З цієї маси можна сформувати при допомозі кондитерського мішка різні фігурки і посмажити у фритюрі.

Дата добавления: 2015-10-19; просмотров: 564

– Прежде всего, куда мы направляемся? – спросила Маргарита. – Надеюсь, не к мосту Мельников? Со вчерашнего дня я досыта насмотрелась на убийства, милая Анриетта!

– Я позволю себе доставить вас, ваше величество…

– Во-первых и в главных, мое величество просит тебя забыть «ваше величество»… Так куда ты меня доставишь?

– Во дворец Гизов, если у вас нет других намерений.

– Нет, нет, Анриетта! Отправимся к тебе. А там нет герцога де Гиза и твоего мужа?

– О нет! – воскликнула герцогиня с такой радостью, что изумрудные глаза ее засверкали. – Нет ни деверя, ни мужа, никого! Я свободна, как ветер, как птица, как облака… Свободна, вы слышите, королева? Понимаете ли вы, сколько счастья в этом слове: свободна? Я хожу, куда хочу, распоряжаюсь, как хочу! Ах, бедняжка королева! Вы не свободны! От этого-то вы и вздыхаете…

– Ходишь, куда хочешь, распоряжаешься, как хочешь! Разве это все? И в этом вся твоя свобода? Уж очень ты веселая, у тебя есть что-то, кроме свободы!

– Ваше величество, вы обещали сами начать откровенный разговор.

– Опять «ваше величество»! Послушай, Анриетта, мы поссоримся! Разве ты забыла наш уговор?

– Нет. «Я ваша покорная служанка на людях и я же твоя безрассудная подруга с глазу на глаз». Не так ли? Не так ли, Маргарита?

– Вот, вот! – с улыбкой ответила королева.

– Никаких родовых споров, никакого коварства в любви; все честно, благородно, откровенно; словом, оборонительный и наступательный союз, имеющий единственную цель: искать и ловить некую мимолетность, которая называется счастьем, если оно нам встретится.

– Прекрасно, дорогая герцогиня! Именно так! И в знак возобновления нашего договора поцелуй меня.

И две прелестные женщины, одна бледная, охваченная грустью, другая румяная, белокурая и смеющаяся, изящно склонили друг к Другу свои головки и так же крепко соединили свои губки, как и мысли.

– Так, значит, есть что-то новенькое? – спросила герцогиня, с жадным любопытством глядя на Маргариту.

– Разве мало нового произошло за последние два дня?

– Я говорю не о политике, а о любви! Когда нам будет столько лет, сколько королеве Екатерине, твоей матушке, тогда и мы займемся политикой. Но нам, прекрасная моя королева, по двадцати, – так поговорим о другом. Слушай, ты замужем по-настоящему?

– За кем? – со смехом спросила Маргарита.

– Ох, ты меня успокоила.

– А знаешь, Анриетта, то, что успокоило тебя, приводит в ужас меня. Мне придется выйти замуж.

– Когда же?

– Завтра.

– Вот так так! Правда? Бедная подружка! А так ли уж это необходимо?

– Совершенно необходимо.

– Черт побери, как говорит один мой знакомый! Это очень грустно.

– У тебя есть знакомый, который говорит «черт побери»? – со смехом спросила Маргарита.

– Да – А кто он такой?

– Ты все расспрашиваешь меня, а ведь рассказывать должна ты. Кончай свой рассказ, и тогда начну я.

– В двух словах дело обстоит так: король Наваррский влюблен в другую, а мной обладать не желает. Я ни в кого не влюблена, но не хочу принадлежать и ему. А между тем мы должны изменить наши отношения или, по крайней мере, сделать вид, что мы их изменили сегодня ночью.

– Подумаешь! Измени свое отношение к нему и можешь не сомневаться, что он переменит свое отношение к тебе!

– Так-то оно так, но беда в том, что мне меньше, чем когда-либо хочется меняться.

– Надеюсь, только по отношению к мужу?

– Анриетта, меня мучит совесть.

