Литературная деятельность М. Булгакова в 20-е годы

Писательский путь Михаила Булгакова, уложившийся в два десятилетия, был полон ежедневной энергичной борьбы с трудностями и недоброжелателями, борьбы изобретательной и принципиальной. Его сатирическая проза и повести эту борьбу отразили в своих темах и самом стиле, творчески обобщив итоги непростой исторической эпохи, богатый опыт жизненных наблюдений и встреч. И потому, при очевидной склонности автора к фантастике, сатира его беспощадно реалистична, конкретна, исторически и психологически достоверна; время, города и люди слиты здесь в картину живописную и убедительную. Недаром мы теперь так часто говорим: "булгаковская Москва", "булгаковский Киев".

Сатира Булгакова рождалась из юмористического переосмысления событий реальной жизни и именно поэтому казалась некоторым неприятной неожиданностью. Автора ждала трудная судьба.

В 1920 году М.А. Булгаков объявлен сотрудником "Кавказской газеты". Именно там 18 января публикуется фельетон "В кафэ". Через месяц увидел свет фельетон (или рассказ) с подзаголовком "Дань восхищения" (предположительное название произведения - "Юнкер").

В этом же году Булгакова назначают заведующим литературным отделом (Лито) подотдела искусств Владикавказского ревкома, а затем и заведующим театральным отделом (Тео) подотдела искусств.

Параллельно с работой в Лито и Тео Булгаков читает лекции перед спектаклями оперной и драматической труппы местного русского театра, пишет пьесу "Самооборона" и многие другие. До нас дошел текст только одной из них - "Сыновья муллы". Это произведение, как и остальные пьесы владикавказского периода, были типичными агитками-однодневками, писавшимися ради хлеба насущного. Позднейшее мастерство Булгакова-драматурга здесь никак не проявилось, да и не могло проявиться. Пьеса "Сыновья муллы" интересна другим. В ней рассказывается о приходе Февральской революции в ингушское селение, причем революция здесь представлена как благо для народа. Совершенно иная оценка революции в "Грядущих перспективах".

Во Владикавказе во время публичного диспута Булгаков отстаивал необходимость пушкинского наследия для развития русской культуры, для сохранения преемственности культурного движения в советский период, боролся с пролеткультовским отрицанием классиков, с призывами сбросить их с корабля современности. Это было лишь началом его затяжной схватки с вульгаризаторами культуры. Эти разногласия привели к изгнанию Булгакова, Слезкина и других защитников культурной традиции из подотдела искусств Владикавказского ревкома в октябре 1920 года.

В 1921 году в газете "Коммунист" публикуется фельетон "Неделя просвещения".

В мае 1921, как указал Булгаков в автобиографическом рассказе "Богема", успешная постановка "Сыновей муллы" дала ему достаточно денег для отъезда из Владикавказа в Тифлис. В Грузии Булгаков рассчитывал на более благоприятные условия литературно-драматической деятельности, да и просто на лучшие условия существования: хлеб, мясо и фрукты были там и доступнее, и дешевле. В Тифлисе, а потом в Батуме у Булгакова была возможность эмигрировать: из Батума регулярно ходили пароходы на Константинополь (Стамбул), и достать место на них было возможно. Колебания на этот счет у Булгакова были, но, в конце концов, он остался в России. Писатель принял решение поселиться в Москве, одном из главных литературных центров страны. Туда он прибыл в сентябре 1921 года после короткой остановки в Киеве. Со столицей оказались неразрывно связаны вся последующая жизнь и творчество Булгакова. Отныне он лишь на короткое время выезжал из Москвы на Кавказ, в Крым, в Ленинград, в Киев.

В Москве Булгаков поступает заведующим хроникой в еженедельную газету "Торгово-промышленный вестник". Через два месяца газета была закрыта.

Далее он сотрудничает с "Правдой", "Рабочим", где пишет репортажи под разными псевдонимами.

И, наконец, становится постоянным сотрудником (штатным фельетонистом) газеты "Гудок", где вместе с В. Катаевым, Ю. Олешей, И. Ильфом, Е. Петровым, И. Бабелем делает знаменитую "четвертую полосу".

