НАДЕЖДА 2 страницаОбщими признаками локализации для исследуемых концептов выступают ‘взгляд’, ‘глаза’, ‘сердце’, ‘душа’, ‘тело’. Внутренний мир человека описывается по аналогии с внешним, что позволяет говорить о надежде и hope, как о мире, устроенном по общим законам вселенной (… and receiving Freights every day from a new world ofhope. Wordsworth. The excursion). Hадежда и hope отождествляются с солнцем, ‘ветром’, ‘небом’, ‘звездой’, ‘землей’. Для концепта надежда наиболее актуальным выступает признак ‘небо’, а для концепта hope – ‘солнце’. На основе рассмотренного фактического материала у исследуемых концептов были отмечены признаки ландшафта: у надежды – ‘обрыв’; ‘болото’; ‘лес’; у концепта hope – ‘гора/холм’ (lofty hopes), ‘возвышенность’ (Sublime of Hope), ‘ключ/ родник/ источник’, объективируемый глаголом to spring «вытекать, бить ключом». В результате проведенного анализа не выявлено общих признаков ландшафта у исследуемых концептов. Большинство признаков ландшафта были отмечены у концепта hope, самым актуальным из которых является ‘ключ/источник’. ‘Дом’ – важнейший признак исследуемых концептов. Надежда -дом – это то место, где можно остаться, беспечно провести время, отдохнуть и набраться сил (Если бы не слово, данное товарищу, он ушел бы немедленно; остался же в единственной надежде помочь хоть чем-нибудь при самом исходе дела. Достоевский. Бесы); Важной частью дома выступает очаг (Раздувая эту чахлую искорку в надежде на то, что она разрастется в спасительное пламя, титулярный советник процедил… Акунин. Алмазная колесница). В результате проведенного исследования общим признаком дома у анализируемых концептов был отмечен ‘место пребывания’. Обращает на себя внимание тот факт, что для аглийского языкового сознания наиболее важными атрибутами дома являются строительство и удобство/комфорт, а для русского – дом, как место жительста/пребывания. Надежде свойственны такие признаки строения как ‘основание/ фундамент’, ‘разрушение’, ‘крепость/ укрепление’, ‘твердыня’ и т.д. У надежды также отмечен окказиональный признак ‘тюрьма’ (Истомившись в надеждах на лучшую будущность и не видя им исполнения, он предался отчаянию... Лажечников. Последний Новик). У hope отмечены следующие признаки строения: ‘бастион/укрепление’ (bulwarks of hope), ‘восстановление’ (to restore hope), ‘дворец’ (palace of hope), ‘разрушение’ (to destroy hope), ‘основание/ фундамент’, причем, hope может представлять здание, имеющее фундамент (His hope that he was recovering proved so far well grounded that in three weeks they had arrived in the city of many memories… Hardy. Jude the obscure), либо сама служит фундаментом (It was founded on the hope that Richard would remain a captive in Germany… Scott. Ivanhoe). Внутренний мир обладает характеристиками времени. В русской и английской культуре (в западной традиции вообще) движение времени рассматривается в горизонтальной плоскости от прошлого через настоящее в будущее. У концепта надежда отмечен признак ‘прошлое’ и ‘будущее’. Признаки времени концепта hope образуют полную шкалу, для которой актуальны признаки всех времен: ‘прошлое’, ‘настоящее’ (And yet their presenthope was hardly more Than what it had been, for so strong it blew... Byron. Don Juan) и будущее. Общими признаками концептов надежда и hope выступают ‘прошлое’ и ‘будущее’. Для исследуемых концептов самым актуальным является признак ‘будущее’. Человек живет будущим, перенося туда свои надежды, чаяния, ожидания. В русской языковой картине мира время надежды измеряется днями, часами, минутами и моментами. В поэме А.С. Пушкина «Евгений Онегин» встречается окказиональный признак ‘пора’ (Когда же юности мятежной Пришла Евгению пора, Пора надежд и грусти нежной, Monsieur прогнали со двора. Пушкин. Евгений Онегин). Было время надежды и веры большой — Был я прост и доверчив, как ты. Шел я к людям с открытой и детской душой, Не пугаясь людской клеветы... Блок. Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух… Общими признаками единиц времени у исследуемых концептов являются признаки ‘день’ и ‘момент’. Для концепта надежда актуальным является признак ‘минута’, а для концепта hope – ‘день’. Концепты надежда и hope объективируются признаками времени суток, для которых не свойственен солнечный свет (темная надежда / dark hope). Подведем основные итоги. Наиболее значимыми в структуре концептов надежда и hope оказываются образные признаки. Реализация в языке образных признаков происходит с помощью концептуальных метафор, иногда с помощью метонимии, что объясняется абстрактной природой исследуемых концептов. Источником метафоризации служат универсальные коды культуры, в результате чего все образные признаки делятся на 7 групп и 33 подгруппы. Наиболее частотными среди образных признаковконцепта надежда оказываются предметные (32%), антропоморфные (23%), и категориальные признаки (15%), на что указывает расчлененность данных групп признаков, а также частотность конструкций, в которых они объективируются. Остальные группы признаков в процентном соотношении выглядят следующим образом: квантитативные – 5, 3%, признаки ‘Логоса’ — 3%, признаки ‘знания’ – 0, 9%, вегетативные – 1, 4%, витальные – 7, 9 %, признаки вещества – 2, 6%, признаки стихий – 4, 4%, признаки ‘времени’ – 2, 9%. Наиболее частотными среди образных признаковконцепта hope также являются предметные (29%), антропоморфные (22, 8%), и категориальные признаки (17, 9%). Остальные группы признаков в процентном соотношении выглядят следующим образом: квантитативные – 5, 1%, признаки ‘Логоса’ – 2, 1%, признаки ‘знания’ – 0, 6%, вегетативные – 2, 4%, витальные – 9,8 %, признаки вещества – 2, 5%, признаки стихий – 4, 3%, признаки ‘времени’ – 2, 3%. Сводные данные по образным признакам концепта представлены в виде таблицы в приложении 1. согласно представленным данным можно говорить о том, что, хотя в структурах исследуемых концептов отмечены схожие группы признаков, их актуальность для концептов различна. Сводные данные по образным признакам концепта представлены в виде таблицы в приложении 1. Расчлененность и многокомпонентность структур исследуемых концептов является показателем большой их значимости в сознании носителей языков. Актуализация определенных признаков показывает, что наиболее продуктивными общими когнитивными моделями в описании концептов надежда и hope являются: 1. ‘Надежда – живое существо’: ‘Надежда – человек (мать/няня, ребенок, гость, жилец,)’, ‘Надежда – животное ’; ‘Надежда – птица’; ‘Надежда – летающее насекомое (муха, пчела)’. 2. ‘Надежда – растение’: ‘Надежда – цветок’; ‘Надежда – плод (сладкий)’. 3. ‘Надежда – предмет’: ‘Надежда – корабль’, ‘Надежда – строение’ ‘Надежда – оплот/укрепление’; ‘Надежда – ценность’; ‘Надежда – товар’; ‘Надежда – имущество’; 4. Надежда – стихия’: ‘Надежда – вода’, ‘Надежда – огонь’; ‘Надежда – свет (солнца, звезды)’. 5.‘Надежда – вещество’: ‘Надежда – жидкость’; ‘Надежда – твердое вещество’; ‘Надежда – вещество-наполнитель’; 6. ‘Надежда – вместилище, хранилище, мир’. 7. ‘Надежда – время’: ‘Надежда – будущее’; ‘Надежда – прошлое’. 8. ‘Надежда – «Логос»’: ‘Надежда – устное слово’; ‘Надежда – содержание разговора’; ‘Надежда – смысл слов’. 9. ‘Надежда – знание’: ‘Надежда – тайна’. Специфическими для надежды являются когнитивные модели: ‘Надежда – человек (возница, враг, помощник, охранник, работник, путник, проводник)’, ‘Надежда – растение (дерево, семя)’; ‘Надежда – предмет (нить, игрушка, деталь механизма’; а для hope ‘Надежда – человек (соперник, шофер, предатель, спонсор, доброволец). ‘Надежда – растение (лоза, ветви, орех, колос); ‘Надежда – предмет (книга). Несмотря на общую концептуальную структуру исследуемых концептов, различие в способах объективации того или иного признака указывает на их национально-культурную специфику.
Литература
