ФРАГМЕНТЫ СОЧИНЕНИЙ КИНИКОВ И КИНИЗИРУЮЩИХ ПИСАТЕЛЕЙ 6 страница

289. Когда Диоген Синопский был изгнан из родного города, он прибыл в Элладу и жил то в Коринфе, то в Афинах. Он говорил, что подражает образу жизни персид­ского царя, который зимой жил в Вавилоне и Сузах, иногда в Бактрах, то есть самых теплых местах Азии. Лето же проводил в Экбатанах Мидийских, где воздух всегда веет прохладой, и лето похоже на вавилонскую зиму. Так и он меняет свои резиденции в соответствии с временами года (Там же, с. 197).

290. Диоген говорил, что мудрый человек должен быть похож на хорошего врача, который спешит с помощью ту­да, где больше всего больных. Так и место мудреца там, где больше всего людей неразумных, и он должен изобличать и порицать их неразумие (Дион Хрис., VIII, 5. — Рейске, с. 276).

291. Он давал возможность встретиться с собой всяко­му, кто этого хотел, и говорил, что его удивляет следу­ющее обстоятельство: если бы он заявил, что лечит зубы, то к нему собрались бы все, кому нужно выдрать зуб, а если бы он пообещал исцелять глаза, то, клянусь Зевсом,

к нему бросились бы все показывать свои гноящиеся гла­за. То же самое произошло, если бы он объявил, что знает лекарство от болезни селезенки, подагры или на­сморка. Когда же он обещает исцелить всех, кто его послушается, от невежества, пороков и распущенности, никто к нему не является и не просит лекарства, если бы даже вдобавок получил еще приличную сумму денег (Там же, 7—8. — с. 277).

292. Он говорил, что похож на лаконских собак. Когда их выставляют на продажу, многие подходят, гладят и ла­скают, но никто их не покупает, так как не знают, что с ними делать (Там же, с. 279).

293. Он говорил в шутку, что его правильно бранят «собакой» (так называли его из-за свирепости и ворчливо­сти) и добавлял, что собаки нередко сопровождают своих хозяев на празднества, но никого там не трогают, а лают и набрасываются лишь на воров и мошенников. А если кто напьется и заснет, то псы не спят и охраняют его (Дион Хрис., IX, 3. — Рейске, с. 288).

294. Но, когда он увенчал себя сосновым венком, ко­ринфяне послали служителей и приказали снять венок и впредь не делать ничего противозаконного. Он спросил их, что противозаконного в том, что он надел на себя сосновый венок. Другие делают то же самое. Почему же их не обвиняют в противозаконных действиях? Кто-то из посланцев сказал ему: «Но ведь ты, Диоген, никого не победил». — «Напротив. Я одержал победу над многими очень сильными противниками — не чета тем рабам, ко­торые здесь борются, метают диск, соревнуются в беге. Мои противники посерьезнее — бедность, изгнание, за­бвение, а также гнев и печаль, страсть и страх и самое непобедимое или скорее труднопобедимое чудовище, ко­варное и растлевающее, — наслаждение» (Там же, 11— 12. — с. 291).

295. Он учил, что упражнения бывают двух видов: одни касаются души, другие — тела. При постоянном упражне­нии духа создаются представления, облегчающие соверше­ние добродетельных поступков. Один вид упражнений без другого недостаточен, причем хорошее здоровье и сила имеют для них большое значение, так как относятся и к душе, и к телу. Он приводил также примеры того, как легко благодаря упражнениям совершается переход к до­бродетели. Можно заметить, что как в простых ремеслах, так и в других искусствах специалисты, упражняясь, дости-

гают удивительного совершенства и ловкости. Так, напри­мер, флейтисты и атлеты, чем больше упражняются каж­дый в своем деле, тем большего добиваются успеха. Если бы они перенесли свои упражнения также и на душу, то эти усилия не остались бы без пользы и результата (Диог. Лаэрт., VI, 70).

