С.Чёрный. "Детский остров" - стихи для детей
Саша Черный (1880—1932) — псевдоним поэта и прозаика, переводчика Александра Михайловича Гликберга, одного из известнейших сатириков предреволюционного времени. Родился 1 (13) октября 1880 в Одессе в семье провизора - семье, можно сказать, зажиточной, но малокультурной. Счастливым детство Саши не назовешь. Мать, больную, истеричную женщину, дети раздражали. Отец, отличавшийся крутым нравом, не входя в разбирательство, их наказывал. В семье было 5 детей, двоих из которых звали Саша. Блондина называли «Белый», брюнета - «Черный». Отсюда и псевдоним. Первое же опубликованное под этим никому не ведомым именем стихотворение «Чепуха» разошлось в списках по всей стране. Поэт сразу оказался желанным гостем в сатирических журналах, которых в 90-х годах, было очень много, а ведущим среди них был «Сатирикон». В своих сатирах он чаше всего обличал пошлость мещан и политиков. Стихи Саши Черного – и саркастические, и нежные, приобрели всероссийскую популярность, повлияли на развитие поэзии тех лет и, в частности, на творчество раннего Маяковского. Постепенно эти темы уступили место далекой от них теме детства. Собственные детские годы нашли отражение в стихотворениях «Новая игра», «Приготовишка», «Несправедливость», в рассказе «Экономка» и других произведениях. Без пощады расправлялся он с авторами слащавых детских книжек («Дама сидела на ветке, / Пикала: / — Милые детки...» — из стихотворения «Сиропчик»). В детской литературе имя Саши Черного стоит рядом с именами Чуковского и Маршака. В 1911 году состоялся дебют писателя в детской литературе (стихотворение «Костер»). В 1912 году вышел его первый детский рассказ — «Красный камешек», а в 1913-м — книга «Тук-Тук» и «Живая азбука» в стихах, ставшая знаменитой. Постепенно творчество для детей делается главным его занятием. В детских стихах сатира уступает место лирике. В 1914 г. он уходит на фронт. После Октябрьской революции (которую Саша Черный не принял, несмотря на предложение большевиков возглавить газету в Вильно) осенью 1918 г. он уехал в Прибалтику, а затем, в 1920 г. – в Германию. Некоторое время поэт живет в Италии, в семье Леонида Андреева, потом в Париже. В 1927 г. он вошел в группу эмигрантов, которая на паях приобрела земельный участок и основала русскую колонию в поселке Ла-Фавьер в Провансе. Здесь, на юге Франции, Саша Черный провел последние годы жизни.
Основная часть его творчества для детей приходится на годы эмиграции. Среди многих бед эмиграции поэт особо выделял проблему детей, которые могли совсем выйти из «круга бесценной русской Красоты». Для детей эмигрантов он составил двухтомную хрестоматию «Радуга. Русские поэты для детей» (Берлин, 1922). Самый большой из стихотворных сборников Саши Черного «Детский остров» (Данциг, 1921) был предназначен для семейного чтения. Героями его стихотворных и прозаических произведений были русские гении: Ломоносов, Крылов, Пушкин. В состав сборника «Детский остров» входят стихи: Больная кукла, Гиена, Зверюшки, Костер, На вербе, На коньках, Осленок, Песенки, Поезд, Приставалка, и др.
