции, принятое в советское время. Для интеллектуалов-рацио­налистов, естественно, годятся трактовки, принятые за рубежом, на­пример, в словаре Уэбстера читаем: интеллектуал (intellectual) — «человек, обладающий превосходным интеллектом и полагающийся на свой интеллект больше, чем на чувства и эмоции»'.

Строго говоря, для выявления значения термина «интеллектуал» следовало бы провести такой же лексикографический анализ, кото­рый был проделан для слова «интеллигенция», поскольку в зарубеж­ных лексиконах существуют разные трактовки интеллектуалов. Вот одна из них: «Человек, который (1) получил академическое или по-

¹ Webster's Encyclopedic Unabridged Dictionary of the English Language. N. Y, 1989. P. 738.

добное ему образование, (2) никак не связан с хозяйственной жиз­нью и, прежде всего, не является рабочим, (3) выступает публично и стремится стать авторитетом в вопросах морали, политики, филосо­фии и мировоззрения»¹. Далее выясняется, что чаще всего интеллек­туалами являются журналисты, литераторы, художники, публично выступающие профессора университетов. Другая трактовка принад­лежит классику американской социологии Роберту Мертону, кото­рый называет интеллектуалами лиц, посвятивших себя культиви­рованию и формулированию нового знания, имеющих доступ к пополняемому ими общему фонду культуры и осуществляющих все ЭТО в свободное или в основное рабочее время². Мертон не упоми­нает о морально-нравственных качествах интеллектуалов, но зато акцентирует их креативность и эрудированность. В рамках нашего исследования нет необходимости углубляться в зарубежную лексико­графию, поэтому будем руководствоваться процитированной дефи­ницией авторитетного словаря Уэбстера, которая лежит в русле оте­чественных дискуссий об интеллигенции.

Этико-культурологическое понимание русской интеллигенции представляет собой гуманистическую реакцию на экспансию утили­таризма и технократизма. В качестве образца для подражания пост­советской молодежи предлагается не удачливый бизнесмен, «берущий от жизни все», а идеал «подлинного русского интеллигента», пред­ставляющий собой апологетический этико-культурологический миф. Сущность этого мифа в афористической форме выразил М. С. Каган: «интеллигент — образованный человек с больной совестью»³. Живым воплощением идеала интеллигентности в перестроечные годы стал академик Д. С. Лихачев.

Возможно, в современной России обнаружится еще десяток или даже несколько десятков идеальных русских интеллигентов, но гово­рить о формировании этико-культурологической субкультуры мы не можем. Вместе с тем игнорировать эту интеллигентскую трактовку

¹ Бохеньский Ю. Сто суеверий. Краткий философский словарь предрассудков. М.,
1493. С. 66.

² Цит. по: Покровский Н. Е. Горячее дыхание власти // На перепутье (Новые вехи):
сб. ст. М, 1999. С. 57.

³ Каган М. С. Образованные люди с больной совестью // Судьба российской ин-
ппнигенции. СПб., 1996. С. 57-60.

 

1.2. МИФОЛОГИЯ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

Главная трудность в изучении интеллигенции XIX—XX веков за­ключается в том, что сам исследователь фактически является интелли­гентом (интеллектуалом) и не может исключить себя из интеллектного слоя. В точных, естественных, социальных науках возможно в принци­пе реализовать субъект-объектные отношения между тем, кто познает, и тем, что познается, а в случае интеллигенции этого нельзя сделать в принципе. Возникает уникальная познавательная ситуация: исследо­вателю ради объективной истины нужно отрешиться от своего субъективного менталитета, то есть, подобно Мюнхгаузену, вытащить себя за косичку из объекта своего изучения. Более того, не удается вра­зумительно определить сам изучаемый объект, то есть согласованно и однозначно ответить на вопрос «что такое интеллигенция?» (см. пре­дыдущий раздел). Причина ясна: отечественные интеллигентоведы не обращают внимания на методологические тонкости и, исходя из интроспективного понимания собственной интеллигентности (интел­лектуальности), ведут бесконечные и непродуктивные дискуссии.

Поневоле приходится прислушаться к суровым обличениям Л. С. Кустарева: «За якобы размышлениями о том, что такое "интел­лигенция", скрываются сильные переживания по поводу своего лич­ного статуса, и вся риторика (научно жаргонизированная) на самом деле удовлетворяет настоятельные эмоциональные потребности, про­истекающие из проблемы самоидентификации индивида и (или) из необходимости как-то защитить свои интересы на товарно-денеж­ном рынке и на рынке авторитетов ("ярмарке тщеславия"). Из так называемого научного обсуждения определителя "интеллигент" ни­как не удается изгнать вирус обыденного сознания»¹. А обыденное

Кустарев А. Нервные люди. Очерки об интеллигенции. М., 2006. С. 310.

