Проблемы современного российского социологического сообщества

Профессиональное сообщество в России не сложилось или очень слабо интегрировано. Можно говорить об инерции тяготения провинциальных исследователей и преподавателей к Институту социологии, объясняемом карьерными и организационными интересами, или о таком же стягивании провинциалов к ИСПИ и соцфаку МГУ, но это не исчерпывает всех форм коммуникации социологов в нашей стране.

Структуры научных и научно-бюрократических авторитетов в нашей стране предельно разошлись. Ни одной сколько-нибудь серьезной научной дискуссии о состоянии дисциплины и ее проблематике в России не было и в обозримое время не будет [5, С.19].

Сообщество разделено по признаку ментальной организации. С одной стороны, консерваторы-советоиды, с другой — либеральные западники. Собственно научный уровень, как правило, выше у западников. Они более профессиональны. Первые (советоиды) берут административным умением, коммерческой хваткой и взаимной поддержкой. Они друг-друга (≪рыбак-рыбака…≫) лучше узнают и признают, тогда как западников их естественный индивидуализм противопоставляет друг другу, а если взаимоподдержка возникает, то редко и проявляется в публичных заявлениях, а не в практических акциях административного и иного характера.

В принципе, советоиды — это те, для кого наука — средство и орудие (карьеры, обогащения и т.п.), тогда как западники — это те, для кого наука, познание — конечная ценность, самоцель. Это, конечно, идеальные типы, а не живые люди. В живых всего намешано помаленьку, но все равно каждый тяготеет к одному из полюсов, и интуитивно почти все наши реальные социологи поддаются такой классификации.

Повторяю, это не политическое различие, а тип ментальной организации. Политический консерватор, также как и политический либерал, может быть отнесен как к одному, так и к другому ментальному типу. Но, тем не менее, некоторая корреляция ментальных типов и политических установок все же имеет место.

Кроме того, сообщество разорвано пространственно-территориально. В провинции социологам жить труднее. Там, кроме того, по причине более жесткого административного давления западники вытесняются как класс и преобладают советоиды. Да и само сообщество организовано таким образом, что научных откровений от социологов из провинции, как правило, не ждут. А если что-то новое возникает, то скоро глохнет по причине ≪нестоличности≫. Чтобы взгляды и идеи какого-то провинциала стали значимыми в провинции, они должны туда прийти через Москву. Так всегда было в России, и исключения, хотя и есть, только подтверждают правило.

Пространственный раскол усугублен расколом в книготорговле, библиотечном деле, библиографической работе и т. п. Какие книги выходят в провинции, мало кто знает в столицах. Поэтому вообще иногда трудно говорить о сообществе, как более или менее едином организме [5, С. 24-26].

Отсутствуют единые работающие стандарты социологической деятельности, поэтому на поприще социологической науки подвизается множество демагогов и мистификаторов с закамуфлированными этноцентрическими и мессианскими идеями. Квалификационные требования к исследованиям носят зачастую декларативный характер, оставляя простор для произвольных интерпретаций и необоснованных обобщений.

Теоретические исследования профессиональных социологов нередко несут на себе отпечаток проблематики смежных теоретических дисциплин: философии, психологии, социальной и культурной антропологии, придавая работам не специальный социологический, а скорее междисциплинарный оттенок. Однако такое положение дел не столько характерно для социологического сообщества, сколько отражает общую теоретическую неразбериху в социальных и гуманитарных науках в постсоветский период.

Очевидно, следует ожидать, что со временем произойдет унификация исходных методологических оснований социологии, осознание социологическим сообществом ее универсальных метатеоретических принципов [5, С.29-30].

У социологического сообщества, в целом, есть и свои плюсы, и свои минусы. К плюсам, в частности, следует отнести серьезные разработки в ряде конкретных областей, в частности, в этносоциологии, социологии молодежи, социальной демографии и в некоторых других отраслях прикладного знания. К минусам — неполный охват всего спектра современных социальных проблем и явлений и недостаточную развитость теоретической социологии.