296. Он утверждал, таким образом, что в жизни невозможно достичь никакого блага без упражнений и что благодаря им можно все одолеть. Бесполезным тру­дам следует предпочесть труды в согласии с природой, и жить счастливо; люди несчастны только из-за собст­венного неразумия. И когда мы привыкнем, то презре­ние к наслаждению само по себе будет доставлять высочайшее удовольствие. И как те, кто привык жить, испытывая наслаждения, с отвращением относятся к не­удовольствиям, так приучившие себя к последним извле­кают радости из презрения к самим удовольствиям. Так он учил и поступал в соответствии со своим учением. Это и впрямь было «перечеканкой монеты», так как он меньше всего считался с законами государства, предпо­читая им законы природы. Он утверждал, что ведет такой же образ жизни, как и Геракл, всему предпочитая свободу (Там же, 71).

297. Без закона, говорил он, невозможна жизнь в го­сударстве, так как вне государства нельзя извлечь ника­кой пользы от цивилизации, а государство — плод цивилизации. Вне государства нет никакой пользы от за­кона, следовательно, и закон есть плод цивилизации. Вы­сокое происхождение, славу и тому подобное он высмеивал, называя их украшениями испорченности. При­мер единственно совершенного государственного устройст­ва он находил только во Вселенной (Там же, 72; ср. выше, фргм. 222).

298. Он учил также, что женщины должны быть общи­ми, брак не ставил ни во что, кроме союза, основанного на взаимном согласии. Поэтому и дети должны быть общими (Диог. Лаэрт., VI, 72).

299. Он не видел ничего ужасного в краже из храма или в употреблении в пищу мяса любого животного. При­чем, говорил он, нет ничего нечестивого и в том, чтобы питаться даже человеческим мясом, как это видно из бы­та других народов. Более того, согласно здравым рассуж­дениям, все элементы содержатся во всем и во все проникают. Так, например, в хлебе заключено мясо, а

хлеб — в овощах; и во всем находятся частицы других веществ, проникающие через невидимые поры в виде ис­парений (Там же, 73).

300. Музыкой, геометрией, астрологией и тому подоб­ными дисциплинами можно, считал он, не заниматься как бесполезными и ненужными (Там же).

301. Уже смертельно больной, Диоген Синопский, с тру­дом передвигаясь, дотащился до какого-то мостика вблизи гимнасия, там упал и попросил сторожа палестры бросить его тело в Илисс, когда заметит, что он уже больше не дышит. Так мало заботили Диогена и его собственная смерть, и погребение (Элиан. Пестр, ист., VIII, 14). Диоген Лаэртский (VI, 79) так описывает смерть философа: «Неко­торые авторы сообщают, что, будучи при смерти, он оста­вил наказ, чтобы его не погребали, а бросили на съедение диким зверям или кинули в ров, покрыв тело только тон­ким слоем пыли. По другим свидетельствам, он просил сбросить его в реку Илисс, чтобы принести пользу своим [меньшим] собратьям¹¹.

КРАТЕТ ФИВАНСКИЙ

ИЗ СТИХОТВОРНЫХ СОЧИНЕНИЙ

1. Любовь проходит с голодом, а если нет, — со

временем.

Но если и от этого не догорит огонь, Один тогда бедняжке путь — скорее в петлю лезь

(Антолог, Плануда, I, 37. — Этьен, с. 38; Стобей. Анто-лог. XLI; у Диогена Лаэртского (VI, 86) читаем:

Любовь проходит с голодом, а если нет, — со

временем. А если так не справишься, петля тогда — спасение.

(Почти те же стихи у Суды (под словом «Кратет»); ср.: Климент Алекс. Стромат., II, 493: Юлиан, VI, 198 и др.).

2. Остров есть Пера среди виноцветного моря порока. Дивен и тучен сей остров. Владений окрест не имеет. Дурень набитый и трутень, как и развратник

негодный,

Жадный до толстого зада, в пределы его не допущен. Смоквы, чеснок и тимьян в изобилье тот остров

рождает. Граждане войн не ведут и не спорят по поводам

жалким, Денег и славы не ищут, оружьем к ним путь

пробивая

(Диог. Лаэрт., VI, 85. Здесь Кратет подражает Гомеру (Одиссея, XIX, 172—173); ср.: Апулей. Ό магии, 26; Де-метрий Фалерский. О стиле, 259. «Пера» — нищенская котомка киника).

