Экзистенциальный субъект изначально историчен, находится в неумолимом потоке времени, тождествен ему. Его бытие и есть подлинное время, от к-рого производны все иные способы временной фиксации природных и истор. событий. Время мировой истории, согласно Э.к., — лишь нечто вторичное по отношению к времени человеч. бытия. Рассуждая об ипостасях времени, теоретики экзистенциализма толкуют их отнюдь неоднозначно. И если, напр., для Хайдеггера очевиден примат будущего, знаменующего движение экзистенции к своему финалу, то Сартр настоятельно утверждает главенствующую роль настоящего. Так или иначе, именно в перспективе внутренне переживаемого времени, согласно Э.к., разворачивается культуросозидающая деятельность человека.
В силу внутренне присущей ему свободы, экзистенциальный субъект находится в состоянии непрестанного выбора, самопревосхождения. Именно в этом его свойстве, реализующемся каждый раз в конкр. ситуации, коренится в конечном итоге неисчерпаемый источник культурного творчества. Хайдеггеровское движение к финальному “предстоянию”, “неантизирующее”, несущее отрицание самопроектирование Сартра, человеч. бунт Камю, “схватывание Богом” в свободном решении Марселя, устремленность к абсолюту Ясперса — разл. лики самопревосхождения человека, рисуемые Э.к. в качестве основы самообновления мира культуры, его открытости.
Интерсубъективные связи, конституирующие культурно-истор. мир, также присутствуют в фокусе внимания Э.к. При этом логически на первый план выходит тема языка и коммуникации. Прокладывая путь к дальнейшим исканиям представителей герменевтики, Хайдеггер связывает феномены понимания и интерпретации с существованием человека в “горизонте” языка, в диалоге с другими людьми, без к-рого немыслим мир культуры. В отличие от Хайдеггера, Сартр утверждает значимость аксиологич. проблематики для осознания сути интерсубъективных связей. Осуществленный им синтез марксистской теории праксиса с экзистенциальной герменевтикой ориентирован на введение индивидуального субъекта в поле межличностной коммуникации, социального действия. В плане синтеза экзистенциальной программы с марксизмом весьма примечательна и концепция Арендт, выдвигающей теорию единства труда, работы и выходящего в план коммуникативной активности, политики действия как фундаментальных условий человеч. существования. Религ. авторы строят свою теорию коммуникации не только в плоскости субъект-субъектных связей, но и диалога человека и Абсолюта. Таковы, напр., концепции экзис-
379
тенциальной коммуникации, развиваемые Ясперсом и Марселем.
Э.к. предлагает и развернутый теор. анализ проблемы отчуждения. В варианте Хайдеггера отчуждение рисуется как усредненное бытие повседневности, когда решающую роль играют формы коммуникации, ведущие к стандартному, превратному видению вещей. Сартр дает анализ феномена отчуждения в духе последоват. “проигрывания” осн. “фигур” его становления через межчеловеческие, внутригрупповые и межгрупповые отношения, а затем и в плане праксеологич. корней. Для религ. теоретиков отчуждение выглядит, говоря словами Марселя, забвением “таинства бытия”, овеществлением окружающего мира и др. людей путем поклонения инструментальному действию, несущему практич. успех. Ясперс, Марсель, Бердяев и др. религ. авторы связывают его преодоление с возрождением сакрального измерения универсума, отказом от манипуляторского отношения к миру.
Интерпретируя ход культурно-истор. развития, представители Э.к. соизмеряют его с набором тех экзистенциальных характеристик, к-рые предлагаются в границах развиваемых ими концепций. Фактически тот или иной образ экзистенциального субъекта становится идеальной мерой вершащегося в конкр. ткани культурно-истор. реалий. Культурно-истор. процесс оценивается с т.зр. реализации в нем полноты возможностей экзистенциального субъекта.