Саша Черный выступал на детских утренниках, устраивал сирот в русские приюты. Будучи замкнутым, желчным и печальным среди взрослых, рядом с детьми он совершенно преображался. Жена вспоминала его любовь к игрушкам, способность «придумывать себе занятие, не имевшее, как игры, никакой цели, кроме забавы...». Высоко ценили поэзию Саши Черного Горький и Чуковский. Последний называл его «мастером быстрого рисунка». Тихонько-тихонько прижавшись друг к другу, Грызём солёный миндаль. Нам ветер играет ноябрьскую фугу, Нас греет русская шаль. С привычной остротой зрения подмечал он не безобразные и пошлые детали, а мелочи, создающие прелесть повседневной детской жизни. Много раз он стихами рисовал с натуры портреты детей и сюжеты из детского быта: Покончила Катя со стиркой, Сидит на полу растопыркой: Что бы ещё предпринять? К кошке залезть под кровать, Забросить под печку заслонку? Иль мишку подстричь под гребёнку? Поэт не брал на себя роль воспитателя, предпочитая сам учиться у «человечков» непосредственности. В его стихах место поучения занимает открытое признание в любви. Все обаяние земного мира воплощено в детворе и зверье. С одинаковой симпатией художник рисует шаржи на детей и зверей, ставя их рядом. Пес Арапка у него по-детски молится и за тех, и за других вместе: Хозяин людей и зверей! Ты всех добрей! Ты всё понимаешь, Ты всех защищаешь... Звери, как и дети, образуют отдельный «остров». На зверином острове все равны, каждый имеет право оставаться собой: муха — ходить по потолку, собаки и кошки — задирать друг друга, кот — ловить мышек, а крокодил — плакать и мечтать: Эй, ты, мальчик-толстопуз, Ближе стань немножко... Дай кусочек откусить От румяной ножки! Детский и звериный острова расположены совсем рядом, но от них велико расстояние до цивилизованного «материка» взрослых. В образе лирического героя стихов или повествователя в прозаических произведениях сквозят черты и автора, и его маленького друга, и непременно — какого-нибудь обаятельного зверя: С кошкой Мур на месяц глядя, Мы взобрались на кровать: Месяц — брат наш, Ветер — дядя, Вот так дядя! Звёзды — сестры, небо — мать... Волшебный вымысел был Саше Черному ни к чему. Он виртуозно импровизировал свои чудесные истории, находя их начала и концы в будничном хаосе жизни детей, зверей и взрослых. В творчестве его ощутим дух непосредственной реальности. По произведениям Саши Черного можно детально представить культуру детства первой трети XX века, когда «детский остров» казался взрослым чем-то вроде рая, счастливого убежища посреди моря политической и житейской суеты. Маяковский В.В. Роль поэзии в становлении советской детской литературы. Идейно-эстетические принципы Маяковского для детей. Многообразие жанров. Своеобразие поэтической манеры. Воспитание любви к труду, описание трудового процесса в стихотворениях Маяковского.
В. В. Маяковский (1893 — 1930), один из крупнейших поэтов русского авангарда, отдал революции, ее «атакующему классу» весь запас своих творческих сил. Значительная часть творческого пути Маяковского была связана с течением кубофутуризма, для которого характерны отказ от всего предыдущего опыта поэзии, строительство новой культуры как основы будущей цивилизации. Кубофутуристы называли себя будетлянами, т.е. людьми будущего. В поэзии авангарда есть много общего с детским сознанием, понимающим мир как свою собственность. Лирический герой Маяковского смотрит на огромный мир не снизу вверх, а сверху вниз, как некий всемирный великан. При этом мысль поэта сосредоточена на сегодняшней жизни, прокладывающей дорогу к светлому будущему; прошлое его почти не занимает. Метафоры, гиперболы, непривычные рифмы и прочие сильные средства выразительности нужны поэту для того, чтобы стягивать весь мир к человеку, убеждая его верить в свои беспредельные силы и в свое будущее. Поэт обратился к творчеству для детей, рассматривая его как составную часть обшей программы строительства социализма и формирования социалистической культуры. В 1918 году поэт намеревался выпустить книжку «Для детков», составленную из стихотворений «Сказка о красной шапочке», «Военно-морская любовь» и «Тучкины штучки» (1917—1918). Лишь последнее из них можно признать «детским»: Плыли по небу тучки. Тучек — четыре штучки: от первой до третьей — люди, четвёртая была