Философия Ж. Дерриды
Ж. Деррида ставит вопрос об исчерпанности ресурсов разума в тех формах, в которых они использовались ведущими направлениями классической и современной западной философии. Главные объекты критического рассмотрения Дерриды — тексты западноевропейской метафизики с характерным для нее «онто-тео-телео-фалло-фоно-лого-центризмом», основанным на понимании бытия как присутствия. Условие преодоления метафизики Деррида видит в таком способе философской работы, как деконструкция, а именно, в выявлении в текстах опорных понятий и слоя метафор, указывающих на несамотождественность текста, на следы его перекличек с другими текстами. Философский язык, согласно Деррида, многослоен, и его претензия на строгость и однозначность необоснована. Поскольку опорой всех категориальных расчленений является понятие бытия как присутствия, исследования Дерриды. сосредоточены, прежде всего, на этом понятии. «Живого настоящего» как такового не существует: прошлое оставляет в нем свой след, а будущее — набросок своих очертаний. Следовательно, настоящее не равно самому себе, не совпадает с самим собой. Оно затронуто «различием» и «отсрочкой» (differаnce). Начальное несамотождественно. изначальны повтор, копия, след и так далее. Возникает своеобразное движение дополнения и замещения, внешне чем-то напоминающее диалектику: дополнение не добавляется извне к самодостаточной целостности, но присоединяется к тому, что уже испытало нехватку: только потому, что целое не есть целое, к нему вообще что-либо может добавляться. Метафизическое мышление склонно стирать следы отсутствия, которые и создают присутствие как таковое. Мыслить о неприсутствии очень трудно, поскольку всякий опыт мысли — это испытание, переживание чего-то в настоящем. Именно поэтому никакой частный опыт различия еще не опровергает философию наличия-присутствия. Для того чтобы указать границы метафизической мысли, нужен некий обобщенный опыт — испытание текста как такового. Текст — это воплощение принципа гетерономности, «разнозакония», отсутствия единого направляющего принципа: это образование, на теле которого видны следы многих «прививок», знаки «включенности» в этот текст текстов, не сводимых ни к какому синтезу. Это в особенности относится к словам-меткам, указывающим на места разрывов в текстах, То, что обычно считается делом искусства, становится здесь философским предприятием. Ряд текстов Деррида носит собственно экспериментальный характер, не отсылая ни к чему, кроме самих себя. Деконструкция — термин, использованный в гораздо более общем контексте и введенный в широкий оборот Жаком Деррида. Важной стратегемой деконструкции является избегание определения, редукции, по отношению к себе. Она ускользает от быстрого понятия, овладения, и присвоения, особенно охотно (и безуспешно) уклоняясь от квалифицирования ее как метода, стратегии, акта. Можно предварительно иметь в виду под деконструкцией некоторое внимание к предмету, предполагающее любовь, подражание, рабство и другие виды эротичности, и вместе с тем дистанцию, свободу, осторожность, сопротивление. Преимущественным, но отнюдь не исключительным предметом деконструкции выступает метафизика, или, точнее, лого-(фоно-архео-телео-фалло-)центризм как способ мышления. Он разворачивается, прежде всего, в фигуре присутствия, тождества, наличия: данность познанию, соответствие идеи и вещи, сущность, настоящее, примат мысли над речью, а речи над письмом и т.д. Именно деконструкция квазипериферийной для классической метафизики пары речь/письмо исполнила самоучреждающий жест самой деконструкции и имеет для нее характер примера, но также и ключа к деконструкции классических оппозиций-иерархий, таких как: душа/тело, человек/животное, форма/материя, истина/ложь, философия/нефилософия. Письмо понимается здесь не только и не столько в его тривиальном смысле, сколько как архи-письмо, как изначальная вовлеченность в игру означающих, (дез)организующая сеть различий, отсутствий, стираний, отсылок, следов и навсегда откладывающая окончательное трансцендентальное означение. Приоритет речи над письмом стал у Деррида фокусом, воплощением и аллегорией всей европейской идеологии — «белой мифологии», для демонтажа которой оказывается необходимым поставить под вопрос оппозиции выражения и указания, прямого и переносного (метафорического), собственного и несобственного смыслов, серьезного и несерьезного, использования языка, а также духа и буквы, имен собственных и нарицательных, семантики и синтаксиса. Деконструкция каждой из пар недостижима простым применением какого-то «деконструктивного алгоритма», но требует всякий раз изобретательности, превращающей дерридеанский корпус в поразительную череду сугубо своеобразных, но подчиненных упрямо гибкому канону «инвенций». Каждая из них производится через нетривиальное разрешение оппозиций/необходимо предусматривающее двойной жест переворачивания иерархии (выявление очага сопротивления режим благоприятствования ему) и общий сдвиг всей системы (а-логичное создание «неразрешимости», парадоксально разрешающей оппозицию). Цепь таких неразрешимостей потенциально незамкнута, гетерогенна, негенерализуема, что заведомо взрывает любой возможный список. Сингулярность каждой траектории усугубляется, особенно в последних текстах Деррида, настоятельными автобиографическими мотивами, а также размышлением над складывающимися судьбами самой деконструкции, превратившейся параллельно с плодотворным творчеством автора в мощную межнациональную и дисциплинарную индустрию. Для Деррида это лишь пример «традиции» вообще. Деконструкция (в) традиции, понятой как письмо/текстура, выявляет в предании игру передачи/предательства и выполняет ее. Обдумывание, постановка и перепостановка под вопрос логоцентристской традиции предполагает и деконструкцию, и реактивацию традиции собственно деконструкции. В то же время имеется в виду выход из философии, работа с ней, разработка нефилософской, не логического типа когерентности, открытие философии такому другому, которое уже не было бы «другим» философий, производство деконструктивистского двойника философского текста, внимание к практикам, релятивизирующим границы между философией и нефилософией и т.д. В этой работе, однако, нет бегства или «отречения» от философии; напротив, Деррида стремится остаться на ее территории, чтобы, разделяя с ней ее опасности, рискуя, подтвердить, укрепить как раз то, что подлежит деконструкции, снова выявлять ее ресурсы, предпосылки, ее бессознательное, свершать/завершать ее.
|