Кризис гуманизма, вдохновленной им постренессансной культуры — центр, тема Э.к., определяющая лейтмотив рассуждений ее представителей. Культурно-истор. процесс рассматривается ими в перспективе нарастающего бремени отчуждения, к-рое парадоксальным образом оказывается производным от успехов человека, триумфального покорения природы и преобразования обществ, отношений. Человек, чей потенциал был раскрепощен Ренессансом, по мысли Бердяева, становится жертвой собственных начинаний, ибо “свободная игра” его сил, не ориентированная высшей целью, ведет к их “иссяканию”. Представители Э.к. рефлективно воспроизводят реальные проблемы, поставленные на повестку дня развитием дисциплинарного об-ва периода Нового времени. Рассуждая о них, Хайдеггер приходит к платформе теор. антигуманизма, предполагающей рассмотрение гуманизма как плода европ. метафизики, приведшей к забвению бытия. В итоге своих исканий Сартр создал вариант экзистенциального гуманизма, утверждающего в качестве высшей ценности человеч. свободу. В условиях кризиса гуманистич. культурной традиции Бердяев, Марсель, Ясперс и др. религ. авторы выступают за синтез гуманизма и христианства.
Рационализм классич. новоевроп. философии культуры, утверждавшей способность разума к постижению рац. строя универсума и устроения на этой основе гармоничного об-ва, встречает реакцию отторжения со стороны Э.к. Утративший прозрачность мир “прочитывается” сквозь призму самопроектирования экзистенциального субъекта, создаваемых им многообр. интерпретаций, заключенных в языке. Э.к. способствовала становлению “герменевтич. ситуации” в зап. философии вт. пол. 20 в. Ее теоретики охотно апеллируют к генеалогич. способу деконструкции истор. традиции Ницше (Хайдеггер), герменевтич. идеям Дильтея (Хайдеггер, Сартр, Бердяев и др.), концепции праксиса Маркса (Сартр, Арендт). Опровержение рационалистич. установки представителями Э.к. находит свой выход в их взглядах на культурно-истор. процесс.
Э.к. последовательно опровергает субстанциалистский прогрессизм классич. новоевроп. философии культуры. Историзм гегелевского типа, согласно Марселю, не вызывает доверия совр. человека, к-рый в свете опыта 20 в. отчаялся узреть в конкр. ткани культурно-истор. процесса прогрессивное движение вперед и неуклонное возрастание степени свободы. В своей критике субстанциального прогрессизма глобальных историцистских схем прошлого Э.к. созвучна учениям Ницше, М. Вебера, представителей франкфуртской школы.
Концентрируясь на трагич. опыте 20 в., Э.к. ищет истоки совр. кризиса в ренессансном гуманизме, рационалистич. оптимизме эпохи Нового времени, идеалах Просвещения, упоении успехами научно-техн. разума и т.д. В поисках рецептов исцеления от бед современности ее представители зачастую обращают свой взор к античности и ср.-вековью. Традиция прошлого всегда прочитывается ими сквозь призму чаяний экзистенциального субъекта, его нескрываемой ангажированности в ситуацию современности, диктующую ценностные предпочтения. Э.к. отмечена столкновением консервативно-традиционалистского поклонения прошлому, либерального видения культурно-истор. развития и его интерпретации в леворадикальном ключе. Пристрастия ее представителей всегда подчеркнуто индивидуализированы, зависят от светского или религ. типа избираемой ими мировоззренч. платформы.
Консервативно-традиционалистские варианты Э.к. связаны с обращением к прошлому, к-рое избирается в качестве примера для настоящего, указуя на условия аутентичного существования личности в культурном контексте. В них прочитывается наиболее радикальная непримиримость к плодам Нового времени, наследию Просвещения, итогам развития человечества в 20 в. Так, идеал Хайдеггера — эпоха досократиков, к-рой было неведомо трагич. забвение бытия. Предлагая собственное генеалогич. истолкование причин совр. кризиса, он усматривает их в истории европ. метафизики, породившей гуманистич. самовозвеличение человека и новоевроп. подмену мира его картинами, находящимися на службе манипуляторски-технократич. отношения к действительности. Возрождение отношения к миру, свойственного романтикам и Рильке, видится ему панацеей от всех бед совр. человечества. Обращение к прошлому, возвеличение эпох античности и ср.-вековья отличает и наследие Марселя, хотя этот автор не склонен отбрасывать завоевания гуманизма, призывая связать их с возрождением чувства “сакрального”. Он
380
критикует “дух абстракции”, приведшей к формированию “человека массы”, не ведающего подлинных ценностей и склонного к соблазну “фанатич. сознания”. Марселевский “человек-странник” знает цену искусу манипулирования миром, любым тоталитарным соблазнам, обращающим “людей против человеческого”. Внимая традиции, он хочет быть верным подлинным ценностям, к-рые раскрыла досократич. эпоха, а в нашем столетии Валери, Клодель, Пеги и Рильке.
