ВВЕДЕНИЕ 9 страница. Бурно шумит река Сурхоб. Так называется здесь наша старая знакомая Муук-су

(экспедиция 1933 года)

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ОПЯТЬ ПО ПРЕДГОРЬЯМ ПАМИРА

ГЛАВА I

ТЕМПЫ, ТЕМПЫ!..

17 августа

Бурно шумит река Сурхоб. Так называется здесь наша старая знакомая Муук-су. Вырвавшись из узкого скалистого ущелья хребта Петра Первого, она соеди­няется затем с Кзыл-су, выбегающей из Алайской долины. Около ста пятидесяти километров отделяет Гарм от места слияния обеих этих рек. Это и есть путь, который нам предстоит сейчас сделать. После слияния этих рек мы пойдем вверх уже по течению собственно Муук-су к киш­лаку Девсиар, где мы стояли лагерем в 1931 году. Это будет еще около сорока километров. А затем пойдет уже участок пути от Муук-су вплоть до Алтын-мазара у лед­ника Федченко, вдоль хребта Петра Первого.

В этом году наша работа будет сплошь вестись по се­верному склону хребта Петра Первого. Мы будем атако­вать неприступные вершины этого горного скалистого хребта непосредственно с севера — путем, который мы счи­тали безнадежным и невозможным в 1931 году, некоторый оказался единственным для того, чтобы проникнуть в центр высокогорного узла Гармо. Именно там, около кишлака Девсиар, организована сейчас наша база, имен­но там ждут меня все остальные участники экспедиции, и именно туда мне необходимо возможно скорее проник­нуть. Мы опять опоздали и опять спешили. Я, Стасик Ганецкий, четверо красноармейцев и двое киргиз-проводников — таков наш отряд.

Вот почему, чтобы поспеть скорее, я опять выбрал этот путь от Гарма. На путь, которым пошел основной караван, понадобилось бы не менее десяти дней, чтобы добраться от Оша до Девсиара. От Гарма же я через три дня, по опыту прошлого года, рассчитывал добраться к Девсиару по Сурхобу и Муук-су.

Большая дорога от Гарма идет правым берегом по течению реки.

Мы решили ехать по левому берегу. Дорога по этому берегу на карте не показана; была обозначена лишь тропа.

Тропа после ста километров уходила в горы от реки и через перевал спускалась к Девсиару. Этот путь, как говорили, был короче километров на двадцать или трид­цать. Мы поехали тропой.

И вот уже пять часов, как мы выехали из Гарма. Пока трудно сказать — прогадали мы или нет...

Свирепо шумит Сурхоб. Его коричневые волны бегут, и пенятся, дробясь о скалы. Вся долина реки шириною километра в два сплошь пересечена отмелями и рукавами. Но около нашего берега проходит главное русло. Тропа то забирается на каменные скалы, то бежит по зеленому косогору, то опускается вниз почти к самой воде. Узкая береговая полоска иной раз еле видна сверху, но лошади спокойно ступают над кручей, и всадники не смотрят на бушующие волны. Привыкли.

И мы не ошиблись в расчете. За целый день мы только раз остановились. Тропа вдруг оборвалась, и под копы­тами коня зазиял провал. Пришлось поворачивать лоша­дей назад, а потом, проехавши метров двести по зеленому крутому косогору над провалом, снова сводить их вниз на тропинку. Но это было единственное затруднение за целый день. Дальше Сурхоб ушел бурлить к противопо­ложному берегу, и тропинка пошла по широким отмелям. А к вечеру дорога стала еще лучше, пошла широкой и ровной террасой.

Большие кишлаки, сплошь затопленные зеленью са­дов, один за другим потянулись нам навстречу. Их раз­деляли либо желтеющие поля ячменя, либо зеленые луга с копнами свежескошенной травы.

В одном из этих кишлаков мы решили остановиться, пройдя в первый день около семидесяти километров.