 

 

Глава 1. ИНТЕЛЛЕКТНЫЙ СЛОЙ

1.2. МИФОЛОГИЯ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

 

сознание подсказывает, что, коль скоро ты признаешь себя интелли­гентным человеком, то следует рисовать образ «подлинного интел­лигента» розовыми, а никак не черными или серыми красками.

В итоге эрудированный социальный философ Кустарев изрекает приговор: «Обыденное сознание российских "интеллигентоведов" не поднялось достаточно высоко "по винтовой лестнице сознания", и поэтому проблема "интеллигенции" ему просто не по зубам. Ни тому "интеллигентоведению", которое строит свои рассуждения на скуд­ной эрудиции, доставшейся ему от советской университетской про­граммы, ни тому "интеллигентоведению", которое теперь приобре­тает свою эрудицию в американских и европейских университетах и получает в свое распоряжение постмодернистский и постструктура­листский аппарат. Вызубрить можно все, что угодно. Но чтобы вы­зубренное стало по-настоящему инструментальным, нужна другая структура обыденного сознания, иными словами, другая культура»¹.

Сказано веско, но не конструктивно. Темпераментный обличитель, по сути дела, приговорил российских интеллигентоведов к пожиз­ненному томлению в темноте и невежестве, ибо откуда им взять «дру­гую структуру обыденного сознания»? А где бедным россиянам добыть «другую культуру», если ее нет даже в американских и евро­пейских университетах? К сожалению, не видно такого мудреца, ко­торому была бы «по зубам» проблема «интеллигенции». Если не под­ходят отечественные ученые, то иностранные слависты, историки и социологи на эту роль тем более не годятся, потому что нелепо наде­яться, что иностранные эксперты сумеют удовлетворительно объяс­нить россиянам, что такое «русская интеллигенция». Тупик получа­ется. Что же делать?

Надо признать, что авторефлексивность и интроспекция, неуст­ранимо присущие интеллигентоведческому познанию, способны пре­доставить нам не объективное, поддающееся проверке и воспроиз­ведению научное знание, а только субъективные мнения, то есть мифы. И научное, и мифологическое знание отражают реальную дей­ствительность, но по-разному. Сфера реальности, освоенная наукой, относительно невелика, хотя постоянно расширяется. Для мифологи­ческого сознания нет никаких ограничений, потому что его инстру-

Кустарев А. Нервные люди. С. 334.

ментами служат, прежде всего, вера и фантазия, а потом уже разум. Оно способно ответить на главные мировоззренческие вопросы, на­пример, о происхождении Вселенной и человечества, о смысле жизни и бессмертии, наконец, что такое интеллигенция. Для рационального научного сознания ответы на подобные вопросы — terra incognita.

Надо согласиться, что интеллигентоведение не может, подобно опытным наукам, использовать эксперимент для получения данных; не может оно, подобно общественным наукам, оперировать социо­логическими фактами, зато — в его распоряжении многообразные интеллигентские мифы, рассказывающие не о том, что представляет собой интеллигенция на самом деле, а о том, что думают интелли­генты о самих себе. Если игнорировать это методологическое свое­образие, то — прав Кустарев — интеллигентоведение превращается в псевдонаучное собрание мифов, если же отдавать себе в этом от­чет, то мифология интеллигенции становится одним из эмпиричес­ких разделов интеллигентоведения, но вовсе не единственным! Итак, познакомимся с интеллигентской мифологией.

Мифология понимается двояко: во-первых, как совокупность, собрание мифов; во-вторых, как наука, изучающая мифы. Миф так­же понятие неоднозначное. Древние греки мифом (греческое преда­ние, сказание) именовали повествования о богах, героях, титанах, первопредках, возникновении и строении космоса и т. д. Мифология в античности была фундаментом материальной и духовной жизни, обеспечивая гармонизацию личности, общества и природы. Европей­ское Просвещение дискредитировало религиозные культы, и мифа­ми стали называть ложные, недостоверные заявления, необоснован­но претендующие на истинность и правдивость. Это понимание закре­пилось в современном обыденном языке, когда вопрошают «что это: миф или реальность?». Наконец, мифология выступает в философии, филологии, социологии, социальной психологии, других обществен­ных науках в качестве объекта научного познания. Философов и пси­хологов привлекает мифология как особая форма общественного со­знания, как особое, мифологическое мышление; антропологи и куль­турологи видят в мифах источник культуры; социальная, в том числе профессиональная, мифология и политическая мифология стали по­пулярными областями исследования; эстетика и поэтика мифа давно волнуют филологов, фольклористов, литературоведов.

