РОЛЬ НАЦИОНАЛЬНОГО ФАКТОРАКрестьянство Уфимской губернии было многонациональным по своему составу. Здесь проживали народы самых разных этнических и конфессиональных групп (славяне и тюрки, финно - угры и латыши, православные, мусульмане – сунниты, язычники, протестанты и католики), носители европейских, передовых по уровню социально - бытовой культуры традиций и типичное российское общинное крестьянство, а также часть башкирского этноса, в исторически недавнем прошлом занимавшаяся полукочевым скотоводством. Столь высокая этническая «пестрота» населения, естественно, оказывала воздействие на социальную структуру, направление и темпы перемен. Но, с другой стороны, нельзя и преувеличивать роль национального фактора. Подавляющее большинство крестьянства Уфимской губернии составляли близкие по уровню социально - экономического развития «российские» этносы (русские, татары, башкиры, чуваши, мордва, марийцы, удмурты, украинцы, белорусы и др.). Материалы предыдущих глав этой книги, надеемся, проиллюстрировали однотипность общинной структуры, схожесть происходивших процессов у большинства народов. Из общей «картины» более – менее выпадали «европейские» колонисты (немцы, прибалты и др.) и южные, степные башкиры. Современники, в первую очередь земские статистики, тоже обратили внимание на национальную специфику. Уже в третьем выпуске «Обзора Уфимской губернии в сельско-хозяйственном отношении» М. П. Красильников провёл подробное сравнение посевов у башкир, мещеряков, татар, выделенных под единым заголовком «башкиры», и остальных народов. В целом по губернии в 1899 г. башкиры меньше сеяли пшеницы (на 6%) и больше проса (на 8,6%), по остальным зерновым колебания составляли незначительную величину – до 1,6%. Автор подчёркивал более существенную роль у башкир яровых культур (особенно проса, овса, полбы), требующих «для своего возделывания меньшей затраты труда и энергии». М. П. Красильников делал вывод, что «народность вносит своё влияние на пропорцию посевов», обращал внимание на особеннос Стр.277:ти башкирского (шире тюрко - мусульманского) крестьянства. Башкиры «в силу многих исторических сложившихся причин, являются менее сильными в хозяйственном отношении», «наименее предприимчивым элементом». Приведённая далее в обзоре группировка дворов по посеву показала преобладание мелкопосевных хозяйств у башкир (60% от общего количества), по сравнению с другими народами (40%). Например, дворов с посевом свыше 15 дес. у башкир насчитывалось 2,11%, среди прочих народов – 5,61%[864]. Достаточно много внимания уделялось этническому своеобразию коренного населения. Например, просо «у башкир идёт как продовольственный (хлеб – авт.): перемолотый на муку он идёт для приготовления особых лепёшек, употребляемый вместо хлеба»[865]. Современники отмечали не используемое многоземелье. Некий «Мурзаларец» из Златоустовского уезда говорил, что здешние леса – это «богатое сокровище, попавшее в руки беспечных и расточительных башкир, не привыкших ещё к земледелию, не умеющих хранить свои богатства и разумно пользоваться ими»[866]. Кооператоры приводили примеры, когда башкиры один и тот же участок одновременно сдавали разным арендаторам: «едешь сеять, а … кто-то уже опередил меня, землю вспахал и посев произвёл». Из Резановского товарищества Стерлитамакского уезда сообщали, что «крестьяне в последнее время начинают избегать аренды у башкир, чем пользуются кулаки». Из Мелеуза добавляли, что «башкир кормится круглый год около своего съёмщика … пользуется от него в счёт или сверх арендной платы мукой, картошкой, вообще угощением»[867]. Земцы отмечали более низкие сборы зерна у башкир, чем у русских крестьян. В 1904 г., когда случился просто отличный урожай, в среднем по губернии собирали пудов с десятины:[868] Таблица 77