 

ГЛАВА II

ЧЕРЕЗ ТУПЧЕК

18 августа

Кишлак Каннишбек на берегу Сурхоб. Два часа дня. Горячее азиатское солнце обжигает. От его пронизываю­щих лучей мы спрятались тут же, посреди улицы, под тенью двух ветвистых ветел на берегу арыка.

Мы стоим здесь уже с одиннадцати с половиной ча­сов. Так рано стали из-за неожиданной встречи с двумя группами европейцев, что не часто бывает в этих местах.

Одной из групп оказались мои старые знакомые: упол­номоченный Наркомвнешторга по сбору пушнины, ехав­ший с каким-то другим своим сотрудником, и Мусса, мой приятель еще по 1931 году.

Эту группу мы нагнали всего час назад неподалеку от кишлака в одном из боковых ущелий. Другую группу мы застали уже здесь в кишлаке. Это был корреспондент «Правды» т. Мануйлов в сопровождении секретаря пар­тийного комитета Хаитского района, на территории ко­торого мы сейчас находились. Стоянка наша поневоле затянулась…

Стах смотрится в зеркальце, которое постоянно та­скает с собою. Храпит, заложивши руки под голову, красноармеец Степченко. Закутавшись с головой в ши­нель, готовится к очередному приступу малярии уполномо­ченный Наркомвнешторга. В этих местах, на всем протя­жении от Сталинабада до Гарма и от Гарма до Хаита, все европейцы — сплошь малярики. Если кто не забо­лел, так наверняка заболеет. Опыт прошлого года научил, однако, нас многому, и мы все упорно глотаем хину каж­дый день — рано утром и поздно вечером. И тем не менее гарантии никакой нет: всех нас отчаянно искусали комары за время нашей стоянки в Гарме, а этого достаточно.

Под деревом сидят на корточках мальчики-таджики и с любопытством рассматривают невиданных гостей.

Наконец первыми поднялись Мануйлов и секретарь хаитского райкома. Они стояли здесь с утра и теперь тро­нулись в путь. На прощанье защелкали фотоаппараты, и случайные попутчики двинулись из кишлака.

Быстро развивается советский Таджикистан.

Корреспондент «Правды» и секретарь райкома отправи­лись в горы посмотреть недавно организованный на Тупчекском плоскогорье большой животноводческий сов­хоз, насчитывающий уже несколько десятков тысяч го­лов. Гордость этого совхоза — гисарские овцы, чуть ли не по двенадцати пудов весу. А еще в 1931 году мы встретили на этом самом Тупчеке экспедицию Наркомзема, впер­вые посланную обследовать пастбища Тупчека для орга­низации совхоза. Мы приняли тогда этих наркомземовцев за басмачей. А сейчас совхоз уже организован, и сов­хозные стада пасутся на полях Тупчека.

Мы выехали около трех часов из кишлака и тронулись сначала над самой рекой, по широкой отмели, поросшей кое-где зеленым кустарником. По карте через час с не­большим мы должны были встретить два кишлака — Уайтиль № 1 и Уайтиль № 2. Около этих кишлаков должен был нас догнать Мусса, согласившийся ехать с нами, что­бы показать дальше дорогу. После этих кишлаков тропин­ка должна была углубиться в сторону в горные пастбища Тупчека.

Мы действительно через час подъехали к первым кишла­кам. Мы проехали оба кишлака, и дорога резко поверну­ла в горы. Зато другая тропинка продолжала бежать вдоль реки.

На повороте наш отряд остановился. Ехать вперед, не зная дороги, было опасно; повернуть в горы — значило заведомо удлинить наш путь. Нам навстречу подымался старик-таджик.

— Иол якши? — спросил я его, показывая на тропин­ку, уходившую в горы.

— Якши, якши!

— Иол яман? — повторил я свой вопрос, указывая кам­чой1 на тропинку, спускавшуюся к реке.

— Яман, яман (худой, скверный), — вновь подтвер­дил старик. — Су яман (вода нехороша, или много воды).

