ВВЕДЕНИЕ 11 страница. Первый день пути по льду оказался настолько тя­желым, или, наоборот, мы оказались настолько нетрени­рованными

Первый день пути по льду оказался настолько тя­желым, или, наоборот, мы оказались настолько нетрени­рованными, что стали на ночевку в пять часов дня. Впос­ледствии и носильщики и мы проходили этот же путь в три-четыре часа. Пока готовили ужин, Москвин поделился со мной некоторыми своими опасениями по хозяйственной части. Оказалось, что у нас на базе ощущается недостаток мяса и муки. Недохватка объяснялась трудностью пере­броски продуктов, медленностью в передвижении грузов и некоторой неосторожностью в расходовании запасов, в особенности во время затянувшегося караванного пути от Оша до Саграна. Пришлось пересмотреть нормы снабже­ния, в особенности по муке. О мясе мы не так беспокои­лись, потому что, с одной стороны, у нас был запас рыбных консервов, а с другой стороны, мы надеялись (и, как увидит читатель дальше, не без основания) пополнить наши запасы охотой на горных козлов, следы которых мы находили всюду. Вся площадка, на которой мы сидели, была истоптана следами этих животных.

В семь с половиной часов вечера все уже легли спать.

26 августа

Вышли в восемь часов утра, наскоро напившись чаю. Нужно было наверстать потерянное за вчерашний день и добраться до базы; до нее, по словам Москвина, остава­лось не больше каких-нибудь шести-восьми километров.

Но как быстро акклиматизируется человеческий орга­низм! Вчера еще, впервые надевая на плечи тяжелые рюкзаки, мы сгибались под их тяжестью. А сегодня те же рюкзаки почему-то казались нам гораздо легче. И снова пошли мы по камням и ледяным буграм, то вверх, то вниз, обливаясь потом под жаркими лучами солнца. И все же мы шли быстрее, чем вчера. Первую более длительную остановку мы сделали через два часа после вы­хода, около десяти утра. Утешительно было то, что те­перь мы были почти у начала полосы белого блестящего льда. Покрытые грязью и камнями ледяные бугры конча­лись, а по блестящему льду идти гораздо легче. Если это не ледопад, то он всегда представляет собою сравнительно ровную поверхность или, по меньшей мере, бугры, кото­рые переходят один в другой ровными валами с сравни­тельно неглубокими ледяными лощинами.

По ущелью Фортамбек.

Пик т. Кагановича. Вдали пик т. Сталина.

В двенадцать часов стали вторично. Мы прошли теперь уже достаточное количество километров и довольно близко подошли к пункту разветвления ледников, где предпо­лагалась организация третьей базы. Все ближе и ближе приближался к нам огромный пик Сталина, все точнее и точнее обрисовывалось расположение его вершин, все больше и больше росла наша уверенность в возможности подъема от его плеча непосредственно к середине вершин­ного гребня.

Сидя на камнях у ледяного ручья, мы перекидывались друг с другом замечаниями, строили перспективы завтрашнего дня и возможные планы работы. Во всяком слу­чае выяснялась необходимость специальной разведки от разветвления ледников, на восток, налево, а оттуда не­посредственно к ледяной стене пика Сталина. Только после этой разведки можно было ставить вопрос о даль­нейших совместных действиях всех групп и о возможных путях восхождения. Но пока разведка будет изучать подступы к пику, что будут делать остальные?

Москвин предложил поэтому свои услуги по руко­водству группой, которая отправится направо, по пра­вому разветвлению ледника Турамыс (я, шутя, называл его ледником Турандот). Это обеспечивало серьезный ха­рактер работы. Я согласился. Так уже здесь определились основные вехи нашей работы.

Но это было не все, что принес нам сегодняшний день.

По мере того, как мы двигались все ближе и ближе к разветвлению ледников, четче и четче обрисовывались перед нами и перспективы, открывавшиеся при движе­нии по леднику Фортамбек направо к леднику Турамыс.

