Обобщения по цвету

Как уже говорилось, в хроматизме обобщение по цвету принято соотносить с понятием “цветового кодирования”. Для более четкого понимания этого представим три основных цветовых кода, каждый из которых связан с определенным компонентом интеллекта.

Во-первых, “абстракция” цветообозначения как процесс отвлечения от “конкретного” цвета относится прежде всего к научному мышлению, то есть определяется его формально-логической выводимостью чистым сознанием (рацио) исключительно на понятийном уровне. “Абстракция” же, как результат указанного вида мышления, ограничена характерным отрывом опосредующих связей ее компонентов от “конкретного”, от историчности, что обуславливает “умерщвляющую все живое” схематичность и / или “схоластическую абсолютизацию” формально-логических связей.

Замечу в этой связи, что еще Артур Шопенгауэр присваивал для формально-логических обощений термин «бесцветные понятия»[mccxcii]. В самом деле, при понятии цветовое определение практически всегда служит уточняющим конкретизирующим признаком (желтый стул, красные шторы и т. п.), тогда как при образе — обобщающим, сублимирующим (голубые мечты, розовое детство и т. п.). В этой связи напомню, что с левым полушарием головного мозга, с одной стороны — в хроматизме, соотносятся функции сознания, а с другой, — в нейропсихологии, абстрагированное, инвариантное к ряду преобразований описание формы с параллельным независимым описанием отдельных ее свойств; систематические ошибки взаимно симметричны и одинаковы для всех наблюдателей[mccxciii].

Вместе с тем, не следует забывать о том, что образ, вызываемый словом-понятием, может иметь и чувственную основу[mccxciv]. Нередко это связано с тем, что слово обозначает ряд слабо дифференцируемых значений различных объектов, которые не могут быть переданы каким либо одним предметом. Так, например, слово «красный» может заключать в себя множество оттеночных смыслов от темно-розового до пурпурного. Отсюда чувственная основа слова «красный» оказывается настолько обширной (чем собственно стимул красного цвета), что нередко становится не адекватной ему, поскольку неограниченно расширяет семантическое поле значений красного цвета.

Во-вторых, принцип творческого мышления предполагает уход интеллекта от рациональности, от сознательного вида мышления, поскольку общепринято положение, согласно которому в инсайте чувственно-образный уровень обобщения не обязательно согласуется с формально-логическим. Это связано с тем, в частности, что в теории творчества деятельность сознания (как компонента интеллекта) считается исключительно конечным этапом творения. Началом же принято считать подсознание (“сновидное состояние”, озарение и т. п.) логика которого, как правило, не вписывается в рамки формальной логики научного мышления. В правом полушарии головного мозга (с его активностью в хроматизме связаны функции подсознания) осуществляется полное конкретное описание изображения, в котором описание отдельных его свойст неразделимо; систематические ошибки несимметричны и неодинаковы для разных лиц[mccxcv].

И, наконец, в-третьих, известный в психофизике принцип метамеризации светоцветовой информации позволяет сделать вывод о третьем типе кодирования цвета. Под метамеризацией обычно понимают бессознательный процесс ощущения смеси различных спектральных цветов одинаковыми. В психофизике до сих пор это свойство бессознания считается «недоработкой природы», «неадекватной реакцией механизмов цветового зрения», «дефектом цветоощущения» и т. п. В хроматизме же это свойство выделено как стадия первичной обработки, систематизации и обобщения цветовой информации внешней среды[mccxcvi].

Таким образом, рассмотренные принципы цветового кодирования позволили выявить три принципиально различных вида обобщения. С одной стороны, в науке и / или в философии принято доводить осознанное формально-логическое объединение "однородных" предметов до вербализуемой на понятийном уровне и не всегда представимой (“бесцветной”) абстракции. В самом деле, деятельность сознания (как компонента интеллекта) приводит предмет к абстракции, совершенно пренебрегая цветом и формально объединяя принципиально различные хроматические представления в одном понятии.

С другой стороны, в творческом процессе и / или в катарсисе цветовой терапии обыкновенно происходит неосознаваемое чувственное (образно-логическое) объединение свойств "разнородных" предметов как представимая на образно-ассоциативном уровне и не всегда вербализуемая сублимация в виде их архетипического и / или апертурного цвета, и / или оттенка, и / или колорита и т. п. [mccxcvii]

И наконец, сюда же (к характеристике архетипов) можно отнести метамеризацию как цветовой код бессознания (в частности, сетчатки глаза). По-видимому, бессознание и обеспечивает такое кодирование информации внешней среды, которое оказывается адекватным пропускной способности интеллекта.