Мы повернули наверх. Это был первый большой пере­вал который приходилось брать, бесснежный и с хорошо проработанной тропой, но тем не менее трудный и утоми­тельный. Тропа упорно зигзагом подымалась все выше и выше. Даже привычные к горным переходам крепкие красноармейские лошади скоро выдохлись и стали от­ставать. Пришлось слезть с коней.

Направо за зелеными холмами поднялись уже камен­ные скалы, и за ними вдалеке заблистали первые снежные вершины.

Тупчек был высокогорной равниной. Снежные верши­ны принадлежали уже отрогам хребта Петра Первого.

Наконец мои спутники поднялись тоже. Крепче и Лучше всех чувствовали себя киргизы. Две красноар­мейских лошади отказывались идти. Один красноармеец также выбывал из строя. Очередная жертва малярии, он еле мог сидеть в седле от высокой температуры. К ве­черу он свалится совсем.

Но до заката солнца было еще часа полтора, и их нуж­но было использовать.

Скоро мы натолкнулись на первые киргизские юрты. Это уже было царство гор. Не только одним животновод­ством занималось население в горах. Три или четыре юрты были разбросаны на полянке. Между ними на довольно большом пространстве было уставлено не менее двух сотен глиняных горшков. Перед нами было гончарное производ­ство кустарного характера, большая гончарная горная ма­стерская.

Две лохматые собаки с громким лаем бросились на нас, норовя укусить за ноги наших лошадей. Из юрт навстре­чу вышли две женщины. Мужчин-киргиз не было. Това­рищи предложили мне стать здесь на ночь, благо тут можно было достать дров и молока.

Справившись о том, может ли ехать наш больной, я решил все же двигаться дальше до Яшик-куля — боль­шого горного озера, на берегу которого мы думали оста­новиться.

Озеро Яшик-кулъ в горах кочевой Киргизии на высоте 3500 метров.

 

Мы не доехали до Яшик-куля. Через час стемнело. Мы ехали по едва заметной тропинке среди бесконечных холмов и лощин Тупчека. Больной красноармеец Горев и другой красноармеец Кульдишеров, лошадь которого совсем почти отказалась Идти, скоро отстали от нас. В этих условиях нужно было во что бы то ни стало отыскать ночлег. Но кругом не было ни намека на деревцо, не было и воды. Рискуя окончательно растерять друг друга, мы разослали в разные стороны проводников-киргиз с заданием во что бы то ни стало найти киргизское ста­новище. Только к восьми часам вечера, уже в темноте, нам удалось на него наткнуться в верховьях речонки Джайланды. Стоянку мы разыскали по блеянию баранов и лаю собак. На этот раз это было довольно большое ста­новище, по меньшей мере в десяток юрт. И, как всегда бывает в горах, мы встретили радушный прием. Хозяева сейчас же притащили и разостлали для нас войлочные кош­мы, подушки и одеяла, а рядом запылал большой костер.

Первым делом мы снарядили гонца за отставшими то­варищами. И только после этого сели за обед.

Снова, как и в прежние экспедиции, загорелись над головою звезды. Снова, как и прежде, мы легли спать среди юрт на высоте трех с половиной тысяч метров. И снова тихо все кругом. Только черной тенью шагает вокруг спя­щих караульный и, позевывая, поглядывает на звезды...

Экспедиционный быт полностью вступил в свои права.

19 августа

Мы познакомились ближе со своими хозяевами на сле­дующее утро. Видимо, они были из зажиточных, если не больше. Хозяйка-марджа (жена), в пестром ярко-красном платье до пят, с большими серебряными и оловянными бля­хами на груди, с длинными косами с хвостиками из черных ниток и каким-то цветным тюрбаном на голове, принесла нам утром айран (молоко). Другие были одеты более скромно. Но лишь с большим трудом добился я разрешения сфотографировать марджу. Наоборот, хо­зяин не возражал против того, чтобы запечатлели его физиономию.

С раннего утра мы двинулись дальше. Мне думалось часам к двенадцати, самое большее к двум уже добраться до Девсиара. Дорога должна была все время Идти по горным пастбищам, а потом снова спускаться вниз к реке. Трудностей, таким образом, можно было рассчитывать не встретить. Лишь бы только скорее добраться до Яшик-куля, после которого холмы должны были совсем пре­кратиться и начаться совершенно ровное плато.

