КЛАСИФІКАЦІЯ КОКТЕЙЛІВ

Дата добавления: 2015-10-19; просмотров: 585

К центру Жоффруа-Ланье вела улица Гарнье-сюр-Ло, другим концом упиравшаяся в перпендикулярную ей улицу Бар.

В нескольких шагах от перекрестка, по направлению к улице Мортельри, виднелся домик, одиноко стоявший среди сада, окруженного высокой каменной стеной с одним-единственным входом, закрытым цельной дверью.

Карл вынул из кармана ключ, открыл дверь, которая была заперта только на замок и которая тотчас отворилась, и, пропустив вперед Генриха и лакея с факелом, запер ее за собой.

В доме светилось одно маленькое окошко. Карл показал на него Генриху пальцем и улыбнулся.

– Государь, я не понимаю, – промолвил Генрих.

– Сейчас поймешь, Анрио.

Король Наваррский с удивлением посмотрел на Карла. И в голосе и в лице его была нежность, которую до такой степени непривычно было у него заметить, что Генрих просто не узнавал его.

– Анрио, – сказал король, – я уже говорил тебе, что, когда я выхожу из Лувра, я выхожу из ада. Когда я вхожу сюда, я вхожу в рай.

– Ваше величество, – ответил Генрих, – я счастлив тем, что вы удостоили взять меня с собой в путешествие на небо.

– Путь туда тесный, – ступая на узенькую лестницу, сказал король, – таким образом, сравнение вполне справедливо.^[48]

– Что же за ангел охраняет вход в ваш Эдем, государь?

– Сейчас увидишь, – ответил Карл IX. Сделав Генриху знак, чтобы он не шумел. Карл IX отворил одну дверь, затем другую и остановился на пороге.

– Взгляни! – сказал он.

Генрих подошел и замер на месте перед самой очаровательной картиной, какую ему приходилось видеть.

Женщина лет восемнадцати-девятнадцати спала, положив голову на изножье кроватки, где спал ребенок, и держала обеими руками его ножки у своих губ, а ее длинные вьющиеся волосы рассыпались по одеялу золотой волной.

Это была точная копия картины Альбани, изображающей Богоматерь с Христом-младенцем.

– Государь! Кто это прелестное создание? – спросил король Наваррский.

– Это ангел моего рая, Анрио, единственная, кто любит меня ради меня самого. Генрих улыбнулся.

– Да, ради меня самого, – повторил Карл, – она полюбила меня, когда еще не знала, что я король.

– А когда узнала?

– А когда узнала, – ответил Карл со вздохом, говорившим о том, что залитая кровью королевская власть порой становилась для него тяжким бременем, – а когда узнала, то не разлюбила. Суди сам!

Король тихонько подошел к молодой женщине и прикоснулся губами к ее цветущей щеке так осторожно, как пчелка к лилии.

И все-таки она проснулась.

– Карл! – прошептала она, открывая глаза.

– Слышишь? – сказал король Генриху. – Она называет меня просто Карл. А королева говорит мне «государь».

– Ах! – воскликнула молодая женщина. – Вы не один, король?

– Нет, милая Мари. Мне хотелось показать тебе другого короля, более счастливого, чем я, потому что у него нет короны, и более несчастного, чем я, потому что у него нет Мари Туше. Бог дает каждому свою награду.

– Государь, это король Наваррский? – спросила Мари.

– Он самый, дитя мое. Подойди к нам, Анрио. Король Наваррский подошел. Карл взял его за правую руку.

– Мари, взгляни на эту руку, – сказал он, – это рука хорошего брата и честного друга! Знаешь, если бы не эта рука…

– Так что же, государь?

–..если бы не эта рука, Мари, наш ребенок остался бы сегодня без отца.

Мари вскрикнула, упала на колени, схватила руку Генриха и поцеловала.

– Хорошо, Мари, ты поступила правильно, – сказал Карл.

– А чем вы его отблагодарили, государь?

– Тем же.

Генрих с изумлением посмотрел на Карла.