3. Дай десять мин ты повару и драхму лишь — врачу, Тому, кто льстит, — талантов пять и шиш —

советчику. А девке дать не жаль талант, философу ж — обол

(Диог. Лаэрт., VI, 86. Иронические советы от имени про­жигающего жизнь богача).

4. Здравствуй, богиня моя, мужей добродетельных

радость.

Скромность имя тебе, Мудрости славной дитя. Благость твою почитает, кто справедливости предан

(Антолог. Плануда, 1, 12; Юлиан, VI, 199. Фрагмент пред­ставляет собой начало гимна Скромности).

5. То, что узнал и продумал, что мудрые Музы

внушили, — Это богатство мое; все прочее — дым и ничтожность

(Диог. Лаэрт., VI, 86; ср.: Плутарх. Как можно себя хвалить..., 17. — Гуттен, т. 10, с. 209).

6. Славные дочери Зевса-владыки и Мнемосины, Музы Пиэрии, к вам слово молитвы моей. Пищу пошлите вы мне — не могу голодать

постоянно. Только без рабства: оно делает жалкою жизнь

Буду полезен друзьям, льстить только им не учите. Деньги же грех собирать, копить скарабею богатство. Быть не хочу муравьем — только себе и себе. Хочется праведным стать и такое добыть мне

богатство, Чтобы к добру привело, делая лучше людей.

Этого только б достичь, Гермесу и Музам пречистым Жертв дорогих не свершу, делом святым отплачу

(Юлиан, VI, 199с; ср.: Там же, VII, 213Ь. Весь отрывок — пародия на элегию Солона, приведенную Стобеем (Анто­лог., IX, 25). Слова «буду полезен друзьям...» направлены против параситов, которые стремились не столько прино­сить пользу, сколько говорить приятное. Последний стих фрагмента перекликается с мыслями Диогена у Юлиана, VI, 199).

7. В котомке, что за сила, знать не можешь ты. Бобов не знаешь сладости и жизни без забот

(Стобей. Антолог., XCVII, 31; ср.: Диог. Лаэрт., VI, 86).

8. Идешь далече, милый мой горбун.

Согбенный старостью, в Аид свой держишь путь

(Диог. Лаэрт., VI, 92).

9. Когда Александр спросил его, хочет ли он, чтобы его родной город был восстановлен, он ответил: «Зачем? Придет, пожалуй, новый Александр и снова разрушит его». Он говорил, что его родина — безвестность и бед­ность, неподвластная даже судьбе, и что его соотечествен­ник — Диоген, человек, недоступный зависти (Там же, 93). Муллах предполагает, что за словами «...разрушит его» должны следовать стихи, и пытается восстановить их; однако в рукописях в этом месте стихов нет; ср.: Элиан, Пестр, ист., III, 6; Филострат. Жизнь Аполлония Тиан-ского, VII, 1).

10. Все побеждай, не сдавайся, гордая духом и силой. Золоту ты неподвластна и все сжигающей страсти. Правда, большая любовь не может быть спутницей

подлых,

И все заключают строчки: Те, кто не сломлен вконец жалким рабством

у радостей жизни, Чтут лишь царство одно — бессмертное царство

свободы

(Клемент Алекс. Стромат., II — Поттер, с. 492).

11. Меня согнуло время, мудрый чародей. Болезни шлет оно, всех делает слабей

(Стобей. Антолог., CXVI, 31).

 

12. Стилыюна там я узрел, казнимого страшною

казнью.

В городе, где, повествуют, лежбище было Тифона. Споры он в Мегарах вел с неисчетными окрест

друзьями, Спорили долго они, добродетели имя пороча

(Диог. Лаэрт., II, 118).

13. Видел я Асклепиада, того, что жил во Флиунте, Рядом стоял Менедем, на быка, как две капли,

похожий

(Диог. Лаэрт., II, 126).

