Глава 4. Герти Глубенхеймер мрачно обвела взглядом большую комнату

Безмолвие! Безмолвие, ничего, кроме безмолвия. Он прислуши­вался очень внимательно, но не мог расслышать ни звука. Не слышно дыхания, не слышно сердцебиения. Он задержал дыхание, вернее ему показалось, что он задержал, и вдруг с ужасом осознал, что его сердце не бьется, а легкие не дышат. В силу привычки он приложил руку к груди, чтобы ощутить сердцебиение. У него создалось отчетливое впечатление о том, что он действительно приложил руку к груди, отчетливое представление о том, что все работает... но там не было ничего, ничего!

Тишина становилась гнетущей. Он беспокойно задвигался. Но задвигался ли? Сейчас он не был ни в чем уверен. Он попытался подвигать ногой, затем осторожно попытался покрутить пальцем. Но нет — ничего не вышло. Не было никаких ощущений, не было ощу­щения движения, не было ощущения того, что вообще что-то ЕСТЬ. Он откинулся назад (или ему показалось, что он откинулся) и попы­тался успокоиться, попытался привести в порядок свои мысли. Как вы можете чувствовать себя в самой сердцевине ничего, когда вы даже себя считаете несуществующим? Но он должен существовать, иначе как же объяснить то, что он способен был мыслить, если его вообще не существовало? Он подумал о гробе, зарытом в твердую, сухую землю, которая будет все высыхать и высыхать с каждым днем под безоблачным небом и палящим солнцем. Он думал.

По мере того как он думал, возникло странное ощущение движе­ния. Он взглянул, как ему показалось, «вниз» на могилу. Но как это могло случиться, если всего лишь секунду назад... или было ли это все секунду назад? Как мог он измерять здесь время? По привычке он вытянул руку, чтобы взглянуть на часы, но часов не было, не было и руки. Не было ничего. Но когда он смотрел вниз, то видел могилу. Его изумление все возрастало, когда он увидел, что на могиле выросла длинная трава. Как быстро растет трава? Ему стало ясно, что его похоронили не меньше месяца назад. Трава не могла вырасти такой длинной за меньшее время. Должно было пройти не меньше месяца или по крайней мере шести недель. Затем он обнаружил, что видит то, что происходит под травой, видит то, что происходит под землей. Вокруг роились маленькие насекомые, он видел червей, прокладыва­ющих свой путь сквозь почву. Его взор проник еще глубже, и он стал различать доски гроба. Затем под крышкой гроба он увидел разлага­ющуюся массу. Тут же он отпрянул в отвращении и взвился вверх с пронзительным криком ужаса (или, по крайней мере, у него было ощущение крика). Он почувствовал, что дрожит всем телом, что страх пронизывает каждую его косточку, но тут же вспомнил, что не имеет костей и не имеет тела. Он оглянулся по сторонам, но снова убедился в том, что не может ничего увидеть. Вокруг была пустота — абсолютный вакуум. Здесь даже свет не мог существовать. Ощущения были ужасными. Но как он мог испытывать ощущения, если у него не было тела? Он лежал там, но мог ли он находиться там? Он пытался понять, что происходит.

Внезапно в его сознание заползла случайная мысль: «Я верю». Затем возникла другая мысль: «Рампа». О чем говорили эти парни, когда он видел их в последний раз на мусорной станции? Там было множество водителей грузовиков, а также много уборщиков мусора, все они говорили о жизни и смерти, и разговор этот возник из-за того, что Молигрубер показал им книгу Лобсанга Рампы.

