Та с та О.

и

i

ш а <и

с

Аз

 

CL

-:

:: с; о

0J

СП

Q =1

значительны (наиболее заметное — 1934 г. объясняется ухо­дом в конце 1933 г. «неосоциалистов >> и политическими со­бытиями 1934 г.). Все это не согласуется с распространен­ным представлением о том, что экономические трудности увеличивают силы партий левой: это, быть может, верно в отношении электората указанных партий, но не их членов. В данном случае, напротив, экономические трудности даже как будто совпадают с легким снижением численности, хотя партия была в оппозиции. Известная корреляция (доволь­но, впрочем, нечеткая) обнаруживается между кривой ре­альной заработной платы и численностью социалистичес­ких партий (см. табл. 1 — лейбористы; табл. 8 — СФИО; табл. 16 —немецкие социал-демократы). В Англии количе­ство лейбористов — членов профсоюзов обнаруживает в этот период замечательную стабильность — в пределах 2 000 000 (см. табл. 1 и 15). А ведь профсоюзы должны были бы оказаться наиболее чувствительными к кризису. Но, как видим, амплитуда ежегодных колебаний никогда не превы­шает 3,2% общего состава: снижение на 1,7 (1930), рост на 0,65 (1931), снижение — на 3 (1932), на 3,2 (1935) на 2,2 (1934), и рост на 2,75 (1935). Слабая тенденция к снижению обнаруживается, таким образом, в 1932—1935 гг., ни разу не достигая даже 10% в течение трех лет. А число индивиду­альных членов в то же самое время возрастало весьма быс­трыми темпами, увеличившись с 227 877 в 1929 г. до 419 311 — в 1935. Максимум роста пришелся на 1930— 1932 гг. (25% ежегодно). Но интересно отметить, что эти колебания имели противоположную направленность; две группы членов лейбористской партии — индивидуальные и а ссоциированные — различным образом реагировали на одни и те же события, как если бы то были две достаточно разно­родные общности. Это подтверждает ранее высказанные нами соображения о специфическом характере непрямого членства.

Вместе с тем в Германии, напротив, наблюдается весь­ма ощутимое совпадение между углублением экономичес­кого кризиса и прогрессирующим ростом национал-социалистической партии: обозначается известный параллелизм кривых безработицы и увеличения численно­сти НСДАП (табл. 9). Аналогичные соображения можно высказать и относительно немецкой коммунистической партии, хотя здесь этот феномен выступает более умерен­но. А французская коммунистическая партия оставалась стабильной между 1930—1934 гг., увеличив свои ряды с

40 000⁸ до 45 000', то есть ежегодный прирост был чуть выше 1%,. Правда экономический кризис менее серьезно задел Францию по сравнению с Германией. Следует ли раз­личать два рода партий: традиционные, относительно мало чувствительные к колебаниям конъюнктуры, — и новые партии, чей рост или упадок этими колебаниями непосред­ственно обусловлен? Они соответствуют двум различным социологическим типам: первые — стабильные и стабили­зирующие общности, играющие роль известных полити­ческих амортизаторов; вторые — импульсивные и недолго­вечные, в противоположность первым усиливающие настроения, порожденные происходящими событиями. Не делая чересчур поспешных заключений, ограничимся тем, что просто подчеркнем относительную самостоятельность партийной общности, частичную ее неза­висимость от политических и экономических событий. По-видимому, она гораздо более чувствительна к собственно партийным проблемам: внутренние кризисы и расколы, например, вызывают значительные колебания ее числен­ности.

После съезда в Туре численность СФИО упала со 179 787 в 1920 г. до 50 449 членов в 1921; она продержится на этом уровне в течение трех лет и вновь поднимется толь­ко с началом избирательной кампании 1924 г. Точно так же раскол норвежской лейбористской партии в 1920 г. привел к падению ее численности с 95 165 до 45 946 членов. Подоб­ные же колебания наблюдались в английской лейбористс­кой и шведской социалистической партиях вслед за рефор­мами, затронувшими порядок вступления в партию членов профсоюзов. Партия несомненно представляет собой зак­рытую, замкнутую в себе самой общность; она по-видимо­му живет по своим собственным законам, отличным от за­конов той национальной общности, в которую включена; партия обладает специфическим ритмом развития.

Этот ритм жестко зависит от ритма выборов: уже было отмечено, что деятельность некоторых партий носит по­чти сезонный характер, оживляясь по случаю избиратель­ных кампаний, между которыми они впадают в настоящую спячку. Очевидно это касается не только пропагандистс­кой работы, но и самого состава партий. Анализ колебаний численности порой обнаруживает признаки регулярного

Thorez M. Rapport au Congres du 1947. P. 84. Loc: cit., 1945. P. 56.

ш о

о

CL

Q_

и

i

ш а. ш

с

дз

CL

движения, связанного с выборами (особенно всеобщими, которые одни по существу только и носят подлинно поли­тический характер). Во французской социалистической партии, например, в 1919—1939 гг. смутно вырисовывает­ся некое подобие «избирательного цикла»: численность ее возрастает в год выборов и обычно — в год, непосредствен­но за ним следующий; но затем наступает стабилизация или даже спад. Имеются таким образом как бы два года «инфляции» и два года «дефляции». Этот феномен весьма четко выражен в связи с выборами 1924 г.(— 2,5% от всего состава партии в 1922 г., + 2,7 в 1923 + 49 в 1924, + 53,2 в 1925, + 0,7 в 1926,— 11,9 в 1927) и выборами 1936 г. (— 16,1% в 1934 г., + 9,15 в 1935, + 68 в 1936, + 41,5 в 1937, — 3,9 в 1938 г.). Менее определенно данная тенден­ция обнаруживается по отношению к выборам 1928 г. (-12% в 1927, + 12 в 1928, + 8,8 в 1929, +5 в 1930, + 4,2% в 1931 г.) и особенно — 1932 г.(+4,2% в 1931, + 5,2 в 1932, но - 4,7% в 1933 г.). Возможно, это объясняется некото­рым наложением мирового экономического кризиса, точ­но так же, как в 1924 и 1936 г. рост, обязанный общим выборам, был усилен особыми условиями избирательной кампании и тем накалом, который придали им объедине­ния «Картель» и «Народный фронт». Внимательно изучая данные учета и выделяя за каждый год сведения о вновь вступивших и выбывших членах (помимо, разумеется, вы­бытия по случаю смерти и особенно исключения — откры­того или негласного), можно обнаружить подтверждение этих циклических подвижек: пополнение в основном бо­лее значительно в год выборов и примыкающий к нему; отток характерен для двух последующих лет (табл. 10). И все же этот феномен отнюдь не носит абсолютного ха­рактера. Он не выражает даже общей тенденции: подоб­ные сдвиги почти не ощутимы в социалистических парти­ях — британской, шведской, норвежской, etc. Невозможно сделать общих выводов путем анализа опыта всего лишь четырех выборов и одной партии.

