Теория общественного выбора и объяснение затруднительности институциональных инноваций

Следующей причиной, по которой преобразование неформальных норм в эффективно действующие формальные рамки становится затруднительным, является обладание нормами — характеристиками чистого общественного блага. Видоизменяя обычное определение общественного блага ³⁰, можно сказать, что нормы (и институты в более широком смысле) — это такое благо, которое используется для организации взаимодействия совместно всеми экономическими агентами, вне зависимости от того, принимают ли они участие в процессе корректировки норм и их интерпретации с точки зрения нового опыта. Следовательно, для норм характерны три свойства, причем все они связаны с ролью, которую нормы играют в обеспечении координации деятельности.

• Свойство неизбирательности в потреблении: использование определенной нормы одним человеком не уменьшает ее доступности для остальных. Наоборот, чем доступнее норма, тем легче скоординировать на ее основе деятельность в различных сферах.

• Свойство неисключаемости в потреблении: ни одному человеку не может быть запрещено использование нормы, даже если он не участвует (или не участвовал) в ее создании или корректировке. Норму вообще нельзя потребить индивидуально, ее потребление носит всегда совместный характер. Как мы убедились на примере игр, касающихся выбора места встречи и места выпаса стада пастухом, использование индивидами разных норм делает взаимодействие неэффективным.

• Свойство неисчерпаемости в потреблении: использование нормы одним индивидом не уменьшает полезного эффекта от использования этой же нормы другим индивидом. Наоборот, чем шире распространена норма, тем больше полезный эффект от ее применения, ведь выбор общепринятой нормы снижает неопределенность во взаимодействиях. Например, чем больше людей выполняют требования Правил дорожного движения, тем более предсказуема и безопасна ситуация на дорогах.

Характеристика норм как общественного блага предполагает, что интерпретация и корректировка норм затруднены ввиду уже упоминавшейся ранее проблемы безбилетника. Так, все люди заинтересованы в создании на базе неформальных норм эффективной легальной системы, но никто не готов участвовать в законотворческом процессе ни непосредственно, ни косвенным образом, через возмещение части связанных с законотворчеством издержек (в форме налогов).

Проиллюстрируем вывод теории общественного выбора о неизменности норм с помощью следующей модели³¹. В ней предполагается, что законотворческий процесс, понимаемый здесь как корректировка и интерпретация норм, финансируется на основе налогов. Иначе говоря, речь идет о производстве общественного блага на основе технологии суммирования, когда вклады налогоплательщиков являются субститутами: невыплата налогов одним перераспределяет налоговое бремя на другого. Далее, индивидуальные издержки, связанные с финансированием законотворчества в одиночку (6), превышают индивидуальные выгоды от наличия эффективных законов (5). Если же разработка новых законов финансируется совместно, то на каждого налогоплательщика приходится лишь часть общих издержек (3), т. е. в случае совместного финансирования полезность, получаемая каждым гражданином, равна (2 = 5-3). В итоге получаем классический вариант «дилеммы заключенных»:

Рис.4

Итак, согласно теории общественного выбора, институциональное развитие, точнее, его отсутствие, заключается в лучшем случае в простой легализации неформальных норм. Этот вариант предполагает закрепление неформальных норм в законе без их интерпретации и постоянной корректировки, которые связаны с высокими издержками.

 

7. Теория игр: распространенность нормы как препятствие ее изменению

Теория игр обращает внимание на такое препятствие модификации неформальных норм в ходе их легализации, как распространенность неформальных норм в обществе, т.е. численность индивидов, использующих эти нормы для организации своих повседневных взаимодействий. Речь идет о применении понятия эволюционно-стабильной стратегии к анализу институциональных изменений. Ведь если неформальная норма «ты — мне, я — тебе» господствует в обществе, то сама по себе попытка закрепить в законе комплекс более универсальных норм, регулирующих заключение типового договора³², совершенно не обязательно приведет к поголовному использованию при заключении сделок новых формальных норм, даже если они потенциально эффективнее старых неформальных. Рассмотрим эту ситуацию более строго, предполагая, что использование персонифицированной нормы «ты — мне, я — тебе» менее выгодно для обоих участников сделки как минимум из-за упущенной выгоды от предложений, адресуемых людьми, находящимися за пределами круга «своих»³³. Ведь вполне возможно, что наиболее выгодное в ценовом выражении предложение поступит от людей, не относящихся к кругу «своих». В то же время использование сторонами различных норм вообще не позволит совершить сделку, ведь условием ее совершения является наличие приемлемых для обеих сторон правил.