Отвергая новоевроп. прогрессизм, Э.к. либеральной ориентации все же несет в себе веру в возможность утверждения достоинства личности, ее фундаментальной ценности в жизни человечества. Реализуя ее, Ясперс говорит о том, что уже в “осевую эпоху”, когда совершился прорыв различных культур к объединяющей их “филос. вере”, люди начали осознавать фундаментальную ценность личностного начала. Он остро критикует ренессансный гуманизм, рационализм, дух Просвещения, Франц. революцию 18 в., нем. классич. философию, однако склонен верить в разрешимость проблем совр. человечества на основе единства науки, гуманизма и веры. В светском варианте либеральная установка весьма рельефно представлена в сочинениях Арендт. Отстаивая величие античности, знающей ценность созерцат. жизни, а в полит, плоскости — разделения частной и публичной сфер, она последовательно показывает экспансию анонимной социальности в эпоху Нового времени. Усредненный индивид массового об-ва, родившийся в границах новоевроп. нац. гос-в, по Арендт, оказался удобным материалом для тоталитарных диктатур. До предела субъективизировав мир, человек нашего столетия находится перед лицом небывалого культурного кризиса, преодоление к-рого видится амер. автору в духе признания ценности личности и ее права на активный демократич. выбор.
Леворадикальный вариант Э.к. предполагает постоянную борьбу с традицией, ее отрицание в свете уникальности каждого акта свободной личности. В сочинениях Сартра, где он представлен наиболее рельефно, содержится экзистенциально-гуманистич. императив непрестанного противостояния любым формам отчуждения, порабощения человека, подавления его свободы. На этапе синтеза экзистенциализма и марксистской теории праксиса, он пришел к неутешит. выводу о неизбывности отчуждения, обреченности активизма “групп” действия на деградацию и переход в состояние инертной “сериальности”. Но даже и это пессимистич. заключение не ведет Сартра к отказу от идеи бунта против традиции в попытке защитить свободу.
Полемика с глобальными утопиями классич. новоевроп. мысли — еще одна важная черта Э.к., в границах к-рой возникают образы грядущего, не притязающие на его детализированное описание и рисующие лишь подлежащие реализации ориентиры сознания и действия, призванные преобразить мир. Такая проекция будущего вытекает из представлений об идеальном состоянии, когда экзистенциальный субъект освободится от бремени отчуждения и обретет гармонию с миром.
Хайдеггером оно мыслится как возвращение к бытию, Марселем — как низвержение “духа абстракции” и обращение к “сакральному”, Ясперсом — как установление мирового порядка путем синтеза науки, гуманизма и веры, Арендт — как торжество ответственного полит. действия, демократич. выбора, устраняющего опасную инертность человека массы, Сартром — как бесконечное сражение за свободу, выигрываемое лишь “на промежуточном финише”.
Э.к. стала заметным явлением филос. панорамы нашего столетия, оказав влияние на становление герменевтики, неомарксизма, неопрагматизма, постструктурализма, “новой философии”, философии “новых правых”. Очевидно также ее воздействие на экзистенциальный и трансцендентальный неотомизм, персонализм, “теологию кризиса”, “теологию смерти Бога” и др. направления ре-лиг. мысли нашего столетия.
Лит.: Гайденко П.П. Экзистенциализм и проблема культуры. М., 1963; Философия. Религия. Культура. М., 1982; Проблема человека в зап. философии. М., 1988; Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993; Губман Б.Л. Зап. философия культуры XX века. Тверь, 1997; Existentialism and Phenomenology. A Guide for Research. N.Y., 1978; Habermas J. Der philosophische Diskurs der Moderne. Fr./M., 1989; Vattimo G. The End of Modernity. Camb., 1991; Copleston F. A History of Philosophy. V. VII, IX. N.Y., 1994.
