Глава 10. Как вода на песке

 

 

В таком состоянии, помню, находился я. Вот сердце мое, Боже мой, вот оно – взгляни во внутрь его, таким я его вспоминаю. Надежда моя, Ты, Который очищаешь меня от нечистоты таких привязанностей, устремляя глаза мои к Тебе и – освобождая от силков ноги мои. Я удивлялся, что остальные люля живут, потому что тот, которого я любил так, словно он не мог умереть, был мертв: и еще больше удивлялся, что я, его второе – я, живу, когда он умер. Хорошо сказал кто-то о своем друге: – половина души моей. И я чувствовал, что моя душа и его душа были одной душой в двух телах, и жизнь внушала мне ужас: не хотел я ведь жить половинной жизнью. Потому, может быть, и боялся умереть, чтобы совсем не умер тот, которого я так любил.

– Святой Августин, Исповедь, Книга IV

 

Сесилия распахнула дверь в спальню Джема кончиками пальцев и посмотрела внутрь.

В комнате было тихо, но она была наполнена движением. Два Безмолвных Брата стояли у кровати Джема, Шарлотта между ними. Ее лицо было серьезным и заплаканным. Уилл опустился на колени у кровати, все еще в окровавленной одежде после боя во дворе.

Его голова была опущена на скрещенные руки, и он выглядел так, как будто молится. Он казался молодым, уязвимым и отчаявшимся, и, несмотря на противоречивые чувства, часть Сесилии хотело войти в комнату и утешить его.

Другая ее часть увидела неподвижную, белую фигуру, лежащую на кровати, и вздрогнула. Она пробыла здесь недолго, она не чувствовала ничего, кроме того что она вторгается в жизнь жителей Института – в их горе, в их скорбь.

Но она должна поговорить с Уиллом. Она должна была. Она двинулась вперед.

И почувствовала руку на плече, которая потянула её наружу. Ее спина ударилась о стену в коридоре и Габриэль Лайтвуд немедленно отпустил ее.

Она удивленно посмотрела на него. Он выглядел опустошенным, его полуприкрытые зеленые глаза, пятна крови в волосах и на манжетах его рубашки. Его воротник был влажным. Он явно вышел из комнаты своего брата.

Гидеон был ужасно ранен в ногу лезвием автомата, и хотя иратце помогло, казалось, что был предел тому, что оно могло вылечить. И Софи, и Габрэль помогли ему добраться до его комнаты, хотя он и возрзажал в течении целого пути, что все возможное внимание должно быть напрвленно Джему.

– Не входите туда, сказал Габриэль, понизив голос. – Они пытаются спасти Джема. Ваш брат должен быть там с ним.

– Быть с ним? Что он может сделать? Уилл не врач.

– Даже без сознания Джеймс будет черпать силы из своего парабатая.

– Мне нужно поговорить с Уиллом всего одну минутку.

Габриэль провел руками по его копне взъерошенных волос.

– Вы не были с сумеречными охотниками очень долго, сказал он. – Вы не можете понять. Что потерять своего парабатая – не мелочь. Мы относимся к этому так же серьезно, как к потере мужа или жены, или брата или сестры. Это – как если бы вы лежали в той кровати.

– Уилл не заботился бы так, если бы в той кровати лежала я.

Габриэль фыркнул.

– Ваш брат не потрудился бы предупреждать меня насчёт Вас, если бы он о Вас не заботился, мисс Херондейл.

– Нет, это из-за Вас. Вы ему совсем не нравитесь. Почему так? И почему вы сейчас даете мне о нем советы? Он ведь Вам тоже не нравится.

– Нет, сказал Габриэль. – Это не совсем так. Мне не нравится Уилл Херондейл. Наша неприязнь длится много лет. На самом деле, однажды он сломал мне руку.

– Правда? – Брови Сесиль поднялись, вопреки ей самой.

– И все же я приехал сюда, чтобы понять, что многие из вещей, как я всегда думал, были бесспорными, не бесспорны. И Уилл одна из таких вещей. Я был уверен, что он негодяй, но Гидеон рассказал мне больше о нем, и я начинаю понимать, что у него есть своеобразное чувство чести.

– И вы уважаете это.

– Я хотел бы уважать. Я хочу понять это. И Джеймс Карстерс является одним из лучших из нас, даже если я и ненавидел Уилла, я хочу, чтобы он пощадил его теперь, ради Джема.

– Это та вещь, которую я должна сказать своему брату, сказала Сесилия. – Джем хотел бы, чтобы я сказал это ему. Это достаточно важно. И это займет всего мгновение.

Габриэль потер виски. Он был очень высокий – казалось он возвышался над Сесилией, словно башня, хотя он был очень стройный. У него было резко очерченное лицо, не совсем симпатичное, но приятное, его нижняя губа изящно изгибалась.