В начале мая 1922 года Булгаков упоминается среди предполагаемых авторов берлинской газеты "Накануне". Фельетоны, печатавшиеся там, очень быстро привлекли к автору внимание московских читателей, а стало быть, и издателей. Печатала его и "Россия".

Ученический период заканчивается, когда выходят один за другим рассказы и небольшие повести: "Похождения Чичикова", "Красная корона", "Чаша жизни", - в которых Булгаков в сатирической форме отражает современную московскую действительность.

Потом в письме правительству СССР Булгаков говорил с волнением и горечью, что для него мыслима лишь "настоящая (проникающая в запретные зоны) сатира". Октябрь, №6, 1976. с. 178. А в его романе "Жизнь господина де Мольера" сказано о том же подробнее: "Сатира действительно, как известно всякому грамотному, бывает честная, но навряд ли найдется в мире хоть один человек, который бы предъявил властям образец сатиры дозволенной".

Случалось, Булгаков досадовал на мелкую газетную работу, мешавшую ему заняться сосредоточенным литературным трудом, но нельзя сказать, чтобы она не сослужила ему своей службы и была лишь вредна таланту. К.Г. Паустовский сравнивает опыт молодого Булгакова, с его фельетонисткой и "малой прозой", - с чеховскими дебютами. Любое сравнение хромает, но что-то общее было в отношении двух художников к своим ранним вещам. Чехов писал Д.В. Григоровичу: "За пять лет моего шатанья по газетам я успел проникнуться этим общим взглядом на свою литературную мелкость, скоро привык смотреть снисходительно на свои работы - и пошла писать!.. Как репортеры пишут свои заметки о пожарах, так я писал свои рассказы: машинально, полубессознательно, нимало не заботясь ни о читателе, ни о себе самом…" (письмо от 28 марта 1886 года.). И в подобном же саморазоблачительном тоне высказывался о своей газетно-фельетонной деятельности Булгаков: "…Меж тем фельетончики в газете дали себя знать. К концу зимы все стало ясно. Вкус мой резко упал. Все чаще стали проскакивать в писаниях моих шаблонные словечки, истертые сравнения. В каждом фельетоне нужно было насмешить, и это приводило к грубостям. Волосы дыбом, дружок, могут встать от тех фельетончиков, которые я там насочинял…" ("Тайному другу").

Подобно Чехову, Булгаков пишет об отвращении к литературной поденщине, но, как и Чехов, он не вполне справедлив к себе и своим ранним трудам. И дело не только в том, что Булгаков, что называется, набил руку на этой "скорописи", растормозил свой творческий аппарат, что всегда важно начинающему. И даже не в том, что материал и некоторые способы его обработки будут использованы в его романах. Так, фельетоны "Мадмазель Жанна" и "Говорящая собака" отзовутся в сцене сеанса черной магии в Варьете, а описание квартиры № 50 из "Мастера и Маргариты" будет впервые опробовано в "Трактате о жилище" и "Трех видах свинства". Существеннее, пожалуй, что, досадуя на спешную ремесленную работу, отнимающую время от серьезного, "для души", литературного труда, Булгаков в то же время черпает в приемах фельетона нечто значительное для формирования своего зрелого стиля.

"Неверно, однако, считать, - замечает В. Лакшин в работе "Мир Михаила Булгакова", - что рассказы и фельетоны Булгакова начала 20-х годов означали лишь погубленное время, досадное отвлечение от важных художественных трудов.

Когда б вы знали, из какого сора

Растут стихи, не ведая стыда…

То, что подмечено Ахматовой, - не исключение, а скорее закон: извлечение новой поэзии не из обработанного традицией образца, а из неприглядной прозы жизни, сора будней, мгновений дня. И, окунувшись во впечатления репортера и газетчика, уйдя с головой в будни "красной столицы", Булгаков, как наблюдательный художник, немало извлек для себя. Не только зоркость на подробности, чуткость ко всему живописному и странному обогащает его перо. Сам принцип повествования, способ рассказа определяется в эти годы.

