НАДЕЖДА 4 страницаОбзор паремиологических представлений концепта дружбы, отправляющих к диахронии языка, дополняет полевое исследование, представленное анкетированием около 200 информантов, отличающихся по половой принадлежности, социальному статусу, возрастным и конфессиональным группам. В ходе данного опроса выяснилось, что иерархическая структура семантических признаков концепта «дружба», наблюдаемых в языковых реализациях современного русского языка, в своем основании имеет следующие четыре: 1) душевная близость, объединяющая в своем составе, общие взгляды, вкусы, мироощущения, вследствие чего хорошее понимание между друзьями; 2) откровенность, предполагающая полное открытие своей души для другого, и тем самым знание этого другого; 3) бескорыстность, проявляющаяся в полагании самого себя (в основном какой-то части себя, в высшем же проявлении и всего себя, свою жизнь) для другого, не требуя и даже ничего не ожидая взамен и, наконец, 4) помощь/ поддержка, этот семантический признак очень важен для языкового сознания русских. Оценивая дружбу по шкале жизненных приоритетов, носители ответили следующим образом. На 1 месте для себя ее ставят 5%, причем возрастная категория этой части опрошенных ранжируется от 17 до 23, что говорит о природном юношеском идеализме, склонном ставить дружбу на пьедестал. 28%, 27% и 22% респондентов отводят в своей жизни дружбе 2, 3 и 4 места, соответственно. 5 и 6 места дружбе отдают 7% и 3,8% опрошенных, соответственно. Анкетирование включало также аспект дифференциации концепта дружбы от любви с целью определения его понятийной области. Респондентам задавался вопрос: Чем отличается дружба от любви? Согласно результатам опроса список дифференциальных признаков возглавляет интимная близость, что указывает на тот факт, что первой ассоциацией респондента на слово «любовь» являются отношения между полами: «Страстью, сексом, постелью, физической близостью, отсутствием интимных отношений; с друзьями не спят». Как выяснилось, в современном русском языковом сознании парадигма филической семантики обязательно включает в себя такие признаки, как стабильность, постоянство, надежность, прочность в отличие от мимолетности, недолговечности любви («Любовь приходит и уходит, а дружба остается», «Разлюбить можно, а раздружить нельзя», «Любовь проходит, когда страсть исчезает, остается дружба; дружба – навсегда», «Дружба никогда не остывает, чего не скажешь о любви», «Продолжительностью», «Любовь как костер, дружба греет всегда», «Дружба – навсегда, любовь – на время»). В качестве атрибута любви довольно часто употребляют прилагательное «вечная», в котором сквозит некая тоска по идеальной любви. На предложение дополнить синонимический ряд прилагательных, определяющих дружбу, чаще всего в ответах респондентов встречаются следующие атрибутивные сочетания, различающие два концепта: 1) длительность: «дружба непроходящая, долгая, вечная, постоянная – любовь проходящая, скоротечная, мимолетная; 2) прочность: «дружба проверенная, надежная, крепкая – любовь хрупкая, непрочная, трепетная, нежная 3) подлинность: «дружба настоящая, проверенная – любовь обманчивая 4) взаимность: «дружба (нет) – любовь взаимная, обоюдная, безответная, неразделенная 5) эмоциональность: «дружба (нет) – любовь пылкая, страстная, пламенная, горячая, романтичная, волнующая, обжигающая; 6) степень здравомыслия: «дружба (нет) – любовь сумасшедшая, безумная, всепоглощающая, безрассудная 7) прозрачность/глубина: «дружба простая, понятная – любовь сложная, загадочная, неземная, объемная, непонятная» «дружба – понятие конкретное, любовь – понятие общее, глубокое» Причем дифференциальные признаки здесь можно разделить на следующие категории: по признаку антонимии (1, 2, 3 и 7), по количественному признаку (5 и 6), проявления которого в его максимальной или минимальной степени приводят к признаку наличия/отсутствия (4 и 5) какого либо атрибута. Причем наличие данного атрибута несет скорее характер уточнения к значению (дополнительно), говоря о том, что данная характеристика не является обязательной для данного концепта. Например, дружбу не называют «взаимной», так как признак взаимности для данного концепта является обязательным, он является его неотъемлемой