Один человек сказал: «Я не знаю, во что я верю, я даже не знаю, во что следует верить. Моя вера никогда не помогала мне. Она не дает никаких знаний — просто считается, что ты должен во что-то верить. Как можно верить без доказательств? А как вы думаете, ребята, отве­тил ли вам Бог хоть на одну из ваших молитв?» Он посмотрел по сторонам и увидел, как его товарищи отрицательно закрутили голо­вами. Один из них произнес: «Нет, на мои молитвы никогда не отве­чали, и я не знаю ни одного человека, который мог бы похвастаться тем, что на его молитвы ответили небеса. Когда я был маленьким, мне часто читали Библию и из этого кое-что осталось в моей памяти. Так вот все эти Древние Ребята, эти великие пророки и святые постоянно молились и отбивали поклоны Богу своими глупыми лбами. Так вот — ничего хорошего у них из этого не вышло. Ни разу они не получили ответа. Помнится мне, я когда-то читал о Распятии. Так в этой Доброй Книге сказано, что Христос, распятый на кресте, произнес: «Отец, Отец, зачем ты оставил меня?» Но и он не получил ответа».

Воцарилась тишина, люди смотрели на пол и переминались с ноги на ногу, а их разум пытался делать непривычную работу — думать о будущем. Что происходит после смерти? Происходит ли что-то? Или просто тела возвращаются в землю, чтобы гнить там, а кости распадаются в пыль? Должно быть, нечто большее, чем только это, так думали они. Жизнь имела определенный смысл, и смерть имела не менее определенный смысл. Некоторые взирали как-то ви­новато на своих коллег, припоминая странные совпадения, загадоч­ные происшествия, которые никак нельзя было объяснить логически.

Один из мужчин сказал: «Помнишь, ты нам рассказывал как-то о том парне, который живет в твоем квартале. Так вот моя супружница прочла его книги, а затем заявила мне ужасные вещи. "Джейк, слушай, Джейк, если ты не веришь ни во что сейчас, пока жив, то тебе не будет за что уцепиться потом, когда ты умрешь, — сказала она мне. — Если ты будешь верить в жизнь после смерти, то попадешь в эту жизнь. Это очень просто верить в жизнь после смерти. В противном случае ты просто будешь носиться как надувной шарик на ветру, когда умрешь. Ты должен верить, ты должен держать свой разум открытым, тогда ты сможешь поверить в то, что вызовет твой интерес, когда ты прес­тавишься"».

И снова воцарилась продолжительная тишина. Люди выглядели смущенными, и каждый думал, как лучше уйти, чтобы остальным не показалось, что ты спасаешься бегством. Молигрубер вспоминал все это теперь, когда он находился в пустоте — высоко в пустоте, будучи просто лишенным тела, как ему казалось. Но в конце концов, может, этот писатель и был прав, может, люди просто не поняли его и потому смеялись над ним, травили его и сделали ему плохую рекламу, а он был прав, а они были не правы? Чему же учил этот писатель? Молигрубер напряг память и попытался уловить ускользающую мысль, едва каса­ющуюся поверхности его сознания. Затем это пришло ему: «Ты дол­жен верить в НЕЧТО. Если ты католик, то должен верить в небеса, на которых живут святые и ангелы. Если ты иудей, то веришь в иную форму. Если ты последователь ислама, тогда ты веришь в еще иную форму рая. Но главное верить во что-то, главное держать свой разум открытым. Таким образом, если ты даже не исповедуешь определен­ной формы религии, то можешь в любой момент поверить. Иначе ты просто будешь витать между различными мирами, между различны­ми планами, витать, как витает бесплотная мысль, и сам будешь столь же бесплотен, как мысль».

Молигрубер думал и думал об этом. Он думал о том, как всю свою жизнь отрицал существование Бога, отрицал правоту религии, считая всех священников алчными торговцами, готовыми обмануть каждо­го без зазрения совести. Он думал об этом. Он пытался представить себе старого писателя, которого когда-то видел вблизи. Он сосредото­чился на визуализации лица писателя и, к ужасу своему, увидел, что это лицо словно ожило — заговорило с ним. «Ты должен верить, что если ты не веришь в НЕЧТО, то остаешься тенью без силы, без моти­вации и без якоря. Ты должен верить, твой разум должен оставаться открытым, только таким образом ты сможешь уйти от пустоты и оказаться на новом плане существования».