В 1921 году Булгаков осознал, а чем дальше, тем понимал полнее и глубже, что существует крепчайшая тайная связь автора с каждой созданной им страницей. Даже то, что написано случайно, по безденежью и впопыхах, конвульсивно и полусознательно, томит и печет потом самим фактом существования на типографской бумаге или на сцене, в устах актеров, то есть вне тебя, и, как брошенное дитя, требует отцовской ответственности". [2; с. 20]

То, что созрело, высказано, запечатлено в образах, - неустранимо. Реальный же путь книги к людям - это уже дело социальных условий и возможностей типографского станка. До создания "Мастера и Маргариты" было еще далеко, но начинающий автор уже определял высокий уровень требований к себе.

Пусть фельетоны М.Булгакова не стали столь значимой страницей в истории литературы, как "Мастер и Маргарита", "Белая гвардия", "Собачье сердце" и другие, но в истории журналистики они являются выдающимися образцами жанра.

3. Фельетоны М. Булгакова: проблематика, герои, конфликты

Фельетонное наследие Михаила Булгакова - это более 100 выступлений публициста в "Гудке" и цикл фельетонов-очерков (некоторые исследователи называют их "московскими хрониками") в "Накануне".

Вопрос об идейно-тематическом своеобразии фельетонов М. Булгакова остается актуальным и по сей день. Общепризнанным является мнение, что художник освещал в основном внутренние темы. Но удивительное многообразие этих тем, отражавших многообразие явлений действительности 20-х годов XX века, которые подвергались глубокому обобщению в художественно-публицистических выступлениях писателя, до сих пор не исследовано.

Темы для фельетонов Булгаков не выискивал и не выдумывал. Все те, к примеру, что печатались в "Гудке", написаны по мотивам рабкоровских писем. И содержание их - подлинные эпизоды и сценки быта железнодорожников и их семей.

Банщик, дядя Иван, обслуживает баню и в мужские, и в женские дни, и женщинам приходится и раздеваться, и одеваться, прикрываясь тазами, как щитами ("Банщица Иван"). Легковерные культработники предоставили клуб для выступления какого-то шарлатана с "говорящей собакой", которая, как выяснилось, была обыкновенной бессловесной дворнягой ("Говорящая собака"). В день 8 марта перед женщинами выступил с докладом местный фельдшер и повел разговор о… сифилисе ("Заседание с сифилисом").

Во время службы в составе Добровольческой армии А. Деникина на Северном Кавказе появились первые публикации Булгакова. До сих пор известны лишь две из них. Это - фельетон или очерк с подзаголовком "Дань восхищения", опубликованный в одной из газет в феврале 1920 года (до нас дошел лишь фрагмент, где речь идет об уличных боях в Киеве), и фельетон (фактически - развернутая публицистическая статья) "Грядущие перспективы", опубликованный в кавказской газете "Грозный" 26 (13) ноября 1919 года. Это - практически единственное сохранившееся до наших дней литературное произведение Булгакова, где прямо отражены его общественно-политические позиции, и в то же время - это первая булгаковская публикация вообще (в 1988 году "Грядущие перспективы появились в журнале "Москва").

Булгаков констатировал, что "наша несчастная родина находится на самом дне позора и бедствия, в которую ее загнала "великая социальная революция", в то время как "на Западе кончилась великая война великих народов. Теперь они зализывают свои раны.

Конечно, они поправятся, очень скоро поправятся!

И всем, у кого, наконец, прояснился ум, всем, кто не верит жалкому бреду, что наша злостная болезнь перекинется на Запад и поразит его, станет ясен тот мощный подъем титанической работы мира, который вознесет западные страны на невиданную еще высоту мирного могущества.

А мы?

Мы опоздаем…

Мы так сильно опоздаем, что никто из современных пророков, пожалуй, не скажет, когда же, наконец, мы догоним их и догоним ли вообще?"

Писатель дает зримую картину грядущей цивилизации. "Там, на Западе, будут сверкать бесчисленные электрические огни, летчики будут сверлить покоренный воздух, там будут строить, исследовать, печатать, учиться…", тогда как соотечественникам "нужно будет платить за прошлое неимоверным трудом, суровой бедностью жизни… Платить за безумие мартовских дней, за безумие дней октябрьских, за самостийных изменников, за развращение рабочих, за Брест, за безумное пользование станками для печатания денег…за все!... И мы, представители неудачливого поколения, умирая еще в чине жалких банкротов, вынуждены будем сказать нашим детям:

- Платите, платите честно и вечно помните социальную революцию!"