Если ледниковое ущелье, которое вело к пику Сталина, отклонялось на восток влево, то ледник Фортамбек сна­чала переходил в ледник Турамыс, не меняя направ­ления, и лишь затем круто поворачивал на запад, в направлении, прямо противоположном тому, куда по­ворачивал ледник Москвина. На самом повороте он упи­рался в ту же ледяную стену, на которой высился и пик Сталина. Стена кончалась длинным и ровным снежным плато на высоте шести тысяч метров. На этом плато возвышался еще целый ряд пиков. Прямо над поворотом к Турамысу возвышался над плато не пик Сталина, — пос­ледний оставался налево, а пик с волнистым гребнем, по­дымавшийся сравнительно полого. Он образовывал наверху тоже трапецию, с немного более приподнятой правой вершиной.

И эта характерная линия подъема и рельеф самой тра­пеции производили впечатление настолько чего-то зна­комого и близкого, что невольно, как и вчера, все мы опять остановились и воскликнули:

— Да это же пик Зинаиды!

Это открытие, было исключительно важно. Читатель помнит по первой части нашей книжки, что такое был пик Зинаиды Крыленко. Когда в 1932 году мы послали группу Воробьева по северному рукаву ледника Гармо, мы послали их к подножью ледяной стены хребта Петра Первого, — к северу от ледников Гармо. Эта стена хребта Петра Первого венчалась пиком, который мы прини­мали тогда за пик Евгении Корженевской. Только груп­па Москвина в разведку 1932 года установила, что пик Е. Корженевской и этот пик — различные пики, и тогда мы назвали его пиком Зинаиды Крыленко.

И вот сейчас с своими знакомыми очертаниями он возвышался снова перед нами над ледяной стеной хребта Петра Первого, над снежным плато. Но мы наблюдали его теперь, подойдя к нему уже не по ледникам Гандо и, Гармо, а по леднику Фортамбек. Другими словами, если в 1931 году мы подошли к нему по леднику Гандо с за­пада, если в 1932 году мы подошли к нему по леднику Гармо с юга, то сейчас мы подходили к нему по леднику Фортамбек с севера.

Это означало одновременно, что мы подошли к грани «белого пятна», т.е. что мы уже прошли его целиком по­перек с севера на юг.

Перед нами поднимайся хребет Петра Первого, а за ним с той стороны ледяной стены были уже прекрасно нами изученные известные места — Беляевский рукав лед­ника Гармо и самый ледник Гармо с его ответвлениями — Вавиловским ледником, ледником Шокальского, ледником Ванч-дара, Пулковским перевалом и т.д., точно так же, как мы прекрасно знали, что за ледяной стеной и пиком Сталина идет Бивачный ледник, потом ледник Федченко, потом ледник Малого Танымаса и т.д. и т.д.

Вот почему для нас это открытие имело такое перво­степенно важное значение. Мы остановились и с торже­ствующем видом стали наблюдать и этот пик и подступы к нему непосредственно по леднику Турамыс.

По существу тем фактом, что мы перед собой видели в непосредственной близи и пик Сталина, и пик Зинаи­ды, и пик Евгении Корженевской, в основном разре­шалась вся задача нашей экспедиции. Эти три основные ориентировочные точки давали ответ на все вопросы, где мы находимся и что собою представляет эта труднейшая часть высокогорного Памира, весь этот район горного узла Гармо, как мы его раньше называли, но, конечно, только в основном.

Мы были в самом центре. Перед нами была уже его юго-восточная и южная граница. Но не восточная и не западная. Пик Сталина возвышался в самом пункте пере­сечения хребта Академии и хребта Петра Первого. По ту сторону хребта Петра Первого, где работала группа Горбунова, все было известно. На этой стороне мы теперь фактически производили изучение. Но между пиком Ев­гении Корженевской и хребтом Академии оставалось еще много неизученного пространства «белого пятна». Сюда должен был уходить своими верховьями ледник Мушкетова, подымавшийся от Муук-су к вершине Евгении Кор­женевской, и здесь где-то должно было теряться среди высоких гор и фирновых полей ущелье Аю-джилги, ближайшее после ледника Мушкетова к Алтын-мазарским высотам. Это все еще нужно было изучить.