Стр.278:Как видим, урожайность у башкир ниже по всем зерновым и картошке и, земцы подчёркивали, это «получается почти всегда»[869]. Отмечался более экстенсивный характер землепашества, более низкая агротехническая культура. «Башкирское население» Белебеевского и Стерлитамакского уездов, где много залежных земель, на них выращивало «наиболее ценные хлеба, так как в продолжении целого ряда лет на залежах без особенного труда получаются более или менее хорошие урожаи»[870]. «Во многих сёлах, в особенности башкирских, не имеют понятия даже о разведении капусты[871]. Для татар на деревенских базарах морковь и огурцы являются лакомством»[872]. В местной статистической, краеведческой, этнографической литературе общепризнанной считалась бедность коренного населения[873]. Н. М. Ионов писал, что башкиры – «эти бывшие кочевники не проявляют особенного усердия к работе, хотя и живут в высшей степени бедно». Автор включил в свой очерк бытовые зарисовки, поразившие его взор. «На улицах Уфы нередко можно видеть как одиночек башкир, предлагающих услуги для каких угодно домашних работ, так и целые семьи с тележкой «малаек», завёрнутых в грязные лохмотья и просящих ломаным языком «Христа – расура»[874]. Однако если отвлечься от трагических свидетельств современников, а в целом проанализировать уфимскую земскую статистическую литературу начала ХХ в., то вырисовывается своеобразная картина. Признавая роль (и значительную) этнического фактора, тем не менее земцами он практически никогда не выделялся как первостепенный. В обобщающих, аналитических работах по местному крестьянству, в первую очередь М. П. Красильникова, национальный момент часто вообще отсутствует. Считалось, что существуют общие, единые для всех народов закономерности. А, говоря от отсталости и бедности башкирского населения, подразумевались только южные (и горно-лесные) башкиры восточных уездов. По северо-западной части Уфимской губернии мусульманское (башкирское и та Стр.279:тарское) крестьянство не отделялось от остального. Если сравнить земскую литературу начала ХХ в. и работы советских историков второй половины ХХ столетия, обращает внимание просто огромное внимание к национальной специфике у последних. На противоположном «полюсе» уфимские земцы с интересом и уважением рассматривали хозяйства, обосновавшихся в наших краях, «европейских» колонистов – немцев и прибалтийских переселенцев. Губернский агроном Г. Резанцев, рассказывая о молочном животноводстве в районе Иглино и Тавтиманово, восклицал: «Действительно, каждый, кому приходилось бывать в этом счастливом уголке Уфимской губернии, поражается довольством, зажиточностью латышей»[875]. Хозяйства латышей, эстонцев, немцев специально исследовались, о них публиковались газетные статьи[876], издавались отдельные брошюры[877], где пропагандировался передовой опыт этих народов. Русские земцы, отмечая необычность европейского высокотоварного хозяйства, тем не менее считали вполне возможным для остального населения перенять достижения, научиться, перестроить традиционное землепашество на современные «рельсы». Итак, в какой степени этнические особенности влияли на положение национальных отрядов крестьянства, что было сильнее – менталитет народа[878], достигнутый им уровень культуры, или общее социально-экономическое развитие территории. В Уфимской губернии к началу ХХ в. сложились две весьма сильно отличавшиеся зоны – северо-запад, где господствовало традиционное, патриархальное крестьянство, и, с другой стороны, юг и северо-восток с активным формированием предпринимательского хозяйства. Стр.280:После постройки Самаро-Златоустовской железной дороги в самом конце XIX в. в Уфимскую губернию хлынул поток немецких переселенцев, как из близлежащих колоний на Волге, так и с Украины. Вдоль железнодорожного пути в Белебеевском и Уфимском уездах выросли десятки немецких