Мошина Е.А. Концептуализация надежды витальными признаками и способы их реализации в языковой картине мира: Сб. науч. тр. / Отв. ред. Е.А. Пименов, М.В. Пименова. — Кемерово: ИПК "Графика", 2005. — С.129-134 (Серия "Филологический сборник". Выпуск 6). Пименова М.В., Мошина Е.А. Антропоцентризм надежды. Сборник научных статей / Отв. ред. Е.А. Пименов, М.В. Пименова. — Кемерово: ИПК "Графика", 2005. — С. 187-194.(Серия "Филологический сборник". Выпуск 6). Мошина Е.А. Репрезентация концептов НАДЕЖДА и HOPE витальными и зооморфными признаками // Грамматика. Семантика. Концептология / Отв. ред. Е.А. Пименов, М.В. Пименова. — Кемерово: ИПК "Графика", 2005. — С.145-153. (Серия "Филологический сборник". Выпуск 7). Мошина Е.А. Характеристики вещества и стихий как способы концептуализации внутреннего мира человека (на примере концептов надежда и hope) // Грамматика. Семантика. Концептология / Отв. ред. Е.А. Пименов, М.В. Пименова. — Кемерово: ИПК "Графика", 2005. — С.235 – 240. (Серия "Филологический сборник. Выпуск 7). Мошина Е.А. Сопоставительный анализ способов объективации концептов НАДЕЖДА и HOPE в русской и английской языковых картинах мира: Автореф. дис. …канд. Филол. Наук. – Волгоград, 2006. – 24 с.
Л.Э. Кузнецова (Краснодар)
ЛЮБОВЬ Являясь неотъемлемым компонентом духовной культуры, любовь, при всей своей универсальности, имеет определённую специфику запечатлённых в разных языках ассоциаций, связанных с ней, что представляет несомненный интерес для лингвистики. Общечеловеческая универсалия «любовь» как один из ключевых концептов языковой культуры неоднократно привлекала внимание отечественных и зарубежных лингвистов. В последние десятилетия данный концепт анализировался в следующих направлениях: - описывалось лексико-семантическое поле понятия «любовь» в современном французском и грузинском языках (Какабадзе 1986); - выявлялась специфика лексических средств обозначения эмоции «любовь» в русском языке (Бабенко 1989); - рассматривался концепт «любовь» через призму национального менталитета как русская культурная доминанта, обладающая особой лингвистической и культурологической ценностью (Колесов 1991); - исследовалась лингвокультурологическая специфика концепта «любовь» в русском и немецком языках (Вильмс 1997); - проводилось исследование концепта «любовь» как ментально обусловленного диахронически и синхронически единого образования, функционирующего в разных типах национальной культуры (Каштанова 1997); - рассматривалось чувство любви в рамках исследования концепта «образ мира» в языковом сознании русских, бурят и англичан (Дашиева 1999); - исследовался эмоционально-чувственный компонент значения слова «любовь» (Мягкова 2000); - описывалась этносемантика телеономных концептов «любовь», «счастье» в русском и английском языках (Воркачёв 2003); - проводился концептуальный анализ любви и ненависти в русском языке (Тананина 2003). Вместе с тем, по нашим данным, исследование концепта «любовь» в рамках психолингвистического направления в лингвистической гендерологии до сих пор не предпринималось. Цель данной работы состоит в психо-социокультурной характеристике лингвокультурного концепта «любовь» в языковом сознании. Для реализации поставленной цели выдвигаются следующие задачи: – выявить константные содержательные признаки концепта «любовь» и его субконцептов в лингво-философском осмыслении и психолингвистическом преломлении; – установить минимальное инвариантное лексико-семантическое содержание, присущее глаголам-предикатам, описывающим концепт «любовь» в русской и английской лингвокультурах; – рассмотреть влияние категории «гендер» на ассоциативную реализацию концепта «любовь» и его субконцептов в русском языковом сознании; – провести сопоставительную интерпретацию русских и английских паремий, объективирующих концепт «любовь» с точки зрения гендерной репрезентации; – определить ассоциативные связи концепта «любовь» и его субконцептов в русском языковом сознании. Принятый в лингвистике антропоцентрический подход к языку предполагает усиленное внимание ко всем параметрам человеческой личности, отражающимся в языке. В связи с этим существенно возрастает значимость индивидуальных параметров личности. Гендер, понимаемый как культурно обусловленный и социально воспроизводимый феномен, представляет один из таких параметров. Наиболее «гендерным», отражающим социально-биологическую специфику пола, является, бесспорно, любовь, которая, собственно, и порождается половой дифференциацией людей. Эмоциональный концепт «любовь» занимает особое место среди лингвокультурных концептов. Он относится к числу базовых