ВОЗНИКает ВОПРОС, нельзя ЛИ И т т т т т т ттштттштт

при опытах с маятником най- II I I I I I I I I I

ти такие условия, которые де-лали бы возможной такую же

изоляцию простых элементов, р_ис ^

какая была нужна для изме­рения объема внимания в об­ласти чувства зрения. Действительно, и в опытах с метрономом такая изоляция ударов такта произойдет тотчас же, как только мы не будет де­лать мысленно никаких ударений, слушая удары маятника, так что не будет даже простейшего размера в ²/₈ такта. Ввиду ритмической приро­ды нашего сознания и всей нашей психофизической организации это, ко­нечно, не так легко, как может показаться с первого взгляда. Все-таки мы всегда будем склонны воспринимать эти удары маятника как ряд, протекающий, по крайней мере, в ²/₈ размера с равными интервалами. Тем не менее, если только в ударах маятника нет заметной объективной разницы, удается достигнуть этого условия без особого труда. Только при этом промежуток между ударами такта должен быть достаточно боль­шой, чтобы мешать нашей склонности к ритмическому расчленению и в то же время допускать еще объединение ударов в целое. Этому требова­нию, в общем, отвечает интервал в 1^х/₂— 2¹/₂ с. В этих пределах можно после некоторого упражнения довольно свободно схватывать удары ма­ятника то ритмически, то неритмически. Если мы добьемся этого и так же, как и при ритмических опытах, будем через небольшую паузу после восприятия известного числа ударов метронома слышать одинаковое или чуть большее или меньшее число, то и в этом случае можно еще отчет­ливо различать равенство первого и второго рядов. Если, например, при первом опыте мы выберем ряд А в 6 ударов, при другом же ряд В в 9 ударов (см. рис. 4), то при повторении обоих рядов тотчас же обнаружит­ся, что при ряде А еще возможно вполне отчетливо различить равенство, а при ряде В это невозможно, и уже на 7-м или 8-м ударе сличение ря­дов становится в высшей степени ненадежным. Поэтому мы приходим к тому же выводу, что и в опытах со зрением: шесть простых впечатле­ний представляют собой границу объема внимания.

Так как эта величина одинакова и для слуховых и для зрительных впечатлений, данных как последовательно, так и одновременно, то нужно заключить, что она означает независимую от специальной области чувств психическую постоянную. Действительно, при впечатлениях других орга­нов чувств получается тот же результат, и если исключить ничтожные колебания, число 6 остается maximum еще схватываемых вниманием простых содержаний. Например, если взять для опыта любые слоги, толь­ко не соединенные в слова, и сказать ряд их другому лицу с просьбой по­вторить, то при таком ряде, как:

64 Тема 2. Становление предмета психологии

ap ku no li sa ro,

повторение еще удается. Напротив, оно уже невозможно при ряде:

га ho xu am na il ok pu.

Уже при 7 или 8 бессмысленных слогах заметно, что повторение большею частью не удается; с помощью упражнения можно добиться по­вторения разве лишь 7 слогов. Итак, мы приходим к тому же результату, который получился и при тактах А и В.

Но есть еще одно согласующееся с этим результатом наблюдение. Оно тем более замечательно, что принадлежит третьей области чувств, осязанию, и, кроме того, сделано независимо от психологических интере­сов, по чисто практическим побуждениям. После долгих тщетных по­пыток изобрести наиболее целесообразный шрифт для слепых, наконец, в половине прошлого столетия французский учитель слепых Брайль разрешил эту практически столь важную проблему. Сам слепой, он более чем кто-либо другой был в состоянии на собственном опыте убедиться, насколько его система удовлетворяет поставленным требованиям. Таким образом, он пришел к выводу, что, во-первых, известное расположение от­дельных точек является единственно пригодным средством для изобре­тения легко различаемых знаков для букв и что, во-вторых, нельзя при конструкции этих знаков брать более 6 известным образом располо­женных точек, если мы хотим, чтобы слепой еще легко и верно разли­чал эти символы с помощью осязания. Таким образом, из шести точек (см. рис. 5, I), комбинируя их различным образом, он изобрел различные символы для алфавита слепых (см. рис. 5, //). Это ограничение числа то­чек шестью, очевидно, было не случайным. Это ясно уже из того, что боль­шее число, например 9 (см. рис. 5, ///), дало бы большие затруднения на практике. Тогда можно было бы, например, обозначить известными сим­волами важнейшие из знаков препинания и числа, которые отсутствуют в системе Брайля. Но достичь этого невозможно, так как при большем, чем 6, числе точек вообще нельзя отчетливо воспринимать разницу меж­ду символами. В этом легко убедиться с помощью непосредственного на­блюдения, если скомбинировать более чем 6 выпуклых точек и осязать их. Таким образом, мы вновь приходим к той границе, которая получи­лась и при опытах над чувствами зрения и слуха.