Глава 1. ИНТЕЛЛЕКТНЫЙ СЛОЙ

1.2. МИФОЛОГИЯ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

 

На основе первобытной, архетипической мифологии в Новое вре­мя образовалась социальная мифология, предназначенная для управ­ления (иногда — манипулирования) массовым сознанием. Социальная мифология — продукт не бессознательной активности человеческо­го духа, а целенаправленного творчества в интересах определенных социальных групп. Мифология интеллигенции представляет собой одну из разновидностей социальной мифологии, связанную с таин­ственным, подчеркиваю, мистическим феноменом российской ин­теллигенции. Если бы этот феномен не был окружен ореолом тайны, не велись бы бесконечные споры о сущности и судьбе интеллиген­ции, ее начале и конце, разрушительной и созидательной роли в об­щественной жизни и т. д. Споры о, казалось бы, вполне реальном и вместе с тем мистически неопределенном предмете (см. рис. 1.1) провоцируют и питают мифологическое сознание. Чье сознание? Сознание интеллектного слоя! Интеллигенты и интеллектуалы, а ни­как не простой народ творят о себе самих позитивные (апологети­ческие) и негативные (осуждающие, анафемствующие) мифы.

Хотелось бы, конечно, опереться на авторитетное и общеприня­тое определение понятия «миф». Однако мне не удалось его обнару­жить. Даже в прекрасном учебном пособии Т. А. Апинян, подыто­жившем современную философскую мифологию¹, приводится слишком много интерпретаций разных авторитетов, но нет универ­сального и однозначного ответа на вопрос «что есть миф?». Навер­ное, такого ответа вообще быть не может. Но нам для того, чтобы разобраться в противоречивых продуктах интеллигентского мифо­творчества, необходимо опереться на какое-то исходное понятие. По­этому, не претендуя на универсальность, примем следующую част­ную дефиницию:

Миф — это воплощенный в слове мистический символ, пред­ставляющий собой синтез (сплав) знания, веры и вымысла. Он свя­зан с реальной действительностью и поэтому является источником знания; мистические качества мифа не удостоверяются здравым смыс­лом, так что он требует веры; мифу доверяют, потому что он облада­ет силой художественного вымысла (нас возвышающий обман). От­сюда познавательно-объяснительные, ценностно-ориентационные,

эмоционально-побудительные качества мифа, лежащие в основе двух сущностных социальных функций, с древнейших времен выпол­няемых социальной мифологией: функции социализации и функ­ции самосознания членов общества. Эти функции, естественно, при­сущи мифам о российских интеллигентах и интеллектуалах. Что подразумевается под «сущностными функциями»?

Сущностные функции — это необходимо (изначально) прису­щие организму (обществу, изделию) способности совершать опреде­ленную деятельность. Например, сущностная функция корабля — способность перемещаться по водной поверхности, а мифы влияют на мировоззрение и нормы поведения человека (функция социализа­ции) и предопределяют понимание индивидом своего Я (функция самосознания). Сущностные функции стабильны и обязательны, их утрата означает изменение сущности их обладателя, в нашем слу­чае __ интеллигентского мифа. Вместе с тем они служат основой для формирования временных, факультативных, исторически обуслов­ленных прикладных социальных функций. Сущностные функции первичны, прикладные функции вторичны. Так, только подлинный корабль можно сделать грузовым, пассажирским, военным судном. В зависимости от целевой направленности различаются политичес­кие, религиозные, идеологические, педагогические, коммерческие и прочие мифы, выполняющие разнообразные прикладные функции, актуальные для данного места и времени. Интеллигентская мифоло­гия чаще всего носит идеологический характер, то есть нацелена на утверждение истинной идеологии или разоблачение идеологической лжи. Хрестоматийный пример: нигилизм 1860-1970-х годов и обли­чение его в антинигилистических романах того времени.

Классификация мифов, по поэтической метафоре Т. А. Апинян, напоминает «сад переплетающихся тропок», в котором легко заблу­диться¹. Не будем испытывать судьбу и ограничимся тем, что поде­лим интересующую нас мифологию русской интеллигенции на три относительно самостоятельные части:

1. Мифы о появлении интеллигенции — где, когда, каким обра­зом? Эти мифы, по аналогии с космогоническими, теогоническими и антропогоническими, назовем интеллигентогоническими.

 

Апинян Т. А. Мифология: теория и событие: учебник. СПб., 2005.