–Хорошо, сказал он. – Я пойду и пошлю его к вам.

– Почему Вы? А не я?

– Если он в ярости, если он убит горем, лучше, если я увижу его, и он будет зол на меня, а не на вас, сказал Габриэль с легкостью. Я верю, что это важно, Мисс Херондеил. Я надеюсь, что Вы не разочаруете меня.

Сесилия ничего не сказала, просто наблюдала, как Габриэль открыл дверь комнаты больного и вошел. Она прислонилась к стене, ее сердце бешено колотилось, до нее доносились приглушенные голоса. Она услышала, как Шарлотта сказала что-то о рунах восполнении кровопотери, которые были очевидно опасны – а затем дверь открылась и вышел Габриэль…

Она выпрямилась.

– Уилл…

Глаза Габриэля сверкнули при виде ее, и через мгноверие появился Уилл по пятам за Габриэлем, поворачиваясь, чтобы плотно закрыть за ним дверь.

Габриэль кивнул Сесилии и отправился по коридору, остави её наедине с братом.

Она всегда задавалась вопросом, как вы могли побыть наедине с кем-то ещё, на самом деле. Если вы были с кем-то, то по определению были не одни?

Но сейчас она чувствовала себя в полном одиночестве, Уилл, казалось, полностью был где-то в другом месте. Он даже не казался сердитым.

Он прислонился к стене у двери, возле неё, и всё же казался несущественным, как призрак.

– Уилл, – позвала она.

Казалось, он не слышал ее. Он дрожал, его руки тряслись от напряжения и усилий.

– Гвилим Оуэн, – сказала она снова, более мягко.

Он повернул голову, чтобы посмотреть на нее по крайней мере, хотя глаза его были голубыми и холодными как вода Лин Мвингил (озера Tal-y-llyn) с подветренной стороны гор.

– Я впервые пришел сюда, когда мне было двенадцать, – сказал он.

– Я знаю, – сказала Сесилия, сбитая с толку. Он думал, что она могла забыть? Потеря Эллы, а затем Уилла, её любимого старшего брата, всего лишь за несколько дней? Но Уилл казалось не слышал её.

– Это было, если быть точным, десятого ноября того же года. И каждый год после этого, в годовщину того дня, я впадал в отчаяние. Именно в этот день – это был мой день рождения – когда я сильнее всего вспоминал маму и папу, и тебя. Я знал, что Вы живы, что Вы были там, что Вы хотели, чтобы я вернулся, и я не мог идти, не мог даже послать вам письмо. Я написал десятки и сжег их. Вы должны были ненавидеть меня и обвинять меня в смерти Эллы.

– Мы никогда не винили тебя…

– После первого года, хотя я по-прежнему боялся прихода этого дня, я начал замечать, что что-то Джем просто должен был сделать каждого десятого ноября, какие-то обучающие тренировки или какой-то поиск, что отводил нас в дальний конец города в холодную, влажную зимнюю погоду. И я раньше жестоко ругал его за это, конечно. Иногда сырость делала его больным, или он, бывало, забывал свои наркотики и становился больным на день, кашляя кровью и прикованный к постели, и это тоже отвлекало. И только после того, как это произошло три раза – поскольку я очень глуп, Сеси, и думаю только о себе – я понял, что он, конечно, делал это для меня. Он заметил дату и делал все, что мог, чтобы вывести меня из моей меланхолии.

Сесиль замерла, глядя на него.

Несмотря на те слова, которые стучали у нее в голове, чтобы быть сказанными, она не могла ничего вымолвить, поскольку это было, как если бы завеса лет отпала, и она видела ее брата как в последний раз, когда он был ребенком, гладя ее неловко, когда ей было больно, засыпая на ковре у камина с книжкой на груди, выбираясь из пруда, смеясь и отряхивая воду из черных волос.

Уилла, без стены между собой и внешним миром.

Он обнял себя, как будто ему было холодно.

– Я не знаю, кем быть без него, – сказал он. – Тесса ушла, и каждое мгновение без нее – это нож, разрывающий меня на части изнутри. Она ушла, и они не могут отследить ее, и я понятия не имею, куда идти и что делать дальше, и единственный человек, которого я могу представить себе, говоря о моих мучениях, это единственный человек, кто не должен знать. Даже если бы он не умирал.

– Уилл. Уилл. – Она положила руку ему на плечо. – Пожалуйста, послушай меня. Это насчёт Тессы. Я думаю, что знаю, где находится Мортмейн.

Его глаза широко распахнулись при этом.

– Откуда ты знаешь?

– Я была достаточно близко к вам, чтобы услышать то, что сказала Джессамин, когда она умирала. сказала Сесилия, чувствуя, как кровь застучала в нем под кожей. Его сердце трепетало. – Она сказала, что ты был ужасным валлийцем.