Наш анализ позволяет только привлечь внимание к од­ному существенному различию — различию постоянных и временных членов. Многие из тех, кто однажды подписыва­ет вступительное заявление и получает партийный билет, не обновят его в будущем году и забудут о своем вступлении в партию; некоторые пройдут процедуру формального исклю­чения, большинство же попросту прервет всякие контакты с партией (продолжая, кстати, фигурировать в списках тех

партий, где регистрация не слишком строга, и тем самым искусственно раздувать их численность). Очень часто при­надлежность к партии еще более кратковременна:партию забывают через несколько месяцев, а то и дней. Иногда, на­против, связь сохраняется на протяжении двух или трех лет. Но и в этом случае речь не идет еще о настоящем — постоянном — члене партии, чья связь с ней не прерывается в течение длительного периода, часто и всей жизни. Было бы очень важно иметь критерий для четкого разграничения этих двух категорий. Но, к сожалению, партийные статис­тики их не различают, или делают это очень плохо. Фран­цузская социалистическая партия, например, ежегодно вы­деляет «вновьпринятых», «ранеепринятых»и «выбывших» (табл.10). Однако со следующего года вновь принятые ста­новятся ранее принятыми, и это вносит неизбежную пута­ницу в отношении последних. А главное, учет выбывших 11 ичего не говорит о стаже тех, кто выбыл из партии. Серьез-ная статистика должна была бы тщательно выделять: 1) вновь принятых в текущем году; 2) ранее принятых, то есть членов партии, имеющих стаж один, два, три года, etc. Точно так же следовало бы подразделять по стажу и вы­бывших. Тогда дальнейшие исследования позволили бы су­дить о стабильности состава. Но, увы, сами партии меньше всего этим озабочены; они явно заинтересованы в том, что­бы замаскировать реальное соотношение постоянных и вре­менных членов, что обнаружило бы их слабость.

В некоторых партиях это соотношение действительно красноречиво. Так, серьезные исследователи считают, что одна из самых устойчивых черт французской коммунисти­ческой партии — ее перманентное обновление: известно, что в 1939 г. всего 3—4% ее состава имели партийный стаж бо­лее 6 лет¹⁰. Но такие сведения трудно бывает проверить. Опросы, проводимые обычно в специально подобранных ячейках, весьма приблизительно позволяют проверить их истинность. Тем не менее некоторые выводы можно кос­венным путем сделать на основе официальной партийной статистики: в 1937 г. партия насчитывала 340 000 членов — против 45 000 в феврале 1934 г. Стало быть, более 87% ее членов в 1937 г. имели партийный стаж менее четырех лет. В декабре 1944 г. В партии состояло 385 000, а в декабре 1945 — 1 032 000: то есть, на эту дату почти два из трех

'«Esprit. 1939. Mai. P. 157.

Я О

■о

 

(и

Zl о

X)

 

U

ш n.

с

о

CL CO

Q

d

E

коммунистов имели стаж менее года, а для каждого четвер­того пребывание в партии было всего лишь кратким эпизо­дом, поскольку в декабре 1949 г. партия заявляла о числен­ности в 786 000 (табл.11). Не более долговечным оказался и резкий рост СФИО в 1924 — 1925 гг.: в 1924 г. зарегистри­ровано 34 668 новых членов (на 38 000 ранее принятых); в 1925 г. — 50 537 вновь принятых на 60 939 ранее принятых; но 28 031 покинули партию в 1926 и 31 522 — в 1927, про­тив приблизительно 12 000, в среднем выходивших из нее в предшествующие годы. Точно так же скачок численности лейбористов в 1920 г. по-видимому был достигнут главным образом за счет непостоянного контингента. За два года, с 1918 по 1920, в партию вступили 1 353 126 новых члена, рост составил 46,3%; затем этот показатель за 1920 — 1922 гг. упал до 31,5% и оставался почти неизменным вплоть до 1927 г. За два года 1 034 351 покинули партию: это оз­начает, что 76,4% прироста приходится на предшествую­щий период. Следовательно, правомерно считать, что три из четырех вновь принятых в партию в 1918—1920 гг. ока­зались всего лишь временными ее членами. Рост же СФИО в 1936—1937 гг., напротив, представляется прочным: она приобрела 100 211 новых членов в 1936 г. и 101 332 — в 1937; вместе с тем, было зарегистрировано соответственно только 16 728 и 49 338 выбывших.

Систематический анализ, позволяющий разделить постоянных и временных членов, открыл бы путь к более глубокому представлению о партийном сообществе. Лишь тогда можно будет отличить поверхностные колебания, порожденные «временными», от глубоких изменений, ко­торые достигаются за счет постоянных членов: рост СФИО в 1936—1937 гг. приобрел бы тогда совсем иной смысл, чем ее «разбухание >> в 1924—1925 гг. С этой точки зрения тот кризис, который она сегодня переживает, можно было бы рассматривать как поворот к постоянному членству. Но этот поворот сопровождается весьма серьезным снижени­ем средних цифр нового пополнения. До войны партия ни­когда не пополнялась меньше чем на 15% (если взять за 100% численность ранее принятых); этот показатель упал ниже 4% в 1947 г., до 0,31 — в 1948 и до 1,9 — в 1949 г. Подобное снижение притока новых членов — симптом се­рьезного склероза партии.

Различие постоянных и временных членов характери­зует не только эволюцию, но и состав партийной общности.

Многие основательные исследования, которые могли бы быть предприняты в этой области, сдерживаются неточно­стью статистики. Следовало бы по меньшей мере характе­ризовать состав по возрасту и полу, социальному положе­нию и географическому распределению членов партии. Фактически только переписи зачастую позволяют судить о региональном размещении, а тем более о распределении по полу; к тому же и тот и другой показатель не всегда указы­ваются. Специальные монографии должны были бы воспол­нить пробелы в справочном аппарате: нужно изучить жизнь всех подразделений партии за достаточно продолжитель­ный период, охватить подобным анализом максимально воз­можное их количество в самых различных социальных сфе­рах. К сожалению, любое из таких исследований столкнется с серьезными препятствиями: беспартийные с трудом полу­чат доступ к необходимым документам; члены партии рис­куют интерпретировать их односторонним образом. И в то же время труды этого порядка — необходимое дополнение изучения социологии и географии выборов: распределение голосов явно зависит от силы партий и их природы. И партии не могут ограничиваться общим и поверхностным учетом своих членов: следовало бы с максимальной точностью раз­граничить различные их категории, выявить соответственно их социологические параметры и эволюцию последних. Вме­сте с тем необходимо сопоставить членов партии — эту глав­ную базу всякой партийной общности — с теми, кто лишь близок к ним или, напротив, выделяется среди них. Мы имеем в виду симпатизантов (sympalhisants), активистов (militants), пропагандистов (propagandistes).

II. СТЕПЕНИ ПРИЧАСТНОСТИ

В партиях, где не принято формальное членство, мож­но выделить три круга причастности (partipation). Наибо­лее обширный круг составляют избиратели, голосующие за кандидатов, выставляемых партией на национальных или локальных выборах (можно было бы еще разграничить эти два последних, но пренебрежем данным аспектом пробле­мы в интересах простоты изложения). Второй включает «симпатизантов» — и термин и понятие туманны, но их нео­пределенность связана с самой действительностью. Симпа-тизант — это избиратель, но это гораздо больше, чем про-

И О

■о

S

£;

Z1 о

ГС

и

CL С IT)

CL

r

CL

U

м

CL Ш С

о

CL

Q 4

сто избиратель: он признает свою склонность к партии; он защищает, а порой и поддерживает партию в финансовом отношении; он даже входит в ее придаточные институты. Широко употребляемые сегодня термины «паракоммунист >> (отгреч. para — рядом, возле. — Прим. перев.) и «крипто-коммуунист>> (от греч. kryptos —тайный, скрытый. — Прим. перев.) относятся именно к симпатизантам. Наконец, третий круг — внутренний, он охватывает активистов¹¹. Активисты рассматривают себя как членов партии, как элемент партий­ной общности; они обеспечивают ее организацию и ее функ­ционирование; они ведут пропаганду и всю основную партий­ную деятельность. «Комитетчики» кадровых партий —это активисты. Понятие «член партии >> там, где оно принято, об­разует и четвертый круг, как бы промежуточный по отноше­нию к двум последним; он более широк, чем круг активистов, но более узок, чем круг симпатизантов. Членство (adhesion) предполагает более глубокую причастность к партии, неже­ли симпатия, но менее глубокую, чем активизм. Полезно срав­нить членов партии с каждой из трех других категорий; член­ство — это именно соотносительное понятие.

Главная проблема заключается в том, чтобы опреде­лить отношения между различными кругами. Ее решение не может быть абсолютно беспристрастным и представля­ет отнюдь не чисто научный интерес. Она затрагивает саму природу политических партий и демократический харак­тер их структур. Внутренние круги приводят в движение и руководят внешними; если первые действительно представ­ляют вторых — то есть если их ориентации совпадают — система может быть квалифицирована как демократичес­кая. В противном случае весь этот ряд концентрических кругов можно определить как олигархию.

ИЗБИРАТЕЛИ

ла-

С точки зрения политической науки эта категория об дает огромным преимуществом по сравнению со всеми прочи­ми: она легко поддается измерению. Обычно мы располагаем довольно удовлетворительной статистикой даже за тот пери­од, когда эта статистика не всегда четко указывала партийную принадлежность кандидата. Серьезные лакуны существовали

"В широком смысле слова. В узком смысле «внутренний круг» обозначает руководителей, особенно если они образуют оли­гархию. См. гл. III.

в этом смысле в европейской статистике до установления про­порциональной системы. Они еще более серьезны, когда речь идет о выборах локальных; но последние менее интересны в свете нашей темы, поскольку здесь личностные моменты и спе­цифические интересы еще больше, чем в ходе всеобщих выбо­ров, определяют партийные привязанности.

Для кадровой партии численность избирателей представ­ляет единственно возможное измерение партийной общнос­ти. Силу или слабость партии можно определить по количе­ству ее избирателей. Можно проследить эволюцию партии через эволюцию ее электората. Сопоставляя состав ее руко­водящих органов с распределением избирателей, можно су­дить о степени демократичности партии. На этом основании американские авторы утверждают, например, что нацио­нальный конгресс (уполномоченный избирать кандидата от партии на президентских выборах) не имеет репрезентатив­ного характера, поскольку количество его делегатов не про­порционально численности электората партии, сельские из­биратели имеют сверх-представительство, так же как и избиратели-южане в республиканской партии (см. табл. 19). В массовых же партиях, напротив, за основу такого предста­вительства берут численность членов партии; но тогда суще­ственной задачей становится определение соотношения этих двух категорий — избирателей и членов партии. Они образу­ют две различные общности, причем вторая стремится руко­водить первой. Это хорошо видно на примере депутатов: они получают свои полномочия от избирателей, но между тем оказываются все более и более подчинены власти руководя­щих комитетов, создаваемых членами партии. Важно, стало быть, выяснить: совпадают или расходятся реакции двух этих общностей. Сравнительная статистика может дать для этого 1 шобходимый материал.

Но провести такое сравнение не всегда легко. Оно, во-первых, обычно наталкивается на уже отмеченную выше неточность подсчета членов партии: один из сравниваемых объектов всегда остается величиной, которую приходится принимать на веру. А во-вторых, дело осложняется труд­ностью сопоставления электоральной и партийной статис­тики. Метод коэффициентов корреляции в этой области неприменим, и прежде всего потому, что материалов для сравнения слишком мало: учет численности партий ведется начиная всего лишь с 1905—1910 гг., и, следовательно, мы располагаем данными для анализа максимум дюжины все-

О

■о

СП

I

Си

о

Си

■;

Г;

о

Q.

a) с

A.

Q.

и

i

A Cl

<d

с

Ra

A.

OJ m

общих выборов. А в большинстве и того меньше, ибо срав­нение попросту невозможно, если партии еще недостаточ­но развиты: ряды данных столь ограничены, что никакие серьезные выкладки невозможны. С другой стороны, ко­эффициент корреляции уместен для сопоставления членов партии и избирателей только в момент всеобщих выборов; но колебание численности партий в интервале между двумя выборами как раз и составляет один из основных аспектов проблемы. Различный по самой своей природе ритм рядов данных — годовой для учета членов партии и четырех-пя-тигодичный для избирательной статистики — к тому же ча­сто еще искажается распадом партий или переносом выбо­ров. Коэффициенты корреляции дали бы возможность лишь выборочного анализа. Оптимальным приемом был бы метод графического сопоставления кривых роста численности чле­нов партии и избирателей, построенных на основе базовой статистики. Но графики этих кривых не могут быть иден­тичными в силу того, что численность избирателей и чис­ленность членов партии — величины разного порядка. Возьмем тогда отрезки, соотношение которых приблизи­тельно соответствует среднему соотношению обеих общ­ностей в целом в рассматриваемый период. Полезно допол­нить эт-и кривые данными о процентном соотношении соответственного роста численности избирателей и членов партии, что позволит дать более точное измерение.

Чтобы сравнить взаимную диспозицию избирателей и членов в нескольких партиях (различных в одной и той же стране или сходных в разных странах), установим для каж­дой из них норму членства на рассматриваемый момент, то есть соотношение численности членов партии и числен­ности избирателей. Сопоставляя нормы членства одной и той же партии по ряду последовательных выборов, можно вычертить кривые членства, которые позволят провести сравнение и во времени, и в пространстве (табл. 12). Не будем придавать норме членства большее значение, чем она того заслуживает: это инструмент измерения и ничего бо­лее. Не будем забывать и того, что само понятие членства имеет различный смысл в разных партиях и что оно прак­тически не имеет никакого настоящего смысла в кадровых партиях; что и в самих массовых партиях механизмы реги­страции и строгость учета весьма различны. Лишено, к при­меру, смысла сопоставление партии радикал-социалистов и коммунистической партии, ибо понятие члена в каждой из них имеет совершенно различное содержание. Точно

так же не сравнимы по этому показателю лейбористы и французские социалисты, поскольку соответствующие партии принадлежат к непрямой структуре в одном случае и к прямой — в другом. В конечном счете сравнение воз­можно в четырех случаях: 1) сопоставление норм членства одной и той же партии в различные периоды ее развития (что позволяет построить вышеупомянутые сравнительные кривые); 2) сравнение норм членства одной и той же партии в различных регионах страны или по различным социальным категориям и возрастным группам (последнее, правда, по­чти неосуществимо по причине умолчания статистики на этот счет: исследователю придется самому с помощью оп­росов или монографии создать собственную базу данных); 3) сравнение норм членства однотипных партий в различ­ных странах: социалистических (табл. 12 и 13), коммунис­тических, демо-христианских, etc.; при этом чем более сходны партийные структуры, тем точнее сравнение: оно будет гораздо более точным для коммунистических партий, чем для социалистических, а для социалистических — точ­нее, чем для демо-христианских; 4) сравнение довольно близ­ких партий в одной и той же стране: например, коммунистов и социалистов или социалистов и демо-христиан — после­днее, впрочем, всегда требует определенных оговорок.

Предложенный инструментарий, думается, открывает обширное поле для исследований. Научный поиск мог бы, по-видимому, сосредоточиться вокруг центральной темы: систематического измерения разрыва между поведением избирателей и поведением членов партии. Можно было бы сопоставить — по регионам или странам — норму членства с процентом полученных партией голосов и выяснить, име­ется ли между ними корреляция, изменяются ли они одина­ковым или противоположным образом или эти колебания вообще несопоставимы. Можно провести подобное сопос­тавление по социальным, профессиональным и возрастным группам. Разумеется, такой анализ должен был бы охваты­вать максимально возможное число партий и углубляться в прошлое настолько, насколько это позволяет статистика. Но при этом нужно все-таки исключать инкубационный период развития партий, когда численность и избирателей и членов партии столь невелика, что никакое серьезное сопо­ставление невозможно. Партии могут в такой период выд­вигать лишь по нескольку отдельных кандидатов, что иска-жает цифру электората, приписываемую им в общенациональной статистике; у них нет еще секций и ко-

ш -о

П>;

I

о

"О

:»

А,

О-

Та

и

а О. ш

с

с

u y

о

Cu

CL

Cu

Ш

Q

митетов во всех регионах страны, что также искажает циф­ру их членов в партийных учетах. Партии невозможно ана­лизировать, если они не прошли известного пути развития уже после достижения зрелости. Только такого рода ис­следования — углубленные и многочисленные —позволи­ли бы проверить точность (или выявить степень ошибочно­сти) гипотезы, на основе которой проводилось несколько первых опросов, по правде говоря, довольно ограниченных и немногочисленных. Суть этой гипотезы: существует отно­сительная независимость членов партии и ее избирателей; эти общности по-разному реагируют на одни и те же поли­тические события; можно говорить о разнонаправленное™ соответствующих изменений. Разумеется, сравнительный анализ обнаруживает и периоды параллельного развития электората и членов партии. Такой пример являет нам фран­цузская социалистическая партия в 1906—1914 и 1928— 1932 гг. (табл. 8), шведская социал-демократическая партия в 1924—1940 гг., etc. Но такие совпадения этих двух общ­ностей все же редки. Они, по-видимому, соответствуют фазам роста партий и восхождения их к положению доми­нирующих. Гораздо чаще как раз бывает, что темп роста общности избирателей и численности членов партии не со­впадает: первая обычно изменяется быстрее второй. Мож­но даже-констатировать, что норма членства имеет тенден­цию к снижению в то время, когда численность избирателей возрастает, и наоборот. Наблюдения, проведенные в социа­листических партиях 9 стран, показали что из 63 случаев только 20 отклоняются от выявленной тенденции этого вза­имного движения (табл.14); при этом в пяти из них (Фран­ция, 1919—1928; Норвегия, 1918—1924; Великобритания, 1945 — 1950 гг.) это объясняется внутренним кризисом партии или изменением системы приема, так что они не по­казательны значения для обсуждаемой проблемы. Общность членов партии представляется все же более стабильной, чем общность избирателей. Но наши выводы действительны только для социалистических партий (нестабильность со­става коммунистических партий уже отмечалась) и носят всего лишь приблизительный характер. Во Франции, напри­мер, стабильность электората в 1919—1939 гг. поразитель­ным образом противоречит нестабильности партий. У соци­алистов разрыв составлял максимум 14,7% по отношению к средней двух предельных показателей; у коммунистов он достигал 121,7%. В Швейцарии, начиная с 1930 г., стабиль­ность избирателей в сравнении с членами партий также

много выше: разрыв составляет 1,4 % у социалистов и 28,7% — у коммунистов.

Различия в скорости изменений встречаются, кстати, реже, чем случаи полного расхождения, с которыми прихо­дится сталкиваться гораздо чаще: это объясняется несовпа­дением реакций обеих общностей на те или иные политичес­кие и экономические события и внутренними кризисами самих партий. Две схемы вырисовываются здесь достаточно ясно: 1) реакция членов партии на кризисы или какие-либо другие внутренние события в партии более ощутима, чем соответствующая реакция избирателей; 2) реакция тех и других на определенные социально-политические события различна, хотя ее и не представляется возможным оценить как более сильную или слабую. Реакция социалистических партий на раскол и отделение коммунистов или «гошистов» (леваков) сразу после войны 1914 г. хорошо иллюстрирует первую схему. Так, во Франции СФИО с 1919 по 1924 г. теряет 46,6% своих членов, но только 2,4% своего электо­рата. В Норвегии отделение социал-демократов отнимает у Партии труда в 1918—1921 гг. около 60% ее членов, тогда как число избирателей сокращается всего на 8%. А в Герма­нии, напротив, раскол Независимой социалистической партии сопровождался в 1919—1920 гг. значительным уменьшением социал-демократического электората (на 46,5%), в то время как численность партии выросла на 6,8% (табл. 16). Реакция лейбористов-членов партии и лейборис­тов-избирателей на смену процедур contracting out — contracting in расходится еще дальше: в 1924—1929 гг. при­нятие первой взамен второй привело к падению численности лейбористов-членов профсоюзов на 35,3%, что но не поме­шало количеству избирателей вырасти на 51,5%; разрыв ста­новится менее значительным в 1945—1950 гг., вслед за вос­становлением прежнего правила, в результате чего численность лейбористов-членов профсоюзов увеличилась на 96,3% ^п, в то время как избирателей прибыло всего на 10,5%.

Расхождение поведения избирателей и членов партии по отношению к одним и тем же социально-политическим событиям ранее уже ярко обнаруживалась в соответствен­ной их реакции на войны 1914 и 1939 г. И та, и другая име­ли следствием общий рост социалистических партий — как их избирателей, так и их собственного состава. Но рост этих общностей редко оказывается параллельным, причем

^v- Подсчитано по данным 194У г.

О "О

т

 

о

С

О

CD К

Сх

CD

Q.

Та с

Га

CL

U

i

ш о.

О)

с

Го

Li. С

измерить угол расхождения не всегда легко: одновремен­но происходили избирательные реформы, что нередко уве­личивало численность избирателей, и необходима поправ­ка на это. Параллельность — в виде исключения — наблюдается во французской социалистической партии в 1914—1919 гг.: число избирателей поднялось на 31,5%, а членов партии — на 30. В Англии, напротив, с 1910 по 1918 г. количество избирателей, голосующих за лейбори­стов, выросло более чем на 200%. (по отношению ко всем поданным голосам); в то же самое время численность партии возросла лишь на 100%, (табл. 15). За 1935—1945 гг. лей­бористов-членов профсоюзов стало на 20,5, а индивиду­альных членов — на 16,2% больше, а число избирателей выросло на 43,7%. Эти примеры, казалось бы, опроверга­ют сформулированную выше схему: в данном случае реак­ция избирателей резче, чем реакция членов партии. Но та­кое заключение было бы преждевременным: во Франции, например, процент голосов, полученных социалистами (по отношению ко всем поданным), вырос с 20 (1936) до 25 (1945 г.), как если бы норма членства возросла до 25%, в то время как цифра членов повысилась до 65,8%. Просто в некоторых странах мы видим более серьезную дивергент-ность поведения двух указанных общностей. В Швеции, например, число избирателей, голосующих за социалис­тов, снизилось с 265 428 в 1914 г. до 195 121 в 1920 г., в то время как численность партии выросла с 84 410 до 143 090: точно так же число избирателей снизилось с 1 546 804 в 1940 г. до 1 436 571 в 1944, тогда как партия выросла с 487 257 до 553 724. В Норвегии электорат социалистов сни­зился с 618 610 в 1936 г. до 609 348 в 1945, в то время как численность партии поднялась со 142 719 до 197 683. На одно и то же событие, притом значительное, две общности реагируют диаметрально противоположным образом.

Можно было бы привести и другие столь же типичные примеры. Поведение избирателей, голосующих за лейбо­ристов, и поведение членов лейбористской партии в Англии во время политического кризиса, вызванного разрывом с двухпартийной системой (1918—1935 гг.), было абсолютно различным. С 1918 по 1922 г. численность избирателей и членов лейбористской партии растет, причем первых — бы­стрее, чем вторых (соответственно 30 и 10%). В 1922— 1923 гг. избирателей прибыло чуть меньше 2,6%, но чис­ленность самой партии упала на 4,7%. В 1923—1924 гг.электорат рос быстрее (приблизительно на

26%), а численность партии почти не изменилась (рост на 1,2%). В 1924—1929 гг. число избирателей растет еще быст­рее, увеличившись на 51,5%, но происходит падение числен­ности партии: она снизилась на 26% (что, вероятно, объясня­ется отменой contractingoui). В 1929—1931 гг. численность избирателей, напротив, уменьшилась, а численность членов партии слегка увеличилась — на 1,6% (при более значитель­ном росте индивидуальных членов — на 38%).

В Германии реакции социал-демократического элек­тората и членов партии обычно расходятся в годы Веймар­ской республики. В 1919—1920 гг. электорат уменьшает­ся, а партия растет; в 1920—1925 численность партии снижается, а электорат увеличивается; в 1928—1930 гг. партия растет, а ее электорат убывает. Движение двух об­щностей совпадает лишь в 1925—1928 и в 1930—1932 гг., причем колебания электората оказывались более резкими по сравнению с колебаниями численности партии (табл.16). Короче говоря, линии поведения двух общностей абсолют­но различны. Во Франции победа Народного фронта в 1936 г. обернулась для социалистов потерей 1,7% голосов по сравнению с 1932 г., но значительным ростом численно­сти партии — на 45%. Точно так же падение электората в 1945—1946 гг. с 4 561 000 до 3 432 000 и соответственно с 23,8 до 17,9% от всех поданных голосов сопровождалось увеличением состава партии на 5,7%.

Эти наблюдения, разумеется, поверхностны и фраг­ментарны. И тем не менее они позволяют в качестве поисковой гипотезы сформулировать положение о диспа­ритете общности членов партии и общности избирателей. Все кажется происходящим таким образом, как если бы первая выступала по отношению ко второй как закрытый мир, замкнутая среда, реакции и общее поведение кото­рых подчиняются собственным законам, отличным от тех, которые управляют колебаниями электората, то есть ко­лебаниями общественного мнения. Представляется излиш­ним подчеркивать значение таких наблюдений. Если они будут получать новые подтверждения и «закон диспари­тета >> будет действительно сформулирован, традиционное понятие демократии окажется ниспровергнутым: ибо как мы уже видели, руководящие органы партий, образован­ные их членами, обнаруживают тенденцию к доминирова­нию над парламентариями, получившими свои полномочия от избирателей. И было бы полбеды, если бы политический статус тех и других хотя бы приблизительно совпадал, и

О

■о

X.

л>;

i

X)

о

о

"О

10 Морис Дюверже

О

J

н

Q_ ПЗ

С

Q_

и

i

a о. tu

с

А)

Q.

ПЗ

членов партии можно было бы рассматривать как наиболее сознательную часть, авангард избирателей. Но закон дис­паритета разрушил бы эту иллюзию, показав, что существен­ные различия в поведении двух этих общностей абсолютно исключают возможность одной из них выступать в качестве образа и подобия другой. Измерить этот диспаритет — зна­чит измерить степень проникновения олигархии в режимы, которые мы называем демократическими.

СИМПАТИЗАНТЫ

Понятие избирателя четко и просто; понятие симпати-занта — неопределенно и многозначно. Симпатизант представ­ляет собой нечто большее, чем избиратель, но меньшее, чем член партии. Как избиратель он отдает партии свой голос, но не ограничивается этим. Он открыто проявляет свое согласие с партией, открыто признает свои политические предпочтения. Избиратель голосует тайно, в специальной кабине и не афи­ширует своего выбора: сама четкость и объем мер, гарантиру­ющих тайну голосования, вполне раскрывают значение этого обстоятельства. Избиратель, открыто заявляющий о своем выборе, уже не просто избиратель: он становится симпатизан-том. Фактически, он тем самым запускает механизм эмоцио­нального заражения; само его признание уже несет в себе эле­мент пропаганды; оно также сближает его с другими симпатизантами и закладывает первые связи некой общности. Настоящей общности избирателей не существует, так как они совсем не знают друг друга — это всего лишь группа, опреде­ляемая с помощью обобщения и доступная для статистичес­ких измерений. Но общность симпатизантов — пусть эмбрио­нальная и рассеянная — существует реально.

Открытое проявление политического предпочтения, признание своей симпатии к партии могут обнаруживать­ся во множестве форм и степеней. Для этого недостаточно однократного голосования: ведь оно может оказаться ис­ключением, зависящим от особых обстоятельств, и никог­да больше не повториться; оно скорее доказывает не сим­патию, а простое отсутствие предубеждения. Совсем другое дело, если к такому голосованию относятся как к привычному и нормальному, примерно так, как это приня­то у американских граждан на закрытых первичных выбо­рах. Еще более далеко идущий шаг — если такое заявление о симпатии не остается чисто пассивным, но сопровождается

позитивными усилиями в пользу партии: регулярное чтение ее прессы, участие в манифестациях и публичных собраниях, сборе пожертвований, в пропагандистской деятельности (на­пример, canvass — сбор голосов перед выборами). Так неза­метно от простого участия в жизни партии переходят к на­стоящему членству и даже становятся активистами.

Но если симпатизант — больше, чем избиратель, то все же это еще и не член партии. Его связь с партией не освящена официальными, четко установленными узами письменных обязательств и регулярной уплатой членских взносов. В общем можно было бы сказать, что положение симпатизанта походит на положение члена партии, как сожительство — на законный брак. Что же удерживает симпатизанта от настоящего вступления? В кадровых партиях — тот факт, что там вообще не существует фор­мального членства. Невозможно жениться, коль нет мэра; если законный брак невозможен, приходится довольство­ваться конкубинатом. Членов же комитета можно рассмат­ривать как активистов — в том смысле этого термина, ко­торый мы далее раскроем; все, кто вокруг них вращается, оказываются симпатизантами. Но такое толкование не под­ходит для массовых партий, где существует организован­ное членство. Чем же объясняется тогда отказ войти в ряды партии, желание остаться вне настоящей общности — даже в том случае, если признают свое согласие с ней? На то есть различные мотивы. Иногда симпатизанта сдержива­ют объективные обстоятельства: например, род его заня­тий исключает формальное вступление. Так, некоторые государства налагают запрет на членство своих должност­ных лиц в партиях, которые рассматриваются в качестве подрывных; некоторые хозяева — открыто или негласно — требуют соблюдения того же правила от своих наемных работников. Иногда и сам симпатизант считает свою про­фессию несовместимой с чересчур продвинутым коллек­тивизмом: из-за нехватки свободного времени (что поме­шало бы ему выполнять обязанности члена партии) или из опасения каких-либо осложнений (коммерсант не хочет терять клиентов, священник — шокировать прихожан, офицер — подвергать опасности свой авторитет). Все эти опасения не так уж и презренны. Конечно, иные из них свидетельствуют просто о недостатке мужества и беско­рыстия; но другие имеют вполне альтруистические моти­вы, хотя в основе их и лежит в большей или меньшей сте­пени сознательное уклонение.

и

о -а

С" "О

о

 

10*

 

о.. -■: с га О

CL

и

ш п.

S

I

 

Кроме того, бывают препятствия иного рода, чем дав­ление внешних социальных сил, которому подвергается гражданин; речь идет о неких глубинных внутренних при­чинах. Симпатизант отказывается от вступления в партию, потому что испытывает непреодолимое отвращение к кол­лективности и не может расстаться со своей личной свобо­дой — чувство, весьма живучее в некоторых слоях буржу­азии или крестьянства. Именно оно объясняет меньшую распространенность института членства в правых партиях или аграрных регионах. Это чувство достаточно развито среди интеллектуалов и артистов, по крайней мере среди тех из них, кто не склонен очертя голову ринуться в общее дело, упиваясь коллективизмом и самозабвенно отбрасы­вая все личное, что свидетельствовало бы о весьма значи­тельной нестабильности психики и одновременно — об известном стремлении к моральному мазохизму. Положе­ние интеллектуалов в партиях всегда ставит особые про­блемы, будь то трудности, которые они испытывают, что­бы удерживать себя в общих рамках, или, напротив, когда они переходят грань разумного в своем стремлении раство­риться в коллективе. Индивидуалисты или мистики,они всегда — исключение из правил, нередко неустойчивы и обычно не пользуются доверием и симпатией со стороны всех остальных членов партии. Нередко отказ вступить в партию объясняется идеологическими разногласиями с ней: симпатизант предпочитает ее всем другим и сотрудничает с ней, но не разделяет всех ее воззрений, и поэтому избега­ет полностью связывать себя с ней. Он солидарен с парти­ей по отдельным вопросам, но не целиком и полностью.

Теперь можно дать — хотя это будет нелегко — при­близительное определение симпатизанта. Действительно, по какому же признаку его всегда безошибочно можно узнать? На каких критериях основывать статистику, по­зволяющую сопоставлять списки избирателей и симпати-зантов, с тем чтобы выявить взаимную корреляцию этих различных общностей? Здесь мы входим в область гада­тельного. Можно просто попытаться вычислить различ­ные особые категории симпатизантов, например, читате­лей партийной прессы. Но этот признак еще не будет определяющим: многие партии с трудом добиваются чте­ния партийных изданий даже от своих собственных чле­нов, не говоря уже о симпатизантах. Иные из таких чита­телей — всего лишь любопытствующие, а иногда даже и противники, для которых это способ излить свою желчь;

но таких немного, и ими по закону больших чисел можно пренебречь. Однако выбор газеты в качестве критерия уче­та симпатизантов ставит деликатные проблемы. Любые формы чтения партийных (или близких к партии) изданий определяют всего лишь одну категорию категорию симпа­тизантов. Другую (ее часто не отделяют от первой) харак­теризует присутствие на собраниях и манифестациях партии. Но и этот критерий не точнее предыдущего: мно­гие из тех, кто участвует в публичных акциях, тоже всего лишь зеваки, ищущие развлечения, а вовсе не настоящие симпатизанты. Тем не менее этот показатель не лишен оп­ределенного достоинства: полицейские сводки больше все­го учитывают его при измерении колебаний влияния той или иной партии на общественное мнение. В Америке уча­стие в закрытых первичных выборах представляет собой великолепный критерий симпатии по отношению к партии¹³: сопоставление данных статистики участников первичных выборов с избирательной статистикой позво­ляет провести интересные сравнения симпатизантов и из­бирателей (см. табл. 42 и 43).

В большинстве случаев выявить симпатизантов в ко­нечном счете можно только с помощью системы анкетиро­вания и опросов Гэллапа. И все же понятие симпатизанта слишком туманно, чтобы в этом отношении достаточно было простого и прямого вопроса анкеты. Следовало бы на осно­ве объективного признака выделить степени симпатии и од­новременно уточнить мотивы, мешающие симпатизанту пре­вратиться собственно в члена партии. Но именно в этой области, как ни в какой другой, интервьюеры сталкиваются с недомолвками респондентов — по крайней мере, во Фран­ции. Отсюда и трудность точных детальных опросов.

В качестве примера можно привести вопросы, которые в рамках общего социологического исследования структу­ры среднего французского города¹⁴ были поставлены перед жителями Оксерра. Вопрос 136 сформулирован следующим образом: «Принадлежат ли ваши политические симпатии какой-либо определенной политической партии?» Вопрос 137: «Принадлежите ли вы к какой-нибудь политической партии?» При этом не требовалось ни конкретно называть

¹³ За исключением южных штатов, где однопартийная система вызывает массовое уклонение от собственно выборов и более значительное участие в «праймериз»(См. табл. 42).

"Bettelheim Ch. et Frere S. Auxerre en 1950. Paris, 1950. (Cahiers de la Fondation nationale des Sciences politiques, No 17).

DJ

Л

Си

О

■о

S.

a n i

"О S

о

Z

X

о

h

Q_

Rd

CL

Q_ I-

и

£;

a. ш

с

l_ I

CL

Га

Q_

Ф со

Q

объект симпатий и прямую партийную принадлежность, ни говорить о мотивах того и другого. Эта добровольная так­тичность авторов во многом предопределила границы их исследования. Интересно привести некоторые из получен­ных результатов.

В целом в Оксерре на одного члена партии приходи­лось пять симпатизантов, причем пропорции у мужчин выше (три симпатизанта на одного члена партии), чем у женщин (девять к одному), как показывают следующие подсчеты:

 

	В целом	Мужчины	Женщины
Симпатизанты Члены партии	29 6	31 10	27 3

Интересно сопоставить эти показатели процентного соотношения симпатизантов и членов партии в каждой со­циальной категории с их взаимным соотношением:

 

	Симпатизанты	Члены партии	Проц. по отношению ксим-патизантам
Свободные профессии -техники			21,4
Кадры -руководители предприятий			34,3
Мелкие коммерсанты			19,4
Служащие			20,2
Рабочие			36,6
Ремесленники			25.8
Подсобный персонал, слуги			11,7
Без профессии			11,7

Наконец, распределение членов партии и симпатизан­тов по социальным категориям выглядит следующим обра-

I "О

ном:

 

	Члены партии	Симпатизанты
Свободные профессии -техники
Кадры - руководители предприятий
Мелкие коммерсанты
Служащие
Рабочие
Ремесленники
Подсобный персонал, слуги
Без профессии

X

Эта картина говорит о том, что низший слой занятых х

наемных трудом — наемные рабочие и служащие — имеют ^

тенденцию составлять большинство членов политических -g

партий. Фрагментарность и слишком общий характер анке- |
ты не позволяют сделать точные выводы.

га и

И, наконец, нужно особо рассмотреть высшую ступень -j с*
партийной техники — концепцию организованного привле- _L_z_L
чения симпатизантов¹⁵. Долгое время массовые партии про­
являли по отношению к ним известное презрение, отожде- р
ствляя их с теми умеренными, о ком в Писании сказано: g
«Раз вы ни горячи, ни холодны, мои уста вас отвергают». s
Однако постепенно стало ясно, что эти умеренные пред- Й
ставляют собой естественный источник пополнения; что эти
люди более других открыты для партийной пропаганды; что
они могут пополнить ряды собственно членов партии; что н
они способны помочь партии проникнуть в среду, в силу |
естественных обстоятельств для нее закрытую, стоит ей всего ^

¹⁵ В коммунистической партии СССР до 1939 г. различали членов ■!■?

и сочувствующих, последние составляли отдельную организа- _ш

цию; но речь шла скорее о членах второго сорта, нежели на- х>

стоящих симпатизантах. fj

ГО С

ГО Q.

 

a a

и

с

Q

о

Q

ч:

z

лишь смягчить жесткость своей доктрины и использовать это в качестве своего рода дымовой завесы, или, надев мас­ку, превратиться из волка в пастуха. Но эти многообразные задачи могут быть надлежащим образом решены только в том случае, если симпатизанты перестанут быть аморфной, неопределенной, безликой массой — а для этого они, как и члены партии, должны быть объединены в коллективные структуры. Так возникла идея придаточных организаций партии, открытых для симпатизантов. Под этим общим на­званием скрываются самые разные созданные и контроли­руемые партией (фактически или юридически¹⁶) объедине-ния, которые позволяют расширить и углубить принадлежность к партии: расширить, агломерируя вокруг собственно партийного ядра организации-спутники, обра­зованные симпатизантами; углубить, дополняя политичес­кое ассоциирование своих членов, реализованное посред­ством партии, ассоциированием семейным, социальным, культурным, etc. Можно выделить две категории придаточ­ных организмов: одни предназначены для симпатизантов, другие — для членов партии. На практике большая часть их может быть использована и для той, и для другой цели. Охарактеризуем здесь первый аспект, резервируя за собой возможность вернуться в дальнейшем и ко второму.

Молодежные и спортивные союзы, женские ассоциа­ции; содружества ветеранов, клубы интеллектуалов или литераторов, кружки для развлечений и досуга; профсою­зы, кассы взаимопомощи, кооперативы; общества интерна­циональной дружбы; объединения налогоплательщиков, квартиросъемщиков, «домохозяек»; патриотические и па­цифистские фронты, etc. — вспомогательные организмы могут приобретать самые различные формы, действовать в самых различных областях и объединять самых разных людей. Сама их многочисленность и разнообразие служат залогом их успеха: методы работы вспомогательных орга­низаций связаны с их особым характером и ограничены це­лями, которые они преследуют. Политические же партии — это сообщества с глобальными целями: они представляют собой сложные, социально детерминированные взаимосвя­занные системы; они нацелены на организацию жизни в на­циональном и даже интернациональном масштабе. Такая глобальность отталкивает от них многих индивидов, прини-

"Выше мы уже говорили о технике, используемой для управле­ния вспомогательными организмами; см. с. 37.

мающих те или иные частные их цели, но не все в целом. И нужно признать просто гениальной идею некоторых совре­менных партий продублировать партию — общность с гло­бальными целями — как можно более широким кругом об­щностей спутников с частными целями. Большинство квартиронанимателей, к примеру, недовольны собственни­ками жилья и согласны объединиться, защищая эти свои частные интересы; но большинство из них не коммунисты и не согласились бы войти в компартию даже только для того, чтобы отстаивать эти свои требования. Однако если партия создаст союз нанимателей жилья — официально независи­мый и неполитический, деятельность которого она факти­чески будет контролировать, очень многие арендаторы квар­тир в него войдут. Среди них можно распространять лозунги партии, разумеется, с некоторыми предосторожностями; в удобный момент акции чисто экономического, частного ха­рактера можно использовать для поддержки общей поли­тики партии; а умелая и ненавязчивая пропаганда позволит привлечь в нее новых членов.

Пример, произвольно выбранный, очень далекий от политики, но в то же время конкретный и отнюдь не вы­мышленный: это Союз квартиросъемщиков, который во Франции действительно связан с коммунистической парти­ей. Некоторые идут еще дальше: есть коммунистические спортивные союзы, гимнастические и хоровые общества, объединения артистов и интеллектуалов, всевозможные клубы по интересам, связанные с политическими партиями. Даже французская федерация киноклубов имеет связи с компартией. Согласно другим концепциям, придаточные организмы более приближены к политическому действию. Главный пример такого рода — это профсоюзы. Вопрос о взаимосвязи рабочих партий и профсоюзов получал весьма различные решения в зависимости от того, о каких странах и каких профсоюзах идет речь: это два начала, неразрывно связанных в рамках непрямых партий (британская систе­ма), или, напротив, независимых друг от друга (французс­кая доктрина, провозглашенная Амьенской декларацией [1]). Фактически профсоюзы и партии всегда стремились к взаимодействию. Так, немецкая социал-демократия уже до войны 1914 г. последовательно стремилась низвести проф­союзы до положения придаточных организмов. Коммунис­тические партии усовершенствовали эту технику: начиная с 1936 г. они предприняли во Франции методическую коло­низацию ВКТ (Всеобщая конфедерация Труда) благодаря

■a

s

JC

о

La

I

Га с

Q_

>-.

CL

U

i

m Q. <D

с

Rd

L_ S

о

Q_

слиянию ее с прежней УКТ (Единая Конфедерация Труда), созданной компартией после раскола в Туре. Эта линия до­стигла своей кульминации после Освобождения и спрово­цировала выход не-коммунистических профсоюзов и созда­ние ВКТ-ФО (Всеобщая Конфедерация Труда — «Форс Увриер») Сегодня ВКТ — не что иное, как всего лишь при­даточный организм компартии. Через профсоюзы партия охватывает ту огромную массу наемных работников, кото­рую объединяют вопросы борьбы за жизненные права тру­дящихся: это всегда целая сеть общественных организаций с особыми интересами, которую партия использует в своих глобальных целях. И наконец, партия применяла в работе с придаточными организмами, имеющими непосредственно политический характер, и такой прием: она группировала вокруг себя тех, кто разделял ее взгляды по какому-то кон­кретному вопросу, надлежащим образом отделяя и изоли­руя его от остальной доктрины. Это можно проиллюстри­ровать двумя примерами: Национального фронта в 1945 г. и нынешнего Комитета борцов за мир. Сегодня они являются придаточными организациями ФКП. В первом случае речь шла о том, чтобы сплотить всех, кто испытывал ностальгию по временам Сопротивления и единству всех патриотически настроенных французов в борьбе против общего врага, столь характерную для этого периода. Дух политического едине­ния и национального согласия — в противоположность со­перничеству и борьбе партий — всегда находил глубокий отклик в общественном мнении, особенно в латинских стра­нах, где многопартийная система функционировала неудов­летворительно, и особенно после войны, консолидировав­шей патриотические силы. Следует признать весьма оригинальной идею поставить этот антипартийный дух на службу партии; к тому же тогдашняя коммунистическая так­тика, поощрявшая создание коалиций, облегчала ее реали­зацию. Однако в силу недостатка кадров с Национальным фронтом это не совсем удалось; зато «Борцы за мир», го­раздо лучше организованные, позволили добиться превос­ходных результатов. Лежавшая в руинах послевоенная Ев­ропа, убежденная в том, что любая война обрекла бы ее на новый инфернальный цикл «оккупация — разрушение — освобождение», представляла собой почву, замечательно подготовленную для восприятия пацифистской пропаган­ды. Многие европейцы, весьма далекие от коммунизма, были вполне досягаемы для деятельности борцов за мир и оказа­ли эффективную поддержку генеральной стратегии партии.

Уместно поставить вопрос: не была ли эта техника со­здания придаточных организмов политического характера шагом по пути изменения самого представления о партии, которое усилило бы ее олигархический характер и одновре­менно открыло бы возможность полного слияния концеп­ции партии масс и «партии верных»? Общая организация партии отныне представляла бы собой два концентричес­ких круга: партию — узкий и закрытый круг, включающий лишь самых чистых, самых пламенных и преданных, и «фронт» — более широкий, открытый для всех круг, члены которого служат для партии подсобной массой, резервом и полигоном для пропаганды. В некоторых странах народной демократии, особенно в Югославии, национальные или пат­риотические фронты использовались не только для того, чтобы сплотить оппозиционные партии вокруг коммунис­тической — в этом заключалась их коренная роль — ной объединить все разновидности коммунистов, так сказать, второй зоны, которых не считают достойными по-настоя­щему войти в партию. Здесь речь идет не о симпатизантах в собственном смысле слова, но о настоящих членах партии: только следует различать, как это делали русские комму­нисты до 1939 г., два разряда членов партии: «верных» —и «примкнувших», граждан — и подданных, актив и резерв. Такая эволюция прямо соответствует общей тенденции партий к олигархии.

АКТИВИСТЫ

Раскрыть понятие «активиста» ничуть не легче, чем понятие «симпатизанта». Для этого нужно напомнить различие партий кадровых и партий массовых. В последних термином «активист» (militant) обозначается специфичес­кая категория партийцев. Активист — это особо деятель­ный член партии; активисты образуют ядро каждой из ба­зовых групп, на которых покоится ее основная деятельность. В секциях, к примеру, всегда имеется небольшой кружок членов партии, которые заметно отличаются от всей осталь­ной массы: они регулярно присутствуют на собраниях, уча­ствуют в распространении лозунгов, организуют пропаган­ду и подготовку избирательных кампаний. Активисты образуют нечто вроде комитета внутри секции. Их не сле­дует смешивать с руководителями: они не вожди, а испол­нители, но без них невозможно было бы само реальное ис-

-а

fD

I

С";

о

о

CL

rd d

CL

I

CL

U

в a ш

a

с

CL

€

полнение. Другие отдают всего лиш ь имена в партийный спи­сок да немного денег в партийную кассу — активисты же неустанно трудятся ради партии. В кадровых партиях по­нятие активиста отождествляется с понятием члена партии. Комитеты (которые характеризуют этот тип партий) состо­ят только из активистов, а уже вокруг них группируются симпатизанты, не включенные, собственно говоря, в партий­ную общность.

Было бы весьма интересно измерить соотношение ак­тивистов и членов партии. Мы получили бы более достовер­ное представление о реальной силе политических партий, если бы смогли сопоставить процент членства (который, напомним, позволяет сравнить общность избирателей с партийной общностью) с процентом активизма, выразив количественное соотношение активистов и членов партии. А если выявить эти данные по социальным категориям, воз­растным группам и региональной принадлежности, мы мог­ли бы с большой точностью определить место партийной общности в общности национальной. К сожалению, нас под­стерегают здесь те же самые трудности, что и при исследо­вании симпатизантов: отсутствие всякого учета и даже не­возможность такого учета в силу неясности самой подлежащей учету категории. К тому же именно в этой об­ласти партии проявляют особую сдержанность: они стара­ются выдать своих членов за активистов, поскольку это уве-личивает их видимую мощь. Какое-то достоверное представление об этом могут дать лишь опросы и моногра­фические исследования на базе тех партий, где активисты выделены в особую организацию, как, например, в авст­рийской социалистической партии с ее системой «дове­ренных лиц >>. Но и они скорее представляют собой млад­ший командный состав, чем активистов в подлинном смысле слова.

Можно привести по этому поводу ответы, полученные в Оксерре в ходе общего исследования, на которое мы уже ссылались. Пункт 139 вопросника (дополняющий пп. 137 и 138, касающиеся симпатии или членства в какой-либо по­литической партии) был сформулирован следующим обра­зом: «Являетесь ли вы активистом? — Если да, то сколько времени отдаете политической деятельности?» Можно толь­ко сожалеть, что весьма туманная формулировка вопроса лишила ответы их подлинного значения. Интервьюеры по­ясняют, что они не относили к настоящим активистам тех, кто заявил, что не отдает никакого времени политической

деятельности¹⁷, а между тем некоторые из них утвердитель­но ответили на первую часть вопроса. Интересно было бы выяснить, какой же смысл вкладывают они в понятие акти­визма. Но, как бы там ни было, полученные ответы в про