Эпоха и личная судьба

«Осевое время» позволило развернуться дарованиям Платона в полной мере. Ему удалось реализоваться как мыслителю, имевшему яркое метафизическое и социо­логическое воображение, обладавшему талантами ми-фотворца и поэта-драматурга. Из учения Платона, по сути, вышла вся последующая западная метафизика. В этом отношении симптоматично высказывание А. Уайт-хеда о том, что европейскую философию последующих веков можно рассматривать как подстрочный коммента­рий к Платону.

Для Платона главной темой его размышлений выс­тупала жизнь человеческого духа в смутную переход­ную эпоху, когда совершался болезненный отрыв от ста­рых родовых корней, патриархальных традиций, распа­далась «связь времен» и требовались немалые духовные усилия для ее восстановления. Переходность его эпохи состояла еще и в том, что это был канун грядущих соци­ально-исторических потрясений: едва успевшая сложить­ся и укрепиться полисная система незаметно для себя входила в предкризисное состояние. Не за горами было македонское завоевание, а за ним и постепенный закат греческой цивилизации. Выступления софистов и кини­ков нагнетали предкатастрофические умонастроения и знаменовали «начало конца» целого культурного мира.

На авансцену общественной жизни выдвинулся но­вый тип личности, обладающий ярко выраженной транс-грессивностью в виде бесцеремонной и неукротимой на­клонности к преодолению существующих нормативных ограничений как в практической, так и в духовной сфе­рах. Стремящаяся к свободному самоопределению, не страшащаяся никаких преград, имеющая развитую мо-тивационную сферу, склонная к независимому мышле­нию, трансгрессивная личность предпочитала самостоя­тельно решать, считаться ли ей с существующими тра­дициями, нормами, законами или же нет. Присущее ей страстное желание новизны обнаруживалось в готовнос­ти к мотивированным «переступаниям» границ допус­тимого и дозволенного, в необычайной дерзости творчес­ких порывов духа, а также в податливости влияниям «развратительных идей» софистов и циников.

Первичная нормативная реальность, сложившаяся ко времени Платона вместе с греческой полисной государ­ственностью, не замедлила обнаружить свои несовершен­ства. На фоне многих драматических социальных мета­морфоз и коллизий с особой остротой заявила о себе необ­ходимость в более эффективной регулятивной системе, которая смогла бы удерживать трансгрессивную личность от опасных шагов и противодействовать интеллектуаль­ному бесстыдству софистически-кинического характера. Это потребовало от Платона освоения огромного массива морально-правовой проблематики. И он, прямой потомок законодателя Солона, активно повел «мозговой штурм» корпуса этических и философско-правовых вопросов в своих грандиозных творениях «Государство» и «Законы».

Йпечатляет своеобразие экзистенциального рисунка судьбы философа. На самом взлете жизни его поджидала личная трагедия, сопровождавшаяся судом, тюрьмой, каз­нью и тяжелейшими душевными потрясениями. Это были суд, тюремное заключение и смертная казнь его учителя Сократа, ставшего для него духовным отцом, которому впоследствии была уготована роль платоновского «alter ego» в диалогах ученика. После казни учителя Платон на длительное время покинул Афины, чтобы, спустя годы, вернуться в родной город фактически уже другим челове­ком с новыми взглядами, внутренне готовым к открытию «второй навигации», позволившей ему направить все силы духа на доказательство существования сверхчувственного мира бессмертных идей и, в первую очередь, идеи высшей справедливости. Сократ, видевший в своей смерти уход в другой мир, в иную жизнь, помог ученику в дальнейшем утвердиться в мысли, что лишь тот мир, в котором чело­век живет не телом, а духом, является главным, а та реальность, где приговаривают к смертной казни безвин­ных мудрецов, не может быть истинной, главенствую­щей, единственной. Потому непременно должен существо­вать иной, высший, идеальный мир, где справедливость не попирается, а господствует.

Эту коллизию платоновской судьбы глубоко прочув­ствовал и объяснил Вл. Соловьев в своем очерке «Жиз­ненная драма Платона». Принцип двоемирия стал веду­щим в метафизике Платона. Его идеи-эйдосы предстали

как высшие ценности бытия, в которых сконцентриро­вано все лучшее, что имеет шанс осуществиться в бытии природы, человека, государства и цивилизации. Идеалы порядка, меры, гармонии, совершенства, наивысшего бла­га, всеобщей справедливости оказались сфокусированы в платоновских эйдосах в предельной степени, а исходя­щие от них формообразующие первопринципы обнару­жили способность служить источниками надежд на то, что у земного мира имеется возможность быть не самым несовершенным. Более того, идеи у Платона выступили своеобразным метафизическим гарантом того, что злу никогда не удастся целиком подчинить себе мир и пре­вратить его в беспросветное гнездилище пороков, пре­ступлений и страданий.

Платону удалось органично соединить предельную от­влеченность его исходных метафизических первопринци-пов с глубокой личной окрашенностью своих философ­ских построений благодаря в первую очередь фигуре Со­крата, которая оказалась в центре всего последующего платоновского творчества. У философа были основания воспринимать казнь учителя как смерть одной из важней­ших ипостасей собственного духовного «я», и эта утрата породила желание воскресить Сократа, сделав его своим философским двойником. Под сенью воспоминаний о смерт­ной казни, совершенной почти что над ним самим, про­шла вся последующая жизнь Платона. Отождествив себя со своим главным героем, Платон оставил миру сдвоенное литературно-философское целое учителя и ученика. Мож­но, вероятно, говорить о том, что через сочинения велико­го метафизика потомкам стало известно учение одного мыслителя с двойным именем Сократа-Платона.