И снова Молигрубер подумал: «Интересно, кто пользуется моей старой тачкой сейчас?» И тут же увидел улицы Калгари, увидел моло­дого парня, катящего его тачку и подметающего улицу, время от времени останавливающегося, чтобы перекурить. Затем он увидел старого писателя и затрясся от испуга, заметив, что писатель поднял лицо к небу и с полуулыбкой смотрит в его сторону. Затем его губы стали шевелиться, и Молигрубер разобрал слова: «Верь в нечто, верь, открой свой разум. Есть люди, которые готовы помочь тебе».

Молигрубер вновь взглянул вниз и почувствовал приступ гнева к человеку, пользующемуся его тачкой. Сейчас это была старая грязная тачка. Грязь въелась в петли крышки и в ручки. Метла тоже была в жалком состоянии — она истерлась, но истерлась не так, как истира­ются все метлы от долгого употребления. Она истерлась неровно — под углом, что свидетельствовало о том, что ее нынешний хозяин не гордится своим делом. Он испытал приступ гнева, и с ним пришло ощущение скорости — огромной, головокружительной скорости. И снова он удивился, как могло появиться ощущение скорости без ощу­щения движения? Как он мог уноситься куда-то, не чувствуя ветра на лице? Затем он затрясся от страха. Было ли у него лицо? Мог ли быть ветер в этом месте? Этого он не знал.

Молигрубер просто БЫЛ. Чувство времени отсутствовало, отсут­ствовало и чувство существования — он просто БЫЛ. Его разум рабо­тал по инерции — просто случайные мысли пролетали по экрану его разума. Затем он снова увидел старика-писателя и услышал слова, которые не были произнесены: «Ты должен верить во что-то». И тут Молигрубер увидел собственное детство — те ужасные условия, в которых он жил. Он вспомнил картинку в Библии и подпись под ней: «Господь — мой поводырь. Я не буду нуждаться. Он ведет меня...» Он ведет меня: эта мысль билась бесконечным рефреном в сознании Молигрубера. И он сказал про себя: «Я хочу, чтобы Он вел меня. Я хочу, чтобы хоть кто-то повел меня за собой!» И тут он ощутил «нечто». Он не знал, что это было, но появилось чувство присутствия людей. Он вспомнил, как когда-то провел ночь в ночлежке; кто бы ни заходил в большую комнату, он знал об этом, но при этом не просы­пался — просто был настороже в случае, если кто-то попытается украсть часы, которые он положил под подушку, или тощий бумаж­ник, покоящийся под головой.

Он издал мысленный возглас: «Помогите мне! Помогите мне!» И тут же ему показалось, что у него появились ноги. Появилось какое-то странное чувство — да, у него были ноги, босые ноги. И тут же он с ужасом обнаружил, что его ноги стоят в чем-то липком — возможно, в смоле. Он вспомнил свое детство, когда он отправился из дома в город босиком. Он шел по дороге, которую дорожные рабочие только что покрыли смолой. Он вспомнил тот страх, тот ужас, который охватывал его при мысли, что он увязнет в смоле и никакая сила не сможет сдвинуть его с места. Затем он почувствовал, как смола стала окутывать его тело. Она окутала ноги и руки. Да, теперь у него были ноги, руки и пальцы, но он не мог пошевелить ими, так как они безнадежно увязли в смоле. Если это и не была смола, то было что-то другое, но такое же липкое, сковывающее все движения. И он мог поклясться, что рядом находились люди. Они следили за ним. Он ощутил прилив ярости — багровой ярости, почти убийственной ярости — и тут же послал мысль: «Эй, ребята, чего вы глядите на меня, раскрыв рты? Почему бы вам не подойти ко мне и не подать руку? Вы что, не видите, что я увяз здесь». Мысль возвратилась ему в чистом и ярком виде, напомнив о том, что он видел на экранах телевизоров, когда заглядывал в окна дилеров: «Ты должен верить, должен верить. Открой свой разум, и мы поможем тебе. Ведь сейчас ты отвергаешь нас каждой мыслью. Верь, что мы готовы помочь тебе. Верь».