Б.Л. Губман
ЭКО (Есо) Умберто (р. 1932) — итал. семиотик, эстетик, культуролог, историк ср.-век. лит-ры, писатель, критик и эссеист, оказавший значит, влияние на развитие неклассич. эстетики. Свое постмодернистское кредо сформулировал в заметках на полях романа “Имя розы”, принесшего ему широкую известность. Обратил внимание на возможность возрождения сюжета под видом цитирования других сюжетов, их иронич. переосмысления, сочетания проблемности и занимательности. Считая постмодернизм не фиксированным хронологич. явлением, но опр. духовным сосгоянием, подходом к работе, Э. видит в нем ответ модернизму, разрушавшему и деформировавшему прошлое. Разрушая образ, авангард дошел до абстракции, чистого, разорванного или сожженного холста; в архитектуре требования минимализма привели к садовому забору, дому-коробке, параллелепипеду; в литре—к разрушению дискурса до крайней степени (коллажи У. Бэрроуза), ведущей к немоте белой страницы; в музыке — к атональному шуму, а затем к абсолютной тишине (Д. Кейдж). Концептуальное искусство — метаязык авангарда, обозначающий пределы его развития.
Постмодернистский ответ авангарду заключается в признании невозможности уничтожить прошлое и приглашении к его ироничному переосмыслению. Одно из отличит, свойств постмодернизма по сравнению с модернизмом в том, что ирония, высказывание в квадрате позволяют участвовать в метаязыковой игре и тем,
381
кто ее не понимает, воспринимая совершенно серьезно. Постмодернистские иронич. коллажи могут быть восприняты непосвященным зрителем как сказки, пересказы снов. В идеале постмодернизм оказывается над схваткой реализма с ирреализмом, формализма с “содержанизмом”, снося стену, отделяющую искусство от развлечения.
Постмодернистские артефакты — генераторы интерпретаций, стимулы интертекстуального прочтения сформировавшей их культуры прошлого. Диалог между новым произведением и другими, ранее созданными произведениями, а также между автором и идеальной аудиторией свидетельствует об открытой структуре эстетики постмодернизма. Символом культуры и мироздания Э. считает лабиринт. Он видит специфику неклассич. модели в отсутствии понятия центра, периферии, границ, входа и выхода из лабиринта, принципиальной асимметричности. Это не противоречит реабилитации фабулы, действия, возврату в искусство фигуративности, нарративности, критериев эстетич. наслаждения и развлекательности, ориентации на массовое восприятие. Творч. перекомбинация стереотипов коллективного эстетич. сознания позволяет не только создать самоценный фантастич. мир постмодернизма, но и осмыслить пути предшествовавшего развития культуры, создавая почву для ее обновления. В этом плане сама символика названия романа Э. “Имя розы” — пустого имени погибшего цветка, говорящего о способности языка описывать исчезнувшие и несуществующие вещи — может быть истолкована как свидетельство неиссякающих потенций языка искусства, сращивающего прошлое, настоящее и будущее худож. культуры.
Соч.: Apocalittici e integrati. Comunicazioni di massa e teorie della cultura di massa. Mil., 1964; La definizione dell'arte. Mil., 1978; Le forme del contenuto. Mil., 1971; II nome della rosa. Mil., 1981; Semiotica e filosofia del linguaggia. Torino, 1984; II pendolo di Foucaulti. Mil., 1990.
Н.Б. Маньковская
ЭЛИАДЕ (Eliade) Мирче (1907-1986) - франц. философ культуры, исследователь мифологии, религиовед. писатель. Учился в лицее; поступил в 1925 в Бухарест. ун-т (ф-т филологии и философии), окончив его в 1928.Устойчивый интерес Э. клит-ре, древней истории, ср.-век. алхимии и оккультизму, философии Возрождения, религиям Востока определился рано. Увлечение Востоком привело молодого ученого в Калькутту (1928), где он слушал лекции в ун-те, осваивал языки и работал с инд. религиозно-филос. текстами. В Индии Э. провел более трех лет, из к-рых более полугода — в гималайских ашрамах индийских гуру. Изучение Индии и личный опыт приобщения к святыням древних вост. религий наложили существ, отпечаток на научную проблематику и мировоззрение Э. Первые крупные научные публикации Э. “Эссе о происхождении инд. мистики” (1936), “Техника йоги” (1948), “Йога: Бессмертие и свобода” (1954) — серьезные научные труды по истории мистики и духовных практик Востока, однако, подзаголовок последней и содержание книг ясно указывали на то, что академич. начало сочетается в них с поиском и разрешением экзистенциальных вопросов, остро поставленных мыслителями поколения Хайдеггера и Сартра. Оставив недолгую дипломатич. службу (1940-45, Лондон, Лиссабон), Э. — проф. Сорбонны (1945). В следующее десятилетие выходят в свет важнейшие работы Э. (“Миф о вечном возвращении: Архетипы и повторения”, 1949; “Шаманизм и архаич. техники экстаза”, 1951; “Обряды и символы”, 1952; “Кузнецы и алхимики”, 1956 и др.). В эти годы завершается формирование позиций Э.-ученого и ширится слава Э.-писателя (“Бенгальская ночь”, 1950; “Запретный лес”, 1955 и др.). В 1956 Э. возглавляет кафедру сравнит, религиоведения Чикаг. ун-та. Он развивает свои теор. воззрения на архаич. культуру и мифол. сознание (“Аспекты мифа”, 1963; “Сакральное и профанное”, 1965), исследует ритуал и фольклор (“Обряды и символы инициации”, 1965; “Австрал. религии. Введение”, 1973), пишет обобщающие труды по истории религий (“История верований и религ. идей”, т. 1-2, 1976-78); “Энциклопедия религии” (1987, 16 т.), гл. редактором к-рой он являлся).
