Философия 14 страница

 

 

ния наиболее важной формой мышления; только диалектические подходы представляют аналог и, следовательно, метод объяснения для происходящих в природе процессов развития, всеобщих связей природы, для переходов от одной области исследования к другой. Поэтому философский материализм в его механистических версиях неизбежно будет вытеснен «современным» материализмом (так Энгельс называл диалектический материализм, как он его сам обосновывал). По убеждению Энгельса, марксистский материализм является по существу диалектическим. Поэтому философия, противопоставляющая себя современным наукам и возвышающаяся над ними, окажется отныне невостребованной. На примере естествознания Энгельс тем самым дал пример универсалистского толкования диалектики как ключа ко всем проблемам теории и практики. В его работах просматривался замысел построить путем обобщения некоторых данных конкретных наук общую картину развития природы от низших и простейших форм до высших и сложнейших, включая затем переход к человеку и обществу (об этом свидетельствуют тексты «Диалектики природы»). Однако этот замысел остался неосуществленным.

 

В 80-х гг. XIX столетия идеи марксизма (сам термин тоже появляется в этот период) стали основой многих политических проектов в социалистических и социал-демократических партиях. Превратившись в инструмент пропаганды и политической борьбы, многие идеи Маркса и Энгельса были идеологизированы. Они стали объектом вульгаризации. Энгельс негативно оценил эти тенденции. Его тревоги выразились в многочисленных письмах; наиболее содержательные моменты его переписки получили впоследствии название «Писем об историческом материализме» (это письма, которые Энгельс написал в 90-е гг. молодым марксистам Ф. Мерингу, К. Шмидту, И. Боргиусу, И. Блоху и др.). Энгельс протестовал против сведения марксистского учения об обществе к одностороннему «экономическому материализму» и подчеркнул значение идеи о взаимовлиянии экономической основы, базиса общества и всех надстроечных форм (идеологии, права, религии, морали, политики и пр.). Впервые в марксизме отчетливо прозвучали аргументы в защиту концепции многофакторности исторического процесса, многомерности влияния элементов жизни общества на социальную эволюцию.

 

 

Первые последователи марксизма (конец XIX — начало XX в.)

 

Как значительная социально-философская доктрина марксизм начинает впервые восприниматься в конце XIX — начале XX в. Для самосознания и самоидентификации марксизма немало сделали не только последователи Маркса и Энгельса — теоретики II Интернационала (К. Каутский, Р. Люксембург, Э. Бернштейн, М. Адлер, А. Лабриола, П. Лафарг, Ф. Меринг), но и его критики (Б. Кроче, М. Вебер, В. Зомбарт, Т. Масарик). Многие философы и теоретики, не принадлежавшие к марксистским кругам, осваивали и использовали понятийный аппарат марксизма. В эти годы марксизм начал развиваться как плюралистический, сочетающий разные точки зрения на проблемы, признанные кардинальными.

 

Социалистические теоретики, считавшие себя последователями Маркса и Энгельса, уравняли теорию марксизма с идеологией революционного класса (или партии), восприняли теоретическое воззрение как программу конкретных действий социал-демократического движения. Возникла особая форма восприятия марксизма — сквозь призму политической прагматики. При этом из теоретического наследия Маркса и Энгельса отбирались те идеи, которые соответствовали политическим требованиям момента. Возникли серьезные расхождения в понимании сути марксизма, и первые из них касались философии. Марксисты II Интернационала разделились. Одни считали, что марксизм покончил с философией, заменив ее наукой, основанной на конкретных исследованиях общества. Другие защищали свое убеждение в том, что марксизм обладает своей философией в виде диалектического и исторического материализма. Э. Бернштейн, М. Адлер, русские махисты (Н. В. Валентинов, П. С. Юшкевич, А. А. Богданов) размышляли о необходимости дополнения материалистического понимания истории аргументами других философских учений.

 

Среди теоретиков II Интернационала шли споры о понимании самой сути марксизма. Первое расхождение касалось философии. Уже в середине 90-х гг. XIX в. П. Б. Струве в России, К. Шмидт и Э. Бернштейн в Германии поставили вопрос о том, каковы, собственно, философские основы марксизма, есть ли они вообще, можно ли считать конкретные положения марксистского учения об обществе вытекающими из общих философских принципов. У Маркса и Энгельса не было четко сфор-

 

 

мулированной позиции по этим вопросам. Их же ученикам и последователям, поставившим себе в качестве первой задачи распространение марксистского учения, необходимо было прежде всего представить его в систематической форме, а следовательно, и дать однозначные ответы на вопросы, оставшиеся открытыми.