14. Видел потом я Микилла, живущего в тяжких

страданьях, Шерсть он усердно чесал, и жена ему в том

помогала. В битве жестокой за жизнь голода так избегали

(Плутарх. Как избегать долгов, 7. — Гуттен, т. 12, с. 214).

15. Бобы собирай и моллюсков... (Стобей. Антолог., V, 67).

16. Бранил, я слышал, старость ты: «Большое зло!» Какое ж зло? Замена ей одна лишь смерть. Мы все стремимся к старости. Когда ж придет, Печалимся. Природы мы не ценим дар. Ведь никогда так не желанна жизнь, как в старости

(Стобей. Антолог., CXV, 9. Возможно, эти стихи взяты из какой-то комедии Антифана, где выведен Кратет, рассуж­дающий о старости).

17. Отечество мое — не только дом родимый, Но всей земли селенья, хижина любая, Готовые принять меня в свои объятия

(Диог. Лаэрт., VI, 98)

ГНОМЫ И АПОФТЕГМЫ

18. Бедность — не порок, сказал бы Эпиктет, но и Кра-тету Фиванскому она не казалась злом, когда он пожерт­вовал родному городу все свое состояние, сказав при этом;

— Кратет Кратета сам имущества лишил.

Только тогда лишь он почувствовал себя свободным и надел венок, будто в знак обретенной свободы, потому что сменил богатство на бедность (Симпликий. Коммент. к «Энхейридиону» Эпиктета, X. — Швейг, с. 107; ср.: Диог. Лаэрт., VI, 87; Элиан. Пестр, ист., III, 6; Плутарх. Как избегать долгов, 8; ср. также: Диог. Лаэрт., VI, 88; Фило-страт. Жизнь Аполлония Тианского, I, 10).

19. Брак, который влечет за собой разврат и прелюбо­деяния, говорил он, трагичен, ибо его следствием являются изгнание и убийства, а браки тех, кто вступает в связь с гетерами, дают сюжет для комедий, так как распутство и пьянство приводят лишь к безумию (Диог. Лаэрт., VI, 89).

20. Вступившись однажды за кого-то, Кратет стал упра­шивать гимнасиарха, коснувшись рукой его бедер. Когда тот пришел в ярость, он сказал: «Разве твои ляжки чем-то отличаются от колен?» (Там же).

21. Он говорил, что невозможно найти человека, кото­рый никогда не совершал бы ошибок, подобно тому как в гранате среди зерен всегда найдется хоть одно, да гнилое (Там же, 89).

22. Раздразнив однажды кифареда Никодрома, он полу­чил от него здоровенную затрещину, оставившую след на лице. Тогда он прилепил на лоб записку: «Сделано Никод-ромом» (Там же; ср. выше: Диоген Синопский, фргм. 96).

23. Деметрия Фалерского, приславшего ему хлеба и ви­на, он попрекал словами: «О, если бы источники приносили и хлеб!» Из этого ясно, что пил он только воду (Диог. Лаэрт., VI, 90; ср.: Афиней, X, 422С).

24. Когда Кратет получил замечание от афинских асти-номов за то, что надел кисейное покрывало, он сказал: «Я докажу вам, что и Феофраст ходит в кисее». Когда они не поверили ему, он повел их в цирюльню и показал на Фео-фраста, которого в то время брили (Диог. Лаэрт., VI, 90).

25. В Фивах он был избит гимнасиархом, и, когда его волокли за ноги, он, не теряя присутствия духа, деклами­ровал:

Влек он, за ногу схватив, и низвергнул с небесного

прага

(Диог. Лаэрт., VI, 90. Стих из Илиады, I, 591).

26. Зенон Китийский в своих «Хриях» рассказывает, что Кратет был настолько ко всему безразличен, что даже при-

шил к своему плащу заплату из кусочка овечьей шкуры (Диог. Лаэрт., VI, 91).

27. Лицом он был безобразен, и, когда занимался гим­настическими упражнениями, над ним смеялись. Поднимая руки, он обычно говорил: «Будь уверен в своих глазах и теле, Кратет. Придет время, и ты увидишь, как эти на­смешники, уже давно измученные болезнями, почтут тебя счастливым, а себя самих будут бранить и поносить за свою лень» (Там же).