Но к Яшик-кулю мы добрались только через два ча­са, и только к одиннадцати часам выехали на рав­нину.

Яшик-куль поразительно красив. Горное озеро, иссиня-голубое, сжатое высокими холмами, как бы забро­шено сюда какой-то случайной прихотью судьбы. Вода удивительно прозрачна, на дне можно видеть каждый камешек. От берега дно шло, быстро и ровно понижа­ясь; соответственно менялся и цвет воды. Такие озера часто встречаются в горах, но Яшик-куль поражал своими размерами. Если верить глазам, не меньше полкилометра, а то и больше достигал он в диаметре. Нам пришлось объехать его почти весь, пока тропинка через небольшую лощину вывела на плато, или собствен­но Тупчек.

Мы знали это плато. В 1931 году мы выехали на него после того, как ночевали на берегу реки Вейдзирк, где утром нас разбудило землетрясение. Я узнал теперь и это плато, и разбросанные кучки юрт, и основное направление дороги. Одно время, правда, мелькнуло сомнение: а не следует ли пересечь равнину поперек, вместо того чтобы ехать прямо на восток по равнине, как вела дорога? На­право виднелась кучка юрт, и по памяти казалось, что именно в этом направлении мы поехали в 1931 году. Но ехать по памяти я не решился, а основная дорога ясно шла вдоль равнины.

Через два часа мы проехали равнину и углубились снова в надвигающуюся цепь холмов. Это означало, что мы проехали не меньше десяти-двенадцати километров. А это в свою очередь означало, что мы поехали не той доро­гой, которой ехали когда-то, в 1931 году. Но сбиться было невозможно. Дорога была только одна, та, которой мы ехали. И все же это была не та дорога. Та была гораздо короче, а эта шла в обход.

В особенности нам это стало ясно, когда, проехавши еще час, мы увидели перед собой внезапно еще одно озеро. Никакого второго озера в 1931 году мы не видали. На карте дорога проходила вдоль озерка под названием Кош-куль, но был ли это на самом деле Кош-куль, — мы тоже не знали. Расчет добраться до Девсиара к двенадцати часам оказывался явно неверным. Шел уже первый час.

У озера опять чернели киргизские юрты, и мы снова повернули к ним, чтобы отдохнуть и накормить коней. Напрасные надежды. Трава кругом была вся выжжена солнцем, а у озера рос только жесткий тростник.

Двинулись дальше. Дорога была совершенно незна­кома, а карте я уже больше не верил.

Примерно через два часа мы по узкой тропинке вышли в большое ущелье, сплошь заросшее мелким кустар­ником и лесом. На дне ущелья бежал бурный горный ру­чей. Над скалами поднялись снежные вершины и забли­стали ледники... Мы со Стахом сразу узнали теперь, где мы находимся: это было то самое ущелье реки Дивоны, в которое мы выехали в 1931 году с Тупчека. Оно должно было нас вывести по Дивоне прямо к Муук-су, но западнее Девсиара и даже западнее кишлака Муук, где нами был поставлен два года тому назад астрономический пункт. От этого ущелья до спуска к Муук-су нас разделял еще один большой высокий перевал с хорошо проработанной горной тропой.

На живописной лужайке, на берегу реки сели отдохнуть. Отсюда до Муука оставалось не больше полутора часов езды.

На вершине Муукского перевала все снова собрались. Повторилась опять вчерашняя картина. Теперь уже двух красноармейцев трепала малярия. И снова две лошади категорически отказались Идти после тяжелого подъема. В конце концов, оставив больных отлеживаться, мы вчет­вером — я, Стах и два киргиза-проводника — отправились к видневшемуся уже внизу Мууку: устраивать ночевку и искать своих. От Муука до Девсиара было каких-нибудь четыре километра, или полчаса езды. А в Девсиаре долж­ны были нас ждать наши. Знакомая тропинка вьется и бежит с гор все ниже и ниже к кишлачку, разбросанному на ровной террасе. Терраса падает к Муук-су крутым обрывом. Вправо уже виден Девсиар.