– Когда-нибудь, Анрио, ты поймешь, что я хочу сказать. А покуда – иди взгляни!

Карл подошел к кроватке, в которой безмятежно спал ребенок.

– Да, – сказал король, – если бы этот великан спал в Лувре, а не здесь, на улице Бар, многое было бы иначе и сейчас, а возможно, и в будущем.^[49]

– Государь, не сердитесь на меня, – заметила Мари, – но я рада, что он спит здесь; здесь ему спокойнее.

– Ну и дадим ему спать спокойно. Хорошо спится, когда не видишь снов! – сказал король.

– Пойдемте, государь? – спросила Мари, указывая рукой на дверь в другую комнату.

– Да, Мари, ты права, – ответил Карл, – будем ужинать.

– Мой любимый, – сказала Мари, – вы ведь попросите вашего брата-короля извинить меня, да. Карл?

– За что?

– За то, что я отпустила наших слуг. Дело в том, государь, – обратилась она к королю Наваррскому, – что Карл любит, чтобы за столом ему прислуживала только я.

– Охотно верю, – ответил Генрих.

Мужчины прошли в столовую, а заботливая и беспокойная мать укрыла теплым одеяльцем малютку Карла, который спал крепким детским сном, вызывавшим зависть у его отца, и не проснулся.

Укрыв мальчика, Мари присоединилась к гостям.

– Здесь только два прибора! – сказал король.

– Позвольте мне прислуживать вашим величествам, – ответила Мари.

– Вот видишь, Анрио, ты принес мне несчастье! – сказал Карл.

– Как так, государь?

– Ты не понимаешь?

– Простите, Карл, простите!

– Прощаю, садись рядом со мной – здесь, между нами.

– Хорошо, – ответила Мари.

Она принесла еще один прибор, села между двумя королями и принялась их угощать.

– Скажи, Анрио, – заговорил Карл, – ведь хорошо, когда у тебя есть такое место в мире, где ты можешь есть и пить спокойно, не заставляя кого-нибудь другого сначала пробовать вино и мясо?

– Государь, – сказал Генрих, улыбаясь и отвечая этой улыбкой на вечное беспокойство своего духа, – поверьте, что я, как никто, способен оценить такое счастье.

– А чтобы мы продолжали чувствовать себя счастливыми, поговори с ней о чем-нибудь хорошем, Анрио, – не надо ей вмешиваться в политику, а главное, не надо ей знакомиться с моей матерью.

– Да, королева Екатерина так горячо любит ваше величество, что может приревновать вас к другой любви, – ответил Генрих, найдя ловкую увертку и, таким образом, ускользнув от опасной откровенности короля.

– Мари, – сказал король, – рекомендую тебе самого хитрого и самого умного человека, какого я когда-либо знал. При дворе – а этим много сказано – он обвел вокруг пальца всех; один я, быть может, ясно вижу – не скажу, то, что у него на душе, но то, что у него на уме.

– Государь, – ответил Генрих, – меня огорчает, что вы сильно преувеличиваете одно и подозрительно относитесь к другому.

– Я ничего не преувеличиваю, Анрио, – сказал король. – Впрочем, когда-нибудь тебя поймут. Король обратился к Мари:

– Он восхитительно составляет анаграммы. Попроси его составить анаграмму из твоего имени, – ручаюсь, что он ее сделает.

– Что же можно найти в имени такой простой девушки, как я? Какую приятную мысль можно извлечь из сочетания букв, которыми случай написал: Мари Туше?

– Государь, сделать анаграмму из этого имени легко, в том, чтобы ее составить, большой заслуги нет, – сказал Генрих.

– Ага! Уже готово! – сказал Карл. – Видишь, Мари? Генрих вынул из кармана записные таблички, вырвал один листок и под именем:

Marie Touche ^[50]t написал:

Je charme tout.^[51]

Затем он протянул листок молодой женщине.

– Я глазам своим не верю! – воскликнула Мари.

– Что же он написал? – спросил Карл.

– Государь, я не решаюсь произнести это вслух.