28. Он любил говорить, что философией нужно зани­маться до тех пор, пока военачальников не станут считать простыми погонщиками ослов (Там же, 92. Философия, говорил он, состоит в презрении ко всем привычным чело­веческим ценностям. Занимаясь ею, человек достигает та­кой высоты духа, что ни во что не ставит ни воинские, ни какие-либо другие почести и награды).

29. Те, кто живет среди льстецов, говорил он, так же беспомощны, как телята в стаде волков. Ни тем, ни этим нельзя помочь — кругом одни враги (Там же).

30. Кратет говорил, что неразумные люди похожи на коловорот: без нажима и принуждения они ничего не хотят делать из того, что положено (Стобей. Антолог., IV, 52).

31. Кратет пришел на рыночную площадь и, видя, как одни продают, а другие покупают, сказал: «Вот люди! Де­лают прямо противоположное и считают себя счастливыми. А мое счастье состоит в том, что я свободен и от того, и от другого — не продаю и не покупаю» (Там же, V, 52).

32. Кратет называл льстецов «чего изволите-с», обедаю­щими вместе (Там же, XIV, 16).

33. Богатому юноше, окруженному толпой прихлебате­лей, Кратет сказал: «Молодой человек, как жаль мне, что ты так одинок!» (Там же, 20).

34. Рассказывают, что Кратет Фиванский приходил в дома, раздираемые ссорами, и словами о мире разрешал споры (Антоний. Рассужд. о согласии и мире).

35. Не от всякого можно принимать подарки. Непозво­лительно, чтобы добродетель кормилась пороком (Антоний и Максим. Рассужд. о благодеянии и милости).

36. Увидев молодого атлета, который обильными возли­яниями, мясной пищей и тренировками нагонял себе мус­кулатуру, Кратет сказал: «Безумец! Перестань строить для самого себя тюрьму» (Антоний и Максим. Рассужд. о невоздержанности и ненасытности).

37. Украшением можно считать то, что украшает, гово­рил Кратет. А украшает то, что делает женщину более скромной. Ее не делает такой ни золото, ни смарагды, ни румяна, а то, что преисполняет серьезностью, сдер­жанностью и стыдливостью (Плутарх. Супружеские на­ставления. — Гуттен, т. 7, с. 419; Стобей. Антолог., LXXIV, 48).

38. Кратет говорил, что снискал себе известность и сла­ву не богатством, а бедностью (Стобей. Антолог., XCVII, 27).

39. Знаменитый философ древности Кратет любил по­вторять: «Если бы можно было подняться на самое высокое место в городе и, закричать оттуда громким голосом: " Эй вы, люди! Куда вы стремитесь? Зачем столько тратите сил, чтобы приобрести себе богатства, а о детях, которым вы все это оставите, почти не заботитесь? "» (Плутарх. О воспи­тании детей, 7. — Гуттен, т. 7, с. 16).

40. Кратет, у которого только и было, что нищенская сума да плащ, всю жизнь прожил, шутя и смеясь, как на празднике (Плутарх. О спокойствии духа, 4. — Гуттен, т. 10, с. 6).

41. Когда Кратет заходил в любой дом, его там прини­мали с почетом и радушием. Поэтому он получил прозвище «Всех-дверей-открыватель» (Плутарх. Пиршественные бе­седы, II, 1, 1. — Гуттен, т. 10, с. 65. Об этом же свиде­тельствует Диог. Лаэрт., VI, 86; ср. выше фргм. 17).

42. Кратет Фиванский так говорил:

Миску большую не ставь перед нами, Лучше похлебки налей. Восставать нас иначе

заставишь

(Афиней, IV, 158Ь. Эти же слова сохранены Плутархом (см.: О сохранении здоровья, 7. — Гуттен, т. 7, с. 380): «Кратет считал, что из-за роскоши и расточительности в государствах нередко вспыхивают мятежи и устанавлива­ются тирании. Поэтому он, шутя, наставлял: " Миску боль­шую не ставь"» и т. д., то есть не следует предпочитать бедной еде роскошные блюда, которые являются поводом для переворотов).

