ВВЕДЕНИЕ 10 страница. Воробьев, по его словам, намерен был на днях отправиться, а может быть, уже отправился с базы № 2 вверх по Фортамбекскому ущелью для организации ба­зы № 3

Воробьев, по его словам, намерен был на днях отправиться, а может быть, уже отправился с базы № 2 вверх по Фортамбекскому ущелью для организации ба­зы № 3, уже непосредственно в полосе вечных льдов, тоже днях в двух пути от второй базы.

Петя не знал, ушел ли Воробьев или еще на базе.

При таких условиях мы решили завтра же высту­пить. Решили выйти утром и двигаться всем вместе к базе № 2.

Вечер ушел на разбор нашего барахла, отбор того, что пойдет с нами в дорогу. Остальное было тщательно уло­жено в тюки и спрятано в палатки.

Снами решили идти, кроме меня со Стахом, Петя, один караванщик и два красноармейца: старший Степченко и еще один. Остальные решили остаться.

На всякий случай я распорядился организовать ночной караул. Место было все-таки глухое, а наша база представ­ляла собою заманчивую приманку для бандитов. Они мог­ли быть вблизи и на нас напасть. Что на базе мало наро­да, это им было прекрасно известно.

 

 

22 августа

Для того, чтобы добраться до ущелья Фортамбек, мы должны были сначала выбраться из Сагранского ущелья. Для этого в свою очередь нужно было сначала перейти Сагран.

Спуск к реке шел по очень крутой тропинке, между каменных утесов и деревьев. Почти пятидесятиметровый спуск приводил к месту, где две скалы с противополож­ных берегов реки подходили друг к другу почти вплот­ную. Щель между ними была не больше метра. Через эту щель был переброшен десяток толстых сучьев, а на них навалена земля. Это был мост.

Оба утеса были совершенно отвесные и уходили вниз на сорок метров. Стоя на мосту, едва-едва можно было рассмотреть шумевшую в этой каменной щели реку.

После моста дорога разветвлялась: одна тропка» шла по ущелью к Пешему перевалу, куда ушел Бархаш с товарищами, другая поворачивала налево к выходу из ущелья в долину Муук-су.

Но раньше чем выбраться к Муук-су, нужно было пройти не менее двух километров по крутой осыпи, по песку и гальке, где тропинка вилась по крутому склону под углом градусов в шестьдесят. Тропинка была шириною не больше полуметра. В двух местах скалы выступали из осыпи и делали дорогу невозможной. В этих местах были проложены овринги, т.е. искусственные тропы в виде настила из деревянных жердей, покрытых дерном. Идти тут было очень опасно, особенно плохо было с нагружен­ными лошадьми, — они не умещались на узкой тропе. В этих местах лошадей приходилось развьючивать, переводить их без груза, груз перетаскивать на людях и потом снова навьючивать на лошадей. Такие места встречались два раза. Река все время находилась в каменистом каньоне. На высоте до трех тысяч метров тропинка переваливала через боковой склон, поворачивала вниз и спускалась по сравнительно пологому зеленому склону среди деревьев и лужаек к самой Муук-су. 'Там опять начинались голые скалы, пока тропинка не подходила к самой реке.

Таков был путь из Сагранского ущелья. В особенности много времени отняли развьючка и переноска багажа через овринги.

Я далеко ушел вперед и оказался у Муук-су тогда, когда товарищи еще не взобрались на перевал.

Река бурлила теперь внизу прямо подо мною. Она была страшна, эта Муук-су, несмотря на то, что шла уже вторая половина августа. Громадные шоколадного цвета волны катились, гнались друг за другом, бились и пени­лись в скалах. С той стороны реки подымалась такая же каменная стена, и на ней простиралась большая зеленая терраса. Кое-где на этой террасе желтели ячменные поля, а в самой глубине ее виден был маленький кишлак всего в несколько избушек. Это был кишлачок Хаджи-тау, тот са­мый, откуда происходил знаменитый басмач Азям.