¹ Апинян Т. А. Мифология: теория и событие. С. 128-154.

Глава 1. ИНТЕЛЛЕКТНЫЙ СЛОЙ

1.2. МИФОЛОГИЯ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

 

2. Мифы о добрых или, напротив, злодейских деяниях интелли­
генции, так или иначе объясняющих, что есть интеллигенция, и ри­
сующих ее привлекательный или отвратительный образ. Эти мифы
будем именовать героическими.

3. Мифы о конце интеллигенции, которые естественно назвать
эсхатологи ч ее к им и.

Интеллигентогонические мифы, в свою очередь, подразделяются на три группы:

а) мифы о национальной принадлежности интеллигенции: сугубо
русский или всемирный феномен;

б) мифы о первом русском интеллигенте, толкующие о времени
образования феномена интеллигенции хотя бы в пределах государ­
ства Российского;

в) мифы о природе интеллигенции, пытающиеся найти ее место
в социальных структурах.

Рассмотрим последовательно интеллигентогонические, героичес­кие и эсхатологические мифы.

1. Начнем с интеллигентогоиического мифа об уникальности, исключительности русской интеллигенции, который непрерывно обсуждается с начала XX века до наших дней. Многие авторитеты эмиграции первой волны (Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, Г. П. Федо­тов и др.) утверждали, что интеллигенция — сугубо русское, нацио­нальное явление, не имеющее аналогов в европейской культуре. На­пример, богослов Н. Зернов писал: «Русская интеллигенция — единственная в своем роде. Ни в одной стране мира не было хотя бы отчасти подобной социальной группы»¹. Им вторят постсоветские философы: «Своеобразие русской интеллигенции как феномена на­циональной культуры, не имеющего буквальных аналогов среди «ин­теллектуалов» Западной Европы, людей, занимающихся по преиму­ществу умственным трудом, представителей "среднего класса", "белых воротничков" и так далее, является общепризнанным»². Для подтверждения этого мнения ссылаются на то, что слово «интелли­генция» в зарубежных словарях имеет помету «рус», то есть счита-

ется русскоязычным заимствованием. Довод, по-моему, не убедитель­ный. Слово «sputnik» также сопровождается пометой «рус», но ни­кто не думает, что искусственные спутники Земли — специфически русское явление.

Признается, что общей для западных интеллектуалов и для рус­ских интеллигентов является способность к созданию и распростра­нению в обществе духовных культурных ценностей, то есть способ­ность к социально-культурной деятельности. Но если западные профессионалы мирно сотрудничают с властями и состоятельными заказчиками, то русским интеллигентам, по мнению сторонников «мифа исключительности», присущи три качественных отличия:

Первое качество — антимещанские, антибуржуазные установ­ки, презрение к корысти, стяжательству, материальным благам и удоб­ствам; приоритет духовных, а не материальных потребностей. Об этом темпераментно и остро писал А. И. Герцен в своем эпистолярном цикле «Концы и начала» (1862), клеймя позором европейцев за то, что для них «мещанство стало окончательной формой западной ци­вилизации». В 1997 году, как бы продолжая мысль Герцена, Фазиль Искандер предложил мифологическую формулировку: «настоящий интеллигент — это человек, для которого духовные ценности обла­дают материальной убедительностью, а материальные ценности достаточно призрачны. Все остальное — образованщина. Интел­лигент — миссионер совести и знаний, которые позволяют ему жить по совести»¹.

Второе качество — оппозиционность, противостояние власти. Видимо, под впечатлением революционно-террористических акций радикальной интеллигенции, которым сочувствовали российские либералы, сложился устойчивый стереотип о вечной враждебности интеллигенции к самодержавию, да и государственной власти вооб­ще. Известный лингвист и семиотик Б. А. Успенский на между­народной конференции в 1999 году сообщил, что «русская интел­лигенция — это та группа общества, которая в принципе, по самой своей природе, не может быть привлечена к участию в государст­венной деятельности, не может быть вовлечена в бюрократическую

 

¹ Зернов Н. Русское религиозное возрождение XX века. Париж, 1991. С. 18.

² Кондаков И. В. К феноменологии русской интеллигенции // Русская интелли­
генция. История и судьба. М., 1999. С. 71.

¹ Искандер Ф. А. Государство и совесть // Конгресс российской интеллигенции. СПб., 1998. С. 89.

 

 

Глава 1. ИНТЕЛЛЕКТНЫЙ СЛОЙ

1.2. МИФОЛОГИЯ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНииИ

 

интеллектуальством, пересаженным на русскую казарменную поч­ву»'. Высоко эрудированный академик Н. Н. Моисеев, в свою оче­редь, утверждал, что интеллигенция — явление общечеловеческое, существующее «всегда и у всех народов»².