Методология Э. складывалась в период утраты эволюционизмом господствующего положения в гуманитарных науках. В отличие от Тайлора и Фрэзера Э. стремится обнаружить в истории культуры не последовательно сменявшие друг друга состояния, прогрессировавшие от простого к сложному, от грубого к утонченному, но универсальные морфол. образцы (“паттерны”), неустранимо присутствующие в культуре и составляющие ее ядро независимо от хронологии и этнич. принадлежности. Эта мысль опиралась на представления о единстве и сущностной неизменности человеч. природы от глубокой архаики до современности. Эти представления в период формирования взглядов Э. получили широкое распространение благодаря феноменологии, психоанализу и др. течениям гуманитарного знания. Э. обосновывает существование и подробно рассматривает одну из важнейших, по его мнению, универсалий — циклич. восприятие времени. В работе “Миф о вечном возвращении. Архетипы и повторения” Э. аргументирует положение, согласно к-рому архаич. человек живет преимущественно циклич. восприятием времени, выражая это восприятие в мифологии и оплотняя его в ритуалах и праздниках. По Э., такой способ отношений со временем вообще наилучшим образом соответствует модусу человеч. бытия. Между тем последние две тысячи лет зап. человек подчиняет свое сознание линейному восприятию времени. Ответственность за смену темпоральной доминанты Э. возлагает на иудаизм и христианство. Присущая христианству идея истории, основанная на линейной концепции времени, раскрыв новые возможности человеч. бытия, вместе с тем терроризирует человека мыслью о неповторимости и непоправимости каждого события и поступка. В “Аспектах мифа” Э. доказывает, что мифол.
382
“варварству” др. народов (прежде всего колонизуемых) и становятся сост. частью понятия нац. и культурной идентичности. Их противопоставление в Германии связано с особенностями опыта нем. буржуазии, имевшей дело с говорящей по-французски и подражающей париж. двору аристократией. В 19 в. имевшее социальные корни противопоставление становится национальным и обостряется в нач. 20 в. (в особенности во время Первой мир.войны).
Исследования Э. посвящены генезису той “цивилизации”, к-рая принимается как нечто неизменное и изначально данное человеку Запада. Хотя люди во все времена — участники и носители культурных норм, начало формирования специфич. зап. культуры относится к ср. векам. Э. прослеживает по изменяющимся привычкам, манерам, формам общения трансформацию психич. структур, происходящую параллельно возникновению абсолютных монархий из множества феод. уделов. Эта трансформация предстает как единый цивилизационный процесс: в ходе его изменяются и индивиды, и те социальные структуры (“фигурации”), в к-рые они входят. Обществ, стандарты и нормы поведения соответствуют опр. структуре личности. Э. отмечает рост дистанции между людьми в общении, появление новых механизмов самоконтроля и вытеснения социально неприемлемого между влечениями и поведенч. реакциями. Внешнее принуждение интериоризируется как совокупность запретов и предписаний, происходит постепенно усиление “Сверх-Я”.
Новый код поведения распространяется сверху вниз, от высших слоев к низшим. Он появляется в придворном об-ве эпохи Возрождения и получает окончат. вид во времена абсолютной монархии. В работе Э. “Придворное об-во” дается детальный анализ функционирования королевской власти в 17-18 вв., особенностей “куртуазной” культуры, поведения и мышления придворной аристократии.