Когда-то против Хаджи-тау через Муук-су был переки­нут мост. Теперь только жалкие обломки его торчали над бешено мчавшейся рекой. Азям, отступая от преследовав­ших его пограничных частей, сжег все мосты через Муук-су, кроме большого Девсиарского моста, которого он не успел тронуть. В этих диких ущельях он был как у себя дома и держался в них в свое время прочно.

Я наконец заметил наших, спускавшихся со склона по тропинке, и снова пошел вперед. Недолго, однако, при­шлось идти по берегу реки. Снова поднялись из воды отвес­ные стены. На этот раз они были не каменные, а из твер­дого песчаника, почти глины. На этой отвесной стенке тропинка суживалась почти до четверти метра. Здесь, вид­но, опять придется развьючивать лошадей.

В одном особенно крутом месте стенка образовывала как бы карниз над головой. Под этаким карнизом при­ходилось идти. Из стены бежали ручейки, и на тропинке была грязь и лужи. А когда крутая стенка кончилась, дальше уходили в воду уже отвесные каменные скалы, по которым не было никакой возможности проложить тропу. Пришлось опять лезть вверх.

Потом опять началась длинная-длинная осыпь, такая же крутая, с той только разницей, что она была не из твердого песчаника, а из мягкого песка и мелких камней. В наиболее сыпучих местах тропинка тут суживалась до ладони. Нога, однако, уходила в этот песок глубоко, и идти можно было совершенно спокойно.

А когда осыпь кончилась, началась снова большая ши­рокая терраса, покрытая прекрасной травой.

Впереди виднелось первое боковое ущелье. Это было ущелье реки Иргай, еще одной реки до Хадырши, где у нас была намечена ночевка. Это было глубокое каменистое ущелье с головокружительным спуском. Как тут прохо­дили лошади — я до сих пор не представляю. Между тем они тут проходили, потому что конский помет лежал почти повсюду, и на песке отчетливо были видны следы подков.

Был уже второй час дня, — пора было отдохнуть и перекусить. Я дождался своих приблизительно через час.

Теперь уже оставалось» по словам Пети, недалеко. Нуж­но было только взять еще один большой перевал через боковой отрог перед тем, как спуститься в долину Хадыр­ши. Прямо проникнуть в долину Хадырши, так же, как в долину Саграна и долину Фортамбек, было невозможно. Все эти реки бежали к Муук-су в неприступных скалистых ущельях.

Огромная стая куропаток вырвалась из-под ног. Они, видно, были завсегдатаями этих лощин и, не пуганые, опу­стились тут же рядом. Хотя двустволка была со мною, без собаки бродить за ними под палящими лучами солнца не хотелось, и я решил их не преследовать, тем более, что начался подъем, и, как оказалось, не малень­кий. Тропа шла вверх по камням, по песку, по скалам. Хороших часа два нужно было убить, пока взберешься на перевал.

Но вот и Хадырша. Тропинка повернула вниз и побе­жала по правому склону в глубь ущелья. Самое ущелье приятно манило густой зеленью дерев и пастбищ. В особенности они были хороши с той стороны реки. Ущелье замы­кала огромная ледяная стена, почти совершенно отвесная, из-под которой, из ледяной темной пещеры выбегала река. Лед был весь темный от камней и грязи. Далеко в глубине ущелья блестели на заходящем солнце снежные цепи гор. Вверху они замыкали ущелье ровным полукругом, но снизу были видны только их вершины, — ничего конкрет­ного ни о строении ущелья за ледяной стеной, ни о ха­рактере и строении ледника или его длине снизу нельзя было узнать.

Переход по крутой осыпи с грузом.

 

Вот тропинка спустилась совсем к реке. Река бурлила двумя рукавами. Переправиться через них можно было только верхом, и то с некоторым риском.