посёлков и хуторов, центром которых, своеобразной немецкой «столицей» края, стало крупное торговое село и станция Давлеканово (1,5 тыс. чел. немцев[879]), уже до 1917 г. пытавшееся получить статус города. Здесь размещались многочисленные конторы фирм, различные предприятия, главным образом по переработке зерна, немецкие издательство, фотоателье и магазины[880]. Перед первой мировой войной немецкие колонисты проникают в степи под Стерлитамаком, выходят в низовья Белой (Бирский уезд). Немецкое крестьянство отличалось очень высоким уровнем зажиточности. По переписи 1912 – 1913 гг., например, в пос. Блюменталь Гайныямакской волости Белебеевского уезда в 18 из 21 немецком хозяйстве сеяли свыше 10 дес.[881] А в специально образованной чисто немецкой Базилевской волости Уфимского уезда в 1917 г. многопосевные дворы составляли 46% от общего количества (без беженцев)[882]. Многие из немецких колонистов были настолько богаты, что их включали в ряды частновладельцев (помещиков)[883]. Рядом с немцами, вдоль Самаро-Златоустовской железной дороги располагались немногочисленные, но такие же состоятельные посёлки эстонцев (см. таблицу 78, Альшеевская волость Белебеевского уезда, данные переписи 1912 – 1913 гг., без смешанного населения[884]). Стр.281:Таблица 78
Бедняков среди эстонцев почти не было. Многопосевных дворов насчитывалось 69 из 76, или 91%. Причины столь яркого процветания немцев и эстонцев очевидны: высокая культура в самом широком смысле (бытовая и трудовая, агротехническая, рыночная – легко ориентировались в условиях товарного, предпринимательского хозяйства, сплошная грамотность), помноженная на привезённый с собой первоначальный капитал, может небольшой на прежней родине, но значительный для Уфимской губернии. Так, одному из первых немецких поселенцев в Белебеевском уезде Я. И. Мартенсу в 1893 г. для покупки земли понадобилось около 3,5 тыс. руб.[885] Основная масса немцев и эстонцев расселилась по «Американскому» уезду Уфимской губернии. Но небольшая группа забралась в самую глухомань, внутрь традиционной, общинной зоны. На севере Бирского уезда, на границе с Пермской губернией местные помещики, владевшие безлюдными лесами, в конце XIX в. начали активно продавать землю переселенцам, для привлечения которых печатались объявления/приглашения в газетах, в том числе прибалтийского края. И в 1895 г. 11 семей из Эстляндской губернии и одна из Лифляндской купили землю у помещика Зеленцова, основав посёлок Эстонский[886]. Потом к ним подселились другие группы эстонских и немецких крестьян, и во вновь образованной Тюинской волости Бирского уезда сложился целый «европейский» куст (таблица 79, перепись 1912 – 1913 гг.[887]). Стр.282:Таблица 79
Здесь мы видим совершенно иную ситуацию. Многопосевных дворов вообще нет, даже середняцкие хозяйства (4 – 6 дес.) охватывали крайне малую величину. Почти сплошь немецкие и эстонские посёлки Тюинской волости состояли из малотоварных хозяйств, как в соседних русских, башкирских, удмуртских, татарских селениях. В расположенных вдали от транспортных путей посёлках (железная дорога через Красноуфимск прошла севернее), в условиях нечерноземья, с достаточно суровым климатом, в патриархальном окружении, при отсутствии рынков сбыта немецкие и эстонские колонисты, несмотря на всю их культуру и образование, опустились до уровня местного традиционного общинника. Материалы переписи 1917 г. позволяют детальнее рассмотреть хозяйства северных немецких колонистов. Возьмём всех немцев, проживавших в селении Николаевское 2-е Тюинской волости (без беженцев и гражданских пленных, написание имён и фамилий приведено так, как стоит в источнике[888]). Стр.283:Таблица 80
