ОБЩЕФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ИССЛЕДОВАНИЯ МЫШЛЕНИЯ

Изучение мышления — один из традиционных разделов об­щей психологии, поэтому понимание предмета психологии мышле­ния будет зависить от понимания предмета психологической нау­ки в целом. Мы исходим из диалектико-материалистического по­нимания предмета психологии как науки о порождении, функцио­нировании и строении психического отражения реальности, ко­торое опосредствует жизнь индивидов. Марксистско-ленинская философия (диалектический и исторический материализм) является наиболее полным, глубоким отражением законов приро­ды и общества, поэтому и психология, основывающаяся на мето­дологических принципах этой философии, получает возможность подлинно научного изучения психики.

Следующие общефилософские положения являются, определяющими для марксистской психологии, для понимания ее пред­мета.

1. Психика возникает на определенном этапе развития мате­рии, она вторична по отношению к окружающей действитель­ности.

2. Психика функционирует как свойство особым образом ор­ганизованной материи (в высших проявлениях — как свойство мозга).

3. Психика есть отражение (познание) внешнего мира и сама познаваема, как и другие Явления.

4. Психика человека общественно-исторически обусловлена.

5. Психика возникает на основе практического взаимодей­ствия субъекта с внешним миром и выполняет в нем активную роль.

6. Психика развивается, входе этого развития происходит пе­реход количественных изменений в качественные, внутренние про­тиворечия являются движущей силой, источником данного раз­вития.

Все эти положения являются определяющими и при разработ­ке проблем психологии мышления. Вместе с тем в философии есть разделы, имеющие специальное значение для разработки проблем психологии мышления. К ним относятся учение о двух ступенях познания (чувственном и рациональном), их соотноше­нии и взаимодействии, а также учение о диалектическом мышле­нии как высшей ступени теоретического мышления.

Основываясь на общефилософских положениях, психология не должна к ним сводиться, так как иначе у нее не будет статуса самостоятельной науки. История развития отечественной психо­логии показывает, что переход от общеметодологических принци­пов к построению конкретной науки, к выделению ее самостоя­тельного предмета составляет очень сложную и далекую от сво­его полного завершения задачу. В том, что это именно так, легко убедиться, просматривая первые разделы учебников по психоло­ гии Предмет психологии характеризуется либо путем перечисле­ния (всегда неполного) психических явлений, либо путем приве­дения философской характеристики психики в качестве средства раскрытия предмета конкретной науки. И в первом, и во втором случае отсутствует критерий, который выделял бы собственно психологические задачи и области исследования. «Нужен четкий критерий, — указывает известный советский психолог П.Я. Галь­перин — чтобы ясно различать, что... может и должен изучать психолог, а что подлежит ведению других наук, какие задачи призван решать психолог, а какие лишь кажутся психологически­ми, но на самом деле ими не являются, и психолог не может и не должен их решать». В 1976 г. он подчеркивал, что вопрос о предмете психологии «является самым насущным, са­мым практическим и настоятельным вопросом нашей науки». И сегодня это положение сохраняет свою актуальность, хотя большинство психологов заняты частными исследованиями.

Предмет психологии мышления находится как бы на пересече­нии двух областей: того, что относится к компетенции психологи­ческого изучения, и того, что составляет предмет комплексных исследований мышления. С этим связана и трудность выделения предмета психологии мышления: мышление не отделено резкой границей от других психических явлений, а психологический под­ход к его изучению тесно переплетается с подходами других наук. Для того чтобы все же как-то очертить область, отно­сящуюся к психологии мышления, мы поступим следующим обра­зом. Сначала рассмотрим, с чем, собственно говоря, имеют дело психологи, когда они изучают «мышление». Эта реальность неод­нородна, существуют различные виды мышления. Через описание этих видов и можно дать первоначальную характеристику психо­логии мышления. Затем мы попытаемся сформулировать различия в подходах к мышлению, реализуемых в различных науках. Наконец, рассмотрим вопрос об определениях предмета психологии мышления в отличие от комплексного его изучения.