У большого камня на берегу реки валялись пу­стые банки из-под консервов и поленья потухшего костра. Видно было, что именно здесь останавливались наши ребята на ночевку. Здесь придется ночевать и нам.

Наши опять подошли только через час, опять с новыми неприятными вестями. На этот раз заболел еще один красноармеец; это был четвертый из пяти. Его сильно зно­било, лихорадило и тошнило.

Караванщики с лошадьми ждали нас по ту сторону реки. На крик Пети они показались из землянок, но до утра мы так и остались разъединенные рекой. Перепра­вляться решили завтра чуть свет.

23 августа

Переправа через Хадыршу оказалась трудной. Не­смотря на раннее утро, воды было достаточно. Петя нашел узкое место, где можно было перепрыгнуть с камня на камень. Перебравшись, он приволок толстую жердь и пе­ребросил ее через реку. По этой жерди все прошли. Я предпочел все-таки переехать реку верхом.

Двоих из наших мы решили отправить назад: одного караванщика и заболевшего красноармейца. Вперед по­шли теперь пять человек: я, Стах, Петя, красноармеец Степченко и один караванщик, при тех же двух ло­шадях.

И вот мы снова в ущелье Муук-су, а через час уже подошли к промытому месту.

Экая досада! Всего-то-навсего река промыла не больше двух-трех метров тропинки. Но вода бурлила тут с такой силой, что не было никакого смысла спускаться. Река во­обще была тут ужасно свирепа.

Дальше лошади не могли идти. Теперь приходилось вьюк брать на плечи и тащить на себе.

Пока развьючивали лошадей и разбирали грузы, я знакомился с путем, предстоящим нам после крутого подъема. В одном месте нужно было идти по маленькому карнизу, под скалой. Тут не только лошадь, но и ишак, не пройдет. Дальше — опять крутая осыпь. Но идти надо.

По карнизу прошли с большим трудом, по осыпи идти было немного легче. Как на зло, она тянулась очень долго, пока снова не перешла в широкую террасу, и наконец впереди затемнел выход Фортамбекского ущелья.

По словам Пети, отсюда было не больше пяти километ­ров. Можно было надеяться попасть туда легко через час-полтора. Но на самом же деле, как это часто бывает в горах, оказалось и дальше и труднее.

На дороге встретилась еще одна речка — Алтан-казы. Было двенадцать часов дня, и она уже разбушевалась. Переправу мы нашли и переправились, но Петя, прыгая, поскользнулся и угодил по пояс в воду; выкарабкался совсем мокрый.

Дальше опять пошли вдоль реки, по широкому отло­гому берегу, среди зеленых кустов, но скоро тропинка снова поднялась по скалам, и ущелье реки сделалось жут­ким и страшным. С обеих сторон стояли теперь отвесные утесы, исключавшие всякую возможность идти у самой реки.

Мы поднялись опять и шли по верхней террасе, а когда прошли ее — началось сплошное нагромождение скал.

Вскоре путь нам перерезало еще одно боковое ущелье. Спускаться вниз пришлось по такой же головокружитель­ной круче, как к Иргаю. А потом скалы пошли уже сплош­ной массой до самого Фортамбекского ущелья.

Обогнув два больших каменных утеса, тропинка по­вернула к самому Фортамбеку и наконец подвела прямо к ущелью.

Как и в Сагране, только еще более страшные, подыма­лись с обеих сторон ущелья утесы, и еще более бешеный, чем Сагран, шумел внизу Фортамбек, и такой же, как и там, трепещущий таджикский мостик без перил соединял оба крутых выступа ущелья.

По словам Пети, база № 2 должна быть расположена тут же рядом, сейчас же за мостом.

Я быстро перешел мост. Остальные опять отстали.

За мостиком шла небольшая каменная площадка. Но базы на ней никакой не было. Правда, под большим камнем я заметил какие-то брошенные деревянные ящи­ки. Их было несколько, они были все поломаны и лежали, видимо, как приготовленное топливо. Но базы не было. Не было и следов жилья.