 

В результате марксисты II Интернационала разделились на два основных лагеря. Одни, опираясь на некоторые высказывания Маркса и Энгельса (например, о «снятии философии», о «конце философии истории»), заявили, что в марксизме нет своей философии, а марксистское учение об обществе, хотя и было названо историческим материализмом, на самом деле — конкретная наука, основанная на конкретных исследованиях. Как считал Ф, Меринг, Маркс исключил философию из числа наук, а духовный прогресс человечества связывал с открытиями в области истории и права. Существовала и другая точка зрения, согласно которой в марксизме имеется собственная философия — философия диалектического и исторического материализма. И если, по мнению Меринга, марксизм покончил с философией, заменив ее наукой, то К. Каутский (один из теоретических авторитетов во II Интернационале) полагал, например, что марксистская наука об обществе может сочетаться с самыми разными философскими концепциями, потому что нет однозначной связи между философией и наукой. Среди тех, кто признавал самодостаточность марксистской философии, научный потенциал диалектического и исторического материализма (П. Лафарг, Г. В. Плеханов), господствовала тенденция к консолидации. Стремление показать философскую самостоятельность марксизма оборачивалась линией на идеологизацию, на установление жестких границ теоретического поиска, противопоставление идей марксизма всем остальным направлениям философско-социальной мысли. Тем не менее усилия по систематизации марксизма способствовали самоопределению марксистской философской мысли на рубеже XIX—XX вв.

 

Относительно марксистского учения об обществе, обозначенного как исторический материализм или материалистическое понимание истории, среди теоретиков II Интернационала практически не существовало разногласий. Хотя шли споры о том, считать ли эту концепцию философией или наукой, практически все признавали первичность экономики, диалектику производительных сил и производственных отношений;

 

 

отдавая дань экономическому детерминизму, акцентировали вторичность права, политики, государства, идеологии и пр. Разница состояла в том, что одни теоретики (Г. В. Плеханов, например) видели в историческом материализме развитие философского материалистического монизма, а другие (К. Каутский) — удачное применение закономерностей эволюции в живой природе, открытых биологами, к анализу истории. Однако споры о том, является ли исторический материализм философией или наукой, не были чисто умозрительными. Вставал вопрос: на что следует ориентироваться в теоретическом марксистском поиске — на конкретные науки или на философию? В условиях, когда философские постулаты превращаются в идеологию, акцент на значимости истин философии в противовес научным может послужить инструментом для утверждения любых «вечных истин». А их существование, как известно, последовательно отрицали как Маркс, так и Энгельс. Против абсолютизации истин марксистской философии одним из первых в те годы выступил А. Лабриола. Он воспринял марксистскую философию прежде всего как философию практики, неразрывно связанную с интеллектуальной практикой человечества и культурой общества. Лабриола видел в марксистской философии мыслительную установку, а не собрание истин, готовых к применению. Хотя эти идеи и не получили широкого признания среди марксистских теоретиков II Интернационала, они оказались востребованными в дискуссиях о марксизме в XX в.

 

Уже в конце 90-х гг. споры о наличии собственной философии в марксизме стали одним из аспектов полемики между ортодоксальным и ревизионистским направлением в социал-демократической теории. Э. Бернштейн предложил пересмотреть ряд положений марксистской теории, не соответствующих реалиям капитализма. Заблуждения Маркса и Энгельса в вопросах о концентрации капитала, близости революционных катаклизмов в Европе, тотальном обнищании пролетарских масс Бернштейн связывал с тем, что в основании марксизма положены идеи диалектики, философские аргументы. Он характеризовал диалектику как предательский элемент в марксизме, превративший научную гипотезу в спекулятивную конструкцию, и предлагал использовать в социально-политических теориях установки неокантианства, позитивизма.

 

 

Эпоху II Интернационала исследователи характеризовали по-разному: для одних это был «золотой век» марксизма, для других — период его деградации.

 

2. Западный марксизм

 

Эволюция западного марксизма

 

«Западный марксизм» (часто отождествляется с «неомарксизмом») — это термин, обозначающий ту ветвь марксизма, которая так или иначе противопоставила себя «восточному марксизму», или марксизму-ленинизму. Выступая одновременно и против капитализма, и против советской модели социализма, западные марксисты находились, как правило, вне коммунистического и рабочего движения и разрабатывали марксистскую теорию, и особенно философию, на свой страх и риск.