43. Кратет отдал свое имущество народу. Телесное урод­ство заставило его смеяться над своей хромоногостыо и горбом. Он приходил в дома друзей, званый и незваный, примиряя близких друг с другом, когда замечал, что они в ссоре. Он упрекал, не причиняя боли, а тактично. Он не

хотел, чтобы казалось, что он льстит тем, кого исправляет, а хотел приносить пользу как им, так и тем, кто его слу­шал (Юлиан, VI, 201).

44. Увидев золотую статую гетеры Фрины, установлен­ную в Дельфах, Кратет воскликнул: «Вот трофей распу­щенности эллинов»! (Стобей. Антолог., VI, 39. То же рассказывает Плутарх (О счастье Александра Вел., II, 3. — Гуттен, т. 9, с. 58), а также Афиней (XIII, 591Ь) и Элиан (Пестр, ист., IX, 27)).

45. Согласно Кратету, умеренность, которая вводит на­слаждение в определенные границы, спасает семьи, спасает и государства (Стобей. Антолог., V, 63).

46. Кратет говорил, что деньги богатых распутников по­хожи на смоковницы, растущие над пропастью. Человек не может ничего от них получить, там могут поживиться лишь коршуны и вороны. Так и у этих богачей — только гетеры и льстецы (Там же, XV, 10).

47. Зенон рассказывает, что Кратет, сидя в сапожной мастерской, читал «Протрептик» Аристотеля, адресованный кипрскому царю Фемисону. Стагирит писал, что ни у кого нет лучших условий для занятий философией. Он обладает таким большим богатством, что даже может позволить себе делать траты на философию. К тому же у него есть еще и слава. Когда он все это читал, повествует далее Зенон, сапожник слушал его и делал свое дело. Тогда Кратет ска­зал: «Я решил написать «Протрептик» и посвятить его тебе, Филиск. Я вижу, что у тебя больше возможностей для философии, чем у того, кому написал свое сочинение Ари­стотель» (Там же, XCV, 21).

48. Поэтому Кратет так ответил человеку, спросивше­му его, какую пользу получит он от изучения философии: «Сумеешь легко развязать кошелек и, запустив туда ру­ки, щедро давать другим, а не так, как теперь, терзаясь, медля и дрожа, будто у тебя руки отнимаются. Ты бу­дешь так же поступать, когда у тебя кошелек полон, а если опустошится, не станешь горевать. Если решишься потратить деньги, легко сумеешь это сделать; ни имея гроша за душой, не будешь желать ничего большего, но станешь жить, довольствуясь тем, что есть, не стремясь к тому, чего нет, вполне удовлетворенный действительно­стью» (Там же, XCVII, 31).

49. Поэтому, если хочешь избавить своего сына от нуж­ды и бедности, не посылай его к Птолемею зарабатывать деньги. Если пошлешь, он уйдет, приобретя лишь наглость,

но ничего не добившись. Пошли его лучше в Академию к Кратету, которому удавалось людей ненасытных и распу­щенных превращать в свободных и скромных. Известный всем Метрокл рассказывал, что когда обучался у Феофра-ста и Ксенократа, хотя из дому он получал богатые посыл­ки, однако боялся умереть с голоду и всегда терпел недостаток и нужду. Потом, перейдя к Кратету, он мог бы еще и другого прокормить, хотя больше ему ничего не присылали. Ведь прежде ему надо было иметь обувь, и притом особенную, без подошвы и гвоздей, затем одежду из самой тонкой и мягкой шерсти, свиту рабов, дом, достаточ­но вместительный для устройства приемов, белый хлеб, изысканную пищу, дорогое вино, роскошные угощения. Ведь такой образ жизни считался достойным свободного человека.