Для полноты картины упомяну еще о центристской позиции ли­тературоведа-психолога Д. Н. Овсянико-Куликовского. В своей много­томной «Истории русской интеллигенции», впервые опубликованной в 1909-1911 годах, он пишет, что в западных странах «интеллиген­ция, то есть образованная и мыслящая часть общества, создающая и распространяющая общечеловеческие духовные ценности», спокой­но «делает свое дело, работая на всех поприщах общественной жиз­ни, мысли и творчества и не задаваясь (разве что случайно и мимо­ходом) мудреными вопросами вроде: что же такое интеллигенция и в чем смысл ее существования?». Российская же интеллигенция не самоопределилась, находится в «состоянии брожения», не может обосноваться «на прочном базисе разнообразного и плодотворного культурного труда», поэтому ее постоянно волнуют вопросы «кто ви­новат?» и «что делать?», она испытывает неведомые западным ин­теллектуалам «искания, томления мысли, душевные муки»³.

Будучи западником, Овсянико-Куликовский считает, что интелли­гентские идеологические брожения в России — явление временное и переходное, объясняющееся «молодостью» российского культур­ного общества. В дальнейшем, надеется автор, Россия выйдет на уро­вень развитых стран Запада, и мятущегося правдоискателя-интелли­гента с беспокойной совестью вытеснит психически здоровый интеллектуал западного типа. В этом выводе заметны черты эсхато­логического мифа, получившего распространение в постсоветской России.

Не менее разнообразны интеллигентогонические мифы, посвящен­ные времени рождения интеллигенции на Руси. На звание «первого русского интеллигента» рекомендуются: древнерусские «православные

¹ Гаспаров М. Л. Русская интеллигенция как отводок европейской культуры // Русская интеллигенция и западный интеллектуализм: история и типология: матер, междунар. конф. М.; Венеция. С. 26.

Моисеев Н. Н. Атавизация и интеллигенция // Знание — сила. 1990. № 6. С. 13.

Овсянико-Куликовский Д. И. История русской интеллигенции // Овсянико-Кули­ковский Д. Н. Собр. соч.: в 9 т. М., 1909-1911. Т. 7. С. V.

священники, монахи и книжники» (В. О. Ключевский, Г. П. Федотов), современник Ивана Грозного преподобный Максим Грек (Д. С. Ли­хачев), вольнодумец начала XVII века Иван Хворостинин (Г. В. Плеха­нов), Петр I (Д. С. Мережковский), Н. И. Новиков (Р. Пайпс), А. Н. Ра­дищев (Н. А. Бердяев), П. Я. Чаадаев, не говоря о прочих. П. Б. Струве на страницах знаменитого сборника статей о русской интеллиген­ции «Вехи» (1909), отстаивая приоритет М. А. Бакунина, попутно заявлял, что «великие писатели Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Турге­нев, Достоевский, Чехов не носят интеллигентского лика» и «Тол­стой стоит вне русской интеллигенции»¹. Получается, что русскую культуру создавали неинтеллигентные люди. Абсурд или нет?

Конечно, «первый интеллигент» не означает появления интелли­генции как социальной группы, так же как первая ласточка не делает весны. Современный культуролог Г. С. Кнабе пишет, что «Россия буквально выстрадала эту "прослойку" и ее ценности, трижды вы­зывая ее к жизни»: первый раз — «в виде отдаленного предвестия на рубеже XV-XVI вв.»; второй раз «несравненно шире и глубже в пред-петровские годы (автор называет Симеона Полоцкого, Епифания Славинецкого, Сильвестра Медведева, Кариона Истомина); третий раз «в середине XIX века при Тургеневе и Сеченове, Владимире Со­ловьеве и Менделееве»². Показательно, что появление интеллиген­ции в социальной структуре России в середине XIX века Г. С. Кнабе, в отличие от П. Б. Струве и его единомышленников, связывает не с анархистами и революционными демократами, а с именами уче­ных, писателей, философов.

Причина запутанности родословной русской интеллигенции лежит на поверхности: она заключается в разном понимании интеллигент­ности и интеллигента. К примеру, современный писатель М. Н. Ку-раев, вопреки Д. С. Мережковскому, полагает, что Петр I по типу личности «является полной противоположностью интеллигенту». По­чему? Потому что «в вопросах уважения к человеческой жизни Петр Великий сделал огромный шаг назад в сравнении, например, с его же отцом Алексеем Михайловичем. Последнего нельзя предста­вить взявшим в руки топор и рубящим головы своим политическим

¹ Струве П. Б. Интеллигенция и революция // Вехи: сб. ст. о русской интеллиген­
ции. М., 1990. С. 138.