человеческих ценностей и непосредственно связан с формированием у человека смысла жизни как цели, достижение которой выходит за границы человеческого бытия. Слово «концепт» в протерминологической функции стало активно употребляться в российской лингвистической литературе с начала 90-х годов прошлого века. Антропологическая ориентация современной лингвистики, приводящая к исследованиям, реализуемым на стыке её с другими дисциплинами (Костомаров, Бурвикова 2001), предопределяет междисциплинарный статус категории концепта, используемой в двух новых парадигмах: лингвокогнитологии и лингвокультурологии. Представители когнитивной лингвистики (А. П. Бабушкин, Е. С. Кубрякова, И. А. Стернин и др.) интерпретируют концепт как единицу оперативного сознания, при этом главным в данной трактовке концепта является указание на его цельность. Представители лингвокультурологического направления (Н. Д. Арутюнова, А. Вежбицкая, С. Г. Воркачев, В. И. Карасик, Д. С. Лихачев, Ю. С. Степанов, Л. О. Чернейко и др.) рассматривают его как ментальное образование, отмеченное в той или иной степени этносемантической спецификой. В отечественной лингвистике эмоциональные концепты относят к разряду универсальных, поскольку именно эмоции являются «центральной частью, которая делает представителей разных этносов более или менее похожими друг на друга» (Шаховский, 1996). В этой связи в качестве универсального концепта концепт «любовь» присутствует, очевидно, во всех этнических лингвокультурах. Концепт «любовь» обладает номинативной плотностью, признающейся концептологически значимым признаком лингвокультурного концепта (Карасик, 1996), а также высокой степенью номинативной диффузности – большим количеством вторичных значений имени концепта (Слышкин, 2004). В структуре концепта «любовь» выделяются три составляющие: понятийная, отражающая его признаковую и дефиниционную структуру; образная, фиксирующая когнитивные метафоры, и значимостная, определяемая местом, которое занимает имя концепта в лексико-семантической системе языка. С точки зрения методологии, исследование концептов целесообразно начинать с областей их бытования, представляющих собой типы сознания, в которых эти концепты объективируются (Воркачев, 2002). Для языка таковыми являются обыденное языковое сознание и сознание специальное, в частности, научное. Имена концептов, используемые языком науки, наполняются конкретным семантическим содержанием благодаря функционированию в рамках определенной теории. В отличие от собственно языковых, научные представления являются универсальными, более точными и детальными, что вызывает необходимость их экспликации с целью наиболее полного постижения природы и сущности концепта. В то же время, несмотря на большое количество философско-этических трудов, в которых описывается чувство любви, не существует единственно верного определения любви. В результате исследования описаний любви как межличностного чувства в этических и психологических трудах выяснилось, что в семантической модели любви находят отражение следующие признаки: 1) интегральный признак «ценность»; 2) центральное положение предмета любви в системе ценностей субъекта; 3) признак «положительность»; 4) немотивированность выбора объекта любви, его непроизвольность; 5) индивидуализированность объекта любви; 6) сексуальная окрашенность (в видах эротической любви). В этических и психологических исследованиях при описании любви как межличностного чувства усилия авторов направлены, прежде всего, на выработку таких признаков, совокупность которых в принципе совпадает с дефиниционной частью полного определения. На основе анализа представлений о любви в этико-психологических трудах можно создать семантическую модель любви, её обобщённый прототип. Любовь – это, прежде всего, глубокое, обычно иррациональное чувство, переживаемое человеком и направленное на другого человека, преимущественно половое, вызывающее сильные переживания и предполагающее проявление уважения, заботы и нежности. Анализ концепта «любовь» в паремиологическом корпусе русского и английского языков показывает, что в пословичных фондах обоих языков можно выделить три группы пословичных выражений: 1. Абсолютные эквиваленты – паремии, тождественные по смыслу и по форме. Их также принято называть «кочующими единицами»: «Love is blind/Любовь слепа»; «Love conquers all/Любовь всё побеждает»; «Old love does not rust/Старая любовь не ржавеет»; «Love me, love my dog/Любишь меня, люби и мою собаку». Следует отметить, что количество таких паремий невелико. 