Структуру его задают, конечно же, социальные потребности, отсюда перекос в маркетинг, электоральные дела, паблик рилейшнз. А хотелось бы больше исследований и разработок по различным аспектам социально-гуманитарной сферы [5, С.38].

У российского социологического сообщества имеется устойчивый способ паттернирования, укорененный в общем способе паттернирования российских социальных институций, — точнее говоря, совпадающий с ним. Общие черты этого паттернирования следующие: российское социологическое сообщество — это рыхлое образование. Собственно, ≪сообществом≫ в прямом смысле слова его назвать и нельзя. Это скорее просто совокупность, или агрегация. Немногочисленные признаки, по которым она гомогенна, — это использование русского языка, общее происхождение из гомогенного советского социального и интеллектуального контекста, продолжающаяся погруженность в этот контекст, т. е. в устойчивое советское/постсоветское паттернирование обыденного опыта (в том числе обыденного опыта номинально профессиональной работы). Основные действующие единицы в этом сборном образовании — это (1) социологи - ≪индивидуалы≫, (2) социологические группировки (зачастую нечеткой структуры), существующие на базе образовательных, академических и исследовательских учреждений, и (3) социологические группировки ≪тусовочного≫ типа. Во всех случаях принадлежность к ≪социологическому сообществу≫ определяется самономинированием или внешним номинированием, которые не обязательно производятся по критериям специфически социологических познаний, профессионализма и компетентности. Эти единицы трех типов образуют формальные и неформальные альянсы, в основном по линии политических приверженностей (обычно: демократы-либералы versus почвенники-патриоты); но в отдельных случаях такие альянсы формируются на основании общих представлений о социологическом профессионализме. Как правило, эти альянсы обладают рыхлой структурой, не имеют четких границ, лишены постоянства с точки зрения членского состава (хотя внутри них может быть и даже, как правило, есть ядро, имеющее ≪предпринимательский≫ и/или ≪сектантский≫ характер, в том смысле, в каком эти термины использовал Эверетт Хьюз). Особенность фактических объединений в российской социологии состоит в том, что в их основе крайне редко (если вообще когда-либо) лежит общая теоретическая программа или общий методологический подход. Ключевые основания для объединения — административные, политические или ≪тусовочные≫ (взаимная симпатия и готовность друг с другом встречаться и общаться); кроме того, во всех случаях даже минимальное и слабое объединение дает его участникам некоторые тактические и/или стратегические преимущества в конкуренции за финансовые ресурсы (например, гранты или бюджетные деньги) и символические ресурсы (например, публичная репрезентация профессии, дополнительная самолегитимация, дополнительные шансы доступа к экспертизе и властным инстанциям).

Любые разграничения внутри ≪сообщества≫ относительно неясны и неочевидны в ситуациях относительно устойчивого распределения сфер влияния; при столкновении интересов эти границы становятся более четкими и заметными.

Возможности поддержания профессионализма в условиях такого структурирования ≪сообщества≫ относительно невысоки: раздробленное состояние ≪сообщества≫ является структурной основой для сосуществования множественных стандартов номинирования в качестве ≪социологов≫. Эти стандарты очень разнообразны и не всегда совместимы друг с другом; они привязаны к партикулярным объединениям и имеют в каждом случае относительно ≪локальную≫ силу. Обычная вещь: продукция, производимая тем или иным объединением как легитимно ≪социологическая≫, исходя из его стандартов, оценивается как непрофессиональная, профессионально нелегитимная, вообще не ≪социологическая≫ другими объединениями, исходя из их стандартов. Формальный государственный стандарт социологического образования не выполняет (и вообще не может выполнять) функций гомогенизации даже базовой принадлежности к профессии; в нем фиксируется лишь ряд внешних параметров, представляемых в бюрократической отчетности, и это не мешает сохраняться локальным производствам ≪социологов≫ на основе локальных неформально принятых в партикулярных объединениях стандартов. В отдельных сегментах социологии в России определенно наблюдается профессионализм, совместимый с представлениями о социологическом профессионализме, принятыми в международной социологии. Однако претензии этих ≪центров≫ профессионализма на роль официальной инстанции, следящей за уровнем профессионализма во всем ≪сообществе≫ и оценивающей всю российскую социологическую продукцию, неизбежно имело бы следствием нарушение равновесного раздела сфер влияния и произвело бы конфликт, в котором победителями были бы, скорее всего, не они, а те, кого они хотели бы поставить под профессиональный контроль. В этих условиях общий уровень профессионализма в российской социологии оказывается крайне невысоким, сплошь и рядом его попросту нет как такового.

Коммуникации организуются в соответствии с тем, как сообщество структурировано. Коммуникации преимущественно локальны, т. е. замкнуты в пределах многочисленных партикулярных объединений. В условиях большой страны контакты между социологами, работающими в разных местах, всерьез ограничены. Социологи, возможно, и хотели бы друг к другу ездить, но порой они просто не в состоянии финансово осилить такие поездки. Командировки более доступны (иногда исключительно) административным работникам учреждений, которые не всегда обладают научными заслугами и часто вообще никогда не занимались научной работой как таковой; поэтому общенациональные коммуникации — например, на конференциях — нередко осуществляются преимущественно администраторами, а не исследователями или учеными. Это придает преобладающему числу наших конференций узнаваемо административный, иногда даже партийно-политический, аромат. В-третьих, важно обратить внимание на практику публикаций и чтения. В целом, и это принципиально необходимо эксплицировать, российские социологи работы друг друга, как правило, не читают. Это не то чтобы грех в чистом виде. Просто большинство публикаций можно охарактеризовать как ≪бессмысленные и беспощадные≫, и читать их нет смысла. Ни для кого не секрет, что карьерное продвижение в сообществе требует определенного числа публикаций (статей, в случае докторской степени — монографий). Ни для кого не секрет, что обеспечить для себя необходимое число публикаций в нынешних условиях нелегко. Журналов (≪ВАКовских≫) мало, и за место на их страницах развертывается напряженная подковерная борьба; сами журналы порой используют дефицитность своих площадей коммерческим образом. Это производит следующий эффект: вместо того, чтобы искать и публиковать лучшие материалы, основные профессиональные журналы заполняют свои страницы ≪карьерными≫ публикациями, а они редко бывают хорошими (интересными и профессионально сделанными); эти журналы становится бессмысленно читать; их, соответственно, почти никто и не читает. Несколько иная ситуация в книгоиздании. Печатаются в значительной мере книги, которые нужны их авторам для получения степени и которые не требуют от издательства расходов (зачастую автор оплачивает их сам). Издательства испорчены этой практикой, а также практикой беспредельного размножения учебников и учебных пособий, продажа которых может получить административное и неформальное содействие на уровне университетских аудиторий. Публиковать интересные и значимые книги за свой счет и с риском для себя издательства, как правило, отказываются. Отсюда в нашем ≪сообществе≫ невысокий интерес к покупке и чтению книг своих ≪коллег≫. Иначе говоря, дефекты устных коммуникаций дополняются искривлениями в коммуникации через книги. Книги почти не рецензируются и не реферируются. Публикации оказываются мертвы еще до опубликования; они не вызывают откликов и дискуссий. В целом можно, констатировать едва ли не паралитическое состояние общенациональных коммуникаций в российской социологии. Отсутствие корневой профессиональной связи в этом сообществе компенсируется несоразмерно большой значимостью административных объединений [5, С.46-50].

Внутри социологического сообщества существуют ≪клики≫, ≪кланы≫ и ≪невидимые колледжи≫. Выделение компонентов сообщества может быть проведено по ряду оснований: Москва — крупные города — ≪периферия≫; академическая — вузовская; кабинетная — проектно-эмпирическая — коммерческая; в зависимости от идеологических ориентаций и отношения к государству и т. д. Московская социология, разумеется, развита сильнее всего, хотя Москва — это, конечно, ≪город контрастов≫, в том числе интеллектуальных. А потому в данной сфере, как и во многих других, ≪блеск≫ и ≪нищета≫ здесь, увы, нередко соседствуют. Московские социологи никогда не выступают как единая группа — их слишком много, и они слишком разные. В ряде крупных городов социология представлена хорошо, прежде всего, в Санкт-Петербурге, а также в Нижнем Новгороде, Саратове, Ростове, Краснодаре, Екатеринбурге, Новосибирске, Томске. Эти региональные группы существенно меньше по численности и сильнее солидаризированы. Но Москва все же доминирует. Прочая ≪провинциальная≫ социология, насколько я могу судить, развивается с большим отставанием, что объясняется слабостью институциональной среды науки и высшего образования за пределами мегаполисов.