 

У истоков западного марксизма стояли Антонио Грамши (1891-1937), Дьёрдь Лукач (1885-1971), Карл Корш (1886— 1961). Эти теоретики не приняли философских тезисов II Интернационала, разошлись затем и с той интерпретацией марксизма, которая сложилась в Советском Союзе под названием марксизм-ленинизм. Суть расхождения в философском плане (оно имело и политический характер) заключалась в несогласии с объективистской, натуралистической трактовкой марксистского учения об обществе, т. е. с представлением о том, что в обществе все зависит от объективных экономических законов, действующих наподобие законов природы и детерминирующих человеческую деятельность и мышление.

 

В противовес экономическому детерминизму Лукач и Корш старались обосновать роль исторического субъекта (вслед за Марксом и Энгельсом этим субъектом они считали пролетариат). Они разрабатывали марксизм как философию активного практического действия, органически включающего в себя фактор сознания, мышления. Подход к обществу с точки зрения взаимодействия основных противоположностей — субъективного и объективного, человеческого и вещного — для Лукача и есть диалектика, представляющая собой и метод мышления о мире, и способ участия в его преобразовании. Такой диалектики нет в природе, а потому Лукач отвергал диалектику природы Энгельса, тем более что приравнивание общества к природе ведет к объективистскому детерминизму, которого Лукач стремился избежать. Грамши выступал против той система-

 

 

тизации, которая закрепилась в советской философии. С его точки зрения, не должно быть разделения на диалектический и исторический материализм; вся марксистская философия социальна и исторична, потому что она не претендует на всеобщие абсолютные истины, признавая себя — как и всякую философию — частью общества, частью идеологической надстройки на определенном этапе ее развития. Такое понимание философии Грамши обозначал как «историцизм», «тождество философии и истории». Развитие общества не может быть понято только сквозь призму экономики, или политики, или идеологии; только из их взаимодействия можно объяснить общественное развитие и стать его активным участником.

 

Существенную роль в становлении западного марксизма играла франкфуртская школа, к которой относятся Макс Хоркхаймер (1895—1973), Теодор В. Адорно (1903—1969), Герберт Маркузе (1898—1979), Эрих Фромм (1900—1980) в начале своего творческого пути. Это одно из влиятельных течений в западном марксизме. Сложившись еще в 20-е тт. вокруг Института социальных исследований во Франкфурте-на-Майне, эта школа стала чрезвычайно популярной в 60—70-е гг. Франкфуртцы задались вопросом: почему человечество, вместо того чтобы прийти к истинно человеческому состоянию, погружается в пучину нового варварства — войн, фашизма, стихии массового общества позднеиндустриального капитализма. Почему же присущее Просвещению стремление к разуму, свободе, человечности обернулось в XX в. своей противоположностью?

 

В поисках ответа на этот вопрос Хоркхаймер и Адорно используют и марксистские и немарксистские понятия (в частности, из психоанализа). При этом, в отличие от классического марксизма, они переносят центр тяжести своей критики с проблемы эксплуатации на проблему господства, понимаемую весьма широко. Суть дела, считают они, в том, что философский и политический проект Просвещения — построение общества в соответствии с идеалами разума, будучи по сути проектом буржуазным, с самого начала был обременен роковым для него стремлением к господству — к господству над природой и другими людьми. Эти два типа господства, с их точки зрения, взаимосвязаны, и именно они, поставив себе на службу разум, превратили его в неразумие, а свободу — в порабощение. В конечном же итоге они привели к античеловеческой идеологии и практике фашизма, попытавшегося установить абсолютное, тоталитарное господство.

 

 

«Критическая теория» направлена против позитивизма, технократизма, оценивая их с точки зрения их социальной функции, сводящейся к апологетике такого общества, в котором отчужденный человек подчинен вещам и вещным отношениям. Эта теория не принимает упрощенной картины социальной действительности как «естественной» данности, показывает производный характер такой модели мира, ее несоответствие присущим индивидам разумности, свободе, сознанию цели.

 

С философской точки зрения интерес представляет разработанная Адорно концепция «негативной диалектики», направленная на пресечение тоталитарных тенденций в обществе. Адорно противопоставляет эту концепцию всей прежней философии, считая, что стремление к абсолютному, тождеству, системе именно таким тенденциям благоприятствует. Для него неприемлема и гегелевская диалектика с ее триадой движения от тезиса к антитезису и синтезу. Синтез как отрицание отрицания — всего лишь более тонкая форма оправдания существующего. Философия, по Адорно, должна быть критикой, т. е. воплощать в себе дух вечного отрицания. Философия в идеале — это антиавторитарное и антитоталитарное знание, которое отрицает любые тенденции замкнуться в системе, воплотиться в вещном мире («овеществиться»), стать орудием манипуляции, господства человека над человеком. «Негативная диалектика» Адорно — предостережение против универсалистских, тоталитаристских претензий любых схематик и технологий.