частью, тогда как любовь информанты часто определяют как «взаимная» или «безответная», так как она может быть и иной. По шкале эмоциональности, наоборот, отсутствие атрибутов в ответах респондентов говорит о том, что носители отрицают наличие каких-либо чувств, располагающихся по оси эмоций и закрепленных в языковых реализациях концепта: ни один из отвечавших не охарактеризовал дружбу как «страстную», однако, давая определения любви, прилагательное «страстная» является наиболее частотным. Анализ понятийной составляющей на материале поэтического дискурса показал следующее. В целом основные семантические признаки оправляют к концепциям, выделившимся при анализе философского дискурса – добродетельности, фелицитарной, нигилистической со своей этноспецификой. По набору концепциеобразующих признаков также есть некоторые отличия, как то: в русском более широко представлен концепциеобразующий признак добродетельности, главными субпризнаками которого являются единение, святость, самопожертвование («И в славе состязанье / Соперников-друзей тесней соединит» (Кюхельбекер); «…Но если ты святую дружбы власть / Употреблял на злобное гоненье» (Пушкин); «…отдайся всей душою / На служенье братьям, позабудь себя / И иди вперед, светя перед толпою, / Поднимая павших, веря и любя!» (Надсон); хотя не менее редки случаи критической интерпретации (“My own thoughts / Are my companions, my designs and labors / And aspirations are my only friends” (Longfellow); “On the bare earth expos’d he lies, / With not a friend to close his eyes” (Dryden). В английском – четко прослеживается некая прохладность, дистанцированность английской языковой личности. Особенными отличительными признаками семантического поля данного концепта в русском поэтическом сознании выступают открытость и гостеприимство русской души, хлебосольство – готовность разделить свою радость за столом и общей чашей («Взял бы в рай с собой друга верного, / Чтобы было с кем пировать» (Симонов). В русском поэтическом сознании дружба и любовь взаимодополняют друг друга, являясь неотъемлемыми частями единого целого, гармоничным слиянием; у английских авторов тема любви рассматривается в контрастном отношении с дружбой, противопоставляется ей, превалируя или подчиняясь ей. В работе рассматривается образная составляющая концепта с выявлением отличительных признаков. Русская дружба – это священный предмет, обладающий ценностью и ценой («На камне, дружбой освященном, / Пишу я наши имена» (Пушкин); «Я всегда молился на друзей, / На сердца, на руки их, на рот» (Френкель; «Он верной дружбы славил цену, /Чтоб бытие ее пред миром отвергать» (Туманский)). Предполагается, что он настоящий, хотя может оказаться и фальшивым. У него приятный вкус «И в бурной мгле отрадой, дружбой нежной / Ты услаждал тоскующую грудь» (Вяземский). Однако, порой она ведет себя как человек, у нее есть некороые физические параметры homo sapience («В этой комнатке счастье былое, / Дружба светлая выросла там» (Огарев); «Но дружба моя с тобою / Лишь вместе со мной умрет» (Ошанин); «Жмем руку дружеской рукою» (Баратынский); «Может, дружба лишилась у нас языка? / Тридцать дней телефонного нету звонка! / Может, где-то нашла себе адрес иной? / Тридцать дней не курил ты, не спорил со мной» (Грибачев); протянуть руку дружбы, подставить плечо друга). Английская дружба не отличается святостью, хотя это бесспорно ценная вещь, имеющая рукотворное происхождение (value, cherish, afraid to lose it, to set a valuation on friendship; to make/form/knit/cement/strike up/cultivate friendship). Она также ведет себя как человек, у английской дружбы, однако, нет каких-либо частей человеческого тела, но она может болеть («The most fatal disease of friendship is gradual decay» (Johnson). По своим вкусовым качествам поэтическая английская дружба больше горькая, чем сладкая («There’s the silence of a great hatred…. / And the silence of an embittered friendship» (Masters). Она является надежным фундаментом для построения человеческих отношений. В английском сознании, в отличие от русского, широко представлены биоморфные метафоры, относящие дружбу к растительности («A sound and healthy friendship is the growth of time and circumstance, it will spring up