Авторитет академической социологии Москвы и Санкт-Петербурга персонифицирован примерно сотней-другой имен, активно публикующихся и задающих уровень дисциплины в стране. Но даже эти люди не являются самодостаточными в своей деятельности и вынуждены ≪подрабатывать≫ в финансируемых из внешних источников исследовательских проектах и преподаванием в ведущих вузах.

Вузовская социология очень разнородна. Качество преподавания социологических дисциплин в разных университетах различно, даже в московских. Головной вуз — МГУ, положивший начало профессиональному социологическому образованию в стране, приблизительно со второй половины 1990-х гг. утратил фактический статус флагмана в данной сфере. Марку теперь задает ГУ-ВШЭ, сумевший привлечь большое количество специалистов высшего уровня, хотя и здесь корпоративные амбиции иногда перехлестывают. На сравнительно неплохом уровне находится социологическое образование в РГГУ, МГИМО и РУДН, где оно носит скорее ≪камерный≫, а не ≪массовоконвейерный≫ характер. В Санкт-Петербурге лидирует СПбГУ. На западные образовательные стандарты ориентированы МВШСЭН и Европейский университет в Санкт-Петербурге. В других городах социология институционально закрепляется прежде всего в вузах. Вузы несут огромную нагрузку в области преподавания, учебно-методической работы, что нередко негативно сказывается на развитии научно-исследовательского компонента их деятельности (иначе говоря, на ≪науку≫ часто просто не хватает времени).

В качестве периферии социологического сообщества (хотя и высоко ресурсной) можно рассматривать коммерческие структуры, востребующие труд специалистов-социологов (прежде всего маркетинговые компании, рекламные и PR-агентства, HR-подразделения, рекрутинг, управленческое консультирование и т. п.). Сюда уходят многие социологи, сошедшие ≪с рельсов≫ науки, здесь же пополняют бюджет специалисты, совмещающие чисто исследовательскую и ≪заказную≫ работу.

Отдельную нишу занимают крупные исследовательские организации, занимающиеся опросами общественного мнения (например, Левада-Центр, ФОМ). В них связь с наукой поддерживается на высоком уровне. Такая связь отчасти определяет их имидж и престиж, и в значительно меньшей степени реальные заработки (поскольку клиенты платят, прежде всего, за сами данные, а не за их научную интерпретацию).

Часто идеологические баталии разных групп внутри социологического сообщества прикрывают борьбу за (и без того скудные) ресурсы и сферы влияния, на которые могут претендовать ≪авторитетные носители знания≫ в нашей стране [5, С.62-64].

Таким образом, если оценивать профессиональное состояние социологии, можно сказать, что выполнять исследования на должном уровне мы научились. Но сейчас нужно доказывать, демонстрировать потенциал, достижения. Внести перелом способно активное ядро, пользующееся доверием профессионального сообщества. Такую роль играют национальные ассоциации социологов. У нас этот "резерв" не задействован [6, С.28]

Тем не менее, в первой половине и середине 2000-х годов отчетливо проявилась позитивная динамика в отношении граждан к опросам общественного мнения. К примеру, в сентябре 2000 г. по данным ФОМ 78% респондентов общероссийского исследования ответили, что «опросы общественного мнения нужны» и 65% согласились с тем, что «опросы отражают мнение граждан», а в начале 2005 года (по данным ВЦИОМ) так ответили уже 84% и 75% респондентов соответственно. Однако затем доверие сначала несколько снизилось и стабилизировалось (доля тех, кто соглашался с суждением «опросы отражают мнение граждан», по данным ВЦИОМ было в 2008 году равно 69% и в 2010 году – 68%), а в начале текущего года просто рухнуло (по данным проекта «Открытое мнение» респондентов, полагающих, что «опросы отражают мнение граждан», сократилось до 43%!, и это самый низкий уровень). Однако доверие людей в настоящее время важнейшее и, пожалуй, самое критичное сырье для производства социологической информации. Современное российское социологическое сообщество переживает кризис доверия.

