Религиозность женщины

Еще Уильямс Джеймс задавался вопросом: «К какому психологическому роду чувств следует отнести религиозные чувства?» [cxx] Обратим внимание, что эти чувства вызывают в нас радостное, динамогенное возбуждение, которое как мощное тоническое средство, освежает наши жизненные силы. В лекциях Джеймса постоянно встречаются примеры того, как «эти чувства побеждают меланхолию, дают переживающему их лицу душевное равновесие и помогают найти в жизни новую прелесть, смысл и очарование».

Отмечу, что слова прелесть, смысл и очарование характеризуют, прежде всего, женственное отношение к жизни и в то же время — мужественное отношение к женщине. И первичным здесь, конечно же, будет женщина с ее ипостатической верой в Бога ли, в своего избранника или в будущее ребенка. Как пишет Джеймс, «это состояние столь же биологическое, сколько психологическое[cxxi]; и Толстой вполне прав, причисляя веру к тем силам, которыми люди живы. Полное отсутствие этих состояний веры, полная ангедония означает уже распад душевной жизни и гибель».

С рассмотренных позиций и вернемся к нашей женщине. В книге «Женщина и спасение мира»[cxxii] Павел Евдокимов, ученик отца Сергия Булгакова, пишет, что ответом на гнет, которой подвергалась женщина «христианством», является агрессивная и чисто атеистическая реакция феминизма. И как мы видим сегодня, эта реакция уже ведет к новому отчуждению, в котором воинствующий феминизм (к примеру, в американском сексизме) не только смешивает равенство и тождество полов, сколько отрицает их гендерные различия и взаимодополнительность. Кратко остановимся на этих различиях и дополнительности.

Согласно концепции Евдокимова, ключ к загадке женщины — до сих пор не разгаданной современной психологией — находится в ипостаси Святого Духа, чье ипостасное материнство, продолжаясь в девственном материнстве Богородицы, предвосхищает в вечности призвание всякой женщины к духовному материнству [cxxiii]. Иначе говоря, Святой Дух предстает здесь в сущностно значимом материнстве Марии из Назарета как божественный архетип женственности, как ее божественно-земная персонификация.

Развивая мысли Николая Бердяева и Павла Евдокимова о женщине как истоке жизни, Элизабет Бер-Сижель пишет, что особенность женщины заключается одновременно в передаче и сохранении жизни в ее связи с другим, с другими конкретными людьми в их инаковости. В противоположность маскулинному солипсизму быть женщиной означает стремление завершить самое себя, принимая другого и давая миру другую жизнь [cxxiv].

Вместе с тем русская софиология различала в сфере божественного ту биполярную взаимодополнительность, которая передает нам всю напряженность единения мужского и женского в человечестве. Так, у Сергия Булгакова София являет не только воплощение мудрости, но и прообраз божественной Мудрости женского существа способного воплотиться в ипостаси по воле Бога.

Поэтому говоря о доминанте сознания в интеллекте женщины, я не могу не привести великолепные слова Элизабет Бер-Сижель: Церковь возвещает о Женщине, от которой Бог воспринял плоть, и дает Марии титул Богородицы. Бог не прибегал к Пресвятой Деве как к какому-то орудию. Он явил божественную смелость связать осуществление своего исполненного любви замысла с ее «да будет», ( Лк 1: 38) с ее свободным согласием, основанным на вере в Него… Мария стала причастна делу спасения мира не только телом; но и телом она участвовала в нем по причине своей веры [cxxv] и своего личного послушания, которые полностью как супругу открыли ее Духу святому и силе Всевышнего, который осенил ее [cxxvi].

Итак, слова Марии «да будет» означают согласие всего человечества на преображение мира воплощенным ею Богом на земле от Святого Духа. И в личности женщины — жертвующей свое тело ради этого воплощения — можно узреть участие смиренной рабы как по Божьей воле, так и по воле человеческой. Завершить самое себя — это именно дать согласие божественному Святому Духу на ипостатическую женственность этого завершения[cxxvii].

И, вероятно, именно поэтому Дева Мария, изображенная сидящей на троне как Царица небесная, обыкновенно одета в красную мантию, а там, где является в виде Богоматери, изображается в синей мантии. Так писал ярый приверженец гетевской цветовой теории Георг Вильгельм Фридрих Гегель[cxxviii].