УТИЛИТАРИАНИЗМ

ГЛАВА II. ЧТО ТАКОЕ УТИЛИТАРИАНИЗМ?

[...] Учение, признающее основанием нравственности полез­ность или принцип наибольшего счастья, оценивает поступки по отношению их к нашему счастью: те поступки, которые ведут к счастью, — хороши, а те, которые ведут к несчастью, — дурны. Под словом «счастье» оно разумеет удовольствие и отсутствие страдания, под словом «несчастье» — страдание и лишение удо­вольствия. [...]

Это воззрение на жизнь возбуждает против себя глубокое отвращение во многих людях, и даже в таких, которые вполне заслуживают уважения и по своим чувствам, и по своим стрем­лениям. Утверждать, что жизнь не имеет более высокой цели, чем удовольствие, что она не представляет.другого более пре­красного и более благородного предмета для желаний и стрем­лений, — утверждать это, говорят они, и низко, и подло. Такая доктрина, по их мнению, достойна разве одних только свиней, с которыми в древнее время обыкновенно и сравнивали после­дователей Эпикура. Даже и в настоящее время сторонники ути-литарианской доктрины нередко делаются предметом подобных же вежливых сравнений со стороны их германских, французских и английских противников.

На такое сравнение эпикурейцы обыкновенно отвечали, что не они, а их противники унижают человеческую природу, пото­му что они предполагают человека неспособным иметь какие-либо удовольствия, кроме тех, какие свойственны свиньям [...]. Я не утверждаю, конечно, что эпикурейское учение представ­ляет собой безукоризненное развитие утилитарианского прин­ципа, — я признаю, что сколько-нибудь удовлетворительное вы­полнение такой задачи равно невозможно как без стоического, так и без христианского элемента, — но нельзя отрицать, что эпикурейское воззрение на жизнь всегда ставило удовольствия умственные и нравственные, удовольствия -воображения и стра­сти выше чувственных наслаждений. Правда, утилитарианские писатели основывали превосходство умственных наслаждений перед чувственными главным образом на том, что первые проч-

нее, надежнее, дешевле и пр., чем последние, т. е. не на внут­реннем их достоинстве, а на преимуществах совершенно внеш­них [...].

Если бы меня спросили, что я разумею под различием удо­вольствий по качеству или, иначе, что кроме количества может сделать одно удовольствие более ценным, чем другое [...], то на это возможен только один ответ: если все или почти все испы­тавшие два каких-либо удовольствия отдают решительное пред­почтение одному из них и к этому предпочтению не примеши­вается чувства какой-либо нравственной обязанности, то это удовольствие и будет более ценным, чем другое [...].

Бесспорно, что человек, равно испытавший два удовольствия и равно способный ценить и пользоваться обоими, отдаст все­гда предпочтение тому из них, которое удовлетворяет высшим его потребностям. Мало найдется таких людей, которые бы со­гласились променять свою человеческую жизнь на жизнь какого-нибудь животного ради полной чаши животных наслаждений. Умный человек не согласится превратиться в дурака, образован­ный — в невежду, чувствительный и честный — в себялюбивого и подлого, хотя бы они и были убеждены, что дурак, невежда и плут гораздо более довольны своей судьбой (2, стр. 14,17—21).

Итак, утилитарианская доктрина, как мы ее объяснили, при­знает, что все, чего мы ни желаем (будем ли мы при этом иметь в виду наше личное счастье или счастье других), для нас желательно потому, что или само заключает в себе конеч­ную цель, или служит средством для достижения конечной цели, а эта цель есть существование, наивозможно свободное от страданий и наивозможно богатое наслаждениями как количе­ственно, так и качественно, и что мнение людей, которые по­ставлены в благоприятные условия для опыта, способны к са­монаблюдению и самосознанию — одним словом, имеют более всего средств для суждения, имеет силу окончательного реше­ния в вопросе о качественном превосходстве одного наслаждения перед другим и о значении, которое имеет при этом количество наслаждения. Определяя таким образом цель человеческих дей­ствий, утилитарианизм утверждает, что эта цель и есть основ­ной принцип нравственности и что, следовательно, нравствен­ность может быть определена следующим образом: такие пра­вила для руководства человеческими поступками, через соблю­дение которых всему человечеству доставляется существование, наиболее свободное от страданий и наиболее богатое наслажде­ниями, притом не только человечеству, но, насколько это допу­скает природа вещей, и всякой твари, которая только обладает чувством (2, стр. 28—29).