Стр.284:Первое, что бросается в глаза при изучении списка жителей немецкого посёлка – маленькие семьи. Для нормального существования им хватало своих весьма скромных посевов, особенно, если учесть немецкое трудолюбие и, как результат, высокую урожайность и качество скота. Хотя основная масса немецких дворов попадала в «бедняцкие» посевные группы (до 4 дес.), не сомневаемся, что жилиони неплохо. Но никаких признаков развитого товарного хозяйства мы не видим. Полное отсутствие сложной сельскохозяйственной техники, даже железные плуги имелись не во всех семьях. Трое пахали «Сохой Андреевной». Насчитывалось четыре безлошадных хозяйства, все прочие однолошадники. В 8 дворах из 22 были простенькие веялки и в семи купили сепараторы. Почти все немцы держали по две – три коровы, в нечерноземье начали специализироваться на молочном животноводстве, но утверждать на этом основании, что сложилось высокотоварное хозяйство сложно[890]. Единственный, кто в посёлке завёл травосеяние, был В. Г. Яппе (или Янне). Из 5,5 хоз. дес. посева под озимую рожь и яровой овёс он отвёл по две десятины, а по 0,5 дес. занял картошкой и многолетними травами, посеянными в 1916 и 1917 гг. Данные переписи 1917 г. по немцам Тюинской волости Бирского уезда почти не отличаются от итогов довоенной губернской переписи 1912 – 1913 гг. Фактически перед нами полунатуральное хозяйство, основанное на самообеспечении, при более высоком жизненном уровне. Принципиально немцы (и эстонцы) на севере Бирского уезда мало выделялись на общем фоне соседнего многонационального общинного крестьянства. Зато на степном юге современники ясно понимали отличие немцев – переселенцев от патриархальной деревни, где хлеб растили, чтобы прокормить свою семью, избежать голода. Хозяйственный строй «колонистов имеет предпринимательский характер, - подчёркивалось в земской брошюре, - основан на экономических требованиях – ставит своей главнейшей задачей производство пшеничного зерна, с целью получения дохода от продажи»[891]. Стр.285:Сравним немцев Тюинской волости (см. таблицу 80) с жителями немецкого Горчаковского хутора в Казангуловской волости Белебеевского уезда в 1917 г. (фамилии и имена также приведены в той форме, как они были записаны в подворных карточках – таблица 81)[892]. Вся площадь посевов в пос. Николевский 2-й Тюинской волости составляла 62 дес. Любой из первой четвёрки горчаковских хуторян сеял больше. Отличие «степных» немцев от «лесных» буквально во всём: преобладают большие семьи (нужны работники), крупное посевное хозяйство, очень много рабочего скота и, что наиболее заметно, обилие у хуторян высокопроизводительной и дорогой сельскохозяйственной техники. Восемь поселян даже перешли исключительно на многолемешные плуги. Всего на Горчаковском хуторе в 1917 г. насчитывалось 15 сеялок, 16 жнеек, среди которых преобладали жатки – самовязки, не просто скашивавшие хлеб, но увязывавшие его в снопы, было 7 только собственных молотилок, 11 веялок, 10 косилок (на покосе немцы старались обходиться своими силами, не нанимали косарей) и 11 сепараторов. По обеспеченности поголовьем коров и числу сепараторов горчаковцы заметно превосходили николаевцев. Возможно, именно на юге товарное молочное животноводство развивалось более быстрыми темпами (сбыт на близлежащую железную дорогу и в Давлеканово), хотя главной специализацией немцев Горчаковского хутора оставалось зерновое производство. В годы первой мировой войны, скорее всего, произошло сокращение посевных площадей. Видимо, по этой причине А. А. Дик, владелец многочисленной и дорогостоящей сельскохозяйственной техники, обслуживал других фермеров, а сам в 1917 г. не посеял ничего. Проделанное сравнение по немцам – самому богатому и культурному отряду крестьянства Уфимской губернии - показывает решающую роль общего уровня социально-экономического развития территории по сравнению с национальными особенностями. В зонах быстрого формирования предпринимательского хозяйства законы рыночной экономики властно вторгались в жизнь патриархальной деревни, ломали общинные традиции, ускоряли прогрессивную (по ценностной шкале капитализма) перестройку среди всех этнических групп крестьянства, включая самых отсталых. Стр.286:Таблица 81