Но этого мало.

Ледник Турамыс уходил, как мы говорили, на запад, направо, и здесь где-то своими верховьями должен был соприкасаться с верховьями ледника Сагран после того, как Сагран поворачивал от Пешего перевала. Сюда пошел с сагранской базы Бархаш. Эту западную часть точно так же нужно было изучить.

Наконец, оставались еще далеко не пройденными и не изученными ледник Хадырша и др.

Работы, таким образом, оставалось еще много. Но в основном, благодаря этим трем ориентировочным точкам, задача представлялась все же разрешенной. Вот что осо­бенно нас радовало. Работать дальше приходилось по уже безошибочно намеченным путям.

К часу дня невдалеке от разветвления ледника и на­чала поворота по леднику Москвина мы встретили трех носильщиков, шедших обратно с третьей базы на вторую. Отправившись на день раньше нас, они теперь порожняком шли за новой партией груза. Они сказали, что работники Москвина — Солдатов, Траубе и Вальтер — еще не вышли и что мы, вероятно, еще успеем их застать. До базы оставалось, по их словам, не больше часа-двух пути.

Эта часть пути оказалась труднее. При самом повороте ледника начался ледопад, пришлось карабкаться по ле­дяным стенкам и скалам, и только приблизительно к двум с половиной часам мы подошли к повороту, где были видны разбитые прямо на камнях палатки и копо­шащиеся фигурки наших товарищей.

Это была база № 3.

Неуютным и неприглядным было наше теперешнее оби­талище по сравнению с сагранской базой и даже фортамбекской. Там были зелень, солнце, ширь, простор,— здесь наши палатчонки стояли на голых камнях, в непо­средственной близости к ледяным массам, без малейших признаков какого-нибудь прикрытия.

Ледник Москвина уходил от основного ледника круто вверх, и даже пространство, на котором была располо­жена база, не представляло собою ровного места, а шло вниз под определенным уклоном.

Прямо над палатками подымалась каменная стена гор­ного склона, огромные камни и скалы высились вверху. Большие каменные глыбы, когда-то скатившиеся вниз, лежали тут же между палатками. А ниже палаток, когда кончалась узенькая терраска, крутой ледяной спуск выходил к реке; бешеный потоком вырывалась она из черной ледяной пещеры. Она бежала затем еще метров со­рок с шумом и пеной вниз по ледяному руслу и снова пропадала в темной пещере. Она вырывалась затем лишь в конце ледника, неподалеку от второй базы, пробежав более пятнадцати километров подо льдом.

С той стороны реки подымалась каменная стена гор­ной вершины. На определенной высоте она переходила в вечные снега. Этот пик, тоже очень красивый, мы назвали впоследствии пиком Генриха Ягоды.

На более или менее ровном месте, хотя почти на самом краю крутого спада к реке, была поставлена моя белая штаб-палатка. Остальные расположились рядом.

На одной из каменных глыб была сооружена большая каменная пирамида, верх которой был затянут красным кумачом. Красного флага не удалось водрузить за неиме­нием древка.

Солдатова, Траубе, Вальтера и других, отправившихся до нас, мы застали еще на базе. Они только собирались выступать. Опоздание объяснилось чрезвычайной уста­лостью от вчерашнего трудного пути по леднику. Москвин немедленно распорядился, чтобы они выступили тотчас же: по северному ответвлению он хотел направить Солдатова, а сам с двумя товарищами предполагал пойти по южному рукаву...

Наше выступление было назначено на завтра.

Чрезвычайно оригинальное и очень редкое явление удалось нам наблюдать в этот день на леднике.