2. Частичные эквиваленты – паремии, тождественные по смыслу/идее, но различные с точки зрения лексики и структуры: «Сердцу не прикажешь» – «Love cannot be compelled» (идея: силой любви не добьёшься, насильно мил не будешь); «Хоть ряба, да мила» – «If Jack's in love, he's not judge of Jill's beauty»(эта группа представлена наибольшим числом паремий в обоих языках). 3. Лакунарные паремии – афоризмы одного языка, для которых не нашлось аналога в другом языке. Так, в русском языке нет соответствия английской пословице «Calf love, half love; old love, cold love», хотя суть/идея этой пословицы ясна носителю русского языка – в юности человеку не дано прочувствовать всю многогранность чувства любви, а в старости любовь уже не такое пылкое и горячее чувство. В английском же языке не нашлось идейного эквивалента русской пословицы «Во что влюбился – в то преобразился» (эта группа паремий представлена относительно небольшим количеством пословиц). В лексическом составе английских и русских поговорок отражены разнообразные типы лексики: природные явления и стихии, названия бытовых предметов, животных, растений, лексика, связанная с пищей, абстрактные понятия, соматическая лексика и т. д. При наличии различных типов лексики в пословичном фонде языков в английских пословицах высока частота употребления абстрактных понятий («Congruity is the mother of love» – «Гармония – мать любви»; «Love asks faith, and faith asks firmness» – «Любовь требует веры, а вера требует твёрдости»), тогда как в русских пословицах часто встречаются названия бытовых предметов, животных, соматическая лексика («Деньги – прах, одежда – тоже, а любовь всего дороже»; «Люби Ивана, а береги кармана»; «Не спится, не лежится, всё по милому грустится»). Основываясь на этих выводах, можно предположить, что в русском менталитете понятие любви закреплено как нечто реальное, близкое, находящееся рядом, в то время как английское языковое сознание рассматривает любовь как нечто абстрактное, отдалённое, неопределённое. При сопоставлении пословичных фондов внутри каждого из них имеются взаимоисключающие утверждения, указывающие на тот или иной аспект проявления любви: «Сердцу не прикажешь» vs «Стерпится, слюбится»; «Люблю тебя, да не как себя» vs «Для милого и себя не жаль»; «Absence makes the heart grow fonder» vs «Far from eyes, far from heart». Группа дефиниционных сем понятия любви представлена в русском и английском пословичном фондах почти в полном объёме. Здесь обнаружился ряд пословиц, выражающих ценность чувства любви, её блага для человека («Нет ценности супротив любви»; «Где любовь, тут и Бог»), немотивированность выбора объекта любви, её слепоту («Полюбится сова лучше ясного сокола»; «Любовь ни зги не видит» / «Love covers many infirmities»; «Love sees no fault»). Группа импликативных сем концепта «любовь» связана с представлением о любви как о ключевой ценности в структуре моральных чувств личности. Наиболее полно и ярко в русской паремиологии представлен «каритативный блок» – чувства, сопряжённые с состраданием, заботой об объекте любви, а также умение прощать и быть терпимым к недостаткам любимого, готовность пойти на жертву ради него: «Ради милого и себя не жаль»; «От того терплю, что больше всех люблю» и др. В этой же группе отражено понятие о любви как о всесильном, всемогущем чувстве: «Любовь всё побеждает»; «Любовь и горы с мест сдвинет». В английском пословичном фонде импликативная группа сем представлена широко: «Love makes the world go round» и др. При сопоставлении выяснилось, что представление о любви как о всемогущем чувстве выражено в английском языке значительно ярче и сильнее, чем в русском. В то же время «каритативный блок» является практически лакунарным. Можно предположить, что