Введение. Актуальность предлагаемого исследования

Актуальность предлагаемого исследования

связана с тем, что хотя технический прогресс, несомненно, будет и впредь оказывать влияние на развитие архитектуры, можно утверждать, что эпоха технической революции в архитектуре уже позади и что новые решительные изменения в архитектурной практике и теории скорее всего коснутся области социальных и культурных проблем зодчества. Если к числу завоеваний ХХ столетия можно отнести расширение сферы архитектурных форм с их исторических прототипов на все возможные пластические и пространственные структуры, в конечном счете включающие и поначалу отвергнутые исторические формы, то вопрос о релевантности новых форм миру человеческой культуры остается открытым. Эти формы со временем начали утрачивать пафос самой промышленной и научной революции в архитектуре, но новых ­ человеческих значений они еще не обрели. В результате они стали как бы знаками самих себя, образуя все более замкнутый мир геометрического и технического совершенства, наподобие ледяных дворцов из сказки Андерсена. Дальнейшее движение архитектуры, на наш взгляд, предполагает возвращение мира архитектуры и архитектурных форм в культуру со всем ее богатством человеческих отношений и уникальностью места человека в мире космоса и природы.

Постмодернизм сделал первый шаг в этом направлении, но скорее лишь заявил о необходимости, нежели развил средства гуманизации архитектуры. Наиболее интересные архитектурные сооружения конца ХХ века остаются своего рода музейными экспонатами, порой поражающие своей смелостью и изяществом, но все же далекими от того, что можно было бы условно назвать “планетарной человеческой обыденностью”.

В этой ситуации вновь, уже далеко не в первый раз, архитектуре приходится вновь задуматься “ об основах” и задаться вопросом о ее месте среди прочих сфер культуры, о независимости ее исходных постулатов и принципов от искусства, науки, дизайна технических задач обустройства среды.

Радикальность и масштабность предполагаемого поворота архитектурной мысли скорее всего заставит ставить не столько вопрос о том, какие архитектурные формы завоюют себе место под солнцем в ближайшем будущем, сколько вопрос о том, что такое архитектура и архитектурная форма. Специфика новой постановки этого вопроса состоит в том, что на сей раз он не будет предопределен противопоставлением старых, преодолеваемых и новых, открываемых форм. Едва ли что-либо из арсенала архитектурных форм будет считаться устаревшим или отжившим. В новой постановке вопрос скорее будет состоять в том, чтобы вернуть всем формам и старым и новым ­ субстанциальный смысл, человеческую полноту содержания, избавиться от привкуса омертвелости, вторичности этих форм.

Но подойти к такой постановке вопроса невозможно, не переосмыслив весь исторический опыт зодчества и не воссоздав для себя всю историю архитектурной мысли. Здесь мысль зодчих должна будет обратить внимание на способы понимания и переживания профессиональной реальности, ставшие за сотни лет основной профессиональной традиции и интуиции.

Сделать это придется, прежде всего, потому, что радикально меняется культурно­исторический контекст профессиональной деятельности зодчих. Это ­ прежде всего крушение ряда сменявших друг друга великих культурно­исторических программ или утопий, в рамках которых развивались прежние архитектурные школы и концепции. Это ощущение “конца истории”. Но “конец” истории обязательно должен быть и началом ее нового этапа, а для того, чтобы понять, как происходит превращение “ конца” в “начало”, необходимо своего рода дистанцирование от культурно­исторической инерции и пересмотр всего сделанного под новым углом зрения.

Есть немало признаков того, что такой пересмотр традиции исподволь уже начался и хотя и не приводит к каким­то немедленным творческим результатам. Но иначе и не может быть. Вызревание нового взгляда или новой “парадигмы” архитектурной мысли не может по самому существу дать немедленные результаты. На это требуется историческое время.

 

Материал исследования

составили разные идеи и концепции, возникшие в последние десятилетия в теории архитектуры, однако сегодня нельзя сказать, что эти отдельные взгляды уже сформировали некую новую парадигму архитектурного мышления. Скорее, можно говорить лишь о постепенном проникновении в сферу архитектуры новых идей из области философии, экологии, антропологии. Сам факт такого проникновения идей и открытость архитектурной мысли к их восприятию безусловно указывает на потребность архитектурной мысли в новой парадигматике. Но сложение новой парадигмы не сводится к тем или иным внешним заимствованиям. Требуется огромная работа по соотнесению и трансформации новых идей, их соединению с традиционными представлениями, чтобы контуры новой парадигмы обрели какую­то осязаемую форму.

В настоящем исследовании автор стремился, по мере сил, нащупать некоторые подходы, на пути к этой новой парадигме, опираясь на анализ и критику теоретических концепций последних десятилетий.

 

Методологические принципы исследования

вырастают из двух традиций ­ традиции методологического исследования мыследеятельности, предложенной и развитой в московской методологической школе под руководством Г.Щедровицкого и традиции философии культуры, развитой в отечественной философии первой половины ХХ века, прежде всего в трудах А.Лосева и Я.Голосовкера. Эта традиция предполагает рассмотрение логики мышления, не связанного нормами лишь научной мысли, но охватывающей и иные формы мысли, в частности, включающие в себя и мифологическое мышление.

В ХХ веке не угасал интерес к мифу и мифологии, но во второй половине столетия, после критики тоталитарных мифов к мифологии стали относиться с удвоенной осторожностью, стала видеть в ней прежде всего форму подавления человеческой личности. Но такой взгляд при всей своей политической актуальности исторически односторонен. Поэтому рядом с ним живет и позитивный интерес к мифу, как к совокупности фундаментальных представления человека о мире и о себе самом. Из структурализма анализ мифологических представлений перешел в литературоведение и искусствоведение, с помощью категории мифа стали осмысляться многие явления современной массовой и элитарной культуры.

Однако, мифологическое мышление важно соединять не только с оценкой готовых культурных продуктов, но и с внутренней логикой профессиональной мысли, что делается значительно реже, хотя движение к сближению профессиональной логики и культурно­антропологического анализа мифологии сегодня нельзя не видеть в самых разных сферах.

Трудность с которой сталкивается исследователь при таком подходе состоит в том, что, признавая продуктивность мифологического мышления в той или иной сфере деятельности, исследователь должен критически переоценить и арсенал собственных научно­аналитических средств.

Задача исследователя в таком случае сталкивается с противоречием. С одной стороны, он обязан воспроизвести логику и историю развития творческой или теоретической мысли в той или иной сфере культуры, в частности в нашем случае ­ архитектуры, и опираться на нормы научной систематизации и обработки источников, а с другой ­ понять и охарактеризовать все то, что не укладывается в логику науки, но оказывается не менее продуктивным для развития деятельности, а в некоторых случаях ­ как например в архитектуре ­ и просто решающим.

Никаких апробированных способов соединения этих двух контрастных задач на сегодняшний день еще не выработано. Можно опираться лишь на индивидуальный опыт предшественников в философии, сталкивавшихся с подобными задачами, на типологию знаний и форм мышления, разработанную в методологии и на собственную интуицию.