 

Дискуссии в неомарксизме

 

Неомарксизм, окончательно сформировавшийся после Второй мировой войны, стал философским ответом на проблемы, вставшие перед марксизмом в период десталинизации, — проблемы человека и гуманистического обновления марксизма и проблему эффективности его политической теории. Эта ветвь марксизма представлена во второй половине XX в. целым веером разнообразных концепций. Внутри самого западного марксизма сложились два течения, существенно разошедшихся между собой. Первое ориентировалось на человека как субъекта и объекта, второе — на общество и конкретно-научное исследование его структуры и развития. Первое стремилось разрабатывать исторический материализм как философию, второе — как конкрет-

 

 

ную науку. Такое расхождение возникло не случайно. У самого К. Маркса сначала доминировал философский, а потом — конкретно-научный подход к анализу человека и общества, в связи с чем первое направление часто апеллирует к «раннему» Марксу, а второе — к «позднему».

 

В марксистско-ленинской философии в 60-е гг. также существовали два аналогичных направления, споривших между собой. Кстати, и в немарксистской философии XX в. также сложились две разные ориентации: на человека (философская антропология, персонализм, экзистенциализм и др.) и на науку (неопозитивизм, аналитическая философия, структурализм и др.), отношения между которыми далеки от дружественных. Но помимо общефилософских расхождений по вопросу о предмете и методе философии и у западных, и у советских марксистов были и другие основания разрабатывать свою философию в двух различных направлениях.

 

В послевоенное время перед марксизмом встали две основные проблемы. Первая — это проблема человеческого существования и необходимости гуманистического обновления марксизма, проявившаяся особенно после XX съезда КПСС; вторая — проблема снижения эффективности марксизма как научной теории, все более ощутимая по мере превращения его в догматическую идеологию. Западные марксисты, в отличие от своих советских коллег не скованные официальными догмами, более остро на них прореагировали.

 

Первое, гуманистическое течение, сделав центром обсуждения человеческую проблематику и используя такие философские категории, как сущность и существование человека, субъект и объект, практика, отчуждение и снятие отчуждения и др., развернуло критику современного общества как враждебного человеку, негуманного, бесперспективного. При этом одни философы, отталкиваясь от марксизма, выдвинули собственные своеобразные концепции — таковы представители франкфуртской школы, а также Э. Блох, развивавший «философию надежды»; другие попытались синтезировать определенные положения марксизма с идеями немарксистских течений — таковы сторонники фрейдо-марксизма (В. Райх, отчасти Г. Маркузе и Э. Фромм), экзистенциалистского марксизма (поздний Ж. П. Сартр, А. Лефевр, К. Косик, Дж. Льюис и др.), феноменологического марксизма (Э. Пачи и его последователи); третьи выступили продолжателями идей таких крупных марксис-

 

 

тов, как Д. Лукач и А. Грамши, — таковы представители будапештской школы (А. Хеллер, Ф. Фехер, Д. Маркуш, М. Вайда) и итальянского марксистского историцизма (Н. Бадалони, Л. Группи, Э. Серени и др.); наконец, группа «Праксис», объединившаяся вокруг одноименного югославского журнала (Г. Петрович, П. Враницкий, М. Маркович, С. Стоянович и др.), использовала идеи раннего Маркса, Лукача, Грамши, Сартра, создав на основе понятия практики довольно оригинальные теории.

 

Второе, научно-сциентистское течение, поставившее перед собой задачу поднять степень научности марксизма, представлено тремя направлениями: «методологизмом» Г. делла Вольпе и его учеников в Италии; «структуралистским марксизмом» Л. Альтюсера и его последователей во Франции и других странах; аналитическим марксизмом (Л. Дж. Коэн, Дж. Рёмер, Дж. Элстер, Э. О. Райт и др.), недавно распространившимся в Великобритании и США и стремящимся переработать марксистскую теорию с помощью строгих методов современной науки (моделирование, теория рационального выбора, теория игр, модальная логика и др.).