Петухов:

Интерес человека к анализу собственного мышления был издавна связан с желанием мыслить правильно. Исторически первой наукой о мышлении стала логика, изучающая нормативные правила и законы адекватного рассуждения. Логические законы являются, прежде всего, наборами предписаний, которым должно следовать человеку в своей мыслительной деятельности. В логике выделяются основные формы мышления: а) понятие как обобщение класса объектов по их существенным, отличительным признакам; б) суждение как определенное высказывание об этих объектах, приписывание им некоторых свойств; в) умозаключение (силлогизм), которое состоит из большой посылки - общего суждения, малой посылки - связанного с ним частного суждения и вывода, основанного на данной связи.

Психология изучает мышление конкретного человека в его реальной жизни и деятельности. Опираясь на общее определение мышления в философии и решение ее основного вопроса об отношении сознания к бытию, психология рассматривает конкретные виды мыслительной практики, не сводимые полностью к формально-логическим нормам, законам общественного сознания, физиологическим и другим телесным механизмам мыслительных процессов, их отображению в моделях искусственного интеллекта. Тем самым, объектом психологии мышления является реальный человек, интеллект которого неотделим от его мотивов, эмоций, установок, всей истории его индивидуального развития.

Разнообразие феноменологии мышления требует его разных психологических определений. В попытке описать эту феноменологию в целом, психология использует определение мышления в широком смысле; это активная познавательная деятельность субъекта, необходимая для его полноценной ориентации в окружающем природном и социальном мире. При решении более специальных исследовательских задач, при изучении конкретных психологических механизмов высших познавательных процессов мышление определяют в узком смысле - как процесс решения задач.

 

Предисловие к хрестоматии:

Логистический подход к мышлению имел негативное значение для психологии. Существенное влияние формальной логики сказалось уже на первых попытках конкретно-психологического исследования мышления в ассоциативной психологии. Ассоцианизм не предложил какой-либо психологической теории мышления: уже известные представления о мышлении выступили как его психологиечские закономерности, лишь получив свою интерпретацию в данной теории. Эти представления также не изменялись в других механистических концепциях мышления. Поэтому становление психологического изучения мышления было связанно с критикой ассоцианизма и его основных постулатов.

Критика была со всез сторон:

1.экспериментальные исследования мышления, проводившиеся в Вюрцбургской школе. Им удалось выделить активный и целенаправленный характер мыслмтельного акта, его целостность, несводимость к ассоционированию отдельных представлений, специфическое отличие от воспроятия.

2. Исследования, включившие в рассмотрение факты и явления реальной жизни.(появляется большое кол-во описаний протекания мыслительных актов, включенных в различные виды практической деятельности)

3.Фило- и онтогенетические исследования мышления связанны с пересмотром представлений о законах мышления как универсальных и неизменных для любой стадии психического развития. (эксп-е исслед-я решения задач животными, первобытные народы)

 

(Необязательно, но прочитать стоит, сократить эту красоту не смогла)

Хрестоматия (Леонтьев)

Мышление — процесс отражения объективной реальности, состав­ляющий высшую ступень человеческого познания. Мышление дает знание о существенных свойствах, связях и отношениях объектив­ной реальности, осуществляет в процессе познания переход «от явления к сущности». В отличие от ощущения и восприятия, т. е. процессов непосредственно-чувственного отражения, мышление дает непрямое, сложно опосредствованное отражение действительности. Хотя мышление имеет своим единственным источником ощущения, оно переходит границы непосредственно-чувственного познания и позволяет человеку получать знание о таких свойствах, процессах, связях и отношениях действительности, которые не могут быть восприняты его органами чувств. Специальное устрой­ство, например, нашего глаза потому и не ставит абсолютной границы человеческому познанию, что к нему присоединяются, по выражению Энгельса, не только другие органы чувств, но и деятельность нашего мышления

Мышление является объектом изучения ряда научных дисцип­лин: теории познания, логики, психологии и физиологии высшей нервной; деятельности; последнее время мышление изучается.так­же в кибернетике в связи с задачами технического моделирования логических операций. Марксизм рассматривает мышление как продукт исторического развития общественной практики, как осо­бую теоретическую форму человеческой деятельности, являющую­ся дериватом деятельности, практической. Даже на той ступени развития, когда мышление приобретает относительную независи­мость, практика остается его основой и критерием его истинности.

