Головна сторінка Випадкова сторінка КАТЕГОРІЇ: АвтомобіліБіологіяБудівництвоВідпочинок і туризмГеографіяДім і садЕкологіяЕкономікаЕлектронікаІноземні мовиІнформатикаІншеІсторіяКультураЛітератураМатематикаМедицинаМеталлургіяМеханікаОсвітаОхорона праціПедагогікаПолітикаПравоПсихологіяРелігіяСоціологіяСпортФізикаФілософіяФінансиХімія |
Оселедцева пастаДата добавления: 2015-10-19; просмотров: 586
– Государь, – обратился к Генриху Рене, – я пришел поговорить с вами о том, что меня давно интересует. – О духах? – улыбаясь, спросил Генрих. – Да, государь, пожалуй… о духах! – ответил Рене, сделав какой-то странный знак согласия. – Говорите, я слушаю: этот предмет всегда казался мне весьма увлекательным. Рене взглянул на Генриха, пытаясь, что бы тот ни говорил, прочитать его непроницаемые мысли, но, увидав, что это дело совершенно безнадежное, продолжал: – Государь, один мой друг должен на днях приехать из Флоренции: он усиленно занимается астрологией… – Да, – прервал его Генрих. – я знаю, что это страсть всех флорентийцев. – В содружестве с крупнейшими учеными всего мира он составил гороскопы самых именитых дворян Европы. – Ах, вот оно что! – сказал Генрих. – А так как род Бурбонов является знатнейшим из знатных, ибо ведет свое начало от графа Клермона, пятого сына Людовика Святого, то вы, ваше величество, можете быть уверены, что он составил и ваш гороскоп. Генрих стал слушать парфюмера еще внимательнее. – А вы помните этот гороскоп? – осведомился король Наваррский, пытаясь равнодушно улыбнуться. – О! – кивнув головой, произнес Рене, – такие гороскопы, как ваш, не забывают. – В самом деле? – иронически пожав плечами, сказал Генрих. – Да, государь, ибо гороскоп утверждает, что вас ждет самая блестящая судьба. Глаза молодого короля невольно сверкнули молнией, тотчас погасшей в облаке равнодушия. – Все эти итальянские оракулы – льстецы, – возразил Генрих. – а льстец и обманщик – родные братья. Разве один из них не предсказал мне, что я буду командовать войсками? Это я-то! И Генрих расхохотался. Но наблюдатель, менее занятый своими мыслями, нежели Пене, почувствовал и понял бы, что это смех деланный. – Государь, – холодно сказал Рене, – гороскоп предвещает нечто большее. – Он предвещает, что во главе одного из этих войск я одержу победу? – Больше того, государь! – Ну, тогда я стану завоевателем, вот увидите, – сказал Генрих. – Государь, вы станете королем. – Да я и так король, – заметил Генрих, пытаясь успокоить неистово забившееся сердце. – Государь, мой друг знает, что говорит: вы не только будете королем, вы будете царствовать. – Понимаю, – тем же насмешливым тоном продолжал Генрих, – вашему другу нужны пять экю – ведь правда, Рене? Такое пророчество, особливо в наше время, сильно действует на людей честолюбивых. Слушайте, Рене, я не богат, и потому сейчас я дам вашему другу пять экю, а еще пять экю я дам ему, когда пророчество сбудется. – Государь, не забывайте, что вы заключили договор с Дариолой, – заметила г-жа де Сов, – не давайте же слишком много обещаний. – Сударыня, я надеюсь, что, когда это время настанет, ко мне будут относиться, как к королю; следовательно, если я сдержу хотя бы половину своих обещаний, все будут очень довольны. – Государь, – сказал Рене. – я продолжаю. – Как, еще не все? – воскликнул Генрих. – Ну хорошо, если я стану императором, я заплачу вдвое больше. – Государь, мой друг везет с собою из Флоренции ваш гороскоп; когда-то, будучи в Париже, он составил и другой гороскоп, и оба показали одно и то же. А кроме того, мой друг доверил мне одну тайну. – Тайну, важную для его величества? – оживленно спросила г-жа де Сов. – Думаю, что да, – ответил флорентиец. «Он подыскивает слова, – подумал Генрих, не приходя Рене на помощь. – Трудненько же ему, сдается мне, выложить то, что у него на душе». – Так говорите же, в чем дело! – сказала г-жа де Сов. – Дело вот в чем, – начал флорентиец, взвешивая каждое слово, – дело в тех слухах о разных отравлениях, которые недавно ходили при дворе. Ноздри короля Наваррского чуть-чуть расширились, и это был единственный признак, что его внимание к разговору, принявшему неожиданный оборот, удвоилось. – А ваш флорентийский друг кое-что знает об этих отравлениях? – спросил Генрих. – Да, государь. – Как же так, Рене? Вы доверяете мне чужую тайну, да еще такую страшную? – спросил Генрих, стараясь говорить как можно более естественным тоном. – Этому Другу нужен совет вашего величества. – Мой? – Что ж тут удивительного, государь? Вспомните старого солдата, участника сражения при Акциуме; у него был судебный процесс, и он просил совета у императора Августа. – Август был адвокатом, Рене, а я не адвокат. – Государь, когда мой друг доверил мне эту тайну, вы, ваше величество, еще принадлежали к протестантской партии, вы были первым ее вождем, а вторым – принц Конде. – Что же дальше? – спросил Генрих. – Мой друг надеялся, что вы воспользуетесь вашим всемогущим влиянием на принца Конде и попросите его не помнить зла. – Объясните, в чем дело. Рене, если хотите, чтобы я вас понял, – не меняя ни