Если бы не была точно известна дата публикации - 26 ноября 1919 года, можно было подумать, что эти строки написаны сегодня - настолько точно они отражают болезни и проблемы современного нам общества. Фактически Булгаков предвидел последующее развитие России, его печальные результаты, дальнейшее отставание от уровня западной цивилизации. Фельетон пронизан пессимизмом, и слова о том, что "герои добровольцы рвут из рук Троцкого пядь за пядью русскую землю", что "мы будем завоевывать собственные столицы. И мы завоюем их", что англичане "дадут нам в долг еще шинелей и ботинок, чтобы мы могли скорее добраться до Москвы", выглядят уступкой внутреннему цензору.

Позднее, в фельетоне "В кафэ", мрачные прогнозы будущего России были усугублены.

Вечер в кафе, описанный в фельетоне, происходит уже после взятия 8 января 1920 года войсками Красной Армии Ростова-на-Дону Вооруженных Сил Юга России, возглавлявшихся генералом А.И. Деникиным. Весть об этом дошла до отстоящего сравнительно далеко от линии фронта Владикавказа и вызвала здесь панику.

В фельетоне нет намека даже на казенный, подцензурный оптимизм. Тыловая публика, столь разоблачающе запечатленная в романе "Белая гвардия", здесь показана впервые и без всякой пощады. Автор продемонстрировал бессилие деникинской власти, неспособной направить на фронт окопавшихся в тылу. Писатель, как позднее в финале фельетона "Похождения Чичикова", мысленно обращается к "господину в лакированных ботинках", цветущему, румяному человеку явно призывного возраста с предложением "проехать на казенный счет на фронт, где вы можете принять участие в отражении ненавистных всем большевиков". Однако Булгаков прекрасно сознает, что не в воображении, а в жизни - такого господина и прочую кофейную публику на фронт не загонишь кнутом и не заманишь пряником. Автор признается: "Я не менее, а может быть, даже больше вас люблю спокойную мирную жизнь, кинематографы, мягкие диваны и кофе по-варшавски!

Но, увы, я не могу ничем этим пользоваться всласть!

И вам, и мне ничего не остается, как принять участие так или иначе в войне, иначе нахлынет на нас красная туча, и вы сами понимаете, что будет…

Так говорил бы я, но, увы, господина в лакированных ботинках я не убедил бы.

Он начал бы бормотать или, наконец, понял бы, что он не хочет… не может.. не желает идти воевать…

- Ну-с, тогда ничего не поделаешь, - вздохнув, сказал бы я, - раз я не могу вас убедить, вам придется просто покориться обстоятельствам!"

Ни содержанием, ни художественными достоинствами "Недели просвещения" Булгаков не был удовлетворен. Обстоятельства, связанные с появлением фельетона, описаны в рассказе "Бег": "Фельетон в местной владикавказской газете я напечатал и получил за него 1200 рублей и обещание, что меня посадят в особый отдел, если я напечатаю еще что-нибудь похожее на этот первый фельетон… За насмешки".

До сих пор остается загадкой, что же рассердило в "Недели просвещения" редактора "Коммуниста" Г.С. Астахова, одного из наиболее ревностных гонителей Булгакова. Возможно, его гнев вызвало ироническое отношение к "насильственному просвещению": неграмотного красноармейца посылают на оперу Джузеппе Верди "Травиата", а он мечтает посмотреть слона и клоунов в цирке.

"Бенефис лорда Керзона" имеет подзаголовок "(От нашего московского корреспондента)". Фельетон опубликован 19 мая 1923 года. В нем описана массовая демонстрация в Москве, состоявшаяся 12 мая и направленная против меморандума министра иностранных дел Великобритании Дж.Н. Керзона от 8 мая 1923 года. В этом меморандуме Керзон требовал компенсаций за конфискованную советским правительством британскую собственность - рыболовные суда в Белом море и расстрелянных по обвинению в шпионаже британских подданных, а также прекращения революционной пропаганды на Востоке и преследования религии в СССР.