Э. оспаривает концепции, в к-рых истоки совр. рациональности обнаруживаются то в протестантской этике, то в гуманизме Возрождения, науке Нового времени, бурж. просветительстве. За этими идейными образованиями стоят изменения на ином уровне — индивидуальной психики, социального характера, форм общения между людьми. Подобно тому как совр. гос-во — наследник абсолютной монархии, и зап. “цивилизованность” и рациональность генетически связана с культурой придворного об-ва. Тот механизм контроля над аффектами и влечениями, к-рый чуть ли не автоматически действует у совр. человека, имеет долгую историю. Рационализация поведения происходит вместе с ростом числа взаимозависимостей между людьми, с удлинением цепей обмена товарами, услугами, информацией. Самоконтроль и стабильность поведенческих реакций возможны и необходимы в об-ве с высокой степенью безопасности, обеспечиваемой гос. монополией на применение насилия.
Теория “процесса цивилизации” получила развитие в работах Э. 70-80-х гг., а также в трудах его последователей. Наибольшим влиянием его идеи пользуются в Голландии и Германии (в Амстердаме находится Фонд Э., в Марбахе — его архив).
Соч.: Ober den Prozess der Zivilisation. Soziogenetische und psychogenetische Untersuchungen. Bd. 1-2. Bern; Munch., 1969; Was ist Soziologie? Munch., 1970; Die hofische Gesellschaft. Untersuchungen zur Soziologie des Konigtums und der hofischen Aristokratie. Fr./M., 1989; Studien iiber die Deutschen. Fr./M., 1989; Engagement und Distanzierung. Fr./M., 1990; Mozart: Zur Soziologie eines Genies. Fr./M., 1991.
A. M. Руткевич
ЭЛИОТ (Eliot) Томас Стернс (1888-1965) - амер. поэт, драматург, лит, критик, философ, публицист. Лауреат Нобелевской премии (1948). Награжден брит. орденом “За заслуги”. Почетный д-р Оксфорд., Кембридж., Рим. ун-тов. Президент Лондон, б-ки (1952-65).
Учился в Гарварде (1906-09). В 1910 слушал лекции Бергсона в Сорбонне. В 1911 преподавал в Гарварде философию, работал над магистерской дис. “Познание и опыт в философии Ф.Г. Брэдли”, изучал санскрит, пали, буддизм. При посредничестве Э. Паунда, с к-рым познакомился в 1914, Э. дебютировал как поэт в чикаг. журнале “Поэзия” (“Poetry”) в июне 1915 — стихотворением “Любовная песня Дж. Альфреда Пруфрока”. С 1925 возглавил изд-во “Фейбер энд Гвайер” (позднее “Фейбер энд Фейбер”), субсидировавшее издание его малотиражного, но очень влият. лит. и общественно-полит. журнала “Крайтиреон” (“Criterion”, 1922-39), где печатались наиболее значит, зап.-европ. и амер. авторы. В 1917 опубл. сб. “Пруфрок и другие наблюдения”, в 1919 — “Стихотворения”, в 1920 — сб. литературно-критич. эссе “Священный лес”. Известность принесла ему поэма “Бесплодная земля” (1922), где тема бесплодия совр. цивилизации дается сквозь призму мифов о плодородии и легенды о поиске святого Грааля. Э. — автор поэм “Полые люди” (1925), “Страстная среда” (1930), “Четыре квартета” (1943). Их сквозные мотивы — хаос и жестокость совр. цивилизации, поиск смысла жизни, спасение души. 1927 — поворотный год в жизни Э.: он стал брит. подданным, перешел из традиц. в его семье унитарианства в англиканство. Философы, к-рых он ценил — Ф.Г. Брэдли, Т.Э. Хьюм, Ш. Моррас, И. Бэббит — не дали ему искомой опоры во “вращающемся мире”. В предисловии к кн. “В защиту Ланселота Эндрюза” (1928) он назвал себя “классицистом в литре, роялистом в политике, англокатоликом в религии”. Отныне свою деятельность Э. подчинил решению этич. проблем, проповеди христ. идеалов. Пытался возродить жанр поэтич. драмы шекспировских времен, в к-рой видел идеал искусства, имевшего отклик у зрителей разных социальных слоев и культурных уровней. Культуре индивидуализма творч. свободы Э. противопоставил “классич.” принцип — подчинение личного надличностному, ориентацию на традицию. Его “великая
384
традиция” — Данте, поздние елизаветинцы (Шекспир, Уэбстер, Дж. Форд), поэты-метафизики — Джон Донн, Дж. Герберт, Р. Крэшо и др., “барочный классицист” Джон Драйден.