and thrive like a wildflower when these favour, and when they do not, it is in vain to look for it» (Wordsworth); «True friendship is a plant of slow growth» (Washington); «Friendship like the holly-tree» (Bronte). Ценностная сторона концепта является определяющей для того, чтобы концепт можно было выделить как культурно значимый. Ценностный подход к изучению и описанию концептов учитывает важность аффективной стороны концепта в психолингвистическом понимании этого явления в отличие от его фактуальной стороны. С точки зрения ценностного аспекта русский ЛСВ предполагает большую глубину отношений и связей, стоящих за ключевым словом-репрезентантом «дружба» по сравнению с «friendship». Это обусловлено, на наш взгляд, явлением энантиосемии (внутрисловной антонимией), когда противоположные значения принадлежат одному и тому же слову. Слово «друг» с предельной выразительностью выявляет содержащуюся в «другом» сопряженность сходства, «почти тождества» и различия. Друг – другой мне, не «я» и, одновременно, друг – это мое «другое я», это «другой я». В английском языке мы не обнаруживаем – в противоположность русскому языку – родственных отношений «другого» со словом «друг». Слово friend ни фонетически, ни морфологически, ни этимологически никак не связано со словом «other», как следствие – семантика «другого/other» не имеет ничего общего с семантикой слова «friend». Исследование показывает, что русскому языковому сознанию присуща своеобразная человеко-другоцентричность, чего не скажешь об английской. Лексема «друг» заняла 8 место в ядре сознания русских, лексема «friend» – 73 место (Уфимцева). У английского friend наметился своеобразный сдвиг к обезличиванию такого рода отношений, потери их уникальности. В современном англоязычном сознании акцент делается на множественность, некоторою беспечность, свободу, по возможности, от обязательств, легкость в приобретении таких отношений и убеждение в их рукотворном характере (to make friends). В русской лексикографии у абстрактного имени существительного «дружба» просматривается до 3 значений и оттенков, соответственно в английских словарях у его английского эквивалента «friendship» – до 7. Главным родовым признаком, как в русской, так и в английской лексикографии, исследуемого концепта является лексема отношения или знакомства, которая в дальнейшем раскрывается через семантические множители: привязанность, доверие, взаимопонимание, близость, связь, общность, откровенность, взаимопомощь, взаимовыручка, симпатия, приязнь, любовь, уважение, взаимная выгода в русских словарях и state of, condition of being friends, feeling, behaviour, attachment, instance, period of the feeling в английских словарях. Как показывает сравнительное языкознание, значения слов «друг» и «дружба» в большинстве языков тесно связаны с понятиями родства, товарищества, особенно воинского, и любви. Русский «друг» своими историческими корнями уходит в боевого товарища, опору и поддержку, в свое «родное», «родственника», который прежде всего поможет, «подаст руку помощи», «подставит плечо». Единое этимологически праславянское слово drugъ значит «приятель, товарищ» и «иной, другой, второй, следующий» (Фасмер). Этимологический словарь Черных дает в качестве исторически-единой основы корень dher- означающий «поддерживать», «подпирать», «держать». Английский «friend» берет свое начало в «любимом, приятном человеке». Староанглийское frēond, старонорвежское fraend, старосаксонское friund, староверхненемецкое friunt («кровный родственник») восходят к староанглийским глаголам frēogan, frēon (“любить”); готское frijônds – причастие от глагола fryôn («любить»); тот же смысл имеет староисландское fría. В основе всех этих слов лежит германский корень frí – «оберегать, заботиться». Готские и древнегерманские корни, в свою очередь, связаны со староиндийским priyáh – «собственный», «дорогой», «любимый», индоевропейским prijā и авестийским frya – «дорогой», «любимый». Проанализировав синонимический ряд слова «друг», можно сказать, что в русской лексикографии в основном рассматриваются три лексемы: друг, товарищ и приятель. Друг – это человек связанный, с кем-либо общностью интересов, жизненных условий, испытывающий к нему духовную близость (Говорю вам как другу, единственному человеку, которому могу открыть свою душу). Товарищ – говорят обычно о человеке, связанном с кем-либо общностью деятельности, условиями жизни, но меньшую духовную близость (Мы обязаны им помочь, ведь это наши товарищи, мы вместе работаем). Приятель – обычно о близком знакомом, с которым проводят свободное время, досуг (Оказывается какой-то приятель уступил ему на несколько вечеров машинку, и вот он сидел в городе и печатал). С концептом friend произошел семантический сдвиг к «приятельству», где можно иметь множество таких friends. В старом употреблении данный концепт подразумевал, что друзья будут любимы, а в новом, что друзья будут доставлять удовольствие, радость. Проводится лексикографическое исследование синонимического ряда концепта: associate, companion, comrade, crony, разг. pal, амер. разг. buddy. Associate обозначает человека, регулярно связанного с кем-либо общим делом, положением, интересами (Later, Clyde had found that when he dressed well, ate well and lived well, he won more respect from his associates (АРСС 1988). (Позже Клайд обнаружил, что когда он хорошо одевался, хорошо питался и хорошо жил, его товарищи уважали его больше.) Companion обычно обозначает человека, связанного с кем-либо прежде всего обстоятельствами личной жизни, иногда только на данный момент – товарища по играм, спутника по дороге, (случайного) собеседника и т.п. в отличие от associate, companion предполагает не столько деловую или служебную, сколько дружескую связь, проявляющуюся в совместном проведении досуга (She was still at forty-three a comely and faithful companion (АРСС 1988). (В свои сорок три года она была, как и прежде, приятным и верным спутником жизни.) Comrade обозначает человека, связанного с кем-либо общностью взглядов или дела, а часто еще и дружескими отношениями на основе полного равенства: comrades-in-arms. Comrade приближается по значению к companion, когда речь идет о детской дружбе (He hung about the school instead of playing with his comrades (АРСС 1988). (Он околачивался возле школьных ворот вместо того, чтобы играть со своими товарищами). Crony (закадычный друг) чаще всего описывает ситуации старой дружбы, т.е. дружбы, начавшейся в детские или юношеские годы, независимо от того, разлучались ли друзья с тех пор или поддерживали до зрелых лет непрерывное общение (These men…seemed to be more alive than Mr. Morse and his crony (АРСС 1988). (Эти люди…казались ему более живыми, чем мистер Морз и его закадычный друг). Pal и buddy обозначают людей, с которыми человек проводит досуг или совместно выполняет какую-либо работу и с которыми он связан или может быть связан фамильярно-приятельскими отношениями. При этом pal, в отличие от buddy, чаще предполагает более тесные, личные, почти дружеские отношения взаимного доверия, готовность поддерживать и т.п., и в этом отношении сближается со словом comrade (Bunder and them pals of his aren’t bad at the job (АРСС 1988). (Бандер и его парни умеют работать). В работе также исследуются частеречные реализации концепта «дружба»/friendship и его фразеологические единицы на материале лексикографических источников. Сопоставление лексико-грамматической парадигмы языковых реализаций концепта дружбы в русском и английском языках показало на скорее интенсивный характер первого и экстенсивный – второго. Основные итоги исследования сводятся к следующим положениям. 1. Лингвоконцепт «дружба» является этномаркированным семантическим образованием, определяющим национально-специфичный поведенческий модус человека в избирательно-личностных отношениях. 2. Общими признаками для русского и английского языков являются: а) главным опредмеченным родовым признаком исследуемого концепта является лексема отношения или знакомства, которая в дальнейшем раскрывается через семантические множители; б) паремиологический фонд обоих языков содержит общий пласт универсализмов, а также обширный круг семантических синонимов, представляющих, однако, в плане выражения этноспецифические черты. Концепциеобразующими признаками здесь выступают помощь, ценность, родство, фальшивость, прагматизм, уязвимость, опасность, надежность. 