верблюдик. Освоение детской темы Маяковский начал с жанра стихотворной сказки. В 1923 году он создал «Сказку о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий». Это сатирическая сказка-памфлет с нескрываемой агитационно-пропагандистской тенденцией. Жадность Пети и его родителей — самый ужасный порок, с позиций детской этики, поэтому лозунг «Люби бедняков, богатых круши!» оказывается по-детски справедливым. Нельзя отказать «Сказке о Пете...» в художественном новаторстве. Поэт использовал в ней целый арсенал мощных метафор, ярких неологизмов, сложных рифм, разнообразных ритмических средств. Любой фрагмент отличается сложной техникой стиха, что свидетельствует не только о вдохновении, но и о большом труде автора. Выбрав стихотворный размер детской считалки, поэт, вероятно, исходил из того, что эта форма подходит больше всего для легкого усвоения сложных понятий. Мастерство поэта сказывается в том, что веселый считалочный размер оказывается пригодным для выражения самых разнообразных мыслей и эмоций, например горькой обиды: «Омочив слезами садик, / сел щенок на битый задик...» Считалка может превратиться в скороговорку для того, чтобы ребенок, выговаривая ее, мог лучше запомнить трудное слово «пролетарий»: «Птицы с песней пролетали, / пели: " Сима — пролетарий! "» В сказке множество гипербол, да и сюжет ее гиперболичен. Лопнувший буржуй Петя — это сюжетно реализованная гипербола «лопнуть от обжорства». Более детской по духу выглядит гипербола идеальных качеств отца Си мы — кузнеца: «Папа — сильный, на заводе / с молотками дружбу водит. / Он в любую из минут / подымает пальцем пуд». Маяковский «брал уроки» у тех поэтов, которые уже получили признание как новые детские сказочники-стихотворцы, — Чуковского (его «Крокодил» легко угадывается в «Сказке о Пете...»), Маршака (к примеру, стихотворение «Пожар»), равно как и они многому учились у Маяковского. Язык сказки сочетает в себе публицистический, агитационный стиль и живой, разговорный, «шершавый», язык улицы со словечками вроде морда, лопал, невтерпеж. Несмотря на собственные ошибки и внешние трудности. Маяковский продолжал целенаправленную работу по созданию такой поэзии, которая вводила бы детей в большой мир борьбы и труда, объясняла бы им азы социализма. Книжка «Что такое хорошо и что такое плохо» (1925), пожалуй, самая удачная из всего написанного Маяковским для детей. Если в «Сказке о Пете...» он объяснял на наглядных примерах значения нерусских слов пролетарий, буржуй, то в этом стихотворении он вернулся на ту ступень, с которой следовало бы начать: хорошо и плохо — вот два главных отвлеченных понятия, необходимых для первичной социализации ребенка. Принцип контраста, является стержнем композиции стихов и рисунков. Это произведение построено как цепь миниатюр; каждая из них в четырех строчках представляет отдельного персонажа, свое действие и свой очевидный вывод. Маяковский, незаурядный художник, задумал эту книжку именно как единство текста и картинок. Дидактические примеры подтверждаются соответствующими рисунками на сюжеты из жизни детей. «Хорошо» и «плохо» последовательно показываются с разных сторон, и в конце концов содержание этих понятий раскрывается достаточно глубоко и полно. Лирический герой здесь — сам поэт; он ведет диалог с «крошкой-сыном» о том, что важно для них обоих.
Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха: - Что такое хорошо и что такое плохо? -
секретов нет, - слушайте, детишки, - папы этого ответ помещаю в книжке….. Лирическую основу стихотворения составляет отцовское чувство — редкое по тому времени явление в поэзии для детей. Мягкая ирония, сдержанная ласковость, негодование, гордость — целая гамма интонаций передает образ отца, доброго, сильного, справедливого. Воспитательный эффект в книжке достигнут оптимальным сочетанием художественных средств: контрастными образами, внятной речью, естественными интонациями. «Буду делать хорошо и не буду -плохо», — решает в заключение маленький собеседник поэта.. Форма книжки, в которой каждая страница или разворот содержит рисунок и самостоятельную подпись, оказалась для Маяковского наиболее выигрышной. Стихотворение «Что ни страница, — то слон, то львица» (1926) в первом издании начиналось так:
Открывай страницу-дверь — в книжке самый разный зверь...