Вот сбоку на скале поднялся наш астропункт. Он цел и невредим, несмотря на истекшие два года. И мы уже едем по узеньким улочкам Муука.

Оставивши наших проводников в Мууке, мы поручи­ли им найти вакиля — члена совета, уполномоченного по кишлаку, с просьбой приготовить нам ночлег. Пришпорив лошадей, мы поскакали Стахом в Девсиар.

В Девсиаре едва ли двадцать глиняных избушек. Най­ти своих будет очень легко. Навстречу из халуп выгляды­вают таджики.

— Бар урус-адам? (русские есть?)

Один из таджиков, крепкий и здоровый малый с курчавой бородой, выходит навстречу.

— Иок (нет, никого нет).

— Как нет? Здесь же должны быть русские.

— Иок.

— А караван бар?

— Караван иок.

— Где же он?

— Ушел.

— Куда?

— На Сагран. — И он машет рукой по направлению к горам.

— Весь ушел? А Вася, а Петька? Таджик радостно кивает головой.

— Вася бар, Петька бар.

Ну, наконец-то договорились.

— А где же остальные? А Бархаш?

— Бархаш бар.

Оказывается, он всех знает.

— Но где же они?

— Ушли в Сагран.

Вот так-так? Значит, никого нет, значит, стоянки нет? Где же мы будем их искать?

Стахтут вспоминает: Бархаш ему говорил, что в слу­чае, если мы не найдем базы в самом Девсиаре, это значит, что она не дальше трех-четырех часов езды. Но три-четы­ре часа езды — это только так говорится, а сейчас уже седьмой час вечера.

И мы опять пытаемся расспрашивать таджиков. Мало-помалу выясняется, что не все русские ушли в Сагран, часть вместе с Васей (это наш завхоз) и всем караваном ушла почему-то обратно в Дараут-курган, причем оставили у этого таджика два мешка арпы (ячме­ня). Это самое необходимое сейчас для наших кавале­рийских лошадей. Мы не можем держать их все время на одной траве.

В Девсиаре нам больше делать нечего, и мы воз­вращаемся назад в Муук, где застаем своих всех в сборе. Тем временем они устроились уже на ночь в мечети, куда их отвел вакиль. От вакиля узнаем, что тут же в Мууке стоит добровольческий отряд Валтабая. Начальник сей­час куда-то уехал и придет к нам завтра утром.

Отложив всякие дальнейшие попечения на завтра, мы идем спать. Намеченный план мы выполнили полно­стью. За три дня мы покрыли сто восемьдесят километров. Не наша вина, что мы не нашли своих в Девсиаре. Мы сде­лали все, что могли.

 

ГЛАВА III

ПО МУУК-СУ

 

20 августа

Мечеть, где мы устроились на ночь, была обыкновенным, типичным для маленьких кишлачков деревянным домиком с глиняной терраской под навесом, с четырьмя деревян­ными столбами. С террасы в глубь мечети шли две двер­цы в молитвенное помещение.

На террасе мы расположились отдыхать на кошмах, которые любезно притащили нам хозяева. Насекомых оказалось в кошмах немного.

Маленький дождь начал было накрапывать, но скоро прошел, и звездная ночь снова опустилась над нами.

А утром началась обычная история. Во-первых, тад­жики, обещавшие прислать нам двух вьючных лошадей, вовсе не были настроены подыматься чуть свет. Во-вторых, лошадей нужно было ковать. И только часам к девяти они оказались приведенными в надлежащий порядок.

Тем временем объявилась новая напасть. У моей ло­шади и у лошади Стаха оказались набитыми спины. Ехать на них было невозможно. Пришлось доставать еще двух лошадей. Во всем этом нам помог приехавший утром про­вожать нас начальник добровольческого отряда т. Валтабай.

За утро мы выяснили, что наши стоят в Сагранском ущелье. Это означало, пройти километров пятнадцать и одолеть еще один большой, тяжелый перевал.