3. Отличительные черты в структуре концепта в русском и английском языках представлены следующими дифференциалами: а) паремиологический фонд обоих языков насыщен эндемическими паремиями, отличительные признаки которых: в русском – стремление к сходству, равенству, иронично-уничижительная оценка; в английском – праксеология, рефлексия; б) по набору концепциеобразующих признаковв русском более широко представлен признак добродетельности, главными субпризнаками которого являются единение, святость, самопожертвование; в английском – прохладность, дистанцированность английской языковой личности; при этом в русском поэтическом сознании особо выступают такие субпризнаки, как открытость и гостеприимство; в) с точки зрения метафорической наполняемости концепта русская дружба в отличие от английской – это священный предмет, у которого приятный вкус; английская дружба не отличается святостью, хотя это бесспорно ценная вещь, имеющая рукотворное происхождение, больше горькая, чем сладкая. 4. В современной русской лингвокультуре дружба имеет четыре центральных признака: душевная близость, откровенность, бескорыстность и помощь / поддержка. В основном русскоязычная ЯЛ склонна описывать дружбу через прототипическую ситуацию ее возникновения с эмфазой на близость и единение. Семантика дружбы у русских также включает в себя такие признаки как стабильность, постоянство, надежность, которые являются отличительными от мимолетной, недолговечной любви. Тем самым дружеские отношения подсознательно оцениваются выше любовных. В высказываниях современных русских можно отчетливо выявить признак если не поклонения, то, по крайней мере, уважения к ней. Этот результат совпадает с выделенным в паремиях, поэтическом дискурсе признаком святости, характерным для русского менталитета. В ряду дистинктивных признаков, также выделяются бесстрастность, взаимность и здравомыслие. С точки зрения аксиологической центральности для русского человека, в основном, дружбе отдается третье место после семьи и любви. Здесь сознательный выбор русских ставит любовь выше по рангу. 5. Проведенный диахронический срез дружбы в паремиях доказал, что периферийными этноспецифическими признаками в русской лингвокультуре здесь являются категории стремления к равенству или подобию. Русская языковая личность акцентирует именно этот характерный признак. Интересно также ее стремление дать критическую оценку фальшивым дружеским отношениям через комически-абсурдную интерпретацию явления. Характерное чувство юмора русских, доходящее до сарказма, в значительной мере определяет выбор лингвистических средств. Для английского языка этноспецифическим здесь, в основном, является праксеологический признак, выражающий утилитарно-прагматический подход к завоеванию и сохранению дружбы; в несколько меньшей степени представлен признак рефлексии, отражающий стремление к уходу внутрь себя, фиксации внимания на себе. 6. С точки зрения метафорической наполняемости русская дружба – это священный предмет; английская дружба святостью не отличается, хотя это бесспорно ценная вещь, имеющая рукотворное происхождение. В английском сознании, в отличие от русского антропоморфного, широко представлены биоморфные метафоры, относящие дружбу к растительности. 7. Значительные различия были выявлены в аксиологической центральности объекта в соответствующих лингвокультурах, характеризующие языковую личность, тем самым предопределяя тип поведения последней. Дружба в русской лингвокультуре предполагает большую глубину отношений и связей, стоящих за ключевым словом-репрезентантом «дружба» по сравнению с «friendship». Последний характеризуется более высокой номинативной плотностью, что говорит об экстенсивном характере концепта в английском языке. Исследование показывает, что русскому языковому сознанию присуща своеобразная человеко-другоцентричность, чего не скажешь об английской. Для русской лингвокультуры концепт дружба выступает ценностной доминантой, которая предопределяет соборный тип русской ментальности. В языковой картине мира английской языковой личности friend и friendship не являются центральными, что, на наш взгляд, обусловлено отсутствием признака единения, поверхностным характером отношений и придает англоязычному менталитету четко выраженный индивидуалистский характер.