Использован прием, известный еще по дидактической литературе XVIII века: чтение книги организовано как прогулка, сопровождающаяся приятной и полезной беседой. В данном случае поэт чаше комментирует внешний вид зверей, реже — их «классовые» черты. Портреты зверей выполнены по-разному: есть обычные зарисовки внешности (слоны, кенгуру), а есть и очеловеченные образы-карикатуры (лев, жирафы, обезьяна). Некоторые портреты животных даны только на картинке; поэт вместо описания играет словами:
Этот зверь зовется лама. Лама дочь и лама мама. Маленький пеликан и пеликан-великан. Как живые в нашей книжке слон, слониха и слонишки….
Или предлагает представить спрятавшегося зверя (при этом слегка пародируя «Евгения Онегина»): Крокодил. Гроза зверей. Лучше не гневите. Только он сидит в воде И пока не виден.
Немногочисленные сравнения почерпнуты из детского лексикона (слоненок «ростом с папу нашего»). Того же происхождения неологизмы: жирафка, жирафенок, зверики. Вообще автор предпочел в этом стихотворении обойтись минимумом лексических средств. «Эта книжечка моя про моря и про маяк» (1926) написана более сложно. Ее сюжет восходит к детскому воспоминанию Маяковского о семейной поездке через Батуми и Сухуми; мальчик подымался на маяк, бегал по пароходу. В стихотворении поэт восстановил яркость и силу тех давних впечатлений. Он рассказал маленьким читателям именно то, что интересно любому мальчишке. Маяковский развернул широкую картину, в которой, как на детском рисунке, уместились и бурные волны с пароходами, и капитан с биноклем, и маяк с винтовой лестницей и огромным фонарем, и рабочий, подливающий масло в лампу. ходят в море пароходы. Дуют ветры яростные, гонят лодки парусные….
Поэт словами рассказывает то, что ребенок рассказал бы рисуя. Картина-рассказ имеет свой сюжет, композицию. Когда наступает счастливая развязка («...все, кто плавал, — в тихой бухте»), читатель тут же оказывается среди тех, кто рассказывал-рисовал: Нет ни волн, ни вод, ни грома, детям сухо, дети дома. Позднее добавилась и смешная подпись под стихотворением, что также характерно для детского рисунка. Поэт обыграл свою фамилию, полушутя призвав детей быть похожим на маяк и освещать дорогу (вспомним девиз Маяковского и Солнца: «Светить всегда, светить везде!..»): Чтоб сказать про это вам, этой книжечки слова и рисуночков наброски сделал дядя Маяковский. Огромную популярность у детей до сих пор сохраняет стихотворение «Кем быть?» (1928). В нем Маяковский снова использовал форму серии миниатюр, связанных общей темой, на этот раз — темой выбора профессии. В этом отношении «Кем быть?» являет собой исключение. «Все работы хороши, / выбирай / на вкус!» — звучит в финале, после того как энергично, с юмором, в деталях, красках и звуках рассказано о разных профессиях. Стихотворение написано от имени ребенка, чье воображение не нуждается в пустых мечтах и сказках, находя богатую пишу в реальности.
У меня растут года, будет и семнадцать. Где работать мне тогда, чем заниматься? Нужные работники - столяры и плотники!...