– В каком смысле?

– В смысле религии. Для тебя имеет значение вероисповедание?

– В политике?

– Да, конечно.

– А в любви?

– Милый друг, в любви мы, женщины, совершеннейшие язычницы и потому допускаем любые секты и поклоняемся нескольким богам.

– В одном-едином, не так ли?

– Да, да, – ответила герцогиня с чувственным огоньком в глазах, – в том боге, у которого на глазах повязка, на боку колчан, за спиной крылья и которого зовут Амур, Эрот, Купидон. Черт побери! Да здравствует служение ему!

– Однако у тебя весьма своеобразный способ служения ему: ты швыряешь камни в головы гугенотов!

– Будем поступать хорошо, а там пусть себе болтают, что хотят. Ах, Маргарита! Как извращаются и лучшие понятия, и лучшие поступки в устах пошляка!

– Пошляка?! Но, если память мне не изменяет, тебя расхваливал мой брат Карл?

– Твой брат Карл, Маргарита, страстный охотник, целыми днями трубит в рог и от этого очень похудел… Я не принимаю похвал даже от него. Кроме того, я же ответила твоему брату Карлу… Разве ты не слышала?

– Нет, ты говорила слишком тихо.

– Тем лучше, мне придется больше рассказывать тебе… Ах да! Маргарита! А каков конец твоей исповеди?

– Дело в том… в том…

– В чем?

– В том, что если твой камень, о котором говорил брат мой Карл, имел, так сказать, историческое значение, то уж лучше я на этом и кончу, – со смехом ответила королева.

– Все ясно! – воскликнула Анриетта. – Твой избранник – гугенот! Тогда, чтобы успокоить твою совесть, я обещаю тебе, что в следующий раз возьму себе в любовники гугенота.

– Ага! Как видно, на этот раз ты взяла католика?

– Черт побери! – воскликнула герцогиня.

– Хорошо, хорошо! Все понятно.

– А что представляет собой наш гугенот?

– Это не избранник; этот молодой человек для меня ничто и, вероятно, никогда ничем и не станет.

– Но это не причина, чтобы не рассказать мне о нем; ведь ты же знаешь, как я любопытна! Так что же он собой представляет?

– Это несчастный молодой человек, красивый, как Нисос Бенвенуто Челлини; он спрятался у меня, спасаясь от убийц.

– Ха-ха-ха! А ты сама не поманила его пальчиком?

– Бедный юноша!.. Не смейся, Анриетта, – в эту минуту он все еще между жизнью и смертью.

– Он болен?

– Тяжело ранен.

– Но раненый гугенот в наше время – большая обуза!.. И что же ты делаешь с этим раненым гугенотом, который для тебя ничто и никогда ничем не будет?

– Я прячу его у себя в кабинете и хочу спасти.

– Он красив, он молод, он ранен; ты прячешь его у себя в кабинете, ты хочешь его спасти; что ж, в таком случае твой гугенот будет весьма неблагодарным человеком, если не проявит большой признательности!

– Он уже ее проявляет; боюсь только… что больше, чем мне хотелось бы.

– А этот несчастный молодой человек… тебя интересует?

– Только… только из сострадания.

– Ох уж это сострадание! Бедняжка королева! Эта-то добродетель и губит нас, женщин!

– Да, ты понимаешь, ведь с минуты на минуту ко мне могут войти и король, и герцог Алансонский, и моя мать, и, наконец, мой муж!

– Ты хочешь попросить меня, чтобы я приютила у себя твоего гугенотика, пока он болен, а когда он выздоровеет, вернула его тебе, не так ли?

– Насмешница! Нет, клянусь тебе, что я не захожу так далеко, – отвечала Маргарита. – Но если бы ты нашла возможность спрятать у себя несчастного юношу, если бы ты могла сохранить ему жизнь, которую я спасла, то, конечно, я была бы тебе искренне благодарна. В доме Гизов ты свободна, за тобой не подсматривают ни муж, ни деверь, а кроме того, за твоей комнатой, куда, к счастью для тебя, никто не имеет права входа, есть кабинет вроде моего. Так дай мне на время этот кабинет для моего гугенота; когда он выздоровеет, ты отворишь клетку, и птичка улетит.