Литература
Хизова М.А. Сопоставительный анализ семантического представления концепта «дружба/friendship» в русской и английской лексикографии // Мир Востока 2002: Ежегодник факультета востоковедения ИНЭП. – Краснодар, 2002. – С. 150-158. Хизова М.А. Концепт дружбы в русской и английской паремиологии // Наука Кубани. 2003. № 1. – С. 241-244. Хизова М.А. Этические аспекты в семантике концепта дружбы // Грани 2004: Ежегодник факультета истории, социологии и международных отношений. – Краснодар: Изд-во Кубан. гос. ун-та, 2004. – С. 128-133. Хизова М.А. Семантический прототип концепта дружбы в этической парадигме // Проблемы вербализации концептов в семантике текста: Материалы междунар. симпозиума. Волгоград, 22–24 мая 2003 г.: в 2 ч. – Ч. 2. Тезисы докладов. Волгоград: Перемена, 2003. – С. 123-125. Хизова М.А. Сопоставительный анализ семантической структуры концепта «дружба» в русском и английском поэтических дискурсах // Мир Востока 2003: Ежегодник факультета востоковедения ИНЭП. – Краснодар, 2003. – С. 151-161 Хизова М.А. Языковые реализации концепта «дружба» в сознании современных русских // Дискурс как коммуникативное пространство: Межвуз. сб. науч. тр. – Краснодар: ИНЭП, 2005. – С.117-120.
Е.А. Дженкова (Волгоград)
СТЫД и ВИНА
Приоритетными в современной лингвистике признаются научные изыскания, выполненные в рамках филологического концептуализма (С.Г. Воркачев, А. Вежбицкая, В.И. Карасик, Е.С. Кубрякова, Ю.С. Степанов, В.М. Топорова, В.И. Шаховский и др.). Его базисным термином выступает концепт – сложное структурно-смысловое образование, не имеющее сегодня однозначного толкования среди ученых. Существует два основных подхода в понимании концепта – лингвокогнитивный (А.П. Бабушкин, Н.Н. Болдырев, Е.С. Кубрякова, М.В. Пименова, Е.В. Рахилина, И.А. Стернин и др.) и лингвокультурный (Е.В. Бабаева, В.И. Карасик, Н.А. Красавский, В.В. Красных, В.Т. Клоков, В.П. Нерознак, Н.Н. Панченко, Г.Г. Слышкин, А.Д. Шмелев и др.). В нашей работе мы придерживаемся второго подхода к пониманию концепта, выделяя в нем вслед за В.И. Карасиком три стороны – понятие, образ и ценность (Карасик 2002) и, следовательно, избираем в отличие от лингвокогнитологов исследовательский путь «от культуры к индивидуальному сознанию». В основу выполненной работы положена следующая гипотеза: – концепты «стыд» / «Scham» и «вина» / «Schuld» являются сложным образом организованными ментальными образованиями, находящими различные способы экспликации в русском и немецком языках и характеризующиеся своей этнокультурной спецификой; – этнокультурная специфика концептов «стыд» / «Scham» и «вина» / «Schuld» обусловлена культурными доминантами общества; – концепты стыда и вины обнаруживают онтологическую близость по отношению друг к другу. Цель нашей работы заключается в проведении кросс-культурного исследования русских и немецких концептов «стыд» / «Scham» и «вина» / «Schuld» как многомерных вербализованных конструктов человеческого сознания. Для реализации поставленной цели необходимо решение следующих задач: – определить конститутивные признаки концептов «стыд»/«Scham» и «вина»/«Schuld» в языковом сознании русских и немцев; – выявить понятийную, образную и ценностную составляющие указанных концептов в сопоставляемых языках; – установить и описать основные способы вербализации данных концептов в русской и немецкой лингвокультурах; – провести социолингвистическую верификацию отношения русских и немцев к понятиям стыда и вины; – установить специфику репрезентации концептов «стыд»/«Scham» и «вина»/«Schuld» в сопоставляемых лингвокультурах.