Тому же, кто переходил в школу Кратета, все это было не нужно. Став скромнее, он довольствовался грубым пла­щом, кашей и самыми простыми овощами и даже не вспо­минал о прошлом образе жизни, радуясь настоящему. От холода мы ищем поплотнее гиматий, а он, сложив вдвое свой старый плащ, бродил повсюду, будто у него был не один, а два гиматия. Если он хотел умастить тело, то шел в баню и натирался там оскребками. Иногда он подходил к печке, ставил на нее медную сковородку с рыбешками, слегка поливал маслом и там же, присев, закусывал. Летом спал в храмах, зимой — в банях, ни в чем, как бывало прежде, не нуждаясь, не испытывая недостатка, но доволь­ствуясь тем, что есть. Не желая иметь слуг, он повторял: «Было бы удивительным, если бы Манес без Диогена смог жить, а Диоген без Манеса — нет» (Там же, 31).

50. Если бы о счастливой жизни нужно было бы судить по обилию удовольствий в ней, то никто, по мнению Кра­тета, не мог бы считаться счастливым. Если бы кто-нибудь захотел обдумать все периоды целой человеческой жизни, то нашел бы в ней значительно больше горестей, чем радо­стей. Во-первых, та половина жизни, когда мы спим, без­различна. Затем, первые шаги воспитания полны трудностей. Ребенок голоден — кормилица укладывает его спать; хочет пить — она его купает. Хочет спать — гремит погремушкой. Когда сходит с рук кормилицы, попадает в руки дядьки-педагога, педотриба, учителя грамматики, му­зыки, рисования. Подрастет, прибавляются новые забо­ты — арифметика, геометрия, верховая езда (а все учителя секут, поднимают чуть свет, а отдыха никакого).

Достигает ребенок юношеского возраста, эфебии, — снова страх перед слугой-косметом, перед преподавателем военного дела, начальником гимнасия. И все его секут, держат под наблюдением, хватают за горло. Когда он уже выходит из возраста эфеба, ему двадцать лет, но и тут он боится и следит то за командиром отряда, то за военачаль­ником. Где нужно караулить, они караулят; где нужно не­сти охраны или бодрствовать, они охраняют; сесть на корабли — они садятся. Становится мужчиной в полном расцвете сил — воюет, участвует в посольствах, занимает­ся политикой, набирает на свой счет хор, устраивает состя­зания и благословляет время, когда был ребенком. Но проходит и пора зрелости, наступает старость. Снова с ним обходятся, как с ребенком, и он жаждет юности: «О милая мне юность! Ах, старость тяжелее Этны!» И не понимаю, каким образом хоть один человек мог бы прожить счастли­вую жизнь, если бы о ней судили только по обилию радо­стей и удовольствий (Там же, XCVIII, 72) *.

МОНИМ СИРАКУЗСКИЙ

АПОФТЕГМЫ

1. Он говорил, что богатство — это блевотина судьбы (С/побей. Антолог., XCIII, 36).

2. Кинический философ Моним утверждал, что лучше быть слепым, чем невежественным. Слепой может угодить в яму, невежда — в пропасть преступлений (Извлечен, из Флорентийского кодекса Иоанна Дамаскина у Стобея. Ан­толог. — Майнеке, т. 4, с. 201; ср.: Иоанн Дамаскин, 2, 88).

БИОН БОРИНСФЕНСКИЙ

ФРАГМЕНТЫ БЕСЕД И РАССУЖДЕНИЙ

I. Бион и Антигон Донат

1 (фргм. 1В). Существует поговорка: «Сморкаться в рукав». Философ Бион, обращаясь к Антигону, заметил: «Мой отец был вольноотпущенником — из тех, кто в

рукав сморкается. К тому же он торговал селедками». (Суда, под словом «Апсоп», 249. Ср. Диоген Лаэрт. IV, 48).

2 (фргм. 1C). Об отце рассказывал, что тот личности в собственном смысле слова не имел, ибо все его лицо было испещрено шрамами от клеймения — знаков господской жестокости. «А мать мою он взял из борделя и на ней женился». (Суда, под словом «Symboion», 1377. Ср. Диоген Лаэрт. IV, 48).

3 (фргм. 2). Однажды царь Антигон спросил Биона, ко­торого уже успели оговорить как выходца из низов: «Кто ты? Откуда? Каких ты родителей? Где обитаешь?». Тот ответил: «Царь, когда ты набираешь лучников, ты, верно, не спрашиваешь, какого они рода, а ставишь перед ними мишень и выбираешь самых метких. Так и о друзьях. Не спрашивай, откуда они, а выясняй, что собой представля­ют». (Стобей. Антология, 4. 29а13).