Ребенок видит себя у верстака, за чертежной доской, на стройке. То он — детский доктор («Как живете, / как животик?»), то рабочий на паровозном заводе, то кондуктор трамвая, шофер, летчик, матрос («У меня на шапке лента, / на матроске / якоря. / Я проплавал это лето, / океаны покоря»). Поэт не просто рассказал о профессиях, но создал образ каждой из них — с помощью резких перемен ритма, неожиданных рифм, звуковой инструментовки. Некоторые строчки стали крылатыми. Это стихотворение имеет довольно широкий диапазон читательского возраста — от старшего дошкольного возраста до подросткового. Стремление Маяковского заложить основы новой детской книги натыкалось на непонимание и враждебность литературных критиков и работников Наркомпроса; хотя поэт искренне желал, чтобы его стихи служили государственным интересам. Даже взявшая под защиту «Сказку о Пете...» критик А.К.Покровская считала, что «стихи Маяковского для детей явление больше литературное, чем педагогическое». И это несмотря на то, что в каждое стихотворение для детей поэт вкладывал максимум воспитательных «тенденций». В одном из интервью Маяковский говорил: «Я стремлюсь внушить детям самые элементарные общественные понятия, делая это как можно осторожнее. <...> Скажем, я пишу рассказ об игрушечном коне. Тут я пользуюсь случаем, чтобы объяснить ребенку, сколько людей должно было работать, чтобы изготовить такого коня, — допустим: столяр, художник, обойщик. Таким путем ребенок знакомится с коллективным характером труда. Или описываю путешествие, в ходе которого ребенок не только знакомится с географией, но и узнает, что одни люди бедны, а другие — богаты, и т.д.». Речь в интервью шла о стихотворениях 1927 года «Конь-огонь» и «Прочти и катай в Париж и в Китай», появившихся в пионерской периодике. Поэзия Маяковского дает пищу для читателей всех возрастов: от самых маленьких детей до взрослых.
Ленинградская литературно-философская группа «Объединение реального искусства» вошла в историю авангарда под сокращенным названием ОБЭРИУ. Эта аббревиатура, по мнению авторов, должна восприниматься читателем как знак бессмыслицы и нелепицы. В своем манифесте от 24 января 1928 года обэриуты заявили, что они «люди реальные и конкретные до мозга костей», что необходимо отказаться от обиходно-литературного понимания действительности ради «нового ощущения жизни и ее предметов»; они размежевались с поэтами-«за-умниками» и футуристами и поставили своей задачей создать «реализм необычайного». Исходной точкой провозглашалось детское видение мира: «Ребенок мудр, потому что он не знает условных, привнесенных в жизнь порядков, он первый сказал, что король гол, и тем самым открыл всем глаза». По идее обэриутов, искусство вовсе не отражает жизнь, оно само по себе, оно живет по своим законам. Их привлекало искусство неофициальное, близкое к традициям скоморохов, народного театра. Отличие обэриутов состояло в том, что они отказались от поисков в сферах мистико-религиозных, этико-философских или идеолого-эстетических мыслей. Их молодые умы обратились к математике, геометрии, физике, логике, астрономии и естественным дисциплинам. Так, Хармс придумал совершенный, по его мнению, подарок — «деревянную палочку, на одном конце которой находится шарик, а на другом кубик». Такой предмет можно держать в руках, а если его положить, «то все равно куда». Подарок, идея которого навеяна геометрическими игрушками для годовалых младенцев, не имеет ничего общего с отражением реальности и вместе с тем несет радость, является результатом творческого озарения. «Это единственное, чем я горжусь: вряд ли кто чувствует гармоничность в человеке, как я», — говорил Хармс, при этом он еретически «поверял алгеброй гармонию». Однако и алгебра его была ересью, потому что он не верил в науку, имеющую утилитарный практический характер. Что может сказать наука о человеке? — Человек устроен из трёх частей, Из трёх частей, Из трёх частей. Хэу ля ля. Дрюм дрюм ту ту! Из трёх частей человек. (1931)