При изучении природы стыда современная этика и философия располагают богатым наследием, уходящим корнями в древнегреческую философию и культуру, которые, противопоставляя αίδώς и αίσχύνη, закрепляли за первым роль мерила человеческой нравственности, признавая его единственной нравственной силой в человеке (Dinzelbacher 1993). В философии христианства стыд понимался двузначно: с одной стороны, он значил чувство несовершенства, неполноценности (стыд – первое чувство, которое испытал человек, вкусив плоды с Дерева познания), а с другой – стыд представлял собой форму раскаяния в грехе, обладающую очистительной силой. Философы Нового времени с их технократическим подходом к сущности чувственной сферы человека изучают стыд прежде всего в аспекте его позитивного или негативного влияния на дух человека, его формирование. В XX веке стыд рассматривается как исключительно человеческое достояние (человек, по выражению В.С. Соловьева, «животное стыдящееся»), как осознание себя в зеркале Другого, влекущее за собой потерю своей свободы, нарушение реальности и целостности бытия (Ж.-П. Сартр), как «стыд Прометея» (Г. Андерс). Обобщая опыт предыдущих поколений, философия и этика трактуют стыд как критерий этической зрелости, как одно из проявлений нравственного самосознания личности. С точки зрения культурологического подхода стыд (как и вина) является одним из релевантных, специфически человеческих, сформированных культурой внутренних механизмов, гарантирующих соблюдение нравственных норм. Стыд как ориентация на внешнюю оценку значимого для человека окружения противопоставлен вине как внутреннему цензору, основанному на интернализованных нормах поведения, как ориентация на самооценку. В психологии подчеркивается важная роль стыда в межличностном общении, выявляется ближайшая дистрибуция данной эмоции (тесная связь прежде всего с такими эмоциями, как смущение, вина и страх). За феноменом стыда признается его исключительно социальный характер. Понятие стыда в отличие от ряда других эмоций тесно связано с определенными когнитивными процессами, в центре которых находится представление о сформировавшемся «Я» человека. Изучение стыда как лингвоконцепта предполагает обращение к анализу способов и средств его языкового воплощения в культуре. Важным при этом мы считаем исследование этимологии слов, обозначающих интересующий нас концепт в русской и немецкой лингвокультурах. Русское слово стыд (первоначальная форма «студа») выражало понятие холода; отмечается корреляция значений слов «стесняться, стыдиться» и «стынуть» (ср. параллель с «морозить» и «мерзить») (Степанов 1997; Фасмер 1971). Б.А. Ларин, рассматривая этимологическую близость слов стыд и стынуть, признает очевидной следующую семантическую историю лексемы стыд: 1) синкретическое, нерасчлененное значение «ощущение холода, боли»; 2) «мучение страха, стыда, позора»; 3) «чувство стыда»; 4) «поругание, позор» (Ларин 1958). Немецкое слово Scham восходит к индогерманскому корню (s)kam-/kem-; оно родственно таким словам, как Hemd (рубашка), Himmel (небо), Schande (позор) (Kluge 1967). В момент своего образования слово Scham обозначало фрагмент не эмоциональной жизни человека, а внешнего реального мира – некое покрывало, способное скрыть то, что не предназначалось для посторонних взглядов. Данный факт соотносится с доказанным в науке положением о первоначально предметном характере человеческого мышления, проходящем путь к абстрагированию от непосредственно наблюдаемой реальности к ментальным конструктам более высокого порядка. Выявление конститутивных признаков концептов «стыд»/«Scham» предполагает обращение к анализу словарных дефиниций ключевых лексем, их репрезентирующих. Изучение данных, заключенных в лексикографических описаниях соответствующих слов, позволяет выявить ядерную часть концепта, его наиболее релевантные концептуальные признаки. Рассмотрение дефиниций номинантов анализируемого концепта позволяет выявить в их значениях следующие семы: 1) родовая сема (чувство, Empfindung, Gefühl); 2) каузаторы эмоции (от сознания предосудительности, неблаговидности поступка, поведения, wenn man gegen die Moral oder die Sitten verstoßen hat); 3) интенсификатор (чувство сильного смущения); 4) отрицательный характер эмоции (quälend, unangenehm); 5) физиологическая симптоматика переживания эмоции (verbunden mit bestimmten körperlichen Reaktionen). В русских дефинициях содержатся такие семы, как «смущение», «неловкость» и «раскаяние». Очевидна разная расстановка акцентов при дефиниции стыда русскими и немецкими источниками (экспликация отрицательного характера стыда в немецком и акцент на интенсивности переживания данной эмоции в русском языке). Кроме того, в рассматриваемом значении русского слова стыд есть такие семы, как «чувство моральной ответственности за свое поведение, поступки», «позор» и «бесчестье», отсутствующие в значении немецкого слова Scham.
|