– Государь, – заговорил Генрих, – если в имени Marie Touchet заменить букву «i» буквой «j», как это часто делают, то получится буква в букву: Je charme tout.

– Верно, буква в букву! – воскликнул Карл. – Слушай, Мари, я хочу, чтобы это стало твоим девизом! Никогда ни один девиз не был так заслужен. Спасибо, Анрио! Мари, я подарю тебе этот девиз, составленный из бриллиантов.

Ужин кончился; на соборе Богоматери пробило два часа.

– А теперь, Мари, – сказал Карл, – в награду за его комплимент ты дать ему кресло, чтобы он мог спать в нем до утра; только уложи его подальше от нас, а то он так храпит, что даже страшно становится. Затем, если проснешься раньше меня, то разбуди меня, – в шесть утра мы должны быть у Бастилии. Спокойной ночи, Анрио! Устраивайся поудобнее. Только вот что, – добавил он, подойдя к королю Наваррскому и положив руку ему на плечо, – заклинаю тебя твоей жизнью, – слышишь, Генрих? Твоей жизнью! – не выходи отсюда без меня, а главное, не возвращайся в Лувр!

Генрих если и не все понимал, то слишком многое подозревал, вот почему он не пренебрег этим советом.

Карл IX ушел к себе в комнату, а Генрих, суровый горец, удовольствовался креслом и очень скоро доказал, насколько прав был в своих предостережениях шурин, который просил поместить его подальше от себя.

На рассвете Карл разбудил Генриха. Так как Генрих спал одетым, туалет его занял не много времени. Король был счастлив и улыбчив – таким его никогда не видели в Лувре. Часы, которые он проводил в домике на улице Бар, были в его жизни часами солнечного света.

Они вдвоем прошли через спальню. Молодая женщина спала на своей кровати, ребенок – в своей колыбели. Во сне оба улыбались.

Карл с глубокой нежностью поглядел на них, затем обернулся к королю Наваррскому.

– Анрио, – сказал он, – если тебе когда-нибудь случится узнать, какую услугу я оказал тебе сегодня ночью, а со мной произойдет несчастье, вспомни об этом ребенке, который спит в своей колыбели.

Не дав Генриху времени задать ему вопрос, Карл поцеловал в лоб мать и ребенка.

– До свидания, ангелы мои! – прошептал Карл и вышел.

Генрих в раздумье последовал за ним.

Дворяне, которым Карл приказал встретить его, ждали у Бастилии, держа под уздцы двух лошадей. Карл сделал Генриху знак сесть на одну из них, сам тоже вскочил в седло, выехал через Арбалетный сад и направился по внешним бульварам.

– Куда мы едем? – спросил Генрих.

– Мы едем, – ответил Карл, – посмотреть, вернулся ли герцог Анжуйский только ради принцессы Конде, или в сердце у него честолюбия не меньше, чем любви, а я сильно подозреваю, что так оно и есть.

Генрих ничего не понял и молча последовал за Карлом. Когда они доехали до Маре, где из-за палисада открывалось все, что называлось в ту пору Сен-Лоранским предместьем, Карл показал Генриху в сероватой дымке утра людей в длинных плащах и в меховых шапках – они ехали верхом за тяжело нагруженным фургоном. По мере того как эти люди приближались, их фигуры принимали все более четкие очертания, так что уже можно было различить ехавшего тоже верхом и беседовавшего с ними человека в длинном коричневом плаще и в широкополой французской шляпе, надвинутой на лоб.

– Ага, – с улыбкой сказал Карл. – Так я и думал.

– Государь, если я не ошибаюсь, вон тот всадник в коричневом плаще – герцог Анжуйский, – сказал Генрих.

– Он самый, – подтвердил Карл. – Осади немного, Анрио, – я не хочу, чтобы нас увидели.

– Кто же эти люди в сероватых плащах и в меховых шапках? И что вон в той повозке? – спросил Генрих.

– Эти люди – польские послы, – ответил Карл, – в повозке – корона. А теперь, – сказал он, пуская лошадь в галоп по дороге к воротам Тампля, – едем, Анрио! Я видел все, что хотел видеть!