— Смотрите, смотрите! — закричал вдруг Стах, пока­зывая рукой вниз на ледник Фортамбек, по которому мы только что пришли. — Смотрите, что там делается, что за фонтан?

База № 3 на леднике Фортамбек.

 

Мы все схватились за бинокли. Действительно, при­близительно в километре или полукилометре от нас из ледника, по которому мы только что пришли, бил огром­нейший фонтан. Столб воды с страшным напряжением вы­рывался прямо из-под земли, бил вверх на двадцать-тридцать метров. В бинокль были ясно видны огромнейшее напряжение и сила этого фонтана. Струя воды подымалась вертикально вверх и затем рассыпалась тысячами брызг.

Чем могло быть вызвано это явление?

Река шла в этом направлении подо льдом. По-видимому, что-то случилось на ее пути; завалился ледяной грунт, или она встретила какую-либо непреодолимую каменную преграду и должна была искать себе выход. Напор воды был так силен, что прошиб ледяную толщу, вырвался на свободу и бил теперь вверх с бешеной силой.

Самое интересное было, — как долго будет продолжаться это явление, и успеем ли мы добежать до него, чтобы по­ближе посмотреть эту картину. Чтобы добежать до него, нам нужно было пройти ледопад, — на это ушло бы не меньше получаса. Мы отказались от этой мысли и продол­жали наблюдать фонтан в бинокли. Минут через пятнад­цать он исчез. И снова ледник простирался перед нами такой же, как прежде, — спокойный, молчаливый и суро­вый. По-прежнему шумела только река внизу, и время от времени с грохотом сыпались с противоположного склона камни, с громким шуршаньем слезала по ледяному склону мокрая грязь, и по-прежнему налетавшие порывы вихря трепали наши палатки.

Неуютно, неприветливо было на нашей базе. Един­ственным утешением был жаркий огонек, трещавший посредине. Искривленных сучьев арчи было кругом до­статочно, и вокруг этого костра, тесно прижавшись друг к другу, грелись носильщики-таджики.

Мы пришли на место работ. С завтрашнего дня начнется уже настоящая экспедиционная жизнь.

 

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

У ЛЕДЯНОЙ СТЕНЫ

 

ГЛАВА I

ПЕРВАЯ РАЗВЕДКА

27 августа

Раненько утром, к семи часам, все уже были готовы к выступлению. Москвин со своими товарищами должен был отправиться направо, я с своей группой — налево, Петя и таджики снова вниз, на вторую базу.

В нашей группе нас было четверо — я, Воробьев, Сережа Ходакевич и носильщик Юсуп. Стах Ганецкий и Недо­кладов отправились с группой Москвина.

Снова много забот доставили нам наши винтовки: оста­вить их без всякой охраны в таком большом количестве (девять штук) на глазах у наших носильщиков мы не ре­шались, настолько мы им все-таки не доверяли.

Вот почему в конце концов решили винтовки спрятать, а для этого обождать, пока носильщики уйдут вниз. Это задержало наше выступление на целый час. Мы трону­лись только тогда, когда носильщики исчезли за ледя­ными холмами ледника. Воробьев и Ходакевич отнесли винтовки метров на сто по леднику вверх, запрятали их хорошенько под камнями и замели все свои следы к этим камням. В таких условиях приходилось работать!

Наконец мы тронулись.

Сначала дорога пошла вверх по крутым камням и скалам, наваленным по обоим берегам высохшего русла горного ручья, стекавшего с каменной вершины, возвы­шавшейся над базой. Самый ледник Москвина шел ниже и представлял собою обычное нагромождение грязных ле­дяных гор и холмов, покрытых камнями и щебнем. Мос­квин говорил нам, что нужно держаться русла этого по­тока до тех пор, пока он не исчезнет в скалах, а затем должно было открыться большое днище высохшего озе­ра, — совершенно ровная площадка, покрытая мягким песком. Но эта площадка, по его словам, должна была появиться не раньше, чем часа через полтора после вы­хода с базы.