В таблице 2 показано, как изменяется предметный цвет (слева направо по трем нижним строкам) в зависимости от компонента кодирования); графа “Уровень обобщения” включает в себя результат кодирования и носитель долговременной памяти данного предмета. Как следует из таблицы, на уровне под- и бессознания результатом кодирования является архетип, который, в свою очередь, подразделяется на сублимат (как результат кодирования информации в подсознании) и метамер (бессознание).

Таблица 2. Цветовые коды интеллекта

Предмет	Обобщение	Уровни обобщения интеллекта
(вид)	Процесс	(род)	Результат (код)	Носитель	Компонент
красное, желтое...	абстракция	имя цвета	слово	абстракт	цветообозначение	сознание
кровь, огонь, ягоды...	сублимация	красное	архе-	сублимат	апертурный цвет	подсознание
спектр солнца, огня...	метамеризация	желтое	тип	метамер	метамерный цвет	бессознание

 

Таким образом, хроматические принципы переработки информации позволили представить архетип как психофизическое образование, одновременно связанное двумя типами обобщения, которые поддаются разделению и последующему анализу. Поэтому указанные виды обобщения в их строгом понимании должны определяться никак не принципом исключенного третьего (или / или), а принципом функционирования естественного интеллекта (и/и) с выявлением доминант интеллекта, определяющих вклад каждого из компонентов в данный цветовой код.

Для наглядности приведем результаты экспериментов, в которых исследовалась связь между реальными цветовыми оттенками и словесными цветообозначениями[mccxcviii]. Оказалось, что хотя и можно представить ситуацию, когда, например, словом зеленый будет называться любой оттенок зеленого цвета, тем не менее само цветообозначение зеленый имеет вполне отчетливое значение для носителей языка — гораздо более узкое, чем все множество зеленых оттенков. Разумеется, это положение остается справедливым по отношению к любым другим цветам и их оттенкам.

Как отмечает А. П. Василевич, мы имеем каким-то образом структурированное множество цветовых оттенков, в котором чисто условно выделяются области близких цветов. Оттенкам в языке соответствуют слова; при этом непрерывность, присущая цветовому пространству, уступает место дискретности, свойственной языку.

Если вслед за У. Матураной[mccxcix] признать, что вербальный язык коннотативен, а не денотативен, и что функция его состоит в том, чтобы ориентировать интеллект в его собственной (информационной) области, а не в том, чтобы указывать ему на независимые от него сущности, то очевидно, что усвоенные в процессе фило- и онтогенеза ориентирующие взаимодействия воплощают в себе прежде всего функцию неязыкового происхождения. В условиях же естественного отбора повторяющихся взаимодействий эта функция по-видимому, и порождала в процессе эволюции систему ко-оперативных консенсуальных взаимодействий между людьми.

Такова гипотеза У. Матураны. Если же предположить, что семантика этих взаимодействий в силу ее коннотативного характера близка к смыслам архетипов, на существование которых указывал К. Г. Юнг, то возникает и необходимость введения понятия для такого рода психологических образований, объективированных филогенезом. Именно неразрывность знака и смысла в апертурных цветах позволила связать последние с образ-концептами (ОК)[mccc].

Для примера приведу отрывок из доклада Энн Сулливан, преподавательницы в школе для слепых детей. Когда слепой девочке сказали, что она — белая, а один из слуг — черный, она заключила, что цвет определяет род занятий; и когда я спросила ее о цвете кожи кого-то, о профессии которого она не знала, она, казалось, растерялась и, наконец, произнесла: “Синий”[mccci].

Как предположила Элеонора Рош, существуют перцептивно выделенные цвета, которые очень легко привлекают внимание и запоминаются лучше, чем другие. Когда же осваиваются имена категорий, имеется тенденция сопоставлять их с выделенными стимулами, а затем по принципу стимульной генерализации они переносятся на другие[mcccii].

Так, стимульный образец цвета является инструментом, с помощью которого мы опредмечиваем свой ОК во внешней среде. Для наглядности этот процесс можно было бы сравнить в размышлениями Витгенштейна (Философские исследования, § 50) о воображаемом «эталоне цвета», который хранится в Париже и является инструментом вербального языка для формулировки адекватных высказываний о цвете. В самом деле и там, и там этот неосознаваемый «эталон цвета» опредмечивается: в первом случае — в краске внешней среды, во втором — в слове сознания (как внутренней среды интеллекта).

Отсюда, следуя логике Витгенштейна (о том, что «цель языка — выражать мысли»[mccciii]), можно предположить, что цель ОК — обобщать смысл этой мысли в распредмеченном виде. Именно это объясняет многие сложности психолингвистических исследований. И об этом, наверное, лучше всего сказал Генрих фон Клейст [mccciv]: «Для поэта было бы лучше всего, если бы он мог передавать сами мысли без слов». Выше мы убедились в этом при анализе «Черного квадрата» Малевича[mcccv].