– Милая королева, есть одно затруднение: клетка занята.

– Как? Значит, ты тоже спасла кого-нибудь?

– Об этом-то я и говорила твоему брату Карлу.

– А-а, понимаю; вот почему ты говорила так тихо, что я не слышала.

– Послушай, Маргарита, это изумительная история, не менее прекрасная, не менее поэтичная, чем твоя. Когда я оставила тебе шестерых телохранителей, а с шестью остальными отправилась во дворец Гизов, я видела, как поджигали и грабили один дом, отделенный от дома моего деверя только улицей Катр-Фис. Вхожу во дворец и вдруг слышу женские крики и мужскую ругань. Выбегаю на балкон, и прежде всего мне бросается в глаза шпага, своим сверканием, казалось, озарявшая всю сцену. Я залюбовалась этим неистовым клинком: люблю красивое!.. Затем, естественно, стараюсь разглядеть и руку, приводившую в движение клинок, и того, кому принадлежит сама рука. Гляжу туда, откуда доносятся крики и стук шпаг, и вижу мужчину… героя, этакого Аякса, сына Теламона,^[12] слышу его голос – голос Стантора,^[13] восторгаюсь, трепещу, вздрагиваю при каждом угрожающем ему ударе, при каждом его выпаде; четверть часа я испытывала такое волнение, какого, поверишь ли, не чувствовала никогда, – я даже не думала, что это вообще возможно. Я стояла молча, затаив дыхание, забыв себя, как вдруг мой герой исчез.

– Как же это случилось?

– Его сшиб камень, который запустила в него какая-то старуха; тогда, подобно Киру,^[14] я обрела голос и закричала: «Ко мне! На помощь!» Прибежали мои телохранители, подхватили его, подняли и перенесли в ту комнату, которую ты просишь для своего подопечного.

– Увы! Я понимаю тебя, Анриетта, и понимаю тем лучше, что твоя история похожа на мою, как две капли воды, – сказала Маргарита.

– С той только разницей, что я служу моему королю и моей религии и мне вовсе не нужно прятать господина Аннибала де Коконнаса.

– Его зовут Аннибал де Коконнас? – переспросила Маргарита и расхохоталась.

– Грозное имя,^[15] не правда ли? – сказала Анриетта. – И тот, кто носит это имя, достоин его. Какой воин, черт побери! И сколько крови пролил!.. Надень маску, милая королева, – вот и наш дом.

– Зачем же мне маска?

– Затем, что я хочу показать тебе моего героя.

– Он красив?

– Во время битвы он казался мне бесподобным. Правда, то было ночью, в зареве пожара. А утром, при дневном свете, должна признаться, он несколько проигрывает. Тем не менее думаю, что он тебе понравится.

– Итак, дом Гизов отказывает в убежище моему подопечному; очень жаль, потому что дом Гизов – последнее место, где вздумают разыскивать гугенотов.

– Вовсе не отказывает: сегодня же вечером я велю перенести его сюда; один будет лежать в правой части комнаты, а другой – в левой.

– Но если они узнают, что один из них протестант, а другой католик, они съедят друг друга!

– О, этого можно не опасаться! Коконнас получил такой удар в лицо, что почти ничего не видит, а у твоего гугенота такая рана в грудь, что он почти не может двигаться… Кроме того, прикажи ему не говорить на религиозные темы, и все пойдет как по маслу!

– Будь по-твоему!

– Решено! Теперь войдем в дом.

– Благодарю, – сказала Маргарита, пожимая руку своей приятельницы.

– Здесь опять будете вашим величеством, – предупредила герцогиня Неверская. – Позвольте мне оказать вам в доме Гизов прием, подобающий королеве Наваррской.