Рис.5

Предположим, что индивиду известна Р, доля индивидов из общего числа потенциальных контрагентов, которые ориентируются на совершение сделок на основе неформальной нормы «ты — мне, я — тебе». Тогда он выберет для заключения сделки более эффективную форму типового договора только при Р<2/3: EU («ты — мне, я — тебе») < EU (типовой договор) => Р< 2 (1 - Р), т. е. если большинство потенциальных партнеров используют для совершения сделок неформальные нормы, индивиду экономически нецелесообразно предлагать легально оформить более эффективный типовой договор ³⁴.

Известны и другие примеры, когда зависимость институтов от пути развития обусловлена в первую очередь широким распространением в обществе тех или иных норм. Так, Р. Сагден попытался объяснить устойчивость, вплоть до легализации нормы «приоритета первого» (first came — first served), которая, как мы убедились на примере с двумя пастухами, отнюдь не является оптимальной. Он находит объяснение в исторически сложившемся в Англии господстве аналогичной неформальной нормы. Дело в том, что еще в средние века в прибрежных английских деревнях существовало правило, согласно которому право на сбор выброшенных штормом на берег предметов принадлежало человеку, первому пришедшему на берег после окончания шторма. Далее, через механизм прецедента это правило распространилось на сферы, весьма далекие от исходной ситуации, вплоть до осуществления послевоенного передела Европы согласно этому правилу (сфера влияния союзников и советских войск определялась на основе того, чьи войска первыми вошли в ту или иную страну). «По причине того, что нормы распространяются по аналогии, вовсе не обязательно ожидать, что они окажутся оптимальными в решении конкретных проблем координации»³⁵.

Иллюстрация эффекта исторической обусловленности развития: история клавиатуры.

Пользователи компьютера наверняка задавались вопросом, почему буквы на клавиатуре расположены в определенном порядке. Англоязычные пользователи к тому же могли заметить, что данное расположение букв (QWERTY в верхнем левом углу, этой аббревиатурой и обозначается самый распространенный стандарт) — далеко не самое удобное с точки зрения написания английских слов с минимальными усилиями. Подобный же интерес и недовольство двигали и экономическим историком Полом Дэвидом, когда он принялся искать объяснение сложившейся ситуации ³⁶. И действительно, выяснилось, что альтернативный стандарт, The Dvorak Simplified Keyboard, известен еще с начала этого века. Причем расположение букв согласно этому стандарту, DMIATENSOR в нижнем ряду, позволяет напечатать с минимальными усилиями до 70% английских слов, что увеличивает скорость печати на 20-40%, Однако никакие эксперименты не смогли переубедить производителей клавиатур, сначала для пишущих машинок, а потом и для компьютеров, сменить стандарт. Дело в том, что начиная с 1870-х годов, когда появилась первая пишущая машинка, стандарт QWERTY стал самым распространенным. Причем заметим, что данный стандарт нигде не был зафиксирован формально, а появился в результате проб и ошибок при использовании первых пишущих машинок. И для производителей клавиатур его сохранение было единственной эволюционно-стабильной стратегией, которую не смогли изменить более эффективные, формальным образом распространяемые стандарты (Морское министерство США под впечатлением результатов экспериментов пыталось способствовать внедрению альтернативой клавиатуры). Таким образом, проблема заключается не в технических сложностях³⁷ — с появлением компьютеров каждый пользователь может легко изменить конфигурацию клавиш, а в распространенности нормы, регулирующей взаимоотношения производителей оборудования, потребителей и посредников (разработчиков программ, фирм, специализирующихся на обучении секретарей, и т.д.). Чем шире распространена даже неэффективная норма, тем труднее ее заменить на эффективную»