тона, ни выражения лица, сказал Генрих. – Ваше величество, вы поймете меня с первого слова: мой друг знает во всех подробностях, как пытались отравить его высочество принца Конде. – А разве принца Конде пытались отравить? – спросил Генрих с прекрасно разыгранным изумлением. – В самом деле?.. Когда же? Рене пристально посмотрел на короля. – Неделю тому назад, государь, – коротко ответил он. – Какой-нибудь враг? – спросил король. – Да, – отвечал Рене, – враг, которого знаете вы, ваше высочество, и который знает вас. – Да, да, мне кажется, я что-то слышал, – сказал Генрих, – но я не знаю никаких подробностей, которые друг ваш собирается мне рассказать; расскажите вы. – Хорошо! Принцу Конде кто-то прислал душистое яблоко, но, к счастью, в то время, когда яблоко принесли, у принца был его врач. Он взял у посланца яблоко и понюхал, чтобы узнать его запах и его доброкачественность. Через два дня на лице у врача появилась гангренозная язва с кровоизлиянием, которая разъела ему все лицо, – так поплатился он за свою преданность или за свою неосторожность. – Но я уже наполовину католик, – ответил Генрих, и, к сожалению, утратил всякое влияние на принца Конде, так что ваш друг обратился ко мне напрасно. – Ваше величество, моему другу может помочь ваше влияние не только на принца Конде, но и на принца Порсиана, брата того Порсиана, которого отравили. – Знаете что, Рене, – заметила Шарлотта. – от ваших рассказов бросает в дрожь! Вы неудачно выбрали время, чтобы похлопотать за своего друга. Уже поздно, а разговор ваш замогильный. Честное слово, ваши духи интереснее. – И Шарлотта снова протянула руку к коробочке с опиатом. – Сударыня, – сказал Рене. – прежде чем испробовать опиат, послушайте, как могут воспользоваться такими удобными случаями злоумышленники. – Рене. – сказала баронесса. – сегодня вы просто зловещи. Генрих нахмурил брови; он понимал, что у Рене есть какая-то цель, но не мог угадать, какая, а потому решил довести этот разговор до конца, хотя он и пробуждал у него скорбные воспоминания. – А вы знаете и подробности отравления принца Порсиана? – спросил Генрих. – Да, – ответил Рене. – Было известно, что на ночь он оставлял у постели зажженную лампу; в масло подлили яд, и принц задохнулся от испарений. Генрих стиснул покрывшиеся потом пальцы. – Значит, – тихо сказал он. – тот, кого вы называете своим другом, знает не только подробности отравления, но и отравителя. – Да, потому-то он и хотел узнать у вас, можете ли вы повлиять на здравствующего принца Порсиана, чтобы он простил убийце смерть своего брата. – Но я еще наполовину гугенот и, к сожалению, не имею никакого влияния на принца Порсиана: ваш Друг обратился бы ко мне напрасно. – А что вы думаете о намерениях принца Конде и принца Порсиана? – Откуда же я знаю их намерения. Рене? Насколько мне известно. Господь Бог не наградил меня способностью читать в сердцах людей. – Ваше величество, вы могли бы спросить об этом самого себя, – спокойно произнес Рене. – Не было ли в жизни вашего величества какого-нибудь события, столь мрачного, что оно могло бы подвергнуть испытанию ваше чувство милосердия, и столь прискорбного, что могло бы послужить пробным камнем для вашего великодушия? Слова эти были сказаны таким тоном, что даже Шарлотта вздрогнула; в них заключался столь прямой, столь ясный намек, что баронесса отвернулась, дабы скрыть краску смущения и дабы не встретиться взглядом с Генрихом. Генрих сделал над собой огромное усилие; грозные складки, появившиеся у него на лбу, когда говорил флорентиец, разгладились, и благородная сыновняя скорбь уступила место раздумью. – Мрачного события… в моей жизни?.. – переспросил он. – Нет, Рене, не было; из времен юности я помню только свое сумасбродство и беспечность, а кроме того, более или менее острые нужды, которые возникают из потребностей нашей природы или являются испытанием, ниспосланным нам Богом. Рене тоже сдерживал себя и внимательно смотрел то на Генриха, то на Шарлотту, как будто желая вывести из равновесия первого и удержать вторую, так как Шарлотта, чтобы скрыть свое смущение, вызванное этим разговором, повернулась лицом к зеркалу и протянула руку к коробочке с опиатом. – Скажите, государь, если бы вы были братом принца Порсиана или сыном принца Конде и кто-нибудь отравил бы вашего брата или убил вашего отца… Шарлотта чуть слышно вскрикнула и поднесла опиат к губам. Рене видел это, но на этот раз ни словом, ни жестом не остановил ее, а только крикнул: – Государь, молю вас, ответьте ради Бога: что сделали бы вы, если бы вы были на их месте? Генрих собрался с духом, дрожащей рукой вытер лоб, на котором выступили капли холодного пота, встал во весь рост и в полной тишине, когда Шарлотта и Рене затаили дыхание, ответил: – Если бы я был на их месте и если бы я был уверен, что буду царствовать, то есть представлять собой Бога на земле, я сделал бы то же, что сделал Бог, – простил бы. – Сударыня! – вырывая опиат у г-жи де Сов, воскликнул Рене. – Отдайте мне коробочку! Я вижу, мой приказчик принес ее вам по ошибке; завтра я пришлю вам другую.
|