Впереди — другая большая площадка, покрытая пе­ском и огражденная со всех сторон каменными громадами. Там, вероятно, база...

Снова никого. И на этот раз никаких следов жилья. Даже песок не тронут.

Но где же в таком случае база? Я вынул револьвер и выстрелил два раза. Полное молчание было ответом.

Снова вернулся назад и внимательнейшим образом осмотрел первую площадку. Никакой записки нет, нет даже каменной пирамидки, которую обычно мы ставим, чтобы показать пройденный путь.

Я был один. Наши, видимо, застряли сзади с грузом. Чтобы не терять времени, я решил все-таки отыскать базу.

От каменной площадки шли две тропки — одна дальше вверх по Муук-су, по направлению к Алтын-мазару, — туда нам не нужно было идти, другая — в глубь ущелья, по левой стороне. По этой тропке я и решил идти.

Я шел по крайней мере сорок минут.

Тропинка бежала дальше и дальше. Иногда на ней попадались свежие следы ишаков, а иногда и человека. Иногда отчетливо виднелись следы альпийских ботинок, а людей все-таки не было. Я прошел одну площадку, другую, третью — никого!

Километра два прошел я уже в глубь ущелья и когда совсем потерял надежду кого-либо найти, вдруг заметил впереди спокойно кормившегося ишака.

Если есть ишак, — значит есть и люди! Я вынул револь­вер и снова выстрелил, опять полное молчание. Ишак тоже не обеспокоился.

Подойдя ближе, я увидел, что тут не один, а целых три ишака. Они были развьючены, и вьючные седла лежали тут же под деревом, но людей все не было.

Тропинка теперь резко поворачивала вниз к реке. Пробежав несколько саженей, она вдруг обрывалась так круто, что спускаться, как мне казалось, можно было только на руках. Не может быть, чтоб это был спуск? Но другого спуска нигде видно не было.

Недоумевая, что же это все значит и где же люди, я снова выстрелил. И тут только я заметил на противополож­ном берегу ущелья, глубоко внизу, каменную площадку. На ней стоял человек. Голый, в одних трусах, он был бук­вально темно-бронзового цвета. Любой индеец мог бы поза­видовать его окраске.

Приложивши руку к глазам, он рассматривал меня снизу, видимо удивляясь, что это за субъект и почему он открывает пальбу! Я выстрелил еще раз. «Индеец» бросился вниз, и тут я увидел, что внизу через бешена Мчав­шуюся реку был переход. Не обычный мост, а огромней­ший тысячепудовый камень перегораживал ущелье, и под ним бился в белой пене Фортамбек. Пробравшись по камню на мою сторону, человек пробежал по осыпи и так-таки на руках поднялся по скале ко мне.

— Николай Васильевич? — спросил он.

— Ну да, а вы кто?

— А я Ходакевич.

— А где остальные, куда все вы забрались, черт вас возьми! Почему не на базе?

— Базу № 2 мы сегодня сняли и все ушли дальше. Мы перенесли базу по эту сторону, минут пятнадцать ходу отсюда, там хороший лес.

— А почему же записки там не оставили, не написали, что ушли.

— А уж этого я не знаю.

— А где же остальные?

— Все там.

— А вы что делаете?

— А я барахло берегу тут на азямовской стоянке.

— На какой азямовской стоянке?

— А это азямовская стоянка раньше была, а этот мост Азям соорудил, чтобы перейти реку. Киргизы рассказывали, что он взорвал скалу и сбросил ее в реку...

— Ладно, потом расскажете. Жарьте скорее на базу, скажите всем, чтобы высылали навстречу людей помочь нам тащить груз. Мои там ждут.

— Ладно, сию минуту побегу.

— Погодите, а вниз как же спускаться: неужели друго­го спуска нет, кроме этого?

— Есть спуск, но он немногим лучше.

— Немногим?