Мышление есть функция человеческого мозга и в этом смысле представляет собой естественный процесс; однако мышление чело­века не существует вне общества, вне языка, вне накопленных человечеством знаний и выработанных им способов мыслительной деятельности: логических, математических и т. п. действий и oпe­раций. Каждый отдельный человек становится субъектом мышле­ния, лишь овладевая языком, понятиями, логикой, представляю­щими собой продукт развития общественно-исторической практи­ки; даже задачи, которые он ставит перед своим мышлением, порождаются общественными условиями, в которых он живет. Таким образом, мышление человека имеет общественную природу.

Старый метафизический подход к мышлению неизбежно огра­ничивал возможности научного исследования природы и механиз­мов мыслительной деятельности. Эта ограниченность порожда­лась прежде всего тем, что мышление рассматривалось исключительно в форме внутренней, данной в самонаблюдении деятель­ности, в форме процессов дискурсивного, словесно-логического познания, протекающих по якобы неизменным, присущим им внут­ренним законам. При этом объектом изучения служили, как пра­вило, собственные мыслительные процессы исследователей.

На протяжении почти всего XIX в. конкретно научные пред­ставления о мышлении развивались под влиянием формальной логики и на основе субъективно-эмпирической ассоцианистической психологии. Психологический анализ мышления сводился главным образом к выделению отдельных мыслительных процес­сов: абстракции и обобщения, сравнения и классификации. Описы­вались также разные виды суждений и умозаключений, причем описания эти прямо заимствовались из формальной логики.

В формально-логическом духе освещался и вопрос о природе по­нятий. Понятия изображались как продукт процесса своеобраз­ного «наслаивания» друг на друга чувственных образов, в ходе которого несовпадающие признаки, наоборот, взаимно усиливают­ся; последние якобы и образуют содержание общих представле­ний и понятий, которые у человека ассоциируются с соответст­вующими словами.

Основы ассоцианистической теории, заложенные Гоббсом и особенно развитые в трудах Гартли и Пристли, были внесены в субъективно-эмпирическую психологию XIX в. в Англии глав­ным образом Спенсером и Бэном, в Германии — Гербартом, Э6­бингаузом и Вундтом, во Франции — Тэном и др. Ее основным объяснительным понятием стало понятие ассоциации, т. е. связи между психическими явлениями (ощущениями, представлениями,

идеями), которая возникает под влиянием повторения их сочета­ний во времени или пространстве. С этой точки зрения мышление изображалось как процесс, представляющий собой сложные цепи ассоциаций, протекающих в сознании. Последовательное проведение взглядов на мышление как на поток ассоциаций наталкива­лось, однако, на неразрешимые трудности. Невозможно было, на­пример, объяснить, каким образом ассоциации, образующие мыслительные процессы, приобретают избирательный и целенаправленный характер. Поэтому большинство авторов, стоящих на ассоцианистических позициях, было вынуждено ввести, наряду с понятием ассоциации, понятия творческого синтеза, активной ап­перцепции и т. п., в которые вкладывался идеалистический смысл. Последующие попытки свести мышление к элементарным про­цессам были сделаны в первой четверти XX в. американскими психологами-бихевиористами (Торндайком, Уостоном). Они пы­тались интерпретировать внутреннюю мыслительную деятельность как совокупность сложных цепей речевых (беззвучных) навыков, формирующихся по общей для поведения животных и человека схеме «стимул — реакция». Впоследствии это представление о

мышлении было усложнено, но его чисто натуралистический ха­рактер полностью сохранился.