Арестованный Хармс на допросе 13 января 1932 года так пояснял следователю замысел стихотворения «Миллион» (1930): «В " Миллионе" тема пионерского движения подменена мною простой маршировкой, которая передана мною и в ритме самого стиха, с другой стороны, внимание детского читателя переключается на комбинации цифр»: Раз, два, три, четыре, полтораста и четырежды на четыре, четыре, двести тысяч сто четыре на четыре, на четыре, и еще потом четыре! Пересчитывать объекты — занятие нелепое, объекты от этого теряют «лица» (вместо живых лиц пионеров читателю начинают мерещиться безглазые нули). Заниматься же абсолютной, «чистой» математикой хорошо, так постигаются особенности каждого числа (например, четыре), а также разница между обычным количественным числом (4) и числом-понятием, означающим бесконечное множество, свойства порядка и хаоса. В мартовском номере «Чиж» за 1941 год публикует стихотворение «Цирк Принтинпрам», в котором Хармс продолжает отстаивать право чисел, так сказать, на самоопределение: «невероятное представление» состоит из «удивительных номеров» (слово «номер» в данном случае имеет дополнительное значение числа). Клоуны, силачи, ученые ласточки и комары, тигры и бобры не просто актерствуют, но представляют математические игры: Четыре тысячи петухов И четыре тысячи индюков Разом Из четырёх сундуков. Бесстрастно и педантично анализировали обэриуты реальные или ими же вымышленные «случаи». Может быть поэтому их творчество оценивалось читателем, воспитанным в консервативных традициях, как «жестокое» или находящееся вне этики. Обэриуты по-своему решили весьма трудную в детской литературе проблему иронии (известно, что из всех видов комического дети позднее всего воспринимают именно иронию): в частности, Хармс позволил себе смеяться над нравственно-дидактическими штампами детской литературы, над педагогикой в картинках. Он якобы «серьезно» воспроизвел модель нравоучительного детского рассказика: «Бабушка уронила иголку. Как отыскать ее в куче песка? Бабушка очень огорчилась. Но Маша уже бежала из дома с магнитом в руке. Она быстро провела магнитом раз-другой по песку. — Возьми свою иголку, бабушка! — сказала Маша» («Умная Маша и ее бабушка»). Папа с ружьем, бегущий за хорьком с ужасным намерением в стихотворении «О том, как папа застрелил мне хорька» (1929). Маша, исполненная ума и добродетели, бегущая с магнитом в руке, — оба героя в равной степени абсурдны сами по себе, несмотря на логичность их поступков. Да и сами истории рассказаны столь значительным тоном, что не могут не вызвать веселья. Хармс, обратившись к детской литературе, вероятно, почувствовал ее пародийную природу—в ничтожном поводе для написания значительного текста Может быть, обэриуты и не нуждались в категориях Добра и Зла, чтобы создать свою модель мира и человека, однако и они, подобно тургеневскому нигилисту Базарову, пережили крах идей при столкновении с реальностью. Им суждено было исчезнуть (конечно, не без участия внешних сил, «органов») из поля внимания читателей на долгие десятилетия, как исчез загадочный персонаж стихотворения Хармса «Из дома вышел человек...». Творчество Николая Заболоцкого не во всем совпадало с обэриутской концепцией поэзии. Поэт увлекался натурфилософскими идеями Лейбница, Тимирязева, Циолковского, народной астрономией, он верил в разум, свойственный всей живой и неживой природе. В его стихах звери и растения — уже не литературные олицетворения и аллегории, а мыслящие существа, поэтому можно по-детски сказать: «Корова мне кашу варила, /Дерево мне сказку читало», — можно увидеть «лицо коня» или как цветок машет «маленькой ручкой». Сама Вселенная разгадывает детскую загадку в «Песенке о времени»: Лёгкий ток из чаши А Тихо льётся в чашу Бе, Вяжет девка кружева, Пляшут звёзды на трубе. («Время», 1933) Н.Заболоцкий — единственный среди обэриутов имел педагогическое образование (в 1928 году он окончил Ленинградский педагогический институт имени А.И.