Автор "Бенефиса лорда Керзона" большевикам не сочувствовал и прекрасно понимал, что выход толпы на Тверскую и другие центральные улицы, - это не стихийный народный гнев, а хорошо поставленная инсценировка. Однако он тяжело переживал национальное унижение России и опасался, что в случае новой интервенции территориальные претензии могут предъявить соседние государства.

Нехорошая квартира "Мастера и Маргариты" впервые появилась в фельетоне "День нашей жизни". Здесь передана скандальная атмосфера квартиры № 50 в доме 10 по Большой Садовой, где в то время проживал писатель со своей первой женой Т.Н. Лаппа. Упоминаемая в "День нашей жизни" Анна Тимофеевна имела общего прототипа с Аннушкой Пыляевой рассказа "№ 13. - Дом Эльпит-Рабкоммуна" и Аннушкой-Чумой последнего булгаковского романа - соседку Булгаковых Анну Горячеву. О ней вспоминала Т.Н. Лаппа: "…На той стороне коридора, напротив, жила такая Горячева Аннушка. У нее был сын, и она все время его била, а он орал. И вообще, там невообразимо, что творилось. Купят самогону, напьются, обязательно начинают драться, женщины орут: "Спасите! Помогите!"… Ей лет шестьдесят было. Скандальная такая баба. Чем занималась - не знаю. Полы ходила мыть, ее нанимали…"

Жилищный кризис - главная тема и фельетонов "Московские сцены" и "Москва 20-х годов". В первом описана квартира московских знакомых Булгакова - бывшего помощника присяжного поверенного В.Е. Коморского и его жены. Здесь отразилось неприязненное отношение писателя к тем, кто преуспел при нэпе.

Действие начинается с обеда, который становится поводом для демонстрации титанических усилий хозяина шестикомнатной квартиры по защите от уплотнения.

Во втором фельетоне описана квартира на Патриарших прудах (М. Бронная, 32, кв. 24), где жил знакомый писателя И.П. Крешков, а также находившаяся неподалеку квартира упоминаемой в фельетоне Зины - булгаковской знакомой З.В. Коморской.

В фельетоне "День нашей жизни" Булгаков иронизирует над так называемой "общенародной собственностью". Безымянная героиня, у которой лопнула купленная в Государственном Универсальном магазине юбка, на возмущенное восклицание: "Вот тебе твой ГУМ универсальный!" получает резонный ответ: "Он такой же мой, как и твой. Сто миллионов носки на один день". Критика госторговли была продолжена в повести "Собачье сердце", где профессор Преображенский убеждает окружающих: "Нигде кроме такой отравы не получите, как в Моссельпроме".

За внешней канвой фельетона "Египетская мумия" ("Рассказ Члена Профсоюза") - разоблачением бдительным председателем месткома мошенников, демонстрирующих "говорящую мумию", будто бы привезенную из Египта 2500 лет назад, проступает сатира на самодовольного бюрократа и сочувствие девушке из "бывших", вынужденной зарабатывать на жизнь столь экстравагантно - исполнением роли мумии. Председатель явно провокационно спрашивает: "А скажите, дорогая мумия, что ты делала до февральского переворота?". Подобное, наверняка, не раз приходилось выслушивать и самому Булгакову.

Многие персонажи фельетона "Багровый остров" имеют очевидных исторических прототипов. Вождь и повелитель белых арапов Сизи-Бузи - это последний русский император Николай II; "махровый арап", пьяница и бездельник Кири-Куки - глава Временного правительства А.Ф. Керенский; Февральская революция уподоблена извержению вулкана, то есть некоему стихийному бедствию. Иностранные интервенты представлены героями романов французского писателя-фантаста Жюля Верна. Лорд Гленарван и Паганель - из "Детей капитана Гранта"; Мишель Ардан - персонаж романов "С Земли до луны" и "Вокруг Луны"; капитан Гаттерас попал в булгаковский "Багровый остров" из "Приключений капитана Гаттераса", а Филеас Фогг - из романа "Вокруг света в восемьдесят дней". Более сложная генеалогия у полководца арапов Рики-Тики-Тави. Его имя - это название рассказа английского писателя Нобелевского лауреата Редьярда Киплинга. Рики-Тики-Тави у Булгакова пародирует некий обобщенный образ белого генерала, оказавшегося в эмиграции. В дальнейшем, когда в 1927 году Булгаков написал на основе фельетона пьесу "Багровый остров", этот персонаж превратился в полководца Ликки-Тикки и получил черты биографии конкретного белого генерала Я.А. Слащева, послужившего прототипом Хлудова в пьесе "Бег".