– Джессамин? – Он казался изумленным, но она заметила как, сузились его глаза. Возможно, подсознательно, он начинал следовать тому же самому ходу мыслей, что и она.

– Она продолжала повторять, что Мортмейн в Идрисе. Но Анклав знает, что это не так – быстро сказала Сесилия. – Ты не знал Мортмейна, когда он жил в Уэльсе, а я знала. Он хорошо его знает. И ты когда-то тоже знал. Мы выросли в тени горы, Уилл. Подумай.

Он уставился на нее.

– Ты же не думаешь – Кадаир Идрис?

– Он знает эти горы, Уилл, сказала она. – И он счел бы все это забавным, большая шутка над тобой и всем нефелимами. Он точно забрал ее туда, откуда ты сбежал. Он забрал ее в наш дом.

– Поссет? –, Сказал Гидеон, принимая дымящуюся кружку из рук Софи. – Я снова чувствую себя ребенком.

– Здесь специи и вино. Вам это будет полезно. Укрепит Вашу кровь. Софи суетилась рядом, не глядя непосредственно на Гидеона, прежде чем поставить поднос она отнесла его на тумбочку рядом с кроватью. Он приподнялся, одна из штанин его брюк отрезана ниже колена, а сама нога перевязана бинтами. Его волосы были все еще в беспорядке после борьбы, и, хотя он получил чистую одежду, чтобы одеться, он все еще слегка пах кровью и потом.

– Это укрепит мою кровь, – сказал он, протягивая руку, на которой две восстанавливающие кровь руны, вепри, были выведены чернилами.

– Это значит, что вам не нравится поссет(горячий напиток из молока, смешанного с сахаром, пряностями и вином), так? – спросила она, уперев руки в бедра. Она все еще могла вспомнить, какой раздраженной она была с ним из-за булочек, но она простила его полностью накануне вечером, читая его письмо консулу (которое у нее не было случая отправить – оно все еще было в кармане ее окровавленного фартука). И сегодня, когда автомат порезал его ногу на ступенях Института, и он упал, когда кровь хлестала из открытой раны, ее сердце охватил ужас, что удивило ее.

– Никто не любит поссет, сказал он с легкой, но очаровательной улыбкой.

– Я должна остаться и убедиться, что вы выпьете или вы собираетесь вылить это под кровать? Потому что тогда у нас появятся мыши.

Ему хватило такта выглядеть робким; Софи хотелось, чтобы она была здесь, когда Бриджит проскользнула в его комнату и объявила, что она пришла убрать булочки из-под кровати.

– Софи, – сказал он, и когда она бросила на него суровый взгляд, он сделал поспешный глоток поссета. – Мисс Коллинз. У меня не было возможности надлежащим образом извиниться перед вами, так что позвольте мне сделать это сейчас. Пожалуйста, простите меня за уловку, которую я сыграл с Вами с булочками. Я не хотел выказать вам свое неуважение. Я надеюсь, вы не воображаете, что я думаю, что ваше положение меньшее в семье, Вы – одна из лучших и храбрейших дам, которых я когда-либо имел удовольствие знать.

Софи убрала руки с бедра.

– Хорошо, сказала она. Не многие господа извинились бы перед прислугой. – Это очень милое извинение.

– И я уверен, что булочки очень вкусные, поспешно добавил он. – Просто я не люблю булочки. Я никогда их не любил. Дело не в ваших булочках.

– Пожалуйста, прекратите говорить слово ‘булочки’, Мистер Лайтвуд.

– Хорошо.

– И они не мои булочки; их приготовила Бриджит.

– Хорошо.

– И вы не пьете ваш поссет.

Он открыл рот, потом закрыл его и поспешно поднял кружку. Когда он смотрел на нее через край, она смягчилась, и улыбнулась. Его глаза загорелись.

– Очень хорошо, сказала она. – Вам не нравятся булочки. Как вы относитесь к бисквиту?

Был полдень и солнце было высоким и вялым на небе. Дюжина или около того Сумеречных охотников Анклава и несколько Безмолвных Братьев были разбросаны по всем владениям Института. Ранее они забрали с собой Джессамину и тело мертвого Безмолвного Брата, чье имя Сесилия не знала. Она могла слышать голоса со двора, и лязг металла, когда Анклав просеивал остатки атаки автоматов.

В гостиной, однако, самым громким звуком было тиканье дедушкиных часов в углу. Шторы были отодвинуты назад, и в бледном солнечном свете стоял нахмуренный Консул, и его толстые руки были скрещены на его груди.

– Это безумие, Шарлотта, – сказал он. – Полное безумие, и на основе фантазии ребенка.