К направлениям, противостоящим в пределах буржуазной психологии ассоцианистскому и «атомистическому» пониманию мышления, относятся прежде всего работы вюрцбургской школы (Ах, Кюльпе, Мессер и др.). Изучая логическое мышление у взрослых с помощью метода экспериментального самонаблюде­ния, эти авторы описали ряд особенностей характеризующих с субъективной стороны протекание внутренних мыслительных про­цессов: их несводимость к простому ассоциированию словесных понятий, подчиненность их цели («детерминирующей тенденции») и свойственную им безобразность. Исследователи вюрцбургской школы, однако, полностью оставались на идеалистических пози­циях, рассматривая мышление в отрыве от чувственности и прак­тики— как проявление особой духовной способности.

Особенно резко выраженную антиассоцианистскую позицию занимали представители «гештальтпсихологии» (Вертхеймер, Ке­лер, Коффка, Левин и др.). Исходя из идеи подчиненности пси­хических процессов принципу образования целостных форм, они понимали мышление как непосредственное усматривание иско­мого решения, выражающееся изменением структуры проблемной ситуации в сознании субъекта. В результате такого «переструк­турирования» субъекту открываются с этой точки зрения новые, заключенные в исходной ситуации отношения и функциональные свойства. Процесс этот не может быть выведен из прежде накоп­ленных ассоциаций, из опыта поведения и научения; он представ­ляет собой «автохтонный», самопорождающийся процесс. Таким образом, по своему философскому смыслу это понимание мышле­ния по существу смыкается с идеалистическим интуитивизмом.

Общей чертой, характеризующей перечисленные теории, в том числе и ассоцианистские, является их антиисторизм, отказ от изучения происхождения и общественно-исторического развития человеческого мышления. Если в них и шла речь о развитии, то оно понималось как процесс чисто количественного накопления ассоциаций, их обобщения, дифференцирования и объединения во все более сложные цепи и комплексы. Такое понимание раз­вития удерживалось как психологами-эволюционистами (Спенсе­ром), так и в работах по психологии народов (Вундтом).

Только в начале XX в. конкретные исследования мышления приобрели черты подлинного историзма и появились работы, систематизирующие накопленные прежде многочисленные этно­графические данные о качественном своеобразии мышления наро­дов, стоящих на относительно низких ступенях общественно-эко­номического и культурного развития (Л. Леви-Брюль, Вейле и др.). При всей неудовлетворительности теоретических интерпре­таций излагаемых в них фактических материалов работы эти имели то значение, что они показали несостоятельность положе­ния о неизменности законов человеческого духа и внесли в учение о мышлении идею о качественных изменениях, которые оно пре­терпевает в ходе исторического развития.

Второе направление исследований, сыгравшее важную роль в понимании природы и механизмов мышления, составили экспе­риментальные работы, посвященные изучению предыстории чело­веческого мышления, — его генетических корней в животном мире. Уже первые систематические исследования (В. Келер, Р. Йеркс, Н. Н. Ладыгина-Котс) интеллектуального поведения человекооб­разных обезьян показали, что у высших животных существует сложная деятельность, которая по своему характеру сходна с мышлением, хотя и протекает в форме внешнедвигательных опе­раций («практический интеллект», или, по Павлову, «ручное мыш­ление» животных).

Изучение интеллектуального поведения высших животных, углубив генетический подход к мышлению, вместе с тем поставило перед конкретными исследованиями проблему о принципи­альном, качественном изменении мыслительных процессов при переходе к человеку. Конкретизируя положение Энгельса о роли труда в формировании человека, Выготский показал, что «мыш­ление» животных превращается в подлинное человеческое мыш­ление под влиянием перекрещивания линии развития практичес­ких предметных действий и линии развития голосовых реакций, которое необходимо происходит в условиях коллективной трудо­вой деятельности. В результате голосовые сигналы, посредством которых осуществляется общение животных, все более превра­щаются из инстинктивно-выразительных в отражающие объек­тивное содержание и становятся носителями обобщений, выраба­тывающихся в практическом опыте, т. е. приобретают функцию означения. С другой стороны, практическое интеллектуальное поведение «оречевляется», опосредствуется языком, словесными понятиями и в силу этого оказывается способным приобрести в ходе дальнейшего развития форму внутренних речевых процес­сов, свойственную словесно-логическому мышлению.