английским языковым сознанием культивируется идея о всесильности любви, при этом любовь не сопровождается сильными переживаниями об объекте любви, а тем более готовностью жертвовать собой. Общим для обоих языков являются указания на связь любви с другими чувствами и эмоциями. Если в русском языке частыми спутниками любви являются горе и грусть («Полюбив, нагорюешься»; «У моря горе, у любви вдвое»; «Любить – чужое горе носить, не любить – своё сокрушать»), то в английском на их месте находится страх и ненависть («Love is full of fear»; «Love and hate are blood relations»). Психосоматические проявления любви относятся к числу энциклопедических семантических признаков концепта «любовь» в обыденном сознании. Этот блок представлен преимущественно русскими пословицами и поговорками: «Любви, огня да кашля от людей не утаишь (не спрячешь)»; «Как увидал, так голова вкруг пошла»; «Милый не злодей, а иссушил до костей»; «Love and a cough cannot be hid». Манифестация концепта «любовь» в паремиологическом корпусе русского и английского языков позволяет установить, что общим здесь являются следующие признаки: 1) ценность любви для субъекта; 2) необъективность и немотивированность выбора объекта любви; 3) непроизвольность любви; 4) амбивалентность чувства любви; 5) связь с ненавистью, ревностью, верой, счастьем, горем, страхом; 6) психосоматические проявления любви. В обоих языках имеются взаимоисключающие паремии, указывающие на тот или иной признак любви, что объясняется принадлежностью поговорок и пословиц не к ядру, а к интерпретационному полю концепта. Если в русском паремиологическом фонде было зафиксировано около 200 единиц, передающих концепт «любовь», то в английском – около 170 единиц. В русском пословичном фонде выделяется обилие пословиц, отправляющих к «ценности любви», что подчёркивает способность русской языковой личности к глубоким личностным переживаниям. Внутри «каритативного блока» в русском языке доминируют пассивные семантические признаки – самопожертвование, терпение, преданность. Привлекательность концепта «любовь» в конкретном языке для сопоставительного анализа определяется его компонентным богатством и связностью с культурно-социологическим аспектом языка. При этом, «грамматика любви – это, прежде всего, грамматика глагола-предиката по/воз/любить» (Воркачев, 1992). Анализ словарных статей в русских и английских толковых словарях и примеров, взятых из художественной литературы ХХ века, позволил установить минимальное инвариантное лексико-семантическое содержание присущее каждому из глаголов-предикатов, описывающих концепт «любовь», а также изучить языковой механизм происхождения разных переменных смыслов, возникающих в процессе их функционирования в языке. Нами были проанализированы словарные статьи предикатов, описывающих концепт «любовь/love» в 7 английских толковых словарях (LDСЕ, WDEU, ССED, ASD, ALDCE, PED, OALD) и в 5 русских толковых словарях (СРЯ, ТСРЯ (О), CCРЯ, ССРЛЯ, ТСРЯ (У)). Анализ предикатов, описывающих концепт «любовь», показывает, что как выразители эмоций глаголы «любить/to love» можно отнести к неточным и неясным. Толковые словари обоих языков указывают, что данные единицы имеют основное и ряд неосновных значений. Так, «любить» – это двухместный предикат, т. е. речевая реализация его значения зависит от синтаксической формы и семантического разряда единиц, заполняющих места объекта и субъекта. Двусмысленность единиц «любить» и «to love» состоит в том, что обычно они выражают положительную эмоцию (как принято считать); однако, их значение может измениться через изменение описания эмоционального состояния или через ситуацию, в которой проявляются противоположные (т. е. отрицательные) эмоции или чувства такие, как отчаяние, гнев, раздражение, ненависть. В качестве иллюстрации приведём отрывок из художественного произведения, где описание отношения главного героя к проявлениям любви показывает неприглядные стороны этого высокого чувства: «And in the restful beauty of the evening Jon could well perceive the destructiveness of love — an emotion so sweet, restless, and thrilling, that it drained Nature of its