Выйдя из носилок, герцогиня почти стала на одно колено, чтобы помочь выйти Маргарите, потом, указав рукой на дворцовые двери, охраняемые двумя часовыми с аркебузами, последовала за королевой, которая величественно шествовала впереди герцогини, сохранявшей смиренный вид, пока они были на виду у всех. Войдя к себе в комнату, герцогиня затворила дверь и позвала свою камеристку, очень расторопную сицилианку.

– Мика, – обратилась к ней герцогиня по-итальянски, – как здоровье графа?

– Быстро идет на поправку, – отвечала камеристка.

– А что он делает?

– Думаю, что сейчас он закусывает.

– Это хорошо, – сказала Маргарита, – появление аппетита – это добрый знак.

– Ах, правда, я и забыла, что ты ученица Амбруаза Паре! Ступай, Мика.

– Ты выгоняешь ее?

– Да, пусть сторожит нас. Мика вышла.

– А теперь ты сама войдешь к нему или лучше его пригласить сюда? – спросила герцогиня.

– Ни то, ни другое; я хочу посмотреть на него невидимкой.

– Но ведь ты будешь в маске!

– Да, но потом он сможет узнать меня по волосам, по рукам, по украшениям…

– Ах, милая королева, до чего ты стала осторожна с тех пор, как вышла замуж! Маргарита улыбнулась.

– Ну что ж… есть один способ, – продолжала герцогиня.

– Какой?

– Посмотреть на него в замочную скважину.

– Хорошо, веди меня.

Герцогиня взяла Маргариту за руку и повела ее к двери, завешенной ковром, затем встала на одно колено и посмотрела в замочную скважину.

– Отлично, – сказала герцогиня, – он сидит за столом лицом к нам. Подойди.

Королева Маргарита заняла место своей подруги и посмотрела в замочную скважину. Как и сказала герцогиня, Коконнас сидел за столом, уставленным разными яствами, и, несмотря на свои раны, воздавал им честь.

– Ах, Боже мой! – отстранившись от двери, воскликнула Маргарита.

– В чем дело? – удивленно спросила герцогиня.

– Не может быть! Нет!.. Да! Клянусь душой, это тот самый!

– Какой «тот самый»?

– Tсc! – прошептала Маргарита, поднимаясь и хватая за руку герцогиню. – Тот самый, который хотел убить моего гугенота, ворвался вслед за ним ко мне в комнату и на моих глазах ударил его шпагой! Ах, Анриетта. Какое счастье, что сейчас он меня не видел!

– Значит, ты видела его в бою? Он был прекрасен?

– Не знаю, – отвечала Маргарита, – я смотрела только на того, кого он преследовал.

– А как зовут того, кого он преследовал?

– Ты не назовешь его имени своему католику?

– Нет, даю слово.

– Лерак де Ла Моль.

– А теперь как он выглядит, по-твоему?

– Господин де Ла Моль?

– Нет, господин де Коконнас.

– Как тебе сказать? – ответила Маргарита. – По-моему…

Она остановилась.

– Ну, ну, – настаивала герцогиня, – как видно, ты сердишься на него за то, что он ранил твоего гугенота?

– Мне кажется, – со смехом ответила Маргарита, – что мой гугенот в долгу не остался, и такой шрам, который остался у твоего католика под глазом…

– Значит, они квиты, и мы можем их помирить! Присылай своего раненого ко мне.

– Только не теперь, попозже.

– Когда же?

– Когда ты переведешь своего католика в другую комнату.

– В какую комнату?

Маргарита только взглянула на подругу, та посмотрела на Маргариту и тут же расхохоталась.

– Ну хорошо! – сказала герцогиня. – Итак – союз! Более тесный, чем когда бы то ни было!

Искренняя дружба навсегда! – ответила королева.

– А каков будет наш пароль, наш условный знак, если мы друг другу понадобимся?

– Тройное имя твоего триединого бога: Eros, Cupido, Amor.

Подруги расцеловались еще раз, в двадцатый раз пожали друг другу руки и расстались.