Герцена). Стихи поэта, написанные для детских изданий, показывают его понимание детской психологии, знакомство с педагогикой (например, он не чуждался дидактических сентенций — стихотворение «Сказка о кривом человечке»), но они слишком привязаны ко времени и потому звучали в полную силу только для детей той эпохи. Поколению детей и подростков 60—80-х годов Заболоцкий больше был знаком по «взрослым» стихам («Некрасивая девочка», 1955; «Не позволяй душе лениться», 1958), по стихотворному переложению «Слова о полку Игореве» (1938, 1945), вошедшему в школьную программу, по «детским» переложениям романов Ф.Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» (1934) и Ш. де Костера «Тиль Уленшпигель», по обработанному для юношества переводу поэмы Ш. Руставели «Витязь в тигровой шкуре». Сегодня с уверенностью можно считать сбывшимся предсказание К.Чуковского, сделанное в письме к поэту от 5 июня 1957 года о том, что Заболоцкий «автор " Журавлей", " Лебедя", " Уступи мне, скворец, уголок", " Неудачника", " Актрисы", " Человеческих лиц", " Утра", " Лесного озера", " Слепого", " В кино", " Ходоков", " Некрасивой девочки", " Я не ищу гармонии в природе" — подлинно великий поэт, творчеством которого рано или поздно …. придется гордиться, как одним из величайших своих достижений» К созданию своего стиля обэриуты шли от «реального» понимания таких феноменов, как движение, мышление, память, воображение, речь, зрение и слух. В каждом явлении они обнаруживали некий сдвиг, неточность, ускользание от «правильности», т.е. реальность открывалась обэриутам как царство абсурда. кашу не ели, а пили, шли задом наперёд, а непонятное нечто «чирикало любезно, но зато немного скучно, и как будто бы назад». Спутаны связи слов, разлажен механизм речи, сюжет трансформирован, мораль исчезла, — казалось бы, поэт глумится над самим Словом. Однако эстетическое значение стихов — в мощном напоре праздничного настроения, в карнавальной отмене условностей и попрании погибающего старого «нечто». Фольклорный детский перевертыш в исполнении обэриута выступает в качестве манифеста нового отношения к Слову и действительности. Как представлялось обэриутам, «реальное искусство» дает свободу «текучим» словам и образам; нужно прекратить погоню за точным смыслом частностей ради точной передачи главного содержания. В их стихах часто звучат мотивы реки, кораблика, лодки, челнока, возникают образы рыб, матросов, рыбаков; эти иероглифы передают течение «реальной» жизни и «реальной» мысли. Например, в стихотворении А. Введенского «Река» (1940) текучее движение провозглашается единственно объективной данностью: Пусть стужа зимняя крепка И страшен вьюг полёт, — Уйдёт широкая река Под синий плотный лёд. И, скрытая от глаз людских. Закутанная в снег, Ни на секунду, ни на миг Не прекратит свой бег. Юрий Владимиров продемонстрировал чудеса стихотворства в небольшом стихотворении «Барабан», употребив сорок пять однокоренных слов. Текст буквально громыхает барабанным громом. Цель виртуоза — передать текучесть звуков, образующих речь. Стихи обэриутов, в особенности детские, представляют собой разные игры. В журналах «Чиж» и «Ёж» появлялись их рисунки, шарады, загадки, игра выплескивалась за пределы вербального мышления и требовала включения визуально-абстрактного мышления детей. Например, одна из игр заключается в том, что мир интуитивно «рассыпается» в подвижных нелепицах и логически «собирается» в неподвижное целое, и наоборот — как в детской игре «Замри! — Отомри!»:
Воображение, казалось бы, искажает, сдвигает мир, обессмысливает его, но оно развивается по неким законам, и действие этих законов приводит мир к неожиданному «чистому» смыслу. Рассмотрим «работу» воображения на примере стихотворения Хармса «Врун» (1930). Почему утверждение вруна, что «у папы моего было сорок сыновей», вызывает недоверие оппонентов? Чем двадцать или тридцать правдоподобнее сорока? Наседка не считает своих цыплят, но точно знает, все ли на месте, т.