— Да, там жердь протянута над скалой; по ней нужно спускаться, а потом на азямовский мостик.

— Ну, ладно, бегите, посмотрим потом ваш азямов­ский мост.

Он побежал, а я повернул назад. Все-таки разыскал. Вскоре я уже подходил к первой площадке после фортамбекского моста.

Спуск к «азямовскому» мосту.

 

На площадке я застал сонное царство. Все мои ребята так истомились под тяжестью груза, что вповалку лежали и спали. Я их растолкал и рассказал про встречу с «индей­цем». Нужно двигаться. Скоро придет помощь. Тащить уж осталось недолго.

Действительно, не успели мы тронуться в путь, как нас встретила целая ватага людей. Кроме Ходакевича, тут был ленинградец Недокладов, уже ходивший в прош­лом году с Москвиным по Фортамбеку и потому знавший тут все ходы и выходы, и человека четыре носильщиков. Они быстро забрали наши вьюки, и мы могли вздохнуть и идти дальше налегке.

Вот и азямовский мост!

Теперь вниз, к азямовскому мосту. Недокладов и Ходакевич показывают путь. Действительно, второй путь легче. Вдоль огромнейшей береговой скалы протянута наискось толстая сосна, привязанная к скале лыком. По этой сосне, держась за скалу, нужно было пройти шагов десять, за­тем прыгнуть с нее на маленькую утрамбованную площад­ку и потом по осыпи спуститься к азямовскому мосту, затем, пройдя мост, снова подняться наверх, на площадку, где я впервые заметил Ходакевича.

Я быстро прошел весь этот путь. Люди с тюками за пле­чами карабкались по жерди, а потом по каменной осыпи. Я отвернулся: так страшно было видеть их, нагружен­ных тяжелой ношей, над пропастью. Сорвись кто-нибудь из них,— спасения ему не было бы: бешеные волны Фортамбека моментально разбили бы и унесли.

Вот наконец и лес. Дикий частый лес — почти наполо­вину из засохших деревьев, поломанных бурей и вешни­ми водами.

Ходакевич сказал, что отсюда до базы № 2 минут пят­надцать. Прошло, однако, добрых двадцать пять минут, пока мы пробрались сквозь чащу леса.

Впереди забелели палатки. Навстречу нам показались на этот раз все наши: и Воробьев, и Москвин, и его товарищи, и опять-таки наш старый знакомый по экспе­дициям прежних лет — вечный спутник Д.И. Щербакова — Садырбай.

База № 2 была действительно в уютном и тенистом уголке. Уже не Сагран, а Фортамбек теперь был нашим пристанищем.

 

ГЛАВА IV

ПО ФОРТАМБЕКУ

 

Вторая база была расположена в чрезвычайно своеоб­разном, живописном уголке. Если сагранская база была на открытой террасе над пенящейся рекой и как будто сама просилась под кисть художника, то база
№ 2 была расположена в обстановке, которую не часто встретишь даже в этих диких местах.

Начать с того, что она была совершенно скрыта от любо­пытных глаз. Лесок вокруг нее был так густ, лианы, спу­скавшиеся с деревьев, были так часты, что разыскать ее мог только человек, который заведомо знал, что тут рас­положена база; к тому же она находилась в лощине. Кру­гом местность подымалась крутыми холмами, которые также укрывали базу.

На базе у раскинутых палаток, в тени деревьев, ко­пошились люди, горел большой костер.

Александр Вениаминович Москвин, Воробьев и Хода­кевич поднялись нам навстречу, когда мы, продравшись сквозь заросли можжевельника, вышли на небольшую по­лянку, где была расположена база.

Читатели не знают еще остальных участников нашей экспедиции, кроме т. Воробьева, знакомого им по экспе­диции 1932 года.