Он сердито хмыкнул и решил побежать к людям, которые гляде­ли на него, — он был уверен, что они глядели, — но почувствовал, что просто барахтается на месте. Он застрял в смоле. Движения были практически незаметными. Он подумал: «Боже мой, что происходит?» И как только он произнес про себя «Боже мой», во тьме появился свет — словно забрезжил рассвет. Молигрубер взирал на все это с благого­вейным ужасом а затем снова пробормотал: «Боже, Боже, помоги мне!» К своему восторгу и удивлению, он увидел, что на освещенном горизонте появилась фигура, призывающая его к себе знаками. Но нет, Молигрубер еще не был готов прийти. Он только бормотал про себя: «Какой-то странный холод. Больше ничего не будет. Никто не собирается помочь мне». Тогда свет померк, яркая линия горизонта исчезла, а Молигрубер еще глубже увяз в смолу или туда, где он находился. Время шло. Бесконечное время тянулось. Не было ника­ких признаков того, сколько прошло времени, но та сущность, кото­рая была Молигрубером, просто покоилась «где-то», погруженная во тьму и неверие. А вокруг находились те, кто готовы были помочь ему — помочь в любое мгновение, стоило лишь Молигруберу открыть свой разум и дать возможность помощникам выполнить свою задачу — повести его к свету или к иной форме жизни, какой бы она ни была.

Он пришел в замешательство — нет, больше, чем в замешатель­ство, — из-за того, что не мог чувствовать ни ног, ни рук. Это было очень неприятно. По какой-то причине он не мог изгнать образ ста­рика-писателя из памяти — он просто застрял там. Что-то пузыри­лось в глубинах его сознания. Наконец он вспомнил.

Когда-то, бродя по парку, который он только что убрал, Молигрубер увидел старого писателя в инвалидной коляске, беседующего с каким-то человеком. Молигрубер остановился, чтобы услышать, о чем шла речь. Писатель говорил: «Знаете ли, в Библии, которую чита­ют христиане, рассеяно множество намеков о жизни после смерти. Но меня всегда поражал тот факт, что христиане — особенно католики, — веря в святых, ангелов, дьяволов и во все такое, тем не менее, по какой-то непонятной причине, до сих пор сомневаются в идее жизни после смерти. Как же они собираются объяснить такие слова из Книги Екклесиаста: «Ибо отходит человек в вечный дом свой, и готовы окружить его на улице плакальщицы; — доколе не порвалась сереб­ряная цепочка и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кув­шин у источника и не обрушилось колесо над колодезем. И возвра­тится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, который дал его»? «Да, — продолжал старик-писатель. — Как вы думаете, что это означает? Это означает, что после смерти человека часть его тела возвращается к праху, из которого она (как предполагается) была создана, другая же часть возвращается к Богу или обретает иную жизнь. Так вот в Библии христиан признается идея жизни после смерти, сами же христиане не признают ее. Однако они обнаружат эту жизнь, перейдя на Другую Сторону!»

Молигрубер просто подпрыгнул, или ему показалось, что он под­прыгнул (как же можно подпрыгнуть, если у тебя нет тела?), так как слова прозвучали, словно их произнесли за его спиной. Каким-то образом ему удалось обернуться в своем сознании и посмотреть назад. Однако там никого не оказалось. Тогда он задумался над проблемой: возможно, его мышление деформировалось еще в детстве и он не допускал возможность жизни после смерти. Но она должна быть; ведь видел же он, как его тело умирало. Его потрясло зрелище собс­твенного мертвого тела и чуть не стошнило (ведь не могло же его стошнить по-настоящему), когда он увидел свою разлагающуюся плоть, сквозь которую проступали кости скелета.