Выводы. Подчеркнем еще раз основную проблему, связанную с эволюционным вариантом институциональных изменений. Эволюционные изменения допускают лишь развитие норм по аналогии, исключая их радикальную корректировку и интерпретацию в соответствии с изменившимися условиями и/или потребностями людей. Фактически одна и та же норма может воспроизводиться бесконечно, в разных ситуациях и в разных формах, как легальной, так и внелегальной. Проблемы не возникают, если норма изначально эффективна в обеспечении взаимодействий и универсальна. А такое совпадение, как нас убеждают приведенные примеры, является не правилом, а исключением из него. Есть ли альтернатива ведущей в тупик эволюции?

8.Импорт институтов. Революционный вариант развития институтов

Поиски альтернативы приводят к третьему, революционному варианту институционального развития, заключающемуся в попытках изменить прежде всего формальные рамки,ориентируясь на уже известные образцы. Речь идет об импорте формальных институтов, уже доказавших свою эффективность в обеспечении взаимодействий, и отхода на этой основе от тупиковой траектории институционального развития. Иначе говоря, преобразования ориентируются на достижение определенного результата, и исходные условия — существующие в обществе неформальные институты — принимаются в расчет в последнюю очередь. В отличие от генетических изменений, сопровождающих эволюцию институтов, революционные изменения можно назвать онтологическими: желаемая ситуация проецируется на общество ³⁸. Еще одно отличие от эволюционного варианта развития заключается в необходимости политической воли для осуществления революционных преобразований. Роль государства из чисто технической, сведенной к законодательной фиксации неформальных норм, превращается в главенствующую. И в данном случае неважно, какую форму принимает активное вмешательство государства — политической воли просвещенного монарха Платона, избранного в соответствии с демократической процедурой президента или парламента (рис. 6).

 

Рис. 6

 

Революционные изменения касаются в первую очередь формальных рамок, ибо неформальные не поддаются прямому воздействию и могут быть изменены лишь индуктивно, как реакция на новые формальные рамки. На какие же образцы ориентированы изменения формальных рамок?

Во-первых, институты могут строиться в соответствии с некой идеальной моделью, т. е. институты напрямую переносятся из теоретической модели на практику. Примером из российской истории является короткий период после Октябрьской революции 1917 г. (до середины 1918 г.), когда институты нового общества создавались под кальку тех, которые описывались в работах К. Маркса и Ф. Энгельса. Общество планировалось построить по принципу единого производственного кооператива, для чего требовался переход от частных раздробленных коллективов к единому кооперативу, функционирующему на основе принципов пролетарски-коммунистического снабжения и распределения ³⁹. Парадоксально, но и становление институтов рынка даже на родине Ф. Энгельса, в Англии, включало в себя элементы копирования теоретической модели, только на этот раз — А. Смита, И. Бентама и У. Таунсенда. Английский парламент образца 1800—1830-х годов, согласно К. Поланьи, воодушевленный идеями указанных авторов, обладал политической волей, необходимой для отражения в законах модели laissez-faire. Принцип laissez-faire неестественен. Рынки, построенные на основе принципа свободной конкуренции, никогда не появились бы, если бы они развивались эволюционным образом. В конечном счете принцип laissez-faire был навязан государством ⁴⁰. Косвенно с этим утверждением соглашается и Д. Норт, который видит в либеральной ориентации английского парламента результат особого расклада политических сил: парламент контролировался политическими силами, интересы которых счастливым образом приняли форму создания предпосылок рынка, основанного на свободной конкуренции ⁴¹.