Александр Вениаминович Москвин — ленинградский ге­олог и химик, работник Академии наук и целого ряда уче­ных заведений Ленинграда — был человеком, как будто специально приспособленным для экспедиций и горных путешествий: среднего роста, коренастый, плотный — с первого же взгляда он производил впечатление чрезвы­чайно упорного, даже упрямого человека. Как раз такие люди нужны для работы в трудных природных условиях. По опыту прежних экспедиций и рассказам Д.И. Щер­бакова я знал, что А. В. Москвин не боится физических лишений и что на его слово можно положиться: что он сказал, то сделает. Именно в силу этих его качеств я так хлопотал обеспечить его участие в экспедиции, тем более, что именно ему мы были обязаны в прошлом году откры­тием тождества пика имени Сталина и немецкого пика Гармо.

Соратников он себе подобрал по своему вкусу. Это были два геодезиста — Вальтер и Траубе, молодые ребята, но уже обстрелянные в альпинистском отношении, и т. Солдатов — небольшого роста человечек с огромными очками, тоже хороший ходок, несмотря на свой тщедушный вид. Характерной особенностью Солдатова был его головной убор (шлем). Солдатов всегда надевал его таким образом, что уши шлема торчали во все стороны. В итоге он про­изводил впечатление «марсианина» в очках из богдановской «Красной звезды».

Остальные альпинисты — тт. Ходакевич и Недокладов — были: один — питерский и другой — московский рабочий, крепкие, здоровые парни с большим опытом альпинистской работы.

Об особенности т. Ходакевича я уже говорил. При всех возможных случаях он снимал с себя все, кроме трусов, и поэтому был буквально темно-бронзового цвета.

Третьего и последнего альпиниста — т. Церетелли — тут не было: он ушел с Бархатом, мы познакомимся с ним позже.

Пока готовили чай, мы с Москвиным забрались в па­латку. Я рассказал товарищам, почему я так запоздал, и спросил их, что они успели за это время сделать.

Сделано, оказалось, довольно много. Москвин гово­рил, что он уже успел вместе с группой пройти не только вверх по леднику Фортамбек до места, которого он достиг в прошлом году, но и повернуть направо, в первый иду­щий направо горный ледник, называемый туземцами Курай Шапак, и обследовать его до конца. Ледник этот был измерен и занесен на карту.

Воробьев в свою очередь рассказал, что он прошел по Фортамбеку вверх до места, где ледник Фортамбек развет­влялся на два: ледник Москвина и ледник Турамыс; там на развилке он думал организовать базу. Для этого им отправлены вперед носильщики и провиант.

Завтра должна была отправиться туда вторая партия носильщиков.

Все эти планы были мною одобрены с некоторыми лишь поправками: завтра я решил отправить только работ­ников москвинской группы — Вальтера, Траубе, Солдатова и носильщиков — с тем, чтобы они пошли послезавтра по назначению. Воробьева, Ходакевича и Москвина я ре­шил задержать на один день: Москвина потому, что он чувствовал себя нездоровым, а остальных потому, что хотел их взять вместе с собою. Сам я тоже решил отдохнуть еще один день.

Москвин заявил, что его работники хотят в свою оче­редь разбиться на две группы по двое. Дело в том, что ледник Турамыс, уходивший направо от Фортамбека, то­же расчленялся на два рукава: южный и северный, и оба эти рукава нужно было исследовать до конца.

Петя с носильщиками должен был сопровождать нас до третьей базы, а затем вернуться и заняться перебро­ской груза со второй базы на третью.

На второй базе должен был остаться один Садырбай. Это последнее обстоятельство внушило мне большую тре­вогу. Садырбаю мы, конечно, безусловно верили, он был абсолютно свой человек. Но Фортамбек, несмотря на свою дикость, был все же посещаемым местом. Наступал конец августа, когда в Фортамбек приходили местные золото­искатели для промывки золота, которое уносил с собою бешеный ручей. Золотоискатели приходили издалека — и из долины Гармо и из долины Муук-су. Наверняка почти половина их в прошлом была басмачами. А ведь на базе оставался такой ценный груз, как наши винтовки. Вот почему встал серьезный вопрос о том, кто останется на базе кроме Садырбая.