"Багровый остров" в пародийной форме излагает историю Февральской и Октябрьской революции 1917 года, гражданской войны и возможной будущей интервенции против СССР, как это виделось русским эмигрантам-сменовеховцам.

Одним из важнейших источников для "Багрового острова" послужил рассказ друга Булгакова, писателя Е.И. Замятина "Арапы", где высмеяна двойная мораль большевиков в отношении насилия в года гражданской войны.

У читателей, знакомых с рассказом Замятина, булгаковский фельетон должен был вызвать в памяти усиленно насаждавшийся коммунистической властью миф об оправданности и даже благотворности красного террора, который был якобы только реакцией на достойный всяческого осуждения белый террор. И Замятин, и Булгаков сознавали лживость этого мифа.

Так и в фельетоне "Комаровское дело" писатель подчеркивает звериные инстинкты толпы, требующей расправы над убийцей В.И. Комаровым-Петровым и его женой. Процесс начался в Москве в Политехническом музее 6 июня 1923 года. "Известия" опубликовали сообщение о решении суда, приговорившего подсудимых к высшей мере наказания. О "Комаровском деле" сохранились интересные воспоминания писателя и журналиста Августа Явича: "В Москве происходил судебный процесс над Комаровым, озверелым убийцей, именовавшим свои жертвы презрительно "хомутами". Промышляя извозом, он заманивал людей, чтобы "спрыснуть выгодное дельце", опаивал, убивал и грабил, а потом до зари молился вместе со своей благоверной "за упокой убиенных", кладя бессчетные земные поклоны перед старинным иконостасом. Своим кровавым промыслом он занимался довольно долго, пока случайность не разоблачила его: то ли не успел оглушить свою жертву, то ли не смог опоить ее до бесчувствия, то ли еще какое неосторожное упущение профессионального злодея в своем привычном ремесле, так или иначе - жертва вырвалась на волю, созывая людей воплями и своим окровавленным видом.

И вот я увидел в суде этого благообразного и трусливого изувера с остановившимся взором глубоко запавших глаз, мерцающих огоньком злобного, затравленного безумия. С поистине дьявольским равнодушием, не повышая голоса, монотонно рассказывал он суду бесчеловечные подробности своего беспримерного занятия, от которого веяло камерой пыток, смирительной рубахой и смрадом бойни".

Автор фельетона не разделяет восхищения Ф. Достоевского русским народом-богоносцем, который если и грешит, то потом искренне кается. Комаров для Булгакова, несмотря на богомольность убийцы, не русский человек, даже и не зверь, а просто - "существо", "футляр от человека - не имеющий в себе никаких признаков зверства". Приговор над таким существом не имеет смысла - оно все равно стоит вне человеческого сообщества, хотя писатель и понимает, что толпа не успокоится без казни "этого миража "в оболочке извозчика"", которому присуще "хроническое, холодное нежелание считать, что в мире существуют люди", и который ощущает себя "вне людей".

Толпа в фельетоне "зарычала", собирается "рвать" Комарова, как волки рвут добычу, а простая баба предлагает убийце казнь вполне в духе царя-садиста Ивана Грозного - "сварить живьем".

Поводом для фельетона "Лестница в рай" с подзаголовком "(С натуры)" послужило письмо рабкора. Писатель вынес его в качестве эпиграфа: "Лестница, ведущая в библиотеку ст. Москва-Белоруссия (1-я Мещанская улица), совершенно обледенела.

Тьма полная, рабочие падают и убиваются".

Бытовая зарисовка осмыслена Булгаковым в широком философском контексте. Суть в тех книгах, которые рабочие несут в библиотеку или собираются оттуда взять. Например, рабочий Косин - человек, взявший "Войну и мир", в результате падения получает "великолепный звездный разрыв на бедре" новых штанов, недавно купленных женой на Сухаревском рынке - иронический намек на ту роль, которую звездное небо как воплощение гармонии, играет в романе Л.Н. Толстого. Рабочий, пытающийся овладеть азами науки строительства коммунистического общества - новой лестницы в рай, сгинул во тьме из-за того, что вовремя не очистили настоящую лестницу ото льда.