Во-вторых, институты могут воспроизводить образцы, существовавшие в истории данной страны, но исчезнувшие в процессе исторической эволюции общества. Поиск исторических образцов для подражания, принимающий форму поиска утраченного «золотого века», связан с опасностью появления институциональных «атавизмов». Например, на одном из этапов рыночных реформ в Тунисе государство решило воссоздать институт гильдий, хорошо зарекомендовавший себя вплоть до начала XX в.⁴² Целью государства было обеспечить стабильность и подконтрольность локальных рынков, контроль качества продающихся на них товаров. Однако эксперимент по реанимации института не удался: в условиях современного рынка и конкуренции со стороны импортных товаров гарантии качества, базирующиеся на личной репутации аминов, глав гильдий, так и не смогли заработать.

В-третьих, формальные институты могут строиться по образцам, существующим в других странах. Причем речь идет как о политических (институты демократии), так и экономических (институты рынка) институтах, которые воспроизводятся в странах Африки, Латинской Америки, Восточной Европы по образцам европейских и североамериканских стран. Французский политолог Бертран Бади посвятил свой анализ импорту политических институтов, в первую очередь — европейской модели государства, в бывшие колониальные страны. По его мнению, навязывание европейской модели государства, строящейся на основе принципов территориального единства, либерализма, совпадения нации и государства, в качестве универсальной объясняется интересами как стран-экспортеров, так и стран-импортеров. Для стран-экспортеров универсализация собственной модели государства позволяет восстановить отношения типа «патрон—клиент», восстановить свое влияние в бывших колониях. Основными же заинтересованными в импорте институтов социальными группами выступают новые политические элиты, стремящиеся сохранить и укрепить свою власть, и интеллигенция, стремящаяся преодолеть традиционализм общества⁴³.

Размышляя в том же ключе, попытаемся объяснить импорт экономических институтов. Страна-экспортер получает преимущества в торговле с воспроизводящей ее институты страной. Действительно, унификация институциональных систем позволяет снизить трансакционные издержки, связанные с экспортом товаров и капитала, в частности издержки поиска информации, измерения, заключения контракта, спецификации и защиты прав собственности и защиты от третьих лиц. С другой стороны, страна-импортер получает уже доказавшие свою эффективность в обеспечении экономических взаимодействий институты и освобождается от необходимости поиска оптимальной институциональной структуры методом проб и ошибок. На мировом рынке институтов всегда существует выбор институтов. Например, если не оправдывает надежд банковская система, построенная по принципам американского банковского права (ограничивающего участие банков в капитале акционерных обществ), то всегда можно обратиться к германской модели. Кроме того, ввиду отсутствия специфицированных прав собственности на институциональные модели, издержки их воспроизведения минимальны. Ни в международном праве, ни в праве отдельных стран нельзя найти положений, препятствующих копированию того или иного формального института без выплаты компенсации стране, которой принадлежит авторство создания образца⁴⁴.

В истории России можно найти множество примеров как импорта, так и экспорта институтов. Первым подобным опытом было, вероятно, насильственное внедрение христианства, точнее, насильственное принуждение к исполнению формальных обрядов христианства. Далее, реформы Петра I интересны в качестве первой попытки комплексной институциональной трансформации российского общества по западноевропейским стандартам. Делая вывод об отсталости господствующих в России норм (главным образом неформальных), он предпринял попытку их комплексной замены на доказавшие свою эффективность в европейских странах формальные правила⁴⁵. Причем речь шла именно о насаждении «сверху» новых законов. Рыночные реформы 90-х годов тоже во многом основывались на стратегии импорта институтов. В первую очередь это связано с противоречием между локальным характером норм внелегального рынка, существовавшего в советский период, и потребностью поскорее найти замену оказавшимся в глубоком кризисе институтам командной экономики. Впрочем, были и периоды, когда Россия (СССР) выступала в роли экспортера своих институтов, главным образом после второй мировой войны. Например, внедрение правил планомерной организации производства, проведение реформы банковской сферы, социальной системы осуществлялись в восточноевропейских странах по советским образцам⁴⁶.