Стр.287:В зоне же господства традиционного полунатурального хозяйства, наоборот, общий уклад жизни не давал активно развиваться росткам рыночной экономики, даже у самых капиталистически «продвинутых» этносов, тормозил, искажал их, нередко приводил к деградации и регрессу. Посетивший в 1889 г. Башкирию известный русский писатель Глеб Иванович Успенский оставил меткие зарисовки о русском населении края. В южных, степных волостях от Оренбурга до Уфы он встретил так называемых «курских» переселенцев, выходцев из центральночернозёмных губерний. Испокон веков их предки были крепостными, рабами, с молоком матери впитавших, что он «сам не свой», у них «отшибли» всякую смелость заботиться о себе. Писатель увидел наивных, измученных людей, не знавших, «что такое расчёт в личных делах», в их глазах «ничего, кроме светлой, чистейшей наивности, не выражалось». На фоне этих несчастных переселенцев, мучающихся на новом месте, не умеющих на благодатной земле построить собственное счастье, Г. И. Успенский восхищается северными русскими из Вятской губернии. Свободные, никогда не знавшие крепостного права, сильные, мастеровитые люди селились в непроходимых лесах Южного Урала. Вятичи расчищали под пашню и огороды землю, завели столярное ремесло и кузницы. Взору путешественника открылась кипучая деятельность, в восторге Г. И. Успенский восклицал: «какая нечеловеческая сила должна была совершить всё это не более, как в течение трёх лет»[894]. Прошли десятилетия, давно освоились новосёлы в Уфимской губернии, и в начале ХХ в. те самые бестолковые «курские» превратились в преуспевавших предпринимателей, зажиточных кулаков с жатками – косилками. Они научились считать копейку, торговать, «делать деньги». А трудолюбивые вятские переселенцы возродили общину, пошла чересполосица, начались переделы, малоземелье, бедность… Материалы переписей 1912 – 1913 и 1917 гг., приводимые в нашей работе, показывают большой разрыв в уровне жизни русских из северо-западных и южных уездов Уфимской губернии. Как и в случае с немцами, фактор общего развития территории доминирует над культурно-историческими традициями. Стр.288:Особое место в списке народов Уфимской губернии занимают коренные жители края, башкиры - вотчинники. Их южные группы (в Белебеевском, Стерлитамакском уездах) ещё в середине XIХ в. сохраняли полукочевое скотоводческое хозяйство, традиции оседлого (пастушеского) животноводства продолжали бытовать среди населения башкирских деревень лесной и горно-лесной зоны вплоть до 1917 г. Более низкий уровень земледельческой культуры у башкир (в первую очередь южных, степных) был отмечен этнографами[895]. Но именно эти группы башкирского народа оказались в районах ускоренного складывания фермерства и рыночного хозяйства. Более того, Уфимская губерния (в меньшей степени некоторые соседние) представляла в начале ХХ в. видимо уникальное явление в масштабах не только Российской империи. Распространение фермерского, предпринимательского хозяйства практически везде в мире происходило исключительно в среде европейских переселенцев. Аборигенное население Канады и США, Аргентины и Австралии, британских колоний на юге и французских на севере Африки истреблялось, либо вытеснялось в резервации, или же, в лучшем случае, являлось поставщиком дешёвой неквалифицированной рабочей силы для белых плантаторов. Неевропейского, нехристианского фермерства в сколько - нибудь массовом количестве к началу ХХ столетия не существовало (Япония – особый случай неколониальной эволюции). Тоже самое наблюдалось и в большинстве окраин