Здесь разрабатывается та же тема "разрухи в головах", которая позднее получит свое законченное выражение в повести "Собачье сердце".

Иногда фельетон "Похождения Чичикова" определяют как маленькую сатирическую повесть. Имеет подзаголовок "Поэма в 10-ти пунктах с прологом и эпилогом".

Герои поэмы Н. Гоголя "Мертвые души" здесь погружены в атмосферу дореволюционной России, где особенно вольготно чувствуют себя в эпоху нэпа. Порой они парадоксально, почти мистически совпадают с реальными современниками Булгакова. Так, упоминаемые в фельетоне бандиты капитана Копейкина, будто бы отнявшие у Чичикова деньги, отпущенные на электрификацию, ассоциировались в сознании части тогдашних читателей не только с гоголевским героем, а с действительно существовавшим капитаном Копейкиным, выходцем из солдат, возглавившим крупное антисоветское восстание крестьян в Саратовской губернии в 1918 году.

"Похождения Чичикова" - это сатира не столько на "гримасы нэпа", сколько на то общее разрушение нравственных и моральных устоев, которое произвела революция.

"Похождения Чичикова" - это "Мертвые души", прочитанные Булгаковым глазами Н. Бердяева в контексте русской революции.

Один из рабкоров писал в своем письме: приехал на собрание по перевыборам месткома вдрызг пьяный рабочий. Вся "рабочая масса кричала: "Недопустимо". Но представитель Учка разъяснил, что пьянство - болезнь социальная, а потому пьяный гражданин вправе присутствовать на собрании и даже участвовать в выборах.

Под пером Булгакова это разъяснение работника по учету кадров превратилось в блистательный, изобилующий историческими параллелями и фольклорными перлами доклад - "О пользе алкоголизма". В заключение, когда автор, опьяненный и в переносном, и в буквальном смысле собственной речью, начал напевать пьяные песни, "пять человек вдруг крадучись вылезли из рядов и сиганули в дверь.

- Не выдержали речи, - пояснила восхищенная масса, - красноречиво убедил. В пивную бросились, пока не закрыли".

Другой такой же оратор, чье состояние оказалось красноречивее слов, появляется в качестве персонажа очень живой и забавной сценки.

"На станции N открыли Красный Уголок. В назначенный час скамьи заполнили железнодорожники… Председатель встал и торжественно объявил:

- По случаю открытия Уголка слово предоставляется оратору Рюмкину. Пожалуйте, Рюмкин, на эстраду.

Рюмкин пожаловал странным образом. Он качнулся, выдрался из гущи тел, стоящих у эстрады, взобрался к столу, и при этом все увидели, что галстук у него за левым ухом. Затем он улыбнулся, потом стал серьезен и долго смотрел на электрическую лампочку под потолком…

- Ваше слово, Рюмкин, - испуганно сказал председатель.

- Дара-гие, граждане, - сказал диким голосом Рюмкин, подумал и добавил: - а равно и гражданки… женска…ва отдела… - Тут он рассмеялся, причем запахло луком. На скамейках невольно засмеялись в ответ.

Рюмкин стал мрачен и укоризненно посмотрел на графин с водой…"

Мы видим, что начинающий прозаик уже умеет вослед Чехову показать характер персонажа через его речь.

Таким образом, фельетоны, написанные Булгаковым в 20-е годы, на наш взгляд, можно отнести к следующим тематическим группам:

1. Разрушение нравственных и моральных устоев ("Похождения Чичикова", "Комаровское дело", "В кафэ", "Багровый остров", "Чаша жизни").

2. Жилищный кризис ("Московские сцены", "Москва 20-х годов").

3. "Разруха в головах" ("Лестница в рай", "Неделя просвещения", "О пользе алкоголизма").

4. Сатира на бюрократию и "общенародную собственность" ("День нашей жизни", "Египетская мумия", "Банщица Иван", "Говорящая собака", "Самогонное озеро").

5. Боль за унижение России ("Бенефис лорда Керзона", "Грядущие перспективы").