Одно время думали оставить Стаха, но он запротесто­вал самым решительным образом. Тогда решили взять винтовки с собой. Их было, однако, очень много; часть винтовок решили поэтому хорошенько спрятать.

Это решение очень не нравилось т. Воробьеву. Даже легкие наши винтовки-карабины весили по десяти фунтов каждая. А эта сверхнагрузка была очень ощутительна. Но оставить винтовки на произвол судьбы или на одного Садырбая ни я, ни Москвин не решились.

Весь день двадцать четвертого августа мы провели сна­чала за снаряжением отправляющихся товарищей, затем за разборкой и подготовкой собственных грузов.

С утра ушли обратно Петя Жерденко, красноармеец Степченко и караванщики. Они должны были новую пар­тию грузов перебрасывать с сагранской базы на фортамбекскую.

После полудня вышла москвинская группа — Траубе, Солдатов и Вальтер со своими носильщиками. С ними вместе пошли носильщики, транспортировавшие груз на третью базу.

К вечеру на базе остались только Москвин, я Хода­кевич, Воробьев, Недокладов, Стах, двое носильщиков и Садырбай. Наутро должен был остаться один Садырбай.

База № 2 в ущелье Фортамбек.

21-25 августа

 

Двадцать пятого августа в десять часов утра мы тро­нулись в путь уже в полном походном снаряжении, пеш­ком, с тяжелыми, до отказа набитыми мешками за плечами. Я перепробовал мешки всех товарищей. Каждый мешок весил не меньше двух пудов. А тут еще винтовки приш­лось забирать. Мой мешок был тоже очень тяжелым. Это сказалось сразу же, как только мы вышли с базы и углу­бились в лес. Уже подъем на первый холм показал, что с таким грузом путь будет очень тяжел. А когда выбра­лись из леса и по наваленным камням подошли к началу ледника, пот со всех катился градом. Мы были совер­шенно измучены.

Но другого выхода не было. Иными транспортными средствами, кроме собственных спин, мы не распо­лагали.

Фортамбек представлял собою обычный, тяжелый для прохождения, бугристый ледник, весь засыпанный кам­нями — мелкими и большими, грязью и песком.

Москвин повел меня, пока все отдыхали, показать верховье реки. Фортамбек, как и все реки, выбегал из ледяной пещеры. Мы забрались на большой камень про­тив этой ледяной пещеры. Я сфотографировал дважды выход реки. Москвин обратил мое внимание на лед, опоя­сывавший камень, на котором мы стояли. Ледяные иглы окружали его как бы гирляндой.

— Вот докуда доходила вода несколько дней тому назад, — сказал он, показывая мне рукой, — а смотрите, как сейчас быстро она убывает: почти полтора метра уже.

Действительно, от места, где шла ледяная корона, до воды было почти два метра.

— Скоро, видно, придут золотоискатели, — снова на­помнил он мне.

Когда мы вернулись к товарищам, то увидели новую картину. Ходакевич, снявший с себя буквально все, растя­нулся в ледяном ручье и купался. Надо было обладать только его исключительным, железным здоровьем, чтобы позволять себе такие вещи.

Дальше дорога сделалась еще труднее. Идти по камням с нашим грузом под палящими лучами солнца было прямо невмоготу. Быстрота движения скоро определи­лась в один километр в час. Останавливались через каж­дые двадцать пять минут на пять минут, затем стали останавливаться через каждые пятнадцать минут на пят­надцать минут.

Прошло уже два часа, а дорога отнюдь не становилась легче. По словам Москвина, такой дорогой предстояло еще пройти до намеченной им остановки против ледника Курай-Шапак около пяти-шести километров, на что пона­добилось бы еще около пяти часов.