Свой взгляд на природу лит. процесса и традиции, в основе к-рого понимание времени в духе философии Бергсона и Ф.Г. Брэдли, Э. обосновал в программном эссе “Традиция и индивидуальный талант” (1919): искусство и лит-ра не прогрессируют, меняется лишь их материал; вся европ. лит-ра, начиная с Гомера, а в ней любая нац. лит-ра, “имеет одновременное существование и образует одновременный ряд”, меняющийся с появлением нового произведения. Поэты и критики, ощущающие это, обладают “подлинным чувством истории”, воспринимают лит-ру и во времени, и как нечто устойчивое вне времени.
Изложив основы своей лит. теории (многие ее положения близки рус. акмеистам, “формальной школе”) в сб. “Священный лес”, он развил и иллюстрировал ее в сборниках 30-х гг. (“Избранные эссе”, 1932, и др.); в них много ценных наблюдений о природе поэзии, языка, критики, но они обретают полноту смысла лишь в связи с Э.-поэтом-критиком 20-х гг., когда он был одним из основоположников “эстетич. критики” и его лит.-крит. деятельность была направлена на преодоление традиц. англ. эмпиризма в лит-ведении.
Социальную теорию Э. разработал на основе христ. принципов, ориентируясь на европ. интеграцию. “Чтобы хаос современности превратился в порядок, — писал он в работе “Классика и литератор”, — люди должны оценить необходимость культурного единства в разнообразии Европы; понять, что новое целое может вырасти только из старых корней: христ. веры и классич. языков — общего наследия Европы”. Тема культурного единства Европы, органично возникающего на греко-рим. и христ. основе, центральна для Э., как и ностальгия по цельной духовной культуре ср. веков, когда человек, религия, культура, искусство исходили из единой католич. системы ценностей, веры в божеств, авторитет. Э. не призывал вернуться к средневековью, не романтизировал его, но находил в нем комплекс этич. и социальных идей, пригодных для оздоровления зап. цивилизации.
Начало Второй мир. войны продемонстрировало ему безнадежность его программы сохранения цельности европ. культуры, он прекратил издание своего, ориентированного на европ. форум журнала. Тем не менее, по-прежнему верил в то, что спасение человека — в сохранении традиции, прежде всего духовной, религ. и культурной. Свою т.зр. развил в работах “Заметки к определению понятия “культура”” (1948) и “Задачи образования” (1950). Понятие “культура” Э. рассматривал в трех планах: как уровень развития человека, социальной группы и об-ва в целом, считая основополагающей в этой триаде культуру об-ва, в к-ром в любые времена сосуществуют разл. уровни, и появление или исчезновение социальных групп высокого уровня воздействует на все об-во. Ни одна культура не развивается вне религии, ибо в сущности своей культура — воплощение, инкарнация религии народа, как и весь уклад его жизни — воплощение одновременно его религии и культуры.
Э. вошел в историю лит-ры и культуры 20 в. как реформатор англоязычной поэзии и лит. критики, законодатель лит. вкусов, создатель новых форм поэтич. выражения, адекватных мироощущению “городского человека” 20 в., утратившего романтич. иллюзии прошлого, пережившего трагедию войны; как автор оригинальной теории поэзии, концепции традиции и культуры, как один из наиболее значит, моралистов. На новом историко-лит. этапе он пересмотрел лит.-крит. концепции романтизма, перенес внимание с субъекта творчества на его объект — худож. произведение (“имперсо-нальная теория поэзии”), переоценил роль личности в поэзии, исследовал природу творч. процесса, расширил взгляд на материал поэзии, потребовал согласования эмоц. начала с объективным изображением конкр. психол. ситуации в произведении (принцип “объективного коррелята”), обосновал положение о целостности многовекового лит. процесса, о сочетании традиции и творч. индивидуальности в нем (“теория традиции”); о неприкосновенности слова, рождаемого вдохновением, противопоставил жесткую осмысленность в подходе к нему, рассматривал язык как “транспорт традиции” и верил в то, что поэт, способный обогатить свой язык, т.е. сохранить его, расширить его возможности, влияет на мироощущение людей, ибо каждый шаг живого развития языка означает шаг в развитии мироощущения человека. “Веком Элиота” называют в англоязычном лит.-ведении и культуроведении период 1910-30, иногда 1914-64.