Мы ошиблись немного в направлении. Так как нам надоело двигаться по руслу ручья, перелезая с камня на камень, мы взяли чуть в сторону, ближе к руслу лед­ника, и скоро оказались между ледниковыми массами и высокой насыпью из мелких камней.

Одинаково трудно было идти по пересеченной поверх­ности ледника и взбираться на каменную осыпь. Мы предпочли все-таки последнюю.

На осыпь мы поднялись, помогая друг другу, подтал­кивая и поддерживая друг друга в крутых местах, потому что она сплошь была как будто из цемента.

Зато, когда мы взобрались на гребень осыпи, оказа­лось, что она так же круто опускалась по ту сторону, и внизу перед нами действительно открылась площадка, о которой говорил Москвин. Это было совершенно ровная площадка в хорошие полкилометра, если не больше, дли­ною и метров триста в ширину. Она была со всех сторон закрыта каменной осыпью, а посредине ее громозди­лись большие скалы, порыжелые от времени и дождя и расколовшиеся от старости.

Мы бегом пустились вниз и с наслаждением пошли по совершенно ровному днищу, едва прикрытому мягким песком. Это была площадка № 1. Москвин говорил, что впоследствии будет еще более красивая площадка
№ 2, где будет плескаться небольшое озерко и зеленеть шел­ковистая трава.

Но до этой второй площадки нужно было еще дойти. Площадка № 1 скоро окончилась. Перед нами открылась маленькая узенькая ложбинка, сплошь заваленная боль­шими камнями, по которым нужно было теперь выби­раться опять на осыпь и потом» на лед.

Но вот мы прошли узенькую ложбинку, потом — снова по гребню осыпи и наконец подошли к пункту, откуда нужно было опять спускаться вниз на лед.

Осыпь упиралась дальше в сплошное нагромождение ледяных масс Москвинского ледника.

Весь ледник расстилался теперь перед нами. Он уже утерял свой прежний грязно-бурый цвет и был весь из блестящего льда, посреди которого только длинными чер­ными змеями вились две или три большие морены. Но пространство до морены представляло собою дикий хаос ледяных громад, этот дикий хаос шел на несколько ки­лометров вверх по леднику.

Никакой надежды не было пробраться по этому хаосу, если бы мы хотели идти дальше вверх. Во что бы то ни стало надо было спуститься, чтобы попасть на морену. Для этого во всяком случае нужно было перейти хотя бы первую часть этого ледяного хаоса, отделявшего нашу осыпь от первой морены. А с той стороны ледника, по про­тивоположному склону горного ущелья, как будто на­рочно поддразнивая нас, вилась на протяжении всего ледника, на сколько хватал глаз, совершенно, ровная тер­раса, перемежавшаяся иногда небольшими размытыми логами, покрытыми песком и камнями. Как было бы хо­рошо идти по той стороне!

Но та сторона была далеко, — больше двух километров ледникового пространства отделяло нас от этой террасы. Пока что нужно было идти вниз к первой морене.

Скрепя сердце мы пошли.

Самое трудное было движение по льду: вверх — на ле­дяную гору, вниз — в ледяную пропасть, направо — узень­ким ледяным коридором, налево — через ледяной мостик и снова — на ледяную гору и снова — в ледяную пропасть. Знакомые с хождением по ледопаду товарищи могут себе представить это удовольствие.

К двум часам мы все-таки остановились. Очень устали. Остановились позавтракать и вместе с тем обсудить даль­нейший путь.