Сагран, как и все реки северного склона, впадал в Муук-су почти совершенно непроходимым, узким скали­стым ущельем. Чтобы попасть в Сагран, нужно было сначала окольной тропкой подняться на боковой отрог хребта до четырех тысяч метров высоты и затем спу­ститься до двух тысяч семисот метров. На все это, по опыту 1931 года, должно было потребоваться не меньше четырех-пяти часов.

Через полчаса после выезда мы уже были в Девсиаре и проезжали место нашей бывшей базы 1931 года.

Не люблю я проезжать места старых стоянок. Грустно видеть пустыню там, где когда-то стояли палатки и кипела бодрая походная жизнь. Вспоминаются знакомые лица, шутки, смех. А теперь все пусто. Только желтые листья покрывают землю да кучки старого высохшего конского помета.

Вот большой камень около стоянки 1931 года. В послед­ний день отъезда на нем была сделана мною надпись: «База № 2». От надписи тоже ничего не осталось.

Типы кочевых киргиз. Богатая киргизка.

Скоро начался самый подъем.

Моя маленькая лошаденка, несмотря на свой не­взрачный вид, сначала шагала наверх довольно бодро. Но так как подъем становился все круче, пришлось слезть и дальше подыматься уже пешком.

И опять перед глазами встали картины прошлого. Вот роща низкорослых сосен, где мы прощались с товарищами, отправляясь в еще совершенно нам неведомое Сагранское ущелье. Мы уходили примерно на двадцать дней и не знали, куда мы попадем. Это было давно, целых два года назад. Зато теперь мы знали дорогу очень хорошо.

На самом гребне перевала стояли каменные летовки. Когда-то нас там встретили с айраном их обитатели, — теперь летовки были пусты.

Наверху я решил дождаться только Стаха и нашего проводника. Две красноармейских лошади, измученные тя­желой трехдневной гонкой, опять отказались подыматься. Их буквально приходилось тащить на веревке. С красно­армейцем Горевым начинался очередной припадок маля­рии, он тоже еле шел.

—Урус кибитка, — обратился ко мне вдруг проводник, указывая вниз.

— Где урус кибитка?

Он снова показывал камчой вниз.

На зеленой лужайке, на террасе, высоко поднявшейся над пенящимся в теснинах Саграном, виднелось несколь­ко белых пятнышек — одно побольше, другие — поменьше, всего три или четыре.

Это действительно были палатки. Но до них было около восьмисот метров крутого спуска.

Пыль клубилась под ногами. Ветви можжевельни­ка хлестали в лицо. Лошадь на особенно крутых ме­стах упрямилась и не хотела ни за что двигаться впе­ред.

«Куда тебя несет!» — казалось, говорили ее умные глаза.

Спустившись, мы погнали лошадей изо всех сил по узенькой тропинке к лагерю, к палаткам.

Вот над кустом впереди поднялся шест, и на нем затре­пыхался красный флаг.

Из средней палатки навстречу нам выбежало двое, но только двое. Кто они?

Это Мамаджан — наш знаменитый повар, наш профессор кулинарного искусства в горах Памира, участник наших экспедиций 1930, 1931 и 1932 годов. Его широкое лицо улы­бается, сияет. Он с радостью пожимает мои руки и чуть ли не готов расцеловать нас всех.

Другой — один из караванщиков, тоже киргиз, тоже старый знакомый.

Но где же остальные? где «наши»? где «европейцы»? Где Бархаш, где Арик Поляков, где Воробьев и остальные? Почему они не встречают нас?

— Никого нет, они ушли, — говорит Мамаджан.

Часть альпинистов — Воробьев, Ходакевич, Недокла­дов, инженер-геолог Москвин и его группа — ушла давно-давно в ущелье Фортамбек — на базу № 2 — около двух дней пути отсюда, а Бархаш, Арик Поляков и альпинист Церетелли ушли только сегодня утром, всего два часа тому назад.

— Куда ушли? Почему ушли, почему не дождались?