 

Многих исследователей привлекает концепция Луи Альтюсера (1918—1990). Она считается одной из самых глубоких трактовок марксистской философии с позиций сциентизма. Альтюсер выступил в начале 60-х гг. против повального увлечения марксистов гуманистической проблематикой, связанной с возвратом к идеям «раннего» Маркса. Он предложил освободить марксизм от остатков гегельянства и фейербахианства, а также от идеологии (идеологией, с точки его зрения, является и гуманизм) и развивать исторический материализм не как философию, а как конкретную науку. С точки зрения Альтюсера, «Экономическо-философские рукописи 1844 года» Маркса — это вовсе не марксизм. Наоборот, Марксу понадобился «разрыв» с заключенной в них гуманистической концепцией для того, чтобы создать исторический материализм, а точнее, науку об истории с ее совершенно новыми понятиями (производительные силы, производственные отношения, базис, надстройка и т. д.). В настоящее время гуманизм — это разновидность идеологии, имеющая свою ценность, но не способная претендовать на статус строгой теории, как и мораль, искусство и т. п. Подобно всякой идеологии, гуманизм — это выражение интересов, желаний, надежд, но не более того. Кстати, именно идеология, согласно Альтюсеру, формирует человека как субъекта, который считает себя свободным, не будучи на деле таковым.

 

 

История, согласно Альтюсеру, — это «процесс без субъекта и цели». В ней действуют диалектические закономерности, но совсем не такие, как у Гегеля, диалектика которого телеологична. Марксистская диалектика, считает Альтюсер, отличается от гегелевской самой своей структурой, и прежде всего иным пониманием целостности и ее внутренних связей. Общество — это изначально сложное «структурированное» целое, которое может развиваться лишь в результате взаимодействия всех его сфер. Экономика, детерминирующая (определяющая) в конечном счете другие сферы общества, сама ими «сверхдетерминируется». Только при условии такой «сверхдетерминации», прежде всего со стороны политики и идеологии, может разрешиться основное экономическое противоречие. Одно противоречие, как бы оно ни было важно, не может быть движущей силой развития. Оно лишь самовоспроизводится. Движущая сила — это комплекс противоречий с меняющимися внутренними связями (наложение, сгущение, смещение и т. д.).

 

По мнению Альтюсера, увлечение эмпирией наносит современной науке непоправимый вред. Он выдвинул концепцию научного познания как синтетической переработки прежнего знания, как перехода от «плохих» абстракций к «хорошим» (в этом он опирался на французских историков науки и эпистемологов — А. Койре, Г. Башляра). Следуя этой установке в своей двухтомной работе «Читать «Капитал» (1965), Альтюсер истолковал научную революцию Маркса как переход от одноплоскостной эмпирической проблематики преднаучного знания к многоуровневой, структурированной проблематике подлинной науки. Он предложил «антигегельянскую» интерпретацию «Капитала» Маркса, по-своему решая вопрос о роли философии в марксизме и научном познании в целом.

 

Помимо двух основных течений в западном марксизме выделяются крупные исследователи проблем «третьего мира» (развивающихся стран) и капитализма как мировой системы (С. Амин, А. Г. Франк, И. Валлерстейн); представители критической социологии; защитники марксистского феминизма; сторонники марксистски ориентированного экологизма и др.

 

 

Марксистская философия эволюционировала в своем развитии. Но в XX в. ее задачи вышли за рамки философского толкования всемирно-исторической миссии пролетариата, неизбежности и необходимости социалистического и коммунистического будущего. Сегодня она не отождествляется более с продуктом официозного философского творчества политических партий и движений, а является результатом свободного теоретического и интеллектуального поиска философов, разделяющих главные философские аргументы марксизма, к числу которых относятся такие, как объективность и закономерность развития действительности, возможность их рационального познания и использования в процессе сознательной деятельности, диалектический характер человеческой деятельности и познания, идея определяющей роли практики в историческом развитии, критическая ориентация мышления, представление о социальной роли и функциях философии.

 

 

Раздел II

Западная философия в XX столетии

 

Глава 1. Общие черты и особенности

 

Западная философия XX в. существенно отличается от предшествующей. Главное и наиболее общее ее отличие связано с тем, что на рубеже XIX и XX вв. совершился переход от традиционной классической философии к неклассической. Этот переход во многом был обусловлен тем, что в указанный период вся западная культура переживала глубокие изменения, которые по-особому ярко проявились в науке.