До морены оставалось уже немного. Но тут появилось новое сомнение. Прямо перед нами, вверх по леднику, по­дымались остроконечные ледяные скалы и иглы. Несколько дальше за ними высилась неизвестная вершина. У ее подножья ледник разветвлялся; один рукав шел в том же направлении, каким шли мы до сих пор, несколько откло­няясь влево; другой рукав резко поворачивал направо, в свою очередь разветвляясь на два рукава: один — корот­кий правый и другой, загибавший куда-то за вершину левее. Как раз в развилке этого правого рукава по­дымалась ледяная стена, к которой мы стремились, и на ней, на высоте почти шесть тысяч метров — фирновое плато, на котором громоздился сам пик Сталина.

Вид на пик Сталина с ледника Москвина.

 

Отсюда вытекала необходимость немедленного раз­решения вопросов: как мы пойдем дальше, куда идет морена и есть ли какой-нибудь проходимый путь к ледя­ной стене?

Чтобы разобраться во всем этом, я решил послать Ходакевича вверх по леднику — к ледяным иглам и скалам. Ходакевич побежал так, как был, в трусах, захвативши только один ледоруб.

Володя Воробьев тем временем принялся готовить чай. Я наблюдал в бинокль за Ходакевичем. Вот он про­бежал уже ледяное пространство, отделявшее нас от резкого подъема вверх, вот он подбежал уже к ледяным скалам, но дальше стоп!

Сталь ледоруба заблистала на солнце. Ходакевич с размаху рубил ледяные ступени для того, чтобы проб­раться к ледяным иглам и оттуда поглядеть: есть ли даль­ше дорога?

Вот он уже наверху. Вот спускается вниз и снова повис над бездной на тех же ступенях, которые перед тем рубил.

Через пятнадцать минут он вернулся и принес печаль­ную весть о том, что наверху перед ним открылись новые зияющие пропасти льда и что пути ни направо, ни налево нет: опять пропасти, опять скалы, а морена круто ухо­дит направо.

Единственное утешение было то, что под вершиной, в которую упирался наш ледник и у которой он развет­влялся на правый и левый рукава, был путь по камням; добравшись до подножья вершины, можно будет потом пройти по ним к правому леднику и потом к ледяной стене. Вот почему мы решили отказаться от своего на­мерения идти к морене и через льды и скалы пробрать­ся к подножью стоявшей на пути вершины. Для того, чтобы миновать иглы и скалы, мы решили вернуться немного назад влево, к другой каменистой осыпи, кото­рая тянулась от вершины большим отрогом. От осыпи, с которой мы спустились на лед, ее отделяли новые гро­мады льда Москвинского ледника, направлявшегося прямо к востоку.

Через час с лишним мы пробрались-таки через ледопад и поднялись на каменную осыпь.

Эта осыпь так же, как и первая, имела двухсторонний скат — один скат шел к ледяному хаосу, другой опускался на искомую нами площадку
№ 2, о которой рассказывал Москвин. Эта вторая площадка была гораздо шире, чем первая. На ней действительно плескалось маленькое озер­ко, и опять-таки посредине возвышалась огромнейшая каменная скала. Эта площадка была настолько ровна, что Москвин назвал ее «Теннисной площадкой». Под этим на­званием она у нас и осталась.

Но мы не хотели сейчас спускаться к площадке. Нам важно было как можно скорее пройти к подножью камен­ной вершины.

Картина, которую мы увидели сверху, невольно тол­кала нас на то, чтобы двигаться в правую сторону, к раз­ветвлению правого рукава ледника.

От подножья вершины правый рукав ледника шел более ровным и более доступным путем, и, казалось, со­всем близко от нас подымалась ледяная стена.

К ней именно лежал наш путь, ибо по ней, может быть, было возможно, — этого мы пока еще не знали, — подняться на ледяной гребень хребта Петра Первого, к которому мы так долго стремились.

В четыре часа двадцать минут мы остановились на небольшой площадке у подножья встречной вершины.

Идти дальше не хотелось после тяжелого путешествия по льдам и камням.