Однако значение этих выводов относительно объема сознания и вни-

_мания отнюдь не исчерпывается ко-
^# * ^# •••• ♦ ♦ ♦ личественным определением этого

объема. Значение их, прежде всего, в

a g e q о ^

шения содержаний сознания, нахо- рис ^ дящихся в фокусе внимания, с теми, которые принадлежат более отда-

. том, что они проливают свет на отно­ й

Вундт б. Сознание и внимание

ленному зрительному полю сознания. Для того, чтобы установить те от­ношения, которые прежде всего выясняются при этих опытах, мы восполь­зуемся для обозначения обоих процессов (вхождения в сознание и в фо­кус внимания) двумя краткими терминами, примененными в подобном смысле уже Лейбницем. Если восприятие входит в более обширный объ­ем сознания, то мы называем этот процесс перцепцией, если же оно попа­дает в фокус внимания, то мы называем его апперцепцией. При этом мы, конечно, совершенно отвлекаемся от тех метафизических предположений, с которыми связал Лейбниц эти понятия в своей монадологии, и употреб­ляем их скорее в чисто эмпирическо-психологическом смысле. Под пер­цепцией мы будем понимать просто фактическое вхождение какого-либо содержания в сознание, под апперцепцией — сосредоточение на нем вни­мания. Перципируемые содержания, следовательно, сознаются всегда бо­лее или менее смутно, хотя всегда поднимаются над порогом сознания; апперципируемые содержания, напротив, сознаются ясно, они, выражаясь образно, поднимаются над более узким порогом внимания. Отношение же между обеими этими областями сознания заключается в том, что каждый раз, когда апперципируется известное изолированное содержание созна­ния, остальные только перципируемые психические содержания исчезают, как если бы их совсем не было; напротив, когда апперципируемое содер­жание связано с определенными перципируемыми содержаниями созна­ния, оно сливается с ними в одно цельное восприятие, границею которого будет лишь порог сознания (а не внимания). С этим, очевидно, стоит в тес­ной связи то обстоятельство, что объем апперцепции относительно уже и постояннее, объем же перцепции не только шире, но и изменчивее. Ме­няется же он, как это ясно показывает сравнение простых и сложных рит­мов, непременно вместе с объемом психических образований, объединенных в некоторое целое. При этом различие между просто перципируемыми и апперципируемыми частями такого целого отнюдь не исчезает. В фокус внимания скорее же попадает всегда лишь ограниченная часть этого це­лого, как это в особенности убедительно доказывает тот наблюдающийся при экспериментах с чтением факт, что мы можем варьировать отдель­ные просто перципируемые составные части, причем общее восприятие от этого не нарушается. Более широкая область смутно перципируемых со­держаний относится к фокусу внимания — если воспользоваться образом, который сам представляет собою пример этого явления, — как фортепь­янное сопровождение к голосу. Незначительные неточности в аккордах сопровождения мы легко прослушиваем, если только сам голос не погре­шает ни в тональности, ни в ритме. Тем не менее, впечатление от целого значительно ослабело бы, если бы не было этого сопровождения.

В этом отношении между перципируемыми и апперципируемыми содержаниями сознания имеет значение еще другой момент, который про­ливает свет на выдающуюся важность апперцептивных процессов. Мы исходили из того, что для нас необычайно трудно воспринять ряд ударов

5 Зак, 2652

66 Тема 2. Становление предмета психологии

маятника как совершенно равных, так как мы всегда склонны придать им известный ритм. Это явление, очевидно, находится в связи с основ­ным свойством апперцепции, проявляющимся во всех процессах созна­ния. Именно мы не в состоянии, как это хорошо известно и из повседнев­ной жизни, постоянно и равномерно направлять наше внимание на один и тот же предмет.

Если же захотим достигнуть этого, то скоро заметим, что в апперцеп­ции данного предмета наблюдается постоянная смена, причем она то стано­вится интенсивнее, то ослабевает. Если воспринимаемые впечатления одно­образны, то эта смена легко может стать периодической. В особенности легко возникает такая периодичность в том случае, когда самые внешние процессы, на которые обращено наше внимание, протекают периодически. Как раз это и наблюдается при ряде тактов. Поэтому колебания внимания непосредственно связываются в этом случае с периодами впечатлений. Вследствие этого мы ставим ударение на том впечатлении, которое совпа­дает с повышением волны апперцепции, так что равные сами по себе уда­ры такта становятся ритмическими. Каков именно будет ритм, это отчасти зависит от нашего произвола, а также от того, в каком объеме стремимся мы связать впечатление в одно целое. Если, например, удары такта следуют друг за другом слишком быстро, то это стремление к объединению легко ве­дет к сложным ритмическим расчленениям, как это мы действительно ви­дели выше. Подобные же отношения между апперципируемыми и просто перципируемыми состояниями сознания получаются также и при других, и в особенности при одновременных впечатлениях, однако в иной форме, смот­ря по области чувств. Если, например, мы покажем в опытах с тахистоско-пом короткое слово, то оно схватывается как целое одним актом. Если же дать длинное слово, например:

Wahlverwandtschaften,

то мы легко замечаем уже при непосредственном наблюдении, что время восприятия становится длиннее и процесс восприятия состоит тогда из двух, иногда даже из трех очень быстро следующих друг за другом актов апперцепции, которые могут протекать некоторое время и после момента впечатления. Еще яснее будет это следование актов апперцепции друг за другом, если вместо слова выбрать предложение, приблизительно равное по длине, например, следующее:

Morgenstunde hat Gold im Munde.

В этой фразе разложение восприятия на несколько актов существен­но облегчается разделением фразы на слова. Поэтому при восприятии по­добной фразы замечаются обыкновенно три следующих друг за другом ак­та апперцепции, и лишь при последнем из них мы схватываем в мысли целое. Но и здесь это возможно лишь в том случае, если предшествовавшие последней апперцепции части предложения еще находятся в зрительном

Вундт В. Сознание и внимание

поле сознания. Если же взять настолько длинное предложение, что части эти будут уже исчезать из поля зрения сознания, то наблюдается то же яв­ление, что и при ритмических рядах тактов, выходящих за границы воз­можных ритмических расчленений: мы можем связать в заключительном акте апперцепции лишь одну часть такого последовательного данного це­лого. Таким образом, восприятие сложных тактов и восприятие сложных слов или предложений по существу протекают сходно. Различие заключа­ется лишь в том, что в первом случае апперципируемое впечатление со­единяется с предшествовавшим, оставшимся в поле перцепции впечатлени­ем с помощью ритмического деления, во втором же случае — с помощью смысла, объединяющего части слова или слова. Поэтому весь процесс от­нюдь не сводится только к последовательной апперцепции частей. Ведь предшествовавшие части уже исчезли из апперцепции и стали просто пер­ципируемыми, и лишь после того они связываются с последним апперци­пируемым впечатлением в одно целое. Сам же процесс связывания совер­шается в едином и мгновенном акте апперцепции. Отсюда вытекает, что во всех этих случаях объединения более или менее значительного комплекса элементов связующей эти элементы функцией является апперцепция, при­чем она, в общем, всегда связывает непосредственно апперципируемые час­ти целого с примыкающими к ним только перципируемыми частями. По­этому большое значение отношений между обеими функциями, перцепцией и апперцепцией заключается в высшей степени богатом разнообразии этих отношений и в том приспособлении к потребностям нашей духовной жиз­ни, которое находит себе выражение в этом разнообразии. Апперцепция то сосредоточивается на одной узкой области, причем бесконечное разнообра­зие других воздействующих впечатлений совершенно исчезает из сознания, то с помощью расчленения последовательных содержаний, обусловленного ритмической (oszillatorisch) природой ее функции, переплетает своими ни­тями обширную, занимающую все поле сознания, ткань психических содер­жаний. Но во всех этих случаях апперцепция остается функцией единства, связующей все эти разнообразные содержания в упорядоченное целое, про­цессы же перцепции противостоят ей до известной степени как центробеж­ные и подчиненные ей. Процессы апперцепции и перцепции, взятые вмес­те, образуют целое нашей душевной жизни.