К двенадцати часам обнаружился резкий поворот ледника наискось, влево, а справа открылось ущелье Ку­рай-Шапак. Хотя казалось, что до этого ущелья рукой подать, до него было не меньше четырех километров. Было видно, что раньше пяти часов вечера мы туда не по­падем. Взваливши на плечи мешки, мы двинулись, после очередной передышки, к повороту ледника и вдруг все остановились. Как только мы забрались на огромный ледяной бугор, господствовавший над всем ледником, при повороте перед нами открылась панорама, заставившая нас остановиться и ахнуть.

Ледник замыкала большая снежная вершина. Рядом подымалась другая. В разрезе двух скрещивающихся линий этих вершин (как бы в опрокинутом треугольнике) вырисовывалась еще одна громадная снежная вершина. Она была типичной формы трапеции, у которой верхнее основание шло не параллельно нижнему, а несколько подымаясь с севера на юг. Эти очертания были настолько характерны, что не было ни малейшего сомнения ни у кого, что перед нами находится сам знаменитый пик имени т. Сталина, высочайшая вершина СССР, прежний немец­кий пик Гармо, вершина, которую мы так долго искали и от которой оказались так близко сейчас.

До вершины в лучшем случае было не больше двадцати пяти километров. Она возвышалась на сравнительно ров­ном снежном плато, подымавшемся на высоту до шести тысяч метров. Плато кончалось обрывистой ледяной стеной — на взгляд километра в полтора-два высоты. Самая высокая, южная вершина пика была лишена снега точно так же, как и северная вершина. Зато вся середина пика, обращенная к нам очень крутым спадом, была покрыта вечными снегами.

Если бы каким-нибудь чудом нам удалось подняться по ледяной стене на плато, пожалуй можно было бы по этому снежному покрову, несмотря на крутизну, выйти приблизительно к средней части вершинного гребня, а оттуда было рукой подать на вершину. Вот что открылось перед нашими глазами.

Мало того, слева открылся еще один ледник, располо­женный к нам еще ближе. Он переходил вверху в фирно­вые поля с красивой четырехугольной неправильной формы вершиной. Это был пик Евгении Корженевской, который мы наблюдали много раз в 1931 году и который тогда принимали за пик Гармо. Мы наблюдали тогда этот пик с севера, с высот склонов и вершин Заалайского хребта над Терс-агарским ущельем1. Сейчас мы подошли к нему с южной стороны. Он был непосредственно вблизи нас, и его почти семикилометровая (точнее шесть тысяч девять­сот метров) вершина подавляла своей величавой грандиоз­ностью. Она значительно уступала, однако, в красоте и величии пику т. Сталина. Все наши помыслы были устрем­лены вдаль, туда, вверх по леднику, к величайшей вер­шине СССР.

Пик Евгении Корженевской.

Вид с ледника Фортамбек.

Отдохнув, мы двинулись дальше. Если тяжел был путь до сих пор, то дальше он не сделался легче. Те же огром­ные бугры, покрытые камнями и льдом, то же постоянное «нырянье» по ним вверх и вниз, с той только разницей, что солнце поднялось выше, сделалось жарче, а сил станови­лось меньше.

Четыре часа пути показались нам восемью часами, и когда мы подошли к ущелью Курай-Шапак, то неволь­но остановились. Все заговорили об отдыхе и ночевке.

Тов. Воробьев и носильщики предложили было повер­нуть к левому склону ледника, указывая место, где они ночевали в первом своем движении, когда шли орга­низовывать третью базу.

Но я отверг это предложение. Более удобным для ночевки представлялся не левый, а правый склон ледника. Стоило только немного подняться со льда на боковую терраску, и мы оказывались на ровной, покрытой мягким песком площадке вблизи ручья и неподалеку от искрив­ленных деревьев арчи. По этой площадке идти было бли­же, чем перебираться к левому склону ледника. Мы по­вернулись к правому склону и скоро расположились на песчаной площадке.