П. О философии и науке

4 (фргм. 3). Философ Бион остроумно заметил: подобно тому, как женихи Пенелопы, не имея возможности сойтись с ней, пользовались ее служанками, так и те, кто не может погрузиться в философские занятия, забавляются всякими пустяками. (Псевдо-Плутарх. О воспитании детей, 17, 7С—D).

5 (фргм. 5А и В). Бион говорил, что ученые граммати­ки, рассуждая о скитаниях Одиссея, не замечают своих собственных заблуждений и своими трудами не приносят никакой пользы людям. (Стобей. Антология, 3, 4, 52. Ср. Парижский гномологий, 320).

6 (фргм. 6). Бион говорил, что астрономы достойны вся­ческой насмешки, ибо в прибрежных водах, у ног своих, не замечают плавающих рыб, и в то же время утверждают, что видят на небе их целое созвездие. (Стобей. Эклоги, 2, 1, 20).

6 (фргм. 9А). Бион усматривал трудность в проблеме лжи, сомневаясь, является ли она «припоминанием» (анамнесис) чего-то существенного или противоречит ему? Волновал его и вопрос, что такое неразумие (ало-гия)? Не следует думать, что оно выступает как тень или отражение (эйдолён) истины. Ведь отражение — это то, относительно чего нельзя даже приблизительно утвер­ждать, что это и есть истина. (Олимпиадор. Коммента-

рии к «Федону» Платона, р. 158. 1—5 и р. 211. 14—17 Норвин).

8 (фргм. 10). Получив приказ изобразить коня, катаю­щимся по земле в пыли, художник написал его бегущим. Когда заказчик, увидев картину, рассердился, Павсон пере­вернул ее вверх ногами и тогда оказалось, что конь уже не бежит, а валяется по земле. Эту притчу рассказал Бион, чтобы показать, как меняется смысл при изменении поряд­ка слов в предложении. (Плутарх. О пифийских оракулах, 5. 396Е).

III. Этические воззрения

9 (фргм. НА). Бион учил: «Добродетельные рабы сво­бодны, а погрязшие в пороках граждане — рабы множе­ства страстей». (Стобей. Антология, 3, 2, 38. Ср. там же, 4, 19, 42).

10 (фргм. 12В). Разум настолько отличается от прочих добрых человеческих качеств, насколько зрение от других органов чувств. (Парижский греческий кодекс, 1168 № 16, р. 413).

И (фргм. 13). Он же (Бион) говорил, что разум — это рынок, изобилующий различными добродетелями, а благо­разумие — их производитель, мастерская-изготовитель. (Ватиканский гномологий, 162).

12 (фргм. 14)....Прекрасно сказано Бионом Боринсфе-нитом: следует получать удовольствие не от трапезы, а от благоразумных рассуждений. (Афиней, 10.421 E—F).

13 (фргм. 15). Отличительной чертой характеров Био-на и Пиррона можно считать не только их стремление к нравственному совершенствованию, но, что важнее, посто­янное душевное состояние, ибо Бион считал своих учени­ков продвинувшимися в морали (ргосоре), когда они к тем, кто их поносят, относились в соответствии со слова­ми поэта:

Странник, на мужа худого иль глупого ты не походишь. Здравствуй и радуйся мною! Пусть счастье дают тебе боги!

(Плутарх. Как оценивать совершенствование своих учени­ков, 11.82Е).

14 (фргм. 16В). Он же (Бион) говорил, что судьба похо­жа на драматурга, который одному действующему лицу поручает главную роль, другому — второстепенную, иног-

да — царя, другой раз — нищего бродяги. (Арсений. Вио-летум — цветник, р. 150 Вальц).

15 (фргм. 18). Бион полагал, что невозможно нра­виться всем, если только не превратиться в пирожное или изысканное фасосское вино. (Дион из Прусы. Речь 66, 26).