² Кнабе Г. С. Русская античность. М., 2000. С. 98.

Глава 1. ИНТЕЛЛЕКТНЫЙ СЛОЙ

1.2. МИФОЛОГИЯ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНиИИ

 

противникам»¹. Разрешить спор двух писателей можно только уяс­нив, «кто есть интеллигент» и «кто есть интеллектуал» (см. раздел 1.3).

Определение национальной специфики интеллигенции (велико­русское или всемирное Чудо-Чудовище), как и времени ее появле­ния на свет, не снимает вопроса о ее природе, о социальном статусе, о сословно-классовой и профессиональной принадлежности. На этот вопрос отвечает отдельная группа интеллигентогонических мифов (ученых-социологов пока оставим в стороне). Здесь сталкиваются разнообразные точки зрения: интеллигенцию именуют то умственно развитой социальной группой (В. И. Даль и другие дореволюцион­ные лексикологи), то особым сословием или кастой, то негативной социальной группой, то эксплуататорским классом, то социальной прослойкой, то особым языковым сообществом, то духовным обра­зованием, которому вообще нет места в социальной структуре Рос­сии. Начнем с последнего мифа.

Известно, что славянофил и активный общественный деятель И. С. Аксаков (1823-1886) говорил, что интеллигенция не есть ни со­словие, ни цех, ни корпорация, ни кружок, ни собрание, а совокуп­ность живых сил, выделяемых из себя народом, некая эманация на­родного духа. Невольно вспоминается философско-теологическое значение термина intelligentia, с которого мы начали лексикографичес­кий обзор. Но суждение Аксакова не получило широкого распростра­нения, поэтому я предпочитаю считать автором данного мифа истори­ка-народника Р. В. Иванова-Разумника (1878-1946), который в 1907 году опубликовал часто цитирующийся ответ на вопрос «что такое ин­теллигенция?». Вот он: «интеллигенция есть этически — анти­мещанская, социологически — внесословная, внеклассовая преем­ственная группа, характеризуемая творчеством новых форм и идеалов и активным проведением их в жизнь в направлении к физическому и умственному, общественному и личному освобождению личности»².

В дальнейшем Г. П. Федотов (1886-1951) дополнил это опреде­ление признаком «внепрофессиональная». Интеллигенция, пояснял он, это не «люди умственного труда», иначе была бы не понятна не-

¹ Кураев М. Н. Нужна ли России интеллигенция в XXI веке? Петербург. Интелли­
гент. Филистер // Феномен Петербурга: труды 2-й Междунар. конф. СПб., 2001. С. 147.

² Иванов-Разумник Р. В. История русской общественной мысли. СПб., 1907. Т. 1. С. 10.

нависть к ней, не понятно ее идейное самосознание. Получается социологическая загадка: что представляет собой «внеклассовая, внесословная, внепрофессиональная» общность людей? Ответ прост: это — субкультура, о чем свидетельствуют и такие ее характеристи­ки, как этическое самоопределение, креативность, идейность. Миф распадается, потому что можно уверенно утверждать, что и Р. В. Ива­нов-Разумник, и Г. П. Федотов имели в виду не общекультурный интеллигентский истеблишмент, а хорошо им известную этико-по-литическую субкультуру нигилистов и народников.

Зато «махаевщину» нельзя квалифицировать иначе как интелли-гентофобский миф. В конце XIX века возникло течение русской ре­волюционной мысли, названное «махаевщина» по имени его лидера Вацлава Махайского, который объявил интеллигенцию паразитичес­ким классом, враждебным пролетариату. Еще в 1890 году была изда­на книга «Интеллигенция как категория капиталистического строя», автор которой М. Л. Мандельштам отстаивал точку зрения, что ин­теллигент — это капиталист, «потому что в производстве интелли­гентного продукта принимает участие все общество, а в его распре­делении один только интеллигент. Интеллигент больше получает, чем делает»¹. Махаевец Е. Лозинский раскрывал эксплуататорскую сущ­ность интеллигенции следующим образом: «Интеллигенция есть класс, владеющий особого рода собственностью, являющейся резуль­татом эксплуатации (а именно: знаниями и дипломами) и дающей обладателям ее возможность привилегированного существования и дальнейшей эксплуатации»².