Чтобы использовать оставшееся время, я и Воробьев решили дойти до самого места, где основной ледник раз­ветвлялся на два, — надо было ориентироваться в дальней­шем его движении. Правый рукав разделялся в свою очередь одной: полудугой подходил к подножью ледяной стены и затем уходил в тупичок. Тупичок этот нужно было исследовать. Другой полудугой рукав ледника огибал вер­шину и скрывался за ней.

До поворота мы добрались только через час.

Тупичок, куда поворачивал правый рукав, был теперь перед нами. Чтобы до него добраться, нужно было пе­рейти ледник, отделявший нас от ледяной стены, и затем подняться по ледничку вдоль стены до конца тупика. К концу тупика ледяная стена резко снижалась и образо­вывала как бы перевал на противоположный склон ущелья. Но все надежды на то, что в конце тупика откроется какая-либо возможность перевалить через стену, оказа­лись тщетными. Правда, там подымалась уже не ледяная стена, а каменная, но от этого была не легче. Напрасно мы в бинокль старались изучить запиравшую тупик стену. Если бы и удалось подняться по крутой осыпи каменного склона, то на самом верху мы встретили бы голые скалы и утесы, преграждавшие дальнейшее движе­ние. А между тем перевал представлял большой интерес. Во-первых, с вершины каменного гребня можно было поглядеть на ту сторону ледяной стены; возможно, что там могли открыться фирновые поля, по которым в свою очередь можно было бы, — это во всяком случае не было исключено, — взобраться на снежное плато. Сте­на, таким образом, была бы взята... Наконец, с камен­ного гребня мог быть путь на ледник Турамыс, что тоже представляло определенный интерес. Я утверждал, что, по всей вероятности, там лежит путь на фирн и плато. Воробьев, наоборот, говорил, что такого пути не будет, а будет крутой зубчатый скат на ту сторону и что потому этот путь ничего вообще не даст. Мы очень долго спорили и наконец побились об заклад на бутылку коньяку. Ка­менный гребешок, замыкавший тупик, мы назвали по­этому «коньячным «перевалом». Обследование его мы оставили до более лучших времен, а пока обратили внима­ние на направление основного ледника. Но и тут мы увидели мало хорошего.

Ледяная стена на леднике Москвина у подножья пика Сталина.

 

Основной ледник шел в восточном направлении, не­сколько отклоняясь влево, и запирался таким же тупиком, как и правый рукав, с той только разницей, что этот тупик представлялся еще более недоступным. Справа продол­жала подниматься ледяная крутая стена, с которой все время сыпались лавины. В глубине стена эта подымалась еще выше, по существу представляя собою уже стену хребта Академии. Плато, венчавшее справа ледяную стену, кончалось, и вместо плато подымался просто зуб­чатый гребень и снежные пики. А слева открывался такой же каменный гребешок, каким кончался и правый тупик, не менее крутой и не менее скалистый наверху.

Весь ледник в целом представлял собою замкнутый цирк, типичный для всех ледников этого района.

Для разведки того, что мы видели, было достаточно, и потому мы повернули назад. Вопрос о том, как мы пойдем: по правому тупику или по основному леднику, — решили отложить до завтра.

Опять ушел у нас целый час, пока мы добрались по камням к месту нашей ночевки. Палатки были уже разбиты, ужин готов, и товарищи дожидались нас, чтобы приняться за еду.

За ужином решали, куда пойдем завтра. В конце кон­цов решили двигаться по основному леднику, оставив исследование правого тупика до времен, когда по нашим следам сюда подойдет группа Москвина.

28 августа

С утра стали собираться в путь. Так как пункт, которого мы достигли, являлся поворотным пунктом и нам предстояло после исследования основного ледника еще вернуться к этому же месту, чтобы начать исследо­вание левого ответвления ледника Москвина, мы решили оставить здесь часть запасов продовольствия и с облег­ченным грузом двигаться сначала направо к тупику и затем — по основному леднику. Носильщик был не нужен. Мы решили отправить Юсупа обратно. Это тем более нас устраивало, что мы могли ему поручить добраться до базы № 2, помочь оставшимся там товарищам в транс­портировке грузов на третью базу и известить Бархаша, если он к этому времени вернется, ускорить его приход на третью базу.