— Не знаю. Они ушли утром вверх по ущелью Саграни заявили, что они хотят пройти через горы первым боко­вым ущельем прямо на вторую базу в ущелье Фортамбек. Они думают туда придти дней через десять, если же они не найдут дороги, то обещали вернуться назад сюда, на сагранскую базу, но не раньше чем через шесть дней.

— Ничего не понимаю. Почему же не дождались? Они же знали, что мы приедем.

На это Мамаджан мог ответить лишь одно:

— Так сказал Бархаш.

— А где же Вася Рубинский — хозяйственный началь­ник каравана? Где Петя Жерденко? Они-то должны здесь быть, как ведающие тылом и обозом.

— Рубинский уехал с порожним караваном назад в Дараут-курган завозить оставленный там ячмень и про­виант, а Петя Жерденко отправился тоже на вторую базу.

Оказалось, что Муук-су размыла дорогу, которая была проложена нашими ребятами вдоль реки по направлению к ущелью Фортамбек, и одиннадцать лошадей застряли на той стороне у размытого места. Лошади уже семь дней без пищи. Их нужно было выручать и восстановить дорогу. Туда и поехал Петя.

Все эти новости были так неожиданны и так не­приятны...

Что же это? Торопились-торопились, а нас не могли подождать и двух часов? Ведь знал же Бархаш, что послед­ний срок моего приезда было двадцатое число, а сегодня как раз двадцатое. А если бы мы утром так долго не кани­телились, мы прибыли бы часа на три-четыре раньше и еще всех бы застали.

— Тьфу, какая досада!

Но что поделаешь! До завтрашнего дня во всяком слу­чае необходимо подождать, тем более, что и моих парней еще нет. А догонять Бархата не было никакого смы­сла. За четыре часа он мог уйти вверх по ущелью кило­метров восемь-десять, и найти их ночную стоянку было бы нелегко. Да и зачем же их понесло в первое боковое ущелье?

«Не понимаю, — думал я, — зачем ему идти вверх по Саграну, чтобы повернуть налево. Ну, если бы еще идти последним боковым ущельем, которое мы не успели обсле­довать в 1931 году, тогда можно бы попытаться проникнуть в верховья ледников Гандо-Турамыс, но идти в пер­вое боковое ущелье... Не понимаю».

Но Мамаджан уверял, что Бархаш должен был повер­нуть именно в первое боковое ущелье.

— Ну, где располагаться прикажешь? — спросил я Мамаджана.

— А где хотите, все палатки свободные.

— Ладно.

Я выбрал маленькую палатку, стоявшую на самом краю террасы.

Мы быстро перетащили со Стахом туда наши вещи и стали ждать остальных. Но первые трое красноармейцев прибыли только в четыре часа дня, а последние двое только в шесть часов. Горев два битых часа отлежи­вался на перевальном пункте в очередном приступе ма­лярии.

Чтобы нас хотя чем-нибудь утешить, Мамаджан поста­рался накормить нас как следует: и мясом, и прекрасным супом, и своими знаменитыми пирожками с рисом.

21 августа

Сагранское ущелье — это длинный-длинный и довольно широкий коридор между двумя крутыми, скалистыми хребтами. На дне этого коридора бежит ручей. От реки подымаются с обеих сторон почти на сто метров каменные скалы. Широкие зеленые террасы тянутся вдоль ущелья, то доходя до двухсот метров в ширину, то почти совер­шенно исчезая. В таких местах боковые склоны представ­ляют собою почти отвесную кручу. Они уходят в., высь еще на километр, а то и больше. В верхней части склонов нет уже никакой растительности, даже травы там нет, одни только голые скалы.

Хорош Сагран рано утром, когда солнечные лучи начинают заливать своим светом высокие каменные утесы и далекие снежные горы. Хорош Сагран в яркий полдень, когда жаркое солнце обжигает камни своими лучами и бездонное небо улыбается прекрасной синевой. Хорош Сагран, наконец, и ночью, когда мириады звезд заполняют небо и когда луна серебрит камни, а теплый вете­рок еле колышет веточки дерев...