Казалось бы, работающих по найму специалистов умственного труда нелепо считать «паразитическим классом, эксплуатирующим пролетариат», тем не менее в российских революционных кругах конца XIX века было немало единомышленников В. К. Махайского, отождествлявших буржуазию и интеллигенцию. Вульгарная «маха­евщина» была не чужда большевистской идеологии в первые годы советской власти. Правда, В. И. Ленин экстремизма махаевщины не разделял, но и к пролетариям интеллигентов не относил. Мысля не мифологически, а вполне рационально, он писал: «Интеллигенция

Мандельштам М. Л. Интеллигенция как категория капиталистического строя. Казань, 1890. С. 26-27.

² Лозинский Е. Что же такое, наконец, интеллигенция? СПб., 1907. С. 167.

Глава 1. ИНТЕЛЛЕКТНЫЙ СЛОЙ

1.2. МИФОЛОГИЯ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

 

как особый слой современных капиталистических обществ характе­ризуется, в общем и целом, именно индивидуализмом и неспособно­стью к дисциплине и организации; это свойство интеллигенции сто­ит в неразрывной связи с обычными условиями ее жизни, условиями ее заработка, приближающимися в очень и очень многом к условиям мелкобуржуазного существования»¹.

В советской мифологии интеллигенции отводилась роль «прослой­ки», обслуживающей дружественные классы рабочих и крестьян. Фактически советский интеллигент был эксплуатируемым государ­ством пролетарием умственного труда, который складывал в минуты вольного творчества не мифы, а бардовские песни и анекдоты. На За­паде же с 1950-х годов распространялся оптимистический миф о гря­дущем обществе знаний (информационном обществе), где власть будет принадлежать умным и эрудированным интеллектуалам, кото­рые превратятся в «новый господствующий класс», меритократию (власть лучших).

Неприглядный образ «негативной социальной группы», страда­ющей «социальным гиперкритицизмом, уродливым патологическим сочетанием народофилии и народофобии», рисуют некоторые на­блюдатели, заметившие, что русская радикальная и либеральная ин­теллигенция, борясь с «ненавистным самодержавием», мечтала со­здать «новое общество» по «модели Запада». Поскольку «не очень образованная интеллигенция плохо знала, понимала и чувствовала не только свою страну, но и Запад, который мифологизировала», получилось «отчуждение от страны, государства и народа» и «ком­пиляция чужой социальной мысли». Печальный опыт низкопоклон­ства перед Западом бездарная русская интеллигенция повторила в 1960-1980-е годы². Этот миф является антиподом интеллигентого-нического мифа об уникальности и самобытности русской интел­лигенции, единственной в своем роде и, значит, никому не подра­жающей (см. выше). К сожалению, оба мифа страдают общим недостатком: в них слишком мало правды и много вымысла, поэтому им невозможно поверить.

Наконец, есть отечественные философы, объясняющие мифоло­гическую природу интеллигенции ее связью с философско-теологи-ческим понятием intelligentia. Например: «Русская интеллигенция — это миф, порожденный сохраненным в нашей культуре религиозным словарем. В течение полутора веков он переживался его создателями (интеллигентами-мифологами) и потребителями (интеллигентами-читателями) как объективная реальность (курсив автора), обладаю­щая естественной, самостоятельной, а не дискурсивно-мифологичес-кой природой»¹.

2. Героические мифы занимают центральное место в мифологии интеллигенции, они хорошо известны современникам, потому что ими переполнена русская литература. Главному действующему лицу героического мифа — культурному герою обычно противопоставля­ется его антипод — трикстер². Культурный герой создает матери­альные и духовные ценности, утверждает добро, красоту и справед­ливый социальный порядок, а антигерой-трикстер сеет своими действиями разрушение и хаос. Например, в героическом мифе о Про­метее («прометей» дословно «мыслящий вперед», «предвидящий») действует его брат Эпиметей (дословно «мыслящий после», «креп­кий задним умом»), который отличается тупостью и недалекостью в противоположность своему мудрому брату.

Героическая интеллигентская мифология сбалансирована в том смысле, что она состоит их двух равновеликих, но разнонаправлен­ных разделов. В одном разделе Интеллигент предстает в роли культур­ного героя, символизирующего Разум и Совесть; это положительные, апологетические мифы «во здравие». В другом разделе Интеллигент превращается в трикстера, сеющего нигилизм, бесовщину, разруше­ние; это негативные, обличительные мифы, мифы-анафемы. В качест­ве враждебной силы, которой противостоит Интеллигент, в апологе­тических мифах выступает деспотическая Власть, угнетающая народ, или глупое и невежественное Мещанство (филистерство). В негатив­ных мифах против Интеллигентов-трикстеров борются Культурное

 

¹ Ленин В. И. Сочинения. Т. VI. С. 212-213.