 

В результате начавшейся в конце XIX в. второй научной революции возникает новая, неклассическая наука, которая существенно отличается от классической. В ней уже нет прежних претензий на полную объективность и адекватность знания. Понятие истинности все больше уступает место понятию валидности (обоснованности), которое опирается на внутренний, формально-логический критерий. Сходную судьбу разделяют такие понятия классической науки, как причинность и детерминизм, уступая место вероятности и индетерминизму- Все более значимыми в познании становятся теории и модели, построенные математическим способом самим познающим ученым. Перефразируя известное выражение Пифагора, можно сказать, что весь мир все больше сводится к числу. Основными методологическими принципами в науке становятся принципы релятивизма и плюрализма, в силу которых складывается плюрализм общих картин мира.

 

Меняется социальная роль науки. Классическая наука превращается в технонауку. Наука все больше становится инструментальной и прагматичной; основными ее целями теперь являются не столько знания и истина, сколько прямое участие в преобразовании и эксплуатации природы, в повышении эффективности экономического производства. Наука становится непосредственной производительной силой.

 

 

Не менее важные изменения происходят в искусстве. Здесь в конце XIX в. возникает модернизм, к которому в начале XX в. присоединяется авангард. Эти направления радикально отличаются от предшествующего классического искусства. В них происходит резкое смещение акцента с объекта на субъект, с объективности и правдивости на субъективные ощущения и представления. Принцип «неверности предмету» становится одним из главных принципов эстетики модернизма и авангарда, принципом сознательной деформации, искажения и разложения предмета, принципом отказа от предмета, предметности и фигуративности. Особое внимание также уделяется эксперименту, поиску новых выразительных средств, технических и художественных приемов, что в авангарде превращается в настоящую страсть к эксперименту, в погоню за новизной.

 

Важные изменения происходят в религии, особенно в ее социальном положении, которое все более ухудшается. Можно сказать, что первая половина XX в. стала самой безрелигиозной в истории Запада. Во второй половине XX в., в связи с возникновением постмодернизма, положение религии несколько улучшается, но остается весьма сложным.

 

Сходные процессы и изменения происходят в философии. Вслед за наукой она становится неклассической. В ней возникают новые течения, которые характерны для складывающейся культурной ситуации. Весьма примечательным в этом плане представляется появление в начале XX в. американского прагматизма, ставшего философией и идеологией современного делового человека. Не менее примечательным и характерным явлением стало возникновение в последней четверти XX в. постмодернистской философии как отражения новых тенденций в западной культуре.

 

В целом в течение XX в. философия приобретает многие специфические черты и особенности, наиболее важные и существенные из которых можно свести к трем: новые отношения с наукой; тенденция к преодолению метафизики; лингвистический поворот.

 

Отношения философии с наукой вообще и с естествознанием в особенности всегда имели важное и во многом определяющее значение. В течение долгой истории эти отношения претерпели глубокую эволюцию. До эпохи Нового времени наука

 

 

существовала и развивалась внутри философии, а обе они находились в тесном единстве с религией и искусством. С наступлением Нового времени ситуация резко меняется. Наука четко обособляется от религии и искусства и начинает существовать в чистом виде. В ней формируются ученые современного типа. Если еще в XVI в. они были редкостью (Н. Коперник), то в XVII в. их ряды с ускорением множатся. Не случайно это столетие стало веком первой научной революции.

 

Ситуация с философией выглядела более сложной. Она также обособлялась от религии и искусства, хотя в меньшей степени, чем наука. Даже у Дж. Бруно философия все еще переплетается с религией, поэзией и мистикой.

 

Что касается отношений философии с наукой, то они остаются очень тесными, но существенно меняются. Раньше типичной была фигура философа, который наряду с собственно философскими изысканиями занимался и научными исследованиями, рассматривая их в качестве второстепенных и прикладных. Теперь наука по своей значимости уравнивается с философией. Более того, некоторые философы начинают воспринимать науку как образец или модель для построения своих сочинений. В качестве примера можно указать на Б. Спинозу, назвавшего свой основной труд весьма своеобразно: «Этика, доказанная в геометрическом порядке». В данном труде этические положения действительно излагаются и доказываются в форме геометрических теорем.

 

Именно эта тенденция, в соответствии с которой философия все больше опирается на науку или же соотносит себя с ней, а роль, влияние и престиж науки все более усиливаются, характеризует всю последующую эволюцию отношений между философией и наукой. Растущий авторитет науки привел к тому, что уже в XVIII в. возникли первые формы сциентизма, который абсолютизировал и обожествлял роль и значение науки, фактически ставил ее на место, которое раньше занимала религия.