colour and peace, made those who suffered from it bores to their fellows and useless to the life of everyday» (J. Galsworthy). – «И среди мирной красоты вечера Джон остро почувствовал разрушительную силу любви – чувства до того сладкого, тревожного и захватывающего, что оно отнимает у природы и краски, и покой, а жертвы его отравляют жизнь окружающим, и сами ни на что не годны». Лексико-семантическое описание предикатов любви показало, что: 1. Словарные значения предикатов любви в русском и английском языках осуществляются при помощи лексико-грамматического контекста на уровне словосочетания, где реализуются основные денотативные семы: «интимность» и «эмоциональность»; в английском языке при употреблении с герундием и инфинитивом наблюдается исчезновение семы «интимность», в этом случае предикаты передают гедонистические значение «нравиться». 2. В ряде основных лексико-семантических вариантов предиката «to love», вербализующего чувство любви, присутствуют переживание центральности объекта, романтическая любовь, родственная любовь к другу, любовь к ближнему, любовь к Богу, из которых на первом месте в большинстве словарей стоит любовь романтическая. 3. Предикаты любви можно рассматривать как динамичные, имеющие значение вневременности. Семантический анализ предикатов любви затрудняется из-за одновременного присутствия в них двух структурно-семантических аспектов – аспекта субъекта и аспекта объекта. Обзор этико-психологических, паремиологических и лексикографических реализаций концепта «любовь» может быть дополнен данными, полученными при проведении свободного ассоциативного эксперимента. Психолингвистическая характеристика слов, входящих в ассоциативное поле концепта «любовь» и его субконцептов, позволяет описать соответствующий концепт/субконцепт через указание его связи с другими концептами той же культуры. Описывая отношение концепта «любовь» к другому слову/ассоциату, связанному с ним парадигматическими или синтагматическими связями, мы получаем частичное толкование концепта. «Многоликость» и «многоплановость» любви вызвали необходимость разграничения семантического наполнения концепта «любовь» в зависимости от объекта любви и рассмотрение его объективации в сопоставительном плане с учётом гендерной парадигмы. Результаты исследования показывают, что в общем массиве поговорок и пословиц о любви в русском языке ярко выражены два явления: андроцентричность, то есть отражение мужской перспективы, и отражение женского мировидения. Русская паремиология обладает одной важной особенностью – наличием в ней женского голоса. Женский голос выражает сильную антиандроцентричную тенденцию, присущую русскому языку: он аккумулирует наблюдение за бытием «от первого лица», от лица женщины: «Не спится, не лежится, всё про милого грустится»; «Злого любить – себя губить»; «Милый далеко – сердцу не легко» и т.д. Исследование отражения концепта «любовь» в русской паремиологии показывает, что в русском языковом сознании констатируется абсолютная необходимость наличия любимого человека («милого»). Лишь в ряде случаев («С милым в любви жить хорошо») возможно предположение о том, что речь идёт о замужестве. В пословицах этого типа доминирует готовность к самопожертвованию («Ради милого и себя не жаль»; «За милого и на себя поступлюсь»), а также крепость эмоциональных уз («Забудется милый, так вспомнится»; «Не мил и вольный свет, когда милого нет»). Характерной приметой характера русской женщины, по свидетельству пословичного фонда, является готовность терпеть побои от любимого («Милого побои не больно/долго болят»; «Милый ударит – тела прибавит»; «Милый побьёт, только потешит»). Исследования гендерных стереотипов на базе фразеологического фонда английского языка показывают, что здесь также преобладает андроцентричный взгляд на отношения между полами. Мужчина как адресант и адресат доминирует количественно: в пословицах и поговорках отражена преимущественно мужская картина мира и мужская власть в нём: If Jack s in love, he s no judge of Jill s beauty; He that has love in his breast, has spurs in his sides; A man has choice to begin love, but not to end it.
|