"" Фурсов А. И. Интеллигенция и интеллектуалы // Кустарев А. Нервные люди. Очерки об интеллигенции. М., 2006. С. 59-62.

¹ Климова С. М. Феноменология святости и страстности в русской философии
культуры. СПб., 2004. С. 326.

² Trickster — мифическое сверхъестественное существо, принимающее различ­
ные обличия и обычно творящее козни, причиняющее зло.

Глава 1. ИНТЕЛЛЕКТНЫЙ СЛОЙ

1.2. МИФОЛОГИЯ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНиИИ

 

общество и защищающая социальный порядок и закон благонаме­ренная Власть.

Апологии интеллигентофилов и инвективы интеллигентофобов звучали со страниц популярных «толстых» журналов, сборников и альманахов, подцензурной и нелегальной печати. Влияние русской литературы и искусства на интеллигенцию было столь сильным и определяющим, что В. В. Розанов в своем «Апокалипсисе нашего времени» (1918) заявил: «Собственно, никакого сомнения, что Рос­сию убила литература»¹. Особенно мощным это влияние было во вто­рой половине XIX века, когда «разночинцы, подменив жизнь книж­ностью, перенесли в действительность идеи, почерпнутые из книг»². Я бы добавил: не просто из книг, а из мифологических произведений, представляющих собой синтез знания, веры и вымысла, символизи­рующий сакральную истину. Поскольку актуальность мифологичес­ких истин изменялась со временем, резонно расположить героичес­кие мифы в хронологическом порядке.

В интеллигентском мифотворчестве различаются, по крайней мере, пять периодов: пореформенная Россия (1860-1880-е годы); предреволюционная Россия (конец XIX — начало XX века); сталин­ский тоталитаризм (1930-1950-е годы); послесталинский период (1960-1980-е годы); постсоветская Россия (конец XX столетия). Как выяснится в главе 2, эти периоды соответствуют неокультурным поколениям русской интеллигенции. Каждый период отмечен противоборствующими позитивными и негативными мифами, отражающими раскол общества на интеллигентофилов и интелли­гентофобов. По содержанию мифологии можно судить о состоянии интеллигентского самосознания того или иного исторического пе­риода. Более того, для того чтобы правильно понять ценностные ориентации, ожидания и притязания данного поколения интелли­генции, нужно изучить его мифологию. Поэтому, характеризуя ин­теллигентские поколения в главе 2, мы уделим должное внимание их героической мифологии. В настоящем же разделе ограничимся хронологическим обзором наиболее важных мифологических на­правлений.

Розанов В. В. Уединенное. М., 1990. С. 425.

Неретина С, Огурцов А. Время культуры. СПб., 2000. С. 26.

 

Пореформенная Россия обладала тремя апологетическими ми­фами:

— новые люди из романа Н. Г. Чернышевского «Что делать?»;

— критически мыслящие личности из «Исторических писем»
П. Л. Лаврова;

— герои-террористы из романтики Подпольной России.
Им противостояли два обличительных мифа:

— нигилистический миф по роману «Отцы и дети» И. С. Тургенева;

— «бесовский» миф по роману «Бесы» Ф. М. Достоевского.
Эти ключевые произведения сопровождались многочисленными

«антинигилистическими» романами, красноречивой критикой, поэти­ческими альманахами, о которых нет возможности здесь говорить.

Дореволюционная Россия эпохи Серебряного века обогатила интеллигентскую мифологию всеми видами мифов — эсхатологичес­кими, героическими, интеллигентогоническими; все они имели ми­норно-декадентскую тональность и быстро забывались. Но есть одно замечательное исключение — интеллигентофобский сборник статей «Вехи» (1909), который до сих пор фигурирует не как миф, а как авторитетное свидетельство проницательных очевидцев. В разделе 2.3 мы займемся специальным рассмотрением этого шедевра. К сожале­нию, невозможно охватить художественные, публицистические и мемуарные произведения эмигрантов первой волны, как правило, так или иначе мифологизирующие интеллигентскую тематику.

Сталинский тоталитаризм — эпоха тотального идеологическо­го мифотворчества, в механизме которого в качестве необходимого «приводного ремня» функционировала советская интеллигенция. Мифотворчество того времени нельзя назвать красной страницей в культурном багаже нашей интеллигенции. Поэтому оставим в сторо­не как самовозвеличение советских интеллектуалов, так и злобные карикатуры на них идеологов антисоветизма, включая пресловутую «образованщину» А. И. Солженицына. По-моему, заслуживает вни­мания миф о «новом советском человеке», который творили парал­лельно и партийная пропаганда, и диссидентский фольк