е. число воспринимается птицей или человеком не количественно, а качественно, при этом качественные различия определяются внелогическим путем, интуитивно. Так, между вымыслом и предполагаемой правдой ставится знак равенства. Совершенной фигурой Хармс считал круг: своим образованием круг обязан воображению, рисующему кривую вокруг четырех радиусов — креста. Так возникает важнейший для Хармса иероглиф, связанный с понятиями чистоты и воды, — колесо. То самое золотое колесо, которое скоро будет вместо солнца. «Ну, тарелка, / Ну, лепешка, / Ну, еще туда-сюда, / А уж если колесо — / Это просто ерунда!» — сомневаются оппоненты, не замечая работы воображения, объединяющего солнце, колесо, тарелку, лепешку в тождественное множество. Только жучка удалая В рыхлом сене, как в волнах, То взлетая, то ныряя. Скачет, лая впопыхах. А в 1928 году м етафора была употреблена Н. Заболоцким в стихотворении «Игра в снежки»: «В снегу кипит большая драка. / Как легкий бог, летит собака». Излюбленный их мотив— путаница (можно сравнить «Путаницу» Чуковского с «Ниночкиными покупками» и «Чудаками» Юрия Владимирова). Поводом для последнего стихотворения послужил розыгрыш, устроенный Хармсом. Перед его поездкой в Москву Владимиров дал ему две пятерки с просьбой купить крючки, леску и книги. Вернувшись, Хармс отдал деньги обратно, объяснив, что забыл, какая пятерка на что предназначалась. «Месть моя будет ужасна!» — рассмеялся Владимиров и вскоре написал одно из лучших своих стихотворений. Обэриуты нашли новые способы диалога с читателем, «заимствованные» из детских правил общения: веселый подвох, розыгрыш, провокация. Особенно много таких примеров у Хармса (например, «Храбрый ёж», «Ты был в зоологическом саду?», «Приключения ежа», «Семь кошек», «Бульдог и таксик» и др.). В 20—30-х годах поэты нередко соревновались с маленькими детьми — сочинителями стихов. Однажды Александр Введенский прочитал свои стихи поэту-футуристу А. Кручёных, а тот в ответ — стихотворение пятилетней девочки; когда общество разошлось, Введенский сказал приятелю: «А ведь ее стихи были лучше...» Чуковский, Маршак, Барто, Михалков стали мастерами детской поэзии во многом благодаря учебе у детей, обэриуты же пошли дальше всех, вовсе отвергнув классические жанры лирики, зато признав все жанры народной детской поэзии: считалки, загадки, небылицы, перевертыши, игровые припевки. Чаще других размеров использовался «детский» хорей с его акцентированными ударениями, сжатой пружиной ритма. Слова, синтаксические конструкции повторяются, варьируются, как в игре, восходящей к фольклорному обряду. Часто стихотворения обэриутов напоминают запись балаганного представления, комические диалоги нелепых персонажей. Слова будто случайно попадают в строку, неожиданно рифмуются. При этом привычный, стертый их смысл смывается и обнажаются нерастворимые ядра слов. В этой бессмыслице начинает устанавливаться новая логика, возникают неожиданные ассоциативные связи. Как, например, начало взрослого «Ответа богов» Введенского мало чем отличается от образцов детского стихотворчества: жили были в Ангаре три девицы на горе звали первую светло а вторую помело третьей прозвище Татьяна так как дочка капитана жили были а потом я из них построил дом Приход поэтов группы ОБЭРИУ в детскую литературу не был случайным. Помимо житейской необходимости причина лежала в сближении их исканий с алогизмом детской жизни, которая вся — сдвиг и неточность. Самый значительный след в русской литературе для детей оставил Хармс, несмотря на его неоднократные признания, что детей он не любит — за нахальство. Особенное значение для истории русской детской литературы имеет то, что Хармс и Введенский являются мировыми основоположниками литературы абсурда. Данное обстоятельство доказывает, что детская литература может быть полигоном для самых смелых экспериментов, что она в иных случаях может опережать генеральное движение литературы для взрослых. Несмотря на короткую историю группы (строгие рамки - 1927-1930), обэриуты успели революционизировать язык современной поэзии, да так, что и на рубеже XIX—XX века их влияние наряду с влиянием Вел.Хлебникова невозможно не заметить. В эксцентрике, игре, интеллектуализме, в игнорировании этических и политических тем видим мы приметы «обэриутского стиля» стихотворной детской книги.
|