Около восьми часов утра провиант был уже распреде­лен и разделен, прикрыт брезентом, и Юсуп готов к от­правке. Он был и доволен и недоволен. Доволен тем, что не придется идти в горы, во льды и снега. Недоволен потому, что приходилось возвращаться одному, хотя и налегке. Я его утешил тем, что дал ему свои меховые перчатки. Они ему очень понравились, и он немедленно на­дел их, хотя было тепло и день обещал быть даже жарким,— да и шел Юсуп вниз, а не наверх. Через несколько минут он исчез за ближайшими скалами.

Мы остались теперь втроем. С облегченным грузом идти было гораздо проще и легче. От места нашей сто­янки мы сразу же спустились на лед и, миновавши несколько метров ледопада, скоро выбрались на середину ледника, где путь был ровнее.

Черная морена вилась длинной змеей почти на равном расстоянии от обоих склонов. Через два часа морена прекратилась, и мы вступили на ровный лед. В глубине ледника, по мере того, как открывался цирк, этот лед превращался в фирн, по которому идти было еще легче. Мы внимательно изучали стену и возможность подъема на нее.

Подъем был, конечно, возможен, но потребовал бы громадной затраты сил. Первая половина подъема шла бы под угрозой лавин. Вторая половина проходила по ребру ледяного склона, так как ледяная стена здесь как бы сгибалась, поворачивая в направлении правого тупика. Этот подъем от высоты в пять тысяч триста — пять тысяч четыреста метров до плато, т.е. на высоту шести тысяч метров, пришлось бы делать по сплошному ледяному от­косу, где предстояла бы упорная ледорубная работа. Ру­бить ступеньки на протяжении более полукилометра явно было очень трудно и потребовало бы не один день работы.

А между тем это ребро было единственным путем на плато, — во всех остальных местах стена была совершенно неприступна.

Часам к одиннадцати до конца цирка осталось при­близительно столько же, сколько мы прошли, и мы оста­новились на отдых, чтобы определить дальнейший путь.

Прямо идти к стене хребта Академии было бесцельно. Ледяная стена, замыкавшая цирк, была еще круче той, которая вела на плато. Оставался, следовательно, только левый склон цирка. Он подымался каменной стенкой, такою же, какая запирала правый тупик. На эту стенку можно было взобраться по осыпи и затем по скалам. Взобравшись, мы получили бы возможность увидеть, что находится дальше за каменным гребнем в направлении на восток и на север, т.е. в том на­правлении, в котором оставалось еще неизученным «белое пятно». То, что было за ледяной стеной и за хребтом Академии на юго-восток и на юг, мы знали по экспедициям 1931 и 1932 годов.

Почти час мы здесь закусывали и калякали, при­близительно рассчитывая, сколько нам понадобится вре­мени для того, чтобы дойти до каменного гребня и под­няться на гребешок.

Вдруг у нас у всех почти одновременно явилась дру­гая мысль. Вершина, у подножья которой мы ночевали, разделившая собой ледник Москвина на его левое ответ­вление и правое, вся теперь оказалась перед нами. Мы отошли от подножья на середину ледника, приблизительно на километр, и она предстала перед нами вся от подножья до самого верха. Вершина предстала в виде пологой снежной шапки, нагроможденной на крутой, но тем не менее доступный скат из камней и осыпи, в двух или трех местах он был прорезан параллельными рядами белых, видимо мраморных плит. По этой осыпи оказывалось вполне возможным без большого труда добраться до первой, а затем второй гирлянды скал и затем до начала снежной шапки, а по снежной шапке — на вершину. От вершины шел ровной линией пологий скат к тому самому камен­ному гребешку, который запирал цирк и на который мы хотели взобраться.