Сагранское ущелье идет прямо на юг. Его замыкает снежная цепь гор. Там, у этой снежной цепи, направо идет Пеший перевал. Налево Сагранский ледник загибает куда-то на восток в глубь горного узла к системам ледни­ков Гармо и Гандо.

До поворота этого ледника на восток слева выходят еще два ледника и заваливают своими массами ущелье.

База экспедиции в ущелье реки Сагран.

 

До ближайшего ледника, мы знаем, не больше двух часов ходьбы. Дальше опять пойдут ущелье, террасы, пока новая масса льда не заполнит все корыто между ска­лами основного Сагранского ледника. Все эти картины нам давно известны.

И мы любим наш Сагран. Мы его любим, может быть, именно потому, что так хорошо его знаем. А теперь он будет «нашим» целых два месяца. Это будет наш дом, наша основная, постоянная база.

Еще одну неприятную новость сообщил нам Мамаджан. Бархаш таки ждал нас. Поэтому перед тем, как уйти, он послал нам навстречу подробное изложение своего плана работы. Но он послал человека по правой стороне Муук-су, по большой дороге, а мы поехали по левой сто­роне. Посланный разминулся с нами. Таким образом, даже записки с изложением плана Бархаша не было в наших руках.

Наутро заболел малярией еще один из красноармей­цев. Это был уже третий. Гармские подарки давали себя знать.

Мы решили со Стахом переждать еще один день, чтобы дождаться караванщика, который ушел с Барха­том, и Петю. У них мы могли выяснить что-нибудь более точно.

К десяти утра действительно вернулся караванщик. То, что он сообщил, погрузило нас в еще большую досаду и уныние.

Во-первых, оказалось, что Бархаш, Арик Поляков и Церетелли видели нас, когда мы спускались вниз к лаге­рю с перевала, т.е. они видели какие-то движущиеся фигурки, показавшиеся наверху перевала, и спорили,— мы это или не мы, почему-то решили, что это не мы, и ушли дальше.

Во-вторых, караванщик сообщил нам, что он проводил Бархаша действительно только до первого бокового уще­лья и затем вернулся. Куда пошел Бархаш — он не знал и записки тоже никакой не принес.

Мы решили тогда ждать Петю. Петя приехал к двенад­цати часам, но и Петя мало чем мог нас порадовать. Все, что он знал, сводилось к следующему:

Воробьев с альпинистами и Москвин с геологами, прибывши сюда на базу, в начале августа действительно поработали немало. Основная работа их заключалась в прокладывании дороги вверх по течению Муук-су до Фортамбекского ущелья, с которого мы предполагали начать свою исследовательскую работу. На проклады­вание дороги у них ушло хороших десять дней. Базу № 2 они организовали у самого выхода Фортамбекского ущелья. Идти туда нужно было два дня, так как в пу­ти приходилось перебираться еще через одну боковую речку — Хадыршу. Эту речонку можно было перейти только рано утром, когда было меньше воды,—днем она была непроходима.

У Хадырши поневоле приходилось ночевать.

Сам Петя не был еще на второй базе. Он все время за­нимался снаряжением и транспортированием туда грузов. Дней семь назад произошло несчастье: в одном месте, где они проложили тропку по берегу Муук-су, у самой воды, прошел так называемый «силь», или поток камней, мусора и грязи, иногда вдруг прорывающийся из ущелья и несущийся в реку. Этот поток бывает так силен, что заставляет реку изменять русло. Так было и в этом слу­чае. Река переменила русло, сильным напором ударила в берег, где была проложена тропа, и смыла громаднейший кусок в несколько саженей. Проложить новую тропку по верху удалось только пешеходную. Берег был слишком крут, и поднимать лошадей было невозможно. Поэтому теперь приходилось до размытого места ехать на лоша­дях, а потом тащить груз на себе до базы. Все это чрез­вычайно замедляло переброску груза. Лошадей Пете уда­лось кое-как перевести, и они теперь ждали его в ущелье Хадырши на той стороне.