– Я не ребенок, – отрезала Сесили. Она сидела в кресле у камина, том самом, в котором заснул Уилл предыдущей ночью – неужели это было совсем недавно? Уилл стоял рядом с ней, смотря с негодованием. Он не переодевался. Генри был в комнате Джема с Безмолвными Братьями, Джем все еще не пришел в сознание, и только прибытие консула вытащило Шарлотту и Уилла из его комнаты. – И мои родители знали Мортмейна, как вам хорошо известно. Он подружился с моей семьей, с моим отцом. Он дал нам поместье Ravenscar, когда мой отец – когда мы потеряли наш дом возле Dolgellau.

– Это правда, – сказала Шарлотта, которая стояла за своим столом, разложив документы на поверхности. – Я говорила об этом тебе этим летом, о том, что Рагнор Фелл сообщил мне о Херондейлах.

Уилл вытащил кулаки из карманов брюк и сердито обратился к Консулу.

– Это была шутка для Мортмейна, дать моей семье тот дом! Он играл с нами. Почему бы ему не продолжить шутить подобным образом и дальше?

– Вот, Джошуа, – сказала Шарлотта, указывая на одну из бумаг на столе перед ней. Карту Уэльса. – В Идрисе есть озеро Лин – а здесь озеро Тал-и-Лин, у подножия Кадаир Идрис

- ‘Лин‘ означает озеро – раздраженно сказала Сесилия. – И мы называем его Лин Мвингил, хотя некоторые называют его Тал-и-Лин.

– И вероятно, в мире есть и другие места с названием Идрис, – отрезал консул, прежде чем он, казалось, понял, что спорит с пятнадцатилетней девушкой, и он успокоился.

– Но это место кое-что означает, – сказал Уилл. – Говорят, что озера вокруг горы – бездонные, что сама гора является полой и внутри нее спят Cwn Annwn – Гончие Преисподней.

– Дикая охота, сказала Шарлотта.

– Да. Уилл пригладил темные волосы назад. – Мы Нефилимы. Мы верим в легенды, в мифы. Все эти истории – правда. Где лучше, чем в пустой горе, уже связанной с черной магией и предзнаменованиями смерти, скрыть себя и свои изобретения? Никто бы не счел странным, если бы странные звуки доносились из-за гор, и никто из местных не стал бы расследовать. Зачем еще ему быть в этом районе? Я всегда удивлялся, почему он проявил особый интерес к моей семье? Может быть, это было простое соседство – удобный случай для дьявола в семье Нефилимов. Он бы не смог устоять.

Консул стоял, прислонившись к столу, его глаза смотрели на карту под руками Шарлотты.

– Этого не достаточно.

– Не достаточно? Не достаточно для чего? – закричала Сесилия.

– Для того, что бы убедить Конклав. – Консул поднялся. – Шарлотта, вы поймете. Для сбора сил против Мортмейна при предположении, что он находится в Уэльсе, нам понадобиться созвать совещание Совета. Мы не можем взять немного людей и рисковать численным превосходством, особенно тех существ…. Сколько их было, когда они напали на вас сегодня утром?

– Шесть или семь, не считая существо, которое схватило Тессу, сказала Шарлотта. – Мы полагаем, что они могут свернуться и поэтому смогли уместиться в маленькой карете.

– Полагаю, Мортмейн не думал, что Габриэль и Гидеон Лайтвуды будут с вами, и таким образом не подрасчитал количество, которое ему понадобится. Подозреваю, что в противном случае, вы бы все могли быть мертвы.

– Повесьте Лайтвудов, – пробормотал Уилл, – я считаю, что он недооценил Бриджит. Она резала этих существ, как рождественскую индейку.

Консул всплеснул руками.

– Мы читали документы Бенедикта Лайтвуда. В них он утверждает, что пристанище Мортмейна находится исключительно за пределами Лондона, и что Мортмейн намерен бросить силы против Лондонского Анклава…

– Бенедикт Лайтвуд стремительно сходил с ума, когда писал это, – перебила Шарлотта. – Кажется ли вероятным, что Мортмейн поделился бы с ним его истинными планами?

– И что дальше? – Голос Консула был раздражительным, но также и смертельно холодным. – У Бенедикта нет причин лгать в своих собственных дневниках, Шарлотта, которые Вы не должны были читать. Если бы Вы не были так убеждены, что Вы должны знать больше, чем Совет, вы бы отдали их нам немедленно. Такие проявления неповиновения не склоняют меня к доверию. Если необходимо, вы можете вынести этот вопрос с Уэльсом на Совете, когда мы встретимся через две недели.

– Две недели? – Уилл повысил голос, он был бледен с красными пятнами на скулах. – Тесса забрали сегодня. У нее нет двух недель.

– Магистр хотел ее нетронутой. Ты знаешь это, Уилл, мягко сказала Шарлотта.