Исследования интеллектуального поведения человекообразных обезьян дали толчок экспериментальному изучению процессов практического, так называемого «наглядно-действенного» мышле­ния и у человека. Почти тотчас вслед за работой В. Келера были начаты с помощью разработанной им принципиальной методики многочисленные исследования на детях. Эти исследования позво­лили выделить и описать процессы наглядно-действенного мыш­ления, как составляющие необходимую стадию умственного раз­вития ребенка.

В дальнейших работах, среди которых широкой известностью пользуются исследования А. Валлона и Ж. Пиаже, было экспери­ментально показано, что словесно-логическое мышление разви­вается из практических интеллектуальных операций путем их «интериоризации», т. е. путём перехода прежде внешних предмет­ных действий в действия внутренние, умственные, совершающего­ся в условиях общения ребенка с окружающими и в связи с ус­пехом его речевого развития.

Большой вклад в теорию онтогенетического развития мышле­ния внесли исследования Л. С. Выготского и его школы, посвя­щенные проблеме активного формирования мыслительных про­цессов. Значение этих исследований состоит в том, что развитие мышления рассматривается не как идущее само собой под влия­нием накопления знаний и их систематизации, а как процесс усвоения ребенком общественно-исторически выработанных умст­венных действий и операций. Так как это усвоение имеет строго закономерный характер, то, управляя им, можно активно и пла­номерно формировать у учащихся необходимые мыслительные процессы — программировать их развитие (П. Я. Гальперин).

Новый аспект в изучение мышления внесли задачи, возникшие в связи с усложнением техники производства, что потребовало исследовать мышление, оперирующее наглядными механическими отношениями (так называемый «технический интеллект»). Вместе с этими исследованиями, чаще всего подчиненными целям профес­сионального отбора, были предприняты также работы, посвящен­ные изучению сложной мыслительной деятельности конструкто­ров, шахматистов, дешифровщиков аэрофотосъемок и т. п. Все это значительно расширило круг процессов, относимых к числу интеллектуальных, мыслительных.

К числу важнейших общетеоретических проблем мышления относится прежде всего проблема соотношения внутренней, мыс­лительной и внешней, практической деятельности человека. В про­тивоположность метафизическим идеалистическим теориям, исхо­дящим из абстрактного противопоставления мышления и прак­тической деятельности, марксизм подчеркивает изначальную связь, между ними. «Производство идей, представлений, сознания пер­воначально непосредственно вплетено в материальную деятель­ность и материальное общение людей, в язык реальной жизни. Образование представлений, мышление, духовное общение людей являются здесь еще непосредственным порождением материаль­ного отношения людей» (Маркс К- и Энгельс Ф. Соч. 2-е Изд. Т. 3, с. 24).