После суперуспешного прогнозирования итогов выборов 2007 года, когда все три ведущих российских поллстера – ВЦИОМ, ФОМ, Левада-центр – точно предсказали итоги голосования, а данные двух exit-polls вместе с прогнозами прямо-таки совпали с официальными данными ЦИК РФ, в определенных кругах начала развиваться тема «Большого сговора» (см. обсуждение февраля 2008 г). Якобы социологи заключили союз с властью и специально «выходили» в публичное пространство с такими цифрами, которые потом становились официальными результатами выборов, чтобы просто легитимизировать официальные результаты. А поскольку эти результаты стали подвергаться сомнению (именно с 2007 года во все увеличивающемся количестве пошли публикации о нарушениях при голосовании и фальсификациях в отдельных регионах), то совпадение опросных данных с этими не вызывающими доверие цифрами ЦИК РФ уже совсем не способствовали повышению доверия к работе социологов, а скорее наоборот [7].

Кроме того, 2007 год ознаменовался расколом в российском социологическом сообществе. 25 июня 2007 г. было сформулировано Обращение Исполкома Президиума Российского Общества Социологов в связи в связи с инициативой создания "Союза Социологов России". 21 июня состоялось заседание Бюро Сообщества профессиональных социологов России (СоПСо) в расширенном составе. Главной причиной сбора ведущих социологов России: Андрея Здравомыслова, Марины Шабановой, Овсея Шкаратана, Николая Лапина, Никиты Покровского, Александра Чепуренко, Владимира Ядова и других стала, прежде всего, тревожная ситуация в российской социологии. Обсуждалась ситуация на социологическом факультете МГУ, а также предстоящий 27 июня 2007 г. Учредительный съезд новой общественной организации – Союза Социологов России (ССР). Социологи обсуждали, стоит ли создавать еще одну организацию, когда с 1989 г. действует Российское общество социологов (РОС). РОС –правопреемник Советской социологической ассоциации, оно активно представляет российских социологов как в Российской Академии наук, российских структурах власти, так и в международных социологических организациях. Предметом их беспокойства было: не станет ли это поводом не для объединения, а очередного раскола, а также новым шагом по движению российской социологии в сторону изоляционизма. Почему подготовка к съезду шла без консультаций с рядом ведущих социологов и вне научных коллективов многих социологических организаций. Итогом заседания стало принятие открытого письма в адрес организаторов будущего съезда академику РАН Жукову В.И. (Приложение 1)

Кроме того, в начале ноября 2011 г. Бюро Отделения общественных наук РАН - без предварительного обсуждения на Секции философии, социологии, психологии и права - по представлению чл.-корр РАН А.Г. Лисицина-Светланова одобрило создание новой общественной социологической организации под названием «Социологическая ассоциация России (Академическая)». В связи с этим также было направлено открытое письмо Президенту Российской академии наук академику Ю.С.Осипову (Приложение 2), где сказано, что подлинная подоплека этой акции состоит в стремлении административным путем под прикрытием государственной организации, каковой является Российская академия наук, навязать новоявленную ассоциацию в качестве общенациональной, т.е. узурпировать статус РОС. Это противоречит не только общепринятым принципам этики взаимоотношений в научном сообществе, но и требованиям Конституции Российской Федерации, что чревато последствиями, наносящими существенный урон репутации РАН в российском и зарубежных научных сообществах, а также в общественном мнении. Данной акцией небольшая группа лиц, являющихся членами Российской академии наук, намерена административным путем отстранить Российское общество социологов (РОС), от выполняемых им в течение двадцати лет функций национальной российской ассоциации [8].