«Да, — бормотал он про себя (если только можно бормотать не имея голоса), — похоже, что существует какая-то жизнь после смер­ти. Очевидно, я обманывался долгие годы. Возможно, жизненные тяготы, с которыми я столкнулся еще в детстве, деформировали мои представления о ценностях существования. Наверное, действительно существует какая-то жизнь, так как я до сих пор жив. Ведь если я не живой, как я могу думать? Скорее всего, это своего рода жизнь».

Как только ему явилась эта последняя мысль, произошла совер­шенно невероятная вещь: он ощутил покалывание по всему телу. Ощущение словно распространялось по очертаниям тела. Он ощутил руки и ноги, вращая ими, он почувствовал их движение. А затем — какое счастье! — появился свет. Свет начал проникать в ничто, в абсолютную пустоту, в которой он существовал. Свет имел розоватый оттенок. Вначале он был очень бледным, но постепенно становился все ярче. А затем, совершенно внезапно, он начал падать вниз. Через некоторое время он приземлился на что-то липкое, что-то клейкое, и рядом он увидел черную тучу, пронизанную розоватыми лучами. Он постарался пошевелиться и обнаружил, что хотя движения и были возможны, но производить их можно было лишь с огромным трудом. Казалось, он очутился в вязкой среде, замедляющей все движения. Он начал неуверенно перемещаться, поднимая то одну ногу, то другую. Он подумал, что, очевидно, напоминает сейчас одно из тех чудовищ, которые обычно изображают на безвкусных обложках научно-фан­тастических книг.

Он выкрикнул изо всех сил: «О Боже, если ты есть, помоги мне!» Как только эти слова сорвались с его уст, он обнаружил драматичес­кие перемены. Вязкая среда исчезла, атмосфера стала прозрачнее, и он мог различать смутные фигуры, движущиеся вокруг. Это было стран­ное ощущение. Молигрубер сравнил его с тем, как если бы он смотрел на мир сквозь полупрозрачный пластик.

Он прикрыл глаза руками, как козырьком, и пытался рассмот­реть все, что было возможно. У него создалось впечатление (хотя он не видел этого отчетливо), что какие-то люди протягивают к нему руки, но не могут дотянуться до него. Казалось, между ними сущест­вует какой-то барьер — незримая прозрачная стена.

«О Господи, — подумал он, — если бы я только мог прорваться сквозь эту стену или бумагу, или пластик, или что-то иное! Я не могу рассмотреть этих людей. Возможно, они хотят помочь мне, возможно, они хотят убить меня. Но как им удастся сделать это, если я и так уже мертв? Но мертв ли я?» Он стал вздрагивать и вздрагивать всем телом, пока ему не пришла еще одна мысль: «Наверное, я лежу в больнице и мне снится кошмар после встречи с попом? Может быть, я жив и нахожусь на Земле, а все это не более чем отвратительный сон? Хотелось бы мне знать истину!»

Издалека до него донесся слабый голос, настолько тихий, что он едва различал слова, несмотря на то что напрягал свой слух изо всех сил: «Верь. Верь. О, верь в жизнь вечную. Верь, только верь, и мы сможем освободить тебя. Молись Богу. Бог существует. Не важно, как ты называешь Его. Не важно, какую религию ты исповедуешь. В любой религии есть Бог. Верь. Призови своего собственного Бога. Мы ждем. Ждем».

Молигрубер застыл на месте. Его ноги не пытались идти, он не пытался прорваться сквозь окружающую его вуаль. Он подумал о старом писателе, подумал о священниках и сразу же отверг священ­ников, поняв их внутреннюю фальшь, их желание облегчить собс­твенную жизнь, используя человеческие предрассудки. Он подумал о своем детстве, подумал о Библии и вновь стал молить Бога о просвет­лении: «О Боже Всемогущий, какую бы форму ты ни принял. Помоги мне. Я увяз, я потерялся, я существую, но у меня нет сущности. Помо­ги мне и позволь другим мне помочь». При этом всем своим верящим сердцем он ощутил сильный удар, словно прикоснулся к двум обна­женным проводам, по которым проходил мощный ток. Все перед ним закружилось, и покров разорвался.