– А также он хочет жениться на ней! Вы не думаете, что она бы возненавидела стать его игрушкой больше, чем возненавидела бы смерть? Она может быть замужем к завтрашнему дню.

– И черт с ней, если так! – Сказал консул. – Одна девушка, которая не является Нефилимом, не может быть наш приоритетом!

– Для меня она – приоритет! – закричал Уилл.

Наступила тишина. Сесилия могла услышать треск влажной древесины в камине. Туман, который заволк окна, был темно-желтым, и лицо Консула было в тени. Наконец он сказал:

– Я думал, что она невеста Вашего парабатая, он сказал сдержанно. – Не Ваша.

Уилл вздернул подбородок.

– Если она – невеста Джема, тогда я – обязан охранять ее, как будто она моя собственная. Именно это означает быть парабатаем.

– О, да. В голосе Консула звучал откровенный сарказм. – Такая преданность похвальна. – Он покачал головой. – Херондейлы. Такие же упрямые, как и камни. Я помню, когда твой отец хотел жениться на вашей матери. Ничто не могло разубедить его, хотя она не была кандидатом для Восхождения. Я надеялся на большее послушание в их детях.

– Простите мою сестру и меня, если мы не согласны, сказал Уилл, – Но если бы мой отец был более сговорчивым, как вы говорите, нас бы не было.

Консул покачал головой.

– Это война, – сказал он. – А не спасение.

– А она не просто девушка, – сказала Шарлотта. – Она – оружие в руках врага. Говорю вам, Мортмейн намерен использовать ее против нас.

– Достаточно. Консул поднял пальто со спинки стула и накинул его себе на плечи. – Это бесполезный разговор. Шарлотта, следи за своими сумеречными охотниками.

Его взгляд скользнул по Уиллу и Сеси.

– Они, кажется… перевозбуждены.

– Я вижу, что мы не можем рассчитывать на ваше сотрудничество Консул. – Лицо Шарлотты было словно буря. – Но помните, я доложу в протоколе, что мы предупредили вас о сложившейся ситуации. Если, в конце концов, мы окажемся правы, и катастрофа произойдет из-за этой задержки, все это будет на вашей голове.

Сесиль, ожидала, что Консул будет выглядеть злым, но он лишь набросил свой капюшон, скрываясь под ним.

– Это то, что значит быть Консулом, Шарлотта.

Кровь. Кровь на каменных плитах во дворе. Кровь, окрасившая лестницу дома. Кровь на листьях в саду, остатки того, что когда-то было зятем Габриеля лежало в луже высыхающей крови, горячие кровавые струи как стрела Габриеля, которой он попал в глаз отца….

– Сожалеешь о своём решении остаться в институте, Габриэль? – спокойный, знакомый голос прорезал лихорадочные мысли Габриэля, он поднял голову и задохнулся.

Консул стоял над ним, в очертаниях слабого солнечного света. Он был одет в толстое пальто и перчатки, с таким выражением, будто Габриэль сделал что-то забавное.

– Я – Габриэль отдышался, вынуждая себя говорить плавно. – Нет. Конечно, нет.

Консул изогнул бровь.

– Это, наверное, поэтому вы сидите на корточках здесь, в стороне от церкви, в окровавленной одежде, выглядя так, будто бы боитесь, что кто-то может найти вас.

Габриель поднялся на ноги, благодарный жесткой каменной стене позади него, на которую он опирался. Он посмотрел на Консула.

– Вы полагаете, что я не боролся? Что я сбежал?

– Я не предполагал ничего подобного. – Мягко сказал Консул. – Я знаю, что вы остались. Я знаю, что ваш брат был ранен…

Габриель судорожно дышал, а Консул сузил глаза.

– Ах, – сказал он, – значит это так, или нет? Ты видел, как умирает твой отец, и думал, что увидишь, как умирает твой брат, да?

Габриель хотел царапать стену за его спиной. Он хотел ударить Консула в его ложно сочувствующее елейное лицо. Он хотел бежать наверх и броситься к кровати брата, отказываясь его покидать, как Уилл не покинул Джема, пока Габриель не заставил его. Уилл был лучшим братом для Джема, чем он сам должен быть для Гидеона, так он думал, а ведь между ними не было кровных уз. Это было тем, что заставило его покинуть Институт и скрываться в позади конюшни. Он сказал себе, что никто не станет искать его здесь.

Он ошибался. Но он ошибался так часто, что значил еще один раз?

– Ты увидел как брат истекает кровью, все так же мягко продолжал консул. – И ты вспомнил.

– Я убил своего отца. – Произнес Габриель. – Я пустил стрелу сквозь его глаз, проливая его кровь. Вы думаете, я не знаю, что это значит? Его кровь будет взывать ко мне из-под земли, как кровь Авеля призывала Каина. Все говорят, что он больше не был моим отцом, но он все еще был тем, что от него осталось. Он был одним из Лайтвудов. Гидеон мог быть убит сегодня. Потерять его подобно…

– Ты видишь, что я имел в виду. – Сказал Консул. – Когда я говорил о Шарлотте и ее отказе подчиняться Закону. Он порождает стоимость жизни. Это могла быть могила жизни вашего брата, принесенная в жертву ее гордости.

– Она не кажется гордой.

– Так вот почему ты это написал? – Консул достал из кармана пальто первое письмо, которое Габриэль и Гидеон послали ему. Он взглянул на него с презрением, и позволил ему упасть на землю. – Так это смехотворное послание рассчитанно на то, чтобы досадить мне?

– Это сработало?

На мгновение Габриэль подумал, что Консул ударит его. Но выражение гнева быстро исчезло из глаз старика, и когда он заговорил снова, он был спокоен.

– Полагаю, я не должен был ожидать, что Лайтвуд хорошо отреагирует на шантаж. Твой отец воспротивился бы. Признаюсь, я думал, что ты слабее.

– Если вы хотите ещё раз попробовать убедить меня, то не утруждайтесь, сказал Габриэль. – Это бессмысленно.

– В самом деле? Ты так предан Шарлотте Бранвелл после всего, что её семья сделала с твоей? Я мог бы ожидать этого от Гидеона – он похож на свою мать. Слишком доверчив по своей природе. Но не ты, Габриэль. От тебя я ожидал больше гордости в крови.

Габриель позволил голове откинуться на стену.

– Ничего не было. – Сказал он. – Понимаете, там не было ничего касающегося Шарлотты, что могло бы заинтересовать вас. Вы сказали, что уничтожите нас, если бы мы не сообщали о ее действиях, но не было ничего, о чем можно было бы докладывать. Вы не оставили нам иного выбора.

– Вы могли бы сказать мне правду.

– Вы не хотели её слышать, сказал Габриэль. – Я не глуп и мой брат тоже. Вы хотите, чтобы Шарлотту сняли с должности главы Института, но вы не хотите, чтобы было слишком ясно, что это Вы приложили к этому руку. Вы хотели, чтобы её уличили в каких-нибудь незаконных сделках. Но правда в том, что раскрывать нечего.

– Правда податлива. Правда может быть раскрыта, конечно, она так же может быть создана.

Взгляд Габриеля был устремлен на лицо Консула.

– Вам было бы лучше, если бы я лгал?

– О, нет, – ответил консул. – Не для меня. Он положил руку на плечо Габриэля. У Лайтвудов всегда была честь. Твой отец совершил ошибки. Вы не должны платить за них. Позвольте мне дать вам то, что вы потеряли. Позвольте мне вернуть вам Дом Лайтвудов, доброе имя вашей семьи. Вы могли бы жить в доме с вашим братом и сестрой. Вам больше не нужно будет зависеть от благотворительности Анклава.

Благотворительность. Слово было горьким. Габриэль подумал о крови брата на плитах института. Если бы Шарлотта не была так глупа, чтобы принять девушку, изменяющую свою форму, в лоно Института против возражений Анклава и Консула, магистр бы не послал свои силы против института. Кровь Гидеона не была пролита.

В самом деле, – прошептал тихий голос в его голове, если бы не было Шарлотты, тайна моего отца так бы и осталась тайной. Бенедикт не был бы вынужден предать магистра. Он бы не потерял источник наркотиков, которые удерживали от astriola. Он мог никогда не превратиться. Его сыновья, возможно, никогда бы не узнали о его грехах. Лайтвуды могли и дальше оставаться в счастливом неведении.

– Габриэль, – сказал Консул. – Это предложение только для вас. Оно должно быть сохранено в тайне от вашего брата. Он похож на свою мать, слишком преданный. Предан Шарлотте. Его ошибочная преданность может заслужить доверие, но это не поможет нам здесь. Скажи ему, что я устал от ваших выходок; скажи ему, что я больше не желаю каких-либо действий от вас. Ты хороший лжец, – тут он кисло улыбнулся, – и я чувствую, что ты сможешь убедить его. Что скажешь?

Габриэль сжал челюсти.

– Что вы хотите от меня?

Уилл заерзал в кресле рядом с кроватью Джема. Он был здесь несколько часов, и теперь его спина затекла, но он отказался подвинуться. Всегда имелся шанс, что Джем может проснуться, и ожидать, что он там.

По крайней мере, не было холодно. Бриджит развела огонь в камине; влажная древесина хлопала и трещала, посылая иногда россыпь искр. Ночь за окнами была темной, без намека на синий или облака, только ровный черный, как если бы она была написана на стекле.

Скрипка Джема была прислонена в ногах у его кровати, и его трость, еще мокрая от крови из-за борьбы во дворе, лежала рядом с ним. Сам Джем по-прежнему лежал, откинувшись на подушки, ни кровинки на бледном лице. Уилл почувствовал, как будто увидел его в первый раз после долгого отсутствия, тот краткий момент, когда вы были склонны замечать изменения в знакомых лицах, прежде чем они стали частью пейзажа. Джем выглядел настолько худым, – как же Уилл не заметил? – вся лишняя плоть исчезла из костей скул и подбородка, и лба, так что он весь был из впадин и углов. Был слабый голубоватый отблеск на его закрытых веках, и на его губах. Его ключицы изгибались как нос корабля.

Уилл корил себя. Как же он не понял, все эти месяцы, что Джем умирал – так быстро, так скоро? Как он не увидел косу и тень?

– Уилл. Это был шепот у двери. Он тупо посмотрел вверх и увидел там Шарлотту, ее голову в дверном проеме.

– Здесь… кое-кто хочет увидеть тебя.

Уилл моргнул, когда Шарлотта отошла в сторону и Магнус Бейн обошел вокруг нее и оказался в комнате. Мгновение Уилл не мог придумать, что сказать.

– Он сказал, что ты вызвал его, сказала Шарлотта с сомнением в голосе. Магнус стоял, выглядя равнодушным в угольно-сером костюме. Он медленно свернул свои перчатки из темно-серой лайки со своих тонких коричневых рук.

– Да, я вызвал его – сказал Уилл, чувствуя, как будто просыпается. – Спасибо, Шарлотта.

Шарлотта посмотрела на него с сочувствием смешанным с невысказанным сообщением «Это будет на твоей голове Уилл Херондейл», и вышла из комнаты, очевидно закрывая за собой дверь.

– Ты пришел, – сказал Уилл, понимая, что звучит глупо. Ему никогда не нравилось, когда люди замечали очевидное вслух, и сейчас он просто делал это. Он не мог поколебать его чувства из-за смятения. Увидеть Магнуса здесь, в середине комнаты Джема, было похоже на то, чтобы увидеть рыцаря фэйри, сидящего среди белых париков адвокатов в Олд- Бейли.

Магнус бросил свои перчатки на стол и направился к кровати. Он протянул руку, что бы отгородиться от вестей, так как посмотрел на Джема, бледного настолько, что он, мог быть вырезанным на верхней части гробницы.

– Джемс Карстиарс. – Сказал он, бормоча слова таким голосом, словно они имели некую колдовскую силу.

– Он умирает, сказал Уилл.

– Что сильно заметно. Это могло звучать холодно, но в голосе Магнуса были слова печали, печали, которую Уилл почувствовал с толчком дружеского отношения. – Я думал, ты верил, что у него было несколько дней, недель, может быть.

– Это не просто нехватка наркотиков. Голос Уилла звучал ржаво; он прочистил горло. – На самом деле, у нас есть немного, и мы дозируем его… Но там был бой этим день, он потерял кровь и был ослаблен. Он не достаточно сильный, мы боимся, оправится ли он самостоятельно.

Магнус потянулся и с большой нежностью поднял руку Джема. Там были синяки на его бледных пальцах и голубые вены разбегались как на карте рек под кожей на его запястье.

– Он страдает?

– Я не знаю.

– Возможно было бы лучше позволить ему умереть. – Магнус посмотрел на Уилла тёмно-золотисто-зелёными глазами. – Каждая жизнь конечна, Уилл. И ты знал, когда выбрал его, что он умрёт раньше тебя.

Уилл смотрел прямо перед собой. Он чувствовал будто мчится по тёмному туннелю, которому не было конца, не было сторон чтобы обхватить его, чтобы замедлить падение.

– Если ты думаешь, что так будет лучше для него.

– Уилл. – Голос Магнуса был нежный, но настойчивый. – Ты позвал меня сюда, потому что надеялся, что я смогу ему помочь?

Уилл слепо посмотрел.

– Я не знаю, почему я позвал тебя, сказал он. – Я не думаю, что сделал это, потому что думал, что ты мог чем-нибудь помочь. Я думаю скорее, что я думал, что ты единственный, кто мог бы понять.

Магнус выглядел удивленным.

– Единственный, кто мог бы понять?

– Ты жил так долго, – сказал Уилл. – Ты, должно быть, видел как многие умирают, так много тех, кого ты любил. И все же тебе удалось выжить и ты двигаешься дальше.

Магнус продолжал выглядеть удивленным.

– Ты вызвал меня сюда – колдуна в институт, сразу после битвы, в которой вы почти все были убиты – поговорить?

– С Вами легко говорить, сказал Уилл. – Не могу сказать почему.

Магнус медленно покачал головой и прислонился к стойке кровати.

– Ты так молод, – пробормотал он. – Но опять же, я не думаю, что Сумеречный охотник когда-либо звал меня прежде просто, чтобы скоротать ночные часы с ним.

– Я не знаю, что делать, – сказал Уилл. Мортмейн забрал Тессу, и я верю, что теперь я знаю, где она может быть. Есть часть меня, которая хочет, не более, чем пойти за ней. Но я не могу оставить Джема. Я поклялся. А что, если он ночью проснется и обнаружит, что меня здесь нет?

Он выглядел таким потерянным, как ребенок.

– Он будет думать, что я оставил его охотно, не заботясь, что он умирает. Он не будет знать. И все же, если бы он мог говорить, он бы не сказал, чтобы я шел за Тессой? – Это не то, чего бы он хотел? Уилл уткнулся лицом в свои руки. – Я не могу сказать, и это раздирает меня пополам.

Магнус долго молча смотрел на него.

– Он знает, что ты любишь Тессу?

– Нет. Уилл поднял лицо в шоке. – Нет. Я никогда не говорил ни слова. Он не должен нести это бремя.

Магнус глубоко вздохнул и негромко заговорил.

– Уилл, ты спросил меня из-за моей мудрости, как кого-то, кто прожил много жизней и похоронил многих возлюбленных. Я могу тебе сказать, что конец жизни – это количество любви, которая жила в нем, что бы ты ни думал о своей клятве, находясь здесь, в конце жизни Джема – это не то, что важно. Это было здесь в любой другой момент. С тех пор, как вы встретились с ним, ты никогда не покидал его и никогда не переставал любить его. Вот что имеет значение.

– Ты действительно имеешь это в виду, – сказал Уилл удивленно, а затем, – Почему ты так добр ко мне? Я обязан тебе по-прежнему, не так ли? Я помню, что, ты знаешь, хотя ты никогда не требовал этого.

– Разве я не требовал? – спросил Магнус, а потом улыбнулся ему. – Уилл, ты обращаешься со мной как с человеком, как с человеком, подобным тебе, редкий Сумеречный охотник, кто относится к чародею таким образом. Я не настолько бессердечен, чтобы требовать одолжения от убитого горем парня. Того, кто я думаю, между прочим, будет очень хорошим человеком когда-нибудь. Поэтому я скажу тебе об этом. Я останусь здесь, когда ты уйдешь, я буду наблюдать за твоим Джемом для тебя, и если он проснется, я скажу ему, куда ты отправился, и что это было ради него. И я сделаю, что смогу, чтобы сохранить его жизнь: у меня нет Инь Фен, но у меня есть магия, и, возможно, есть кое-что в старинной книге заклинаний, что я могу найти, что сможет ему помочь.

– Я бы посчитал это большим одолжением, сказал Уилл.

Магнус стоял, глядя вниз на Джема. Это была печаль, оставившая след на его лице, лице обычно таком веселом и насмешливом, и безразличном, печаль, которая удивила Уилла.

– Ибо откуда эта прежняя печаль, так легко проникшая в живое, но так я излил душу мою от пыли, в любви тот, кто должен умереть? – сказал Магнус.

Уилл посмотрел на него.

– Что это было?

– Исповедь Святого Августина, – сказал Магнус. – Ты спросил меня, как я, будучи бессмертным, пережил столько смертей. Нет большого секрета. Ты испытываешь то, что невыносимо, и ты терпишь это. – Вот и все. Он отодвинулся от кровати. – Я дам тебе минуту наедине с ним, чтобы попрощаться как вам нужно. Ты сможете найти меня в библиотеке.

Уилл молча кивнул, поскольку Магнус пошел искать свои перчатки, потом повернулся и вышел из комнаты. Мысли Уилла быстро вращались.

Он вновь посмотрел на Джема, лежащего неподвижно на кровати.

– Я должен смириться с тем, что пришел его конец, – думал он, и мысли его были пустыми и отстраненными. – Я должен смириться с тем, что он никогда не посмотрит на меня, не скажет ни слова. Ты терпел нетерпимое, и выдержал это. Это все.

Но тем не менее, он не мог принять это за реальность, все казалось ему лишь сном. Он поднялся и наклонился к Джему. Он легко коснулся щеки своего парабатая. Она была холодной.

– Atque in pepetuum, frater, ave atque vale, – шептал он. Слова стихотворения подходили сейчас: – Во веки веков, мой брат, здравствуй и прощай.

Уилл выпрямился и отвернулся от кровати. Он почувствовал, как что-то коснулось его запястья. Он обернулся и увидел, как рука Джема обвила его руку. От сильного потрясения он не мог ничего делать, кроме как просто смотреть.

– Я еще не умер, Уилл, – сказал Джем тихим голосом, тонким, но сильным как проволока. – Что Магнус имел ввиду, спрашивая тебя, знаю ли я, что ты влюблен в Тессу?