России. Местное население истреблялось (Северный Кавказ), или вытеснялось с лучших земель (Крым, Сибирь), служило батраками-подёнщиками (Казахстан). Но на Южном Урале перед первой мировой войной, кроме слоя «европейских» фермеров – кулаков (русские, украинцы, немцы и др.) и примыкавших к ним выходцев из близких и христианизированных народов Поволжья (мордва, чуваши), существовало многочисленное мусульманское фермерство из разных групп татар и башкир. Изучение башкирского фермерства предпочтительнее проводить по материалам переписи 1917 г., хотя они и занижают удельный вес сельской верхушки, сократившей своё хозяйство из-за экономического кризиса военных лет. Мирная перепись 1912 – 1913 гг. Стр.289:завышает численность башкир[896]. Многие бывшие припущенники (тептяри, мишари и др.) в память о существовании Башкиро-мещерякского войска именовали себя башкирами. Перепись 1917 г. более близка к реальной этнической ситуации. Основным районом формирования башкирского фермерства стал выявленный «Американский» уезд – южные волости Уфимской губернии. А наибольшая концентрация зажиточного башкирского крестьянства отмечена вдоль Самаро-Златоустовский железной дороги. В административных границах 1917 г. из 17 волостей Белебеевского уезда, входивших в «Американский» уезд[897], в четырёх (Аксаковская, Васильевская, Чермасанская, Ильинская) башкир или вовсе не было, или насчитывались единичные семьи. Из остальных 13 волостей в пяти удельный вес многопосевных дворов превышал 20% от башкирского населения каждой волости. В Ново-Шаховской волости башкирских хозяйств с посевом более 10 дес. насчитывалось 30,5%, в Нигаметуллинской – 28,1%, Илькульминской – 24,8%, Богадинской – 22,7% и в Менеузбашевской, где, правда, башкир проживало совсем немного (27 семей) – 40,7%. Ещё в трёх волостях доля башкирских кулаков в 1917 г. колебалась от 20 до 15%: Ильчигуловская – 18,7%, Имай - Карамалинская – 18%, Зильдяровская – 15,8%, в двух по 10 – 15%: Гайныямакская – 13,7%, Казангуловская – 11,1%, и лишь в трёх волостях богатых дворов имелось менее 10% (Киргиз-Миякинская – 9,9%, Альшеевская – 8,7%, Трунтаишевская – 5,5%). То есть в 8 из 13 волостей с башкирским населением в 1917 г. существовала достаточно многочисленная сельская верхушка у башкир. Кроме этого, ещё в четырёх волостях Белебеевского уезда, не входивших в «американскую» зону, материалы переписи 1917 г. обнаруживают значительный удельный вес башкирского фермерства: Дияшевская – 29,6%, Имянликулевская – 21,9%, Ермекеевская – 20,6%, Каръявдинская – 16,8%. Итого в Белебеевском уезде в 1917 г. насчитывалось 12 волостей, где доля зажиточных башкирских дворов превышала 15% сельского населения. Стр.290:Из трёх южных волостей Уфимского уезда, включённых в «американскую» зону, в двух также отмечалась повышенная концентрация башкирских фермеров – кулаков: Новосёловская – 18%, Сафаровская – 16,5% (к ним примыкала соседняя Шарыповская волость – 18,5%). Из 15 волостей Стерлитамакского уезда в трёх башкиры почти не жили (Аллагуватовская[898], Николаевская, Фёдоровская), в трёх сложилась многочисленная прослойка фермеров (Ишпарсовская – 27,5%, Уршакминская – 17,3%, Бегеняш-Абукановская – 15,5%), ещё в пяти волостях (Дедовская, Калкашевская, Покровская, Рязановская, Четырмановская) их удельный вес колебался в пределах 10 – 15%, а в четырёх составлял менее 10%. В целом, в 15 из 29 волостей «Американского» уезда в 1917 г. башкирские кулаки превышали 15% всего населения. Именно для башкир была также характерна высокая концентрация богатых дворов. В 11 волостях Белебеевского и Уфимского уездов в 1917 г. их насчитывалось свыше 200 хозяйств на волость. Для сравнения, у татар Уфимской губернии отмечены всего два подобных случая (тептяри в Богадинской и Гайныямакской волостях). А вот для второго района быстрого складывания предпринимательского хозяйства – земледельческой зоны Златоустовского уезда – было характерно менее активное развитие профермерских элементов у башкир (и татар). Лишь в четырёх волостях из девяти в 1917 г. отмечено наличие заметной зажиточной прослойки: башкиры Белокатайской волости (15,4%) и Дуван - Мечетлинской (16,8%), тептяри в Верхне (15,5%) и Нижне-Кигинской (17,4%) волостях[899]. Хотя, как и на юге, примерно в половине волостей с мусульманским населением имелась значительная сельская верхушка, но такого их большого количества (и удельного веса) не наблюдалось. Материалы переписи 1917 г. позволяют, так сказать, «вблизи» рассмотреть башкирского сельского предпринимателя. В Ильчигуловской волости Белебеевского уезда располагалась небольшая деревня башкир - вотчинников Мурзагулово (2-й выдел). Следующая таблица показывает самых крупных посевщиков этой деревни[900]. Стр.291:Таблица 82
Из 22 семей д. Мурзагулово в 12 сеяли свыше 10 дес. Общая площадь посева у них составляла 233,27 из 297,02 дес.[901] или 78,5%. Семь домохозяев имели в 1917 г. более 15 дес. посева (171,67 дес. или 58%). Стр.292:Перед нами небольшая башкирская деревня, где основную массу жителей составляли предпринимательские хозяйства, занимавшиеся целенаправленным товарным производством зерна, преимущественно пшеницы. Крупнейший посевщик, Я. Ширгазин засевал 28 дес. пшеницей, две – овсом и 4 дес. озимой рожью. Конечно, башкиры уступали немецким фермерам, но тоже выглядели внушительно. Все держали много рабочего скота, у четверых было по 3 – 4 лошади, у прочих – от 5 до 15. В каждом дворе имелись железные плуги, пятеро даже обзавелись многолемешными. На маленькую башкирскую деревню приходилось по три жнейки, косилки, сеялки, молотилки, пять веялок. В трёх дворах купили сепараторы (может для кумысников). Хотя основная часть мурзагуловцев обходилась простым инвентарём, существовало несколько дворов с почти полным набором дорогой сельскохозяйственной техники (Я. Ширгазин, Г. Буранбаев, А. Ахметъянов, К. Шарипов). Обращает внимание присутствие в таблице 82 двух мулл, особенно Ахунъяна Ахметъянова, сочетавшего служение Богу с успешным предпринимательством. Семерым из 12 башкирских фермеров в 1917 г. было по 40 – 50 лет, Ш. Ишембаеву – даже всего 18. Они выросли в новой, пореформенной России, их молодость пришлась на 1880 – 1890-е гг., когда, после постройки железной дороги, здешние края окунулись в атмосферу капиталистической «горячки», происходило бурное экономическое освоение региона. Все указанные мурзагуловцы имели много земли, от 31 до 60 дес. на двор. Большинство также арендовало пашню у менее удачливых соседей, в общем полный простор для предпринимательства. В частную собственность свои наделы никто не укрепил. Поблизости, на берегу спокойной неширокой речки Дёмы лежала достаточно большая башкирская деревня Чебенни (Чебенли), 169 дворов и 865 чел. населения в 1917 г.[902] Летом сюда приезжало много кумысников, дававших хороший заработок местным жителям. В 1909 г. в этой деревне поправлял здоровье известный русский поэт Саша Чёрный, оставивший в отечественной литературе после своего визита в Чебенни «Кумысные вирши»: - Стр.293:Здесь скот весь день среди степей Навозит, жрёт и дрыхнет праздно (Такую жизнь у нас, людей, Мы называем буржуазной)[903] Среди башкир д. Чебенни (вотчинники и припущенники) тоже сложилась прослойка зажиточных хозяйств (см. таблицу 83)[904]. Материалы по этой местности представляют особый интерес, потому что именно среди дёмских башкир дольше всего держались традиции полукочевого скотоводства. Во время переписи 1917 г. в нескольких деревнях национальность записали в форме «кочевые башкиры»[905]. Основную массу зажиточных дворов д. Чебенни составляли многоземельные и многоскотные хозяйства (14 крестьян держали по 4 и более
|