Если при непосредственном взаимодействии субъекта и объек­та последний открывает свои свойства лишь в границах, обуслов­ленных составом и степенью тонкости ощущений субъекта, то в процессе взаимодействия, опосредствованного орудием, познание выходит за эти границы. Так, при механической обработке пред­мета из одного материала предметом, сделанным из другого материала, мы подвергаем безошибочному испытанию их относительную твердость в пределах и с точностью, совершенно недоступ­ных непосредственно-чувственной оценке, в данном случае оценке при помощи органов кожно-мышечных ощущений. По зрительно воспринимаемой деформации одного из них мы умозаключаем о большей твердости другого. Идя по этому пути, мы можем/далее, построить шкалу твердости тел И выделить такие объективные единицы твердости, применение которых способно дать точное и независимое от постоянно колеблющихся порогов ощущений познание данного свойства. Для этого, однако, опыт практических действий должен отражаться в такой форме, в которой их позна­вательный результат может закрепляться, обобщаться и переда­ваться другим людям. Такой формой и является слово, языковой знак. Первоначально познание свойств, недоступных непосредст­венно-чувственному отражению, является непреднамеренным ре­зультатом действий, направленных на практические цели. Лишь вслед за этим оно может отвечать специальной задаче, например, - оценить пригодность исходного материала или промежуточного продукта путем предварительного испытания, практического «при­меривания» его. Такого рода действия, подчиненные познаватель­ной цели, т. е. результатом которых являются добываемые посредством их знания, представляют собой уже настоящее мышле­ние в его внешней, практической форме. Познавательный резуль­тат таких действий, передаваясь в процессе речевого общения другим людям, входит в систему знаний, составляющих содержа­ние сознания коллектива, общества.

Языковая форма выражения и закрепления результатов перво­начально внешнепредметной познавательной деятельности создает условие, благодаря которому в дальнейшем отдельные звенья этой деятельности могут выполняться уже только в речевом, словес­ном плане. Так как речевой процесс осуществляет при этом преж­де всего познавательную функцию, а не функцию общения, то его внешнезвуковая, произносительная сторона все более редуцирует­ся; происходит переход от громкой речи к речи «про себя», «в уме» — к внутренней словесной мыслительной деятельности. Между исходными чувственными данными и практическими дей­ствиями теперь включаются все более длинные цепи внутренних процессов мысленного сопоставления, анализа и т. д. В ходе даль­нейшего развития эти внутренние познавательные процессы посте­пенно приобретают относительную самостоятельность и способ­ность отделяться от внешней, практической деятельности. При этом разделение труда приводит к тому, что умственная духовная деятельность и практическая материальная деятельность могут выпадать на долю различных людей. В условиях развития част­ной собственности на средства производства и дифференциации общества на антагонистические общественные классы происходит отрыв умственного труда от труда физического и внутренняя, мыслительная деятельность начинает все более противопостав­ляться внешней, материальной деятельности. Она кажется теперь вполне независимой от последней, имеющей принципиально дру­гую природу и происхождение. Эти представления о мыслительной деятельности и закрепляются впоследствии идеологами в идеали­стических теориях мышления.

Изучение особенностей мыслительной, умственной деятельности составляет задачу наук о мышлении. Особенности внутренней, теоретической деятельности отвлеченного мышления определяют­ся «тем, что она протекает без прямого соприкосновения с внешней действительностью, с объектами - материального мира, хотя и опирается обычно на те или иные чувственные представления, схемы и т. п.

В отличие от процессов познания, которые осуществляются непосредственно в практике — в промышленности и эксперимен­те — и в силу этого жестко ограничены рамками возможности производить те или другие действия в наличных предметных условиях, теоретическая, мыслительная деятельность обладает прин­ципиально беспредельными возможностями проникновения в реаль­ность, в сущность ее явлений.

С другой стороны, утрата внутренней теоретической деятель­ностью прямого и непрерывного контакта с материальными объектами приводит к тому, что она может отрываться от действи­тёльности и создавать ложные, извращенные представления о ней. Именно это обстоятельство порождает проблему критерия истинности мышления,.критерия адекватности его результатов объективной реальности.

Заслуга марксизма состоит в разработке учения о практике как о единственном критерии истинности наших знаний. Введение этого критерия обозначает необходимость проверки тех теорети­ческих результатов, К которым приходит мышление в практиче­ской деятельности и эксперименте. Конечно, такая проверка от­нюдь не всегда может быть осуществлена прямо вслед за достиг­нутым теоретическим результатом и тем более непосредственно самим субъектом мышления. Под практикой и в этом случае сле­дует разуметь не только и не столько практику индивидуального субъекта познания, сколько практику общественную, к тому же не только ближайшую практику, но и Практику, иногда отдален­