Для обоснования правомерности любви к этому — проти-
воречивому и грешному — миру можно выдвинуть несколь-
ко эмоционально-личностных аргументов:
1. Невозможно не любить тот мир, в котором живешь,
ибо он — твоя родина. Тело — единственный достоверно из-
вестный нам способ существования нашего «я». Мы знаем
свет и тени лишь земного неба; вкус, запах н тяжеловес-
ность лишь посюсторонних плодов; полнозвучность, воз-
можную только в физическом воздухе. Влага и сушь, голод
н сырость, бодрость и сон — все это (чувственное, живот-
ное!) дано нам непосредственно Ή изначально. И душа
(даже если она тысячу раз бессмертна) упакована в наши
переживания, слита, сращена с ними неразрывно. Всякое
движение души рождается не в ней самой, а в синкретиче-
ском единстве телесного и духовного, что хорошо показыва-
ет в XX в. феноменология тела. Желание разъять Телесную
оболочку, вырваться из нее прочь — удел немногих: мисти-
ков, святых, поэтов, М. Цветаева писала: «В теле как в
трюме, в себе — как в тюрьме». И это тоже — скорее порыв,
чем постоянная установка. Точно так же обстоит дело с по-
вседневностью, с Заботой, как хорошо обозначил ее М. Хай-
деггер. Мы укоренены в Заботе, погружены в нее, это наш
способ жить, наши радости и огорчения. О Мире ином мы
можем лишь гадать и догадываться. Именно поэтому было
бы, наверное, грешно (по любым законам — божеским и че-
ловеческим) отвергать, плоть, вместившую твою душу, и
обыденную жизнь, которая сделала тебя именно тобой.
2. Если предположить, что умение любить — универ-
сальная характеристика души, свойственная ей во всех про-
явлениях (прижизненных и посмертных), то следует сде-
лать вывод: тот, кто не любит этот запр, не полюбит и тот.
Несколько десятилетий назад была популярна песня, и в
414'
ней были такие слова: «С чего начинается Родина? С кар-
тинки в твоем букваре. С хороших н верных товарищей,
живущих в соседнем дворе...» То лее самое можно сказать и
о «небесной родине». Пока урок любви не выучен по отно-
шению к «дольнему миру», к папе и маме, друзьям и под-
ругам, к земле и порожденным ею созданиям, стремление в
«горную высь» остается лишь ханжеством, словесным блу-
дом, добросовестным самообманом. Только если видишь ду-
ховное в любом конкретном проявлении повседневности,
Духовный Абсолют, вероятно, сможет явиться тебе в своем
более высоком обличьи. И здесь мы подходим к третьему
пункту: к вопросу о соотношении Бога и мира.
3. Не станем приводить длинные и сложные аргументы,
которые применяют в теологических спорах сторонники,
двух выделенных позиций (мировоззренческие вопросы как
известно, вообще не решаются в логических дискуссиях!),
необходимо лишь указать на точки зрения, присутствующие
н на Западе, и на Востоке.
Первая: Бог н мир разорваны. Между ними — пропасть.
Их природа в корне различна. Бог трансцендеитен миру, он -
полнота бытия, в то время как мир - ложь, зло и бездна.
Вторая: мир —воплощение Бога или любимое Божье
творенье. Бог не вне мира, он здесь, с нами, среди нас, он —
внутренняя жизнь мира, его волшебное свеченье, его Дух.
Наша материальность, непроницаемость, твердость —
«тело» Бога, его самодифференциация; одно из его свобод-
ных воплощений, причуд его творчества.
Эта точка зрения очень продуктивна, потому что не от-
казываясь от идеи Бога, Абсолюта, Сверхсознания, она го-
ворит миру — «да». Много выдающихся имен среди тех, кто
утверждал это «да» своей теоретической деятельностью и са-
мой жизнью — Франциск Аснзский и Рамакришна, М. Ганди
и Д. Андреев, Р. Штайнер н А. Безант. «Большая ошибка —
суживать и сокращать области любви, потому что все во
Вселенной — божественного происхождения и заслуживает
того, чтобы быть любимым», —пишет Свами Вивекананда,
поясняя позицию Бхакти-йоги*'.
Г. К. Честертон, характеризуя воззрения Франциска
Асизского, отмечает: «Для святого Франциска ничто не
было фоном... Можно сказать, что для него вообще не было
«заднего плана» — кроме, пожалуй, той божественной
мглы, из которой на зов любви Господней выходят одна за
другой твари всех цветов и форм... Он не звал природу ма-
* Вивекананда С. Бхакти-йога.Рига. 1991. С. 53.
Терыо; он звал братом вот этого осла, сестрой — вот эту ла- сточку». И далее: «Он видел образ Божий, повторенный много раз π всегда неповторимый. Для него человек всегда был человеком и не терялся в густой толпе, как не потерял- • ся бы на равнине. Он почитал всех, другими словами — он не только любил, он и уважал каждого» (Г. К. Честертон).
Если же обратиться к работам Д. Андреева, то для него наша обыденная жизнь, наш пласт реальности тесно связан и пересекается с целой иерархией восходящих и нисходя- щих миров, он органично включен в гармонию и борьбу вы- сших сил, и не может быть нарисован лишь черной краской, так как выступает противоречивым полем Добра и Зла.
Восприятие нашей эмпирической реальности как пропи-
танной, пронизанной божественным Духом, делает ее если
и не «равноценной» трансцендентному, то по крайней мере,
сопоставимой с ним. Мир любить можно. Мир любить нуж-
но. Ради него самого или как проявление Бога? Для рели-
гиозного философа — как проявление Бога, для обычных
людей, какими является большинство из нас, данные аспек-
ты неразделимы, слиты воедино. Поэтому человек, любящий
земную жизнь, благодарит Бога не за гипотетическое бессмер-
тие, а за плот^ кровь и страсть, которые есть у него сегодня,
даже если он уже стоит на пороге смерти. Эта мысль очень
точно и проникновенно выражена Б. Пастернаком:
