Опыт БДТ проверен годами. Многие введенные после премьеры исполнители ответственных ролей в ряде спектаклей достойно заменили первых исполнителей или даже «оттеснили» их.
Работа режиссера наедине с актером, без партнеров, и осложняет и упрощает процесс. При встрече «готовых» актеров с «неготовыми» последние зажимаются. Они не рискуют смело, во весь голос, во всю силу чувств что-то пробовать. Партнеры, естественно, проигрывают свои роли вполголоса, «вполноги», как говорится, условно выполняя мизансцены и повышая голос, лишь приближаясь к реплике. Такие репетиции немыслимо скучны, утомительны, формальны. Толку от них мало. Когда же новый исполнитель подготовлен и на первой же репетиции с партнерами играет в полную силу, а не бубнит роль по тетрадке, его партнеры начинают играть с той же и даже с большей отдачей, так как все то новое, что привносит в роль новый исполнитель, обязывает его партнеров устанавливать с ним новые отношения. Репетиция становится творческой, плодотворной, интересной для всех. Если театр решил ввести нового исполнителя в идущий спектакль, то его имя должно быть помещено в афишу, программу, фоторекламу. В этом он должен быть поставлен в равные условия со всеми исполнителями. В некоторых театрах принято подавать заявки на роли. Обычно делающий заявку обязуется сделать роль самостоятельно. Что ж, никто не вправе запретить актеру готовить любую роль. Режиссер обязан найти время, чтобы посмотреть сделанную работу и оценить ее. Но не более. Порядок, установленный в одном знакомом мне коллективе, при котором всякий сделавший заявку требует репетиций, встреч и консультаций, вряд ли можно счесть полезным. Сделать заявку — это совсем не значит вынудить режиссуру работать с собой. Режиссер, если это нужно, обязан честно и прямо объяснить претенденту на роль причины, по которым ему эта роль не дана, назвать качества, которых ему для этой роли недостает. Обязан сразу предупредить о невозможности уделить репетиционное время. Если актер хочет опровергнуть сложившееся представление о нем или о роли, которую он хочет сыграть, если актер хочет подготовить ее самостоятельно, отнеситесь к нему уважительно и доброжелательно, — рекомендовал Л. М. Леонидов. — Но я не очень верю в такие заявки,— добавлял он. — Обычно актер, желающий сыграть роль, должен сначала сделать ее или хотя бы просто выучить, а потом уж разговаривать с режиссером. Если я хочу работать самостоятельно, мне совсем не обязательно получить предварительное согласие режиссера». В студии Леонидова любая претензия на роль наталкивалась на вопрос: «А роль он знает?» Я как-то сказал Леониду Мироновичу, что один актер просит разрешения сыграть Карандышева. Как всегда, Леонидов спросил: «А роль он знает?» Мне это было неизвестно. «Откажите, — сказал Леонидов, — но если я не ошибаюсь, он будет работать над ролью». Леонид Миронович не ошибся. Актер подготовил роль и показал мне четыре основные сцены из четырех актов. С партнерами. Мало того, он подготовил себе замену в роли Робинзона. В БДТ имени М. Горького молодая актриса попросила роль в одной из идущих пьес. Ей была дана полная репетиция со всеми партнерами. Актриса к репетиции была совсем не готова. Не знала текста, мизансцен. «Дайте мне еще одну репетицию», — попросила она. Актриса получила бы не одну, если бы отнеслась к роли добросовестно. Прийти на репетицию с партнерами, не зная текста роли, — безобразие. Работа с ней была прекращена. Жестокий урок был полезен и актрисе и всему коллективу. Теперь, когда кто-либо из актеров обращается с просьбой сыграть роль, — это всегда означает, что он, насколько это возможно, сделал ее самостоятельно и к репетиции готов. В студии Леонидова я получил первые жестокие уроки за непродуманность в таком ответственном деле, как определение премьерного состава исполнителей. Было у нас по два исполнителя на роли Карандышева, Кнурова, Вожеватова, Огудаловой, тетки Карандышева. К счастью для меня, довольно скоро определились лучшие исполнители Карандышева, Огудаловой, Вожеватова и всех остальных ролей. Кроме роли Кнурова. Оба исполнителя Кнурова шли, как говорится, «ухо в ухо». Оба играли хорошо. И разно. У одного Кнуров получался сильным и жестоким. Он был хищником, готовым ради своих вожделений холодно и спокойно пойти на любое преступление. У другого Кнуров был европеизированным, холеным и утонченным развратником, личностью, скорее отвратительной, чем страшной. Только неясностью режиссерского замысла можно было объяснить, что я сам не мог определить, который Кнуров вернее. И решил этот вопрос в пользу того, с кем был более дружен. Скажи я другому исполнителю, что считаю его исполнение менее интересным, — все было бы в порядке. Но я хотел быть честным... и стал врать, будто мною руководят этические соображения, интересы театра и т. д. Сочинил небылицу, что актер, назначенный на премьеру, если его не назначить, обидевшись, может уйти из коллектива и т. п. Что-то обещал неназначенному актеру. Короче — выкручивался. Мои разговоры, конечно же, сразу стали достоянием коллектива. Назначенный счел себя оскорбленным еще больше, чем неназначенный. Но это еще не все. Больше всего мне досталось от Леонидова. Сложная «дипломатическая игра» с премьерным составом — худший вид провинциализма. Нет никакой разницы между премьерой и вторым спектаклем. Своей беспринципностью вы возрождаете дурные свойства старого театра, премьерство. Хотите вернуть уважение коллектива — публично признайте свою ошибку. А впредь не превращайте премьерный спектакль в почетный, а второй — в будничный. Уважаемых людей, критиков приглашайте на оба спектакля. Дружескую встречу по поводу выпуска нового спектакля назначайте после второго представления. Но главное — не хитрите с актерами. Они всегда должны знать и чувствовать, довольны ли вы их работой. И, поверьте слову, задолго до официальных уведомлений все поймут, у кого что получается. Не советую сразу выпускать оба состава. Пусть сначала укрепятся в ролях одни, потом постепенно, по одному вводите других. Не стоит фиксировать составы. Их надо тасовать. Игра с разными партнерами продлевает жизнь спектакля». Советам Леонида Мироновича я по мере разумения старался следовать. Но каждый театральный коллектив, с которым приходилось встречаться, каждый спектакль знакомую, казалось бы, проблему оборачивал какой-то новой стороной. Стараясь не повторить ошибок старых, я совершал новые. В Смоленске ставил я как-то одну из комедий Лone де Вега. На центральную роль были назначены две исполнительницы. Довольно скоро определилось, что одна из них не обладает качествами, нужными для этой роли: легким темпераментом, внутренней активностью, азартом и т. п. На мою беду, актрисы-соперницы подружились, помогали друг другу, тщательно следили за правильной очередностью репетиций. (Случай редкий.) Снятие неподходящей актрисы с роли я, честно говоря, оттягивал, не желая конфликтовать с ее мужем — уважаемым и ведущим актером. Свою медлительность я оправдывал тем, что актриса молода, подобные роли не играла, что она все же делает успехи. Действительно, молодая актриса для самой себя добилась многого, и все, кто видел ее на репетициях, с приятным удивлением выражали это вслух. Мне не в чем было бы себя упрекнуть, если бы, подбадривая ее похвалами, я надеялся, что в конце концов актриса сможет сыграть эту большую и трудную роль. Но с некоторых пор я понял, что все успехи актрисы, — как говорится, «домашние радости» и что выпускать ее в этой роли на сцену я не имею права. Но я продолжал репетировать со слабой исполнительницей и не торопился сообщать ей решение. Разница между исполнительницами была наглядной, очевидной. Мне думалось, когда я определю премьерный состав, обид не будет. «Дам ей, думал я. когда-нибудь сыграть неответственный утренник или выездной спектакль, и актриса сама убедится, что играть ей не стоит». Как я ошибся! И как был наказан за беспринципность, за боязнь испортить отношения, за попытку обмануть самого себя. Моя доброта на поверку оказалась жестокостью, доброжелательность — вероломством Я не учел, что даже самая умная и скромная актриса не может быть до конца объективной по отношению к себе, что, ободряя актрису, я породил иллюзии, будто в ее исполнении есть нечто, компенсирующее отсутствие вокально-пластических данных, темперамента и т. п. Вполне возможно, что актриса говорила чистую правду, когда, устроив на весь театр истерику, сообщила, что ждала снятия с роли в первые же дни и примирилась бы с этим, но моя поддержка постепенно переубедила ее. И решение не дать ей хотя бы второй спектакль несправедливо, жестоко, оскорбительно и т. д. и т. п.
|