ЧУВСТВЕННАЯ ТКАНЬ СОЗНАНИЯ

Развитое сознание индивидов характеризуется своей психологиче­ской многомерностью.

В явлениях сознания мы обнаруживаем прежде всего их чувствен­ную ткань. Эта ткань и образует чувственный состав конкретных образов реальности, актуально воспринимаемой или всплывающей в памяти, отно­симой к будущему или далеко только воображаемой. Образы эти различа­ются по своей модальности, чувственному тону, степени ясности, большей или меньшей устойчивости и т.д. Обо всем этом написаны многие тысячи страниц. Однако эмпирическая психология постоянно обходила важней­ший с точки зрения проблемы сознания вопрос: о той особой функции, которую выполняют в сознании его чувственные элементы. Точнее, этот во­прос растворялся в косвенных проблемах, таких, как проблема осмысленно­сти восприятия или проблема роли речи (языка) в обобщении чувственных данных.

Особая функция чувственных образов сознания состоит в том, что они придают реальность сознательной картине мира, открывающейся субъекту. Что, иначе говоря, именно благодаря чувственному содержанию сознания мир выступает для субъекта как существующий не в сознании, а вне его сознания — как объективное «поле» и объект его деятельности.

Это утверждение может показаться парадоксальным, потому что ис­следования чувственных явлений издавна исходили из позиций, приво­дивших, наоборот, к идее об их «чистой субъективности», «иероглифично-сти». Соответственно, чувственное содержание образов представлялось не как осуществляющее непосредственную связь сознания с внешним ми­ром², а, скорее, как отгораживающее от ш> го.

¹ Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. 2-е изд. М.: Политиздат, 1977.
С. 133—140.

² См. Ленин ВМ. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 46.

Леонтьев А.Н. Чувственная ткань сознания 543

В послегельмгольцевский период экспериментальное изучение про­цессов перцепции ознаменовалось огромными успехами, так что психоло­гия восприятия наводнена сейчас великим множеством разнообразных фактов и частных гипотез. Но вот что удивительно: несмотря на эти ус­пехи, теоретическая позиция Гельмгольца осталась непоколебленной.

Правда, в большинстве психологических работ она присутствует не­видимо, за кулисами. Лишь немногие обсуждают ее серьезно и открыто, как, например, Р.Грегори — автор самых, пожалуй, увлекательных совре­менных книг о зрительном восприятии¹.

Сила позиции Гельмгольца в том, что, изучая физиологию зрения, он понял невозможность вывести образы предметов непосредственно из ощу­щений, отождествить их с теми «узорами», которые световые лучи рисуют на сетчатке глаза. В рамках понятийного строя естествознания того вре­мени решение проблемы, предложенное Гельмгольцем (а именно, что к ра­боте органов чувств необходимо присоединяется работа мозга, строящего по сенсорным намекам гипотезы о предметной действительности), было единственно возможным.

Дело в том, что предметные образы сознания мыслились как некото­рые психические вещи, зависящие от других вещей, составляющих их внеш­нюю причину. Иначе говоря, анализ шел в плоскости двоякой абстракции, которая выражалась, с одной стороны, в изъятии сенсорных процессов из системы деятельности субъекта, а с другой — в изъятии чувственных обра­зов из системы человеческого сознания. Сама идея системности объекта на­учного познания оставалась неразработанной.

В отличие от подхода, рассматривающего явления в их изолирован­ности, системный анализ сознания требует исследовать «образующие» соз­нания в их внутренних отношениях, порождаемых развитием форм свя­зи субъекта с действительностью, и, значит, прежде всего, со стороны той функции, которую каждое из них выполняет в процессах презентирова-ния (представленности) субъекту картины мира.

Чувственные содержания, взятые в системе сознания, не открывают прямо своей функции, субъективно она выражается лишь косвенно — в безотчетном переживании «чувства реальности». Однако она тотчас обна­руживает себя, как только возникает нарушение или извращение рецеп­ции внешних воздействий. Так как свидетельствующие об этом факты имеют для психологии сознания принципиальное значение, то я приведу некоторые из них.

Очень яркое проявление функции чувственных образов в сознании реального мира мы наблюдали в исследовании восстановления предмет­ных действий у раненых минеров, полностью ослепших и одновременно потерявших кисти обеих рук. Так как у них была произведена восстано­вительная хирургическая операция, связанная с массивным смещением

¹См. Грегори Р. Разумный глаз. М., 1972.

544 Тема 7. Человек как субъект познания

мягких тканей предплечий, то они утрачивали также и возможность ося­зательного восприятия предметов руками (явление асимболии). Оказалось, что при невозможности зрительного контроля эта функция у них не вос­станавливалась, соответственно у них не восстанавливались и предметные ручные движения. В результате через несколько месяцев после ранения у больных появлялись необычные жалобы: несмотря на ничем не затруд­ненное речевое общение с окружающими и при полной сохранности ум­ственных процессов, внешний предметный мир постепенно становился для них «исчезающим». Хотя словесные понятия (значения слов) сохраняли у них свои логические связи, они, однако, постепенно утрачивали свою предметную отнесенность. Возникала поистине трагическая картина раз­рушения у больных чувства реальности. «Я обо всем как читал, а не ви­дел... Вещи от меня все дальше» — так описывает свое состояние один из ослепших ампутантов. Он жалуется, что когда с ним здороваются, «то как будто и человека нет»¹.

Сходные явления потери чувства реальности наблюдаются и у нор­мальных испытуемых в условиях искусственной инверсии зрительных впечатлений. Еще в конце прошлого столетия Стреттон в своих класси­ческих опытах с ношением специальных очков, переворачивающих изо­бражение на сетчатке, отмечал, что при этом возникает переживание не­реальности воспринимаемого мира².

Требовалось понять суть тех качественных перестроек зрительного образа, которые открываются субъекту в виде переживания нереальности зрительной картины. В дальнейшем были обнаружены такие особенности инвертированного зрения, как трудность идентификации знакомых пред­метов³ и особенно человеческих лиц⁴, его аконстантность⁵ и т.п.

Отсутствие прямой отнесенности инвертированного зрительного об­раза к объективному предметному миру свидетельствует о том, что на уров­не рефлектирующего сознания субъект способен дифференцировать воспри­ятие реального мира и свое внутреннее феноменальное поле. Первое представлено сознательными «значимыми» образами, второе — собственно чувственной тканью. Иначе говоря, чувственная ткань образа может быть представлена в сознании двояко: либо как то, в чем существует для субъ­екта предметное содержание (и это составляет обычное, «нормальное» явле-

¹ Леонтьев А.Н., Запорожец А.В. Восстановление движения. М., 1945. С. 75.

² См. Stratton M. Some preliminary experiments in vision without inversion of the
retinal image // Psychological Review. 1897. № 4.

³ Cm. Gaffron M. Perceptual experience: an analysis of its Relation to the external
world through internal processing // Psychology: A Study of a Science. 1963. Vol. 4.

⁴ Cm. Jin. Looking an upside-down face // Journal of Experimental Psychology. 1969.
Vol. 81 (1).

⁵ См. Логвиненко АД., Столин В.В> Восприятие в условиях инверсии поля зрения.
Эргономика. Труды ВНИИТЭ. М., 1973. Вып. 6.

Леонтьев А.Н. Чувственная ткань сознания 545

ние), либо сама по себе. В отличие от нормальных случаев, когда чувствен­ная ткань и предметное содержание слиты между собой, их несовпадение обнаруживается либо в результате специально направленной интроспек­ции¹, либо в особых экспериментальных условиях — особенно отчетливо в опытах с длительной адаптацией к инвертированному зрению². Сразу после надевания инвертирующих призм субъекту презентируется лишь чувствен­ная ткань зрительного образа, лишенная предметного содержания. Дело в том, что при восприятии мира через меняющие проекцию оптические уст­ройства видимые образы трансформируются в сторону их наибольшего правдоподобия; другими словами, при адаптации к оптическим искажени­ям происходит не просто иное «декодирование» проекционного образа, а сложный процесс построения воспринимаемого предметного содержания, имеющего определенную предметную логику, отличную от «проекционной логики» сетчаточного образа. Поэтому невозможность восприятия предмет­ного содержания в начале хронического эксперимента с инверсией связана с тем, что в сознании субъекта образ представлен лишь его чувственной тка­нью. В дальнейшем же перцептивная адаптация совершается как своеоб­разный процесс восстановления предметного содержания зрительного об­раза в его инвертированной чувственной ткани³.

Возможность дифференцирования феноменального поля и предмет­ных «значимых» образов, по-видимому, составляет особенность только чело­веческого сознания, благодаря которой человек освобождается от рабства чувственных впечатлений, когда они извращаются случайными условиями восприятия. Любопытны в этой связи эксперименты с обезьянами, которым одевались очки, инвертирующие сетчаточный образ; оказалось, что, в отли­чие от человека, у обезьяны это полностью разрушает их поведение и они впадают на длительный срок в состояние инактивности⁴.

Я мог привести здесь лишь немногие данные, касающиеся того особен­ного вклада, который чувственность вносит в индивидуальное сознание; бы­ли, например, вовсе опущены некоторые важные факты, полученные в ус­ловиях длительной сенсорной депривации⁵. Но и сказанного достаточно, чтобы поставить вопрос, центральный для дальнейшего анализа рассматри­ваемой проблемы.

¹ Это дало основание ввести понятие «видимое поле» в отличие от понятия «видимый
мир». См. Gibson J.J. Perception of the visual world. Boston, 1950.

² См. Логвиненко АД. Инвертированное зрение и зрительный образ // Вопросы
психологии. 1974. № 5.

³ См. Логвиненко АД. Перцептивная деятельность при инверсии сетчаточного образа
// Восприятие и деятельность. М., 1975.

* См. Foley J.B. An experimental investigation of the visual field in the Resus monkey // Journal of genetik Psychology. 1940. № 56.

⁵ Cm. Solomon Ph., Kubzansky P. and oth. Physiological and Psychological aspects of sensory deprivation // Sensory deprivation. Cambridge, Mass., 1965.

35 Зак. 2652

546 Тема 7. Человек как субъект познания

Глубокая природа психических чувственных образов состоит в их предметности, в том, что они порождаются в процессах деятельности, прак­тически связывающей субъекта с внешним предметным миром. Как бы ни усложнялись эти связи и реализующие их формы деятельности, чувст­венные образы сохраняют свою изначальную предметную отнесенность.

Конечно, когда мы сопоставляем с огромным богатством позна­вательных результатов мыслительной человеческой деятельности те вклады, которые непосредственно вносит в него наша чувственность, то прежде всего бросается в глаза их крайняя ограниченность, почти нич­тожность; к тому же обнаруживается, что чувственные впечатления по­стоянно вступают в противоречие с более полным знанием. Отсюда и возникает идея, что чувственные впечатления служат лишь толчком, приводящим в действие наши познавательные способности, и что образы предметов порождаются внутренними мыслительными — бессознатель­ными или сознательными — операциями, что, иначе говоря, мы не воспри­нимали бы предметного мира, если бы не мыслили его. Но как могли бы мы мыслить этот мир, если бы он изначально не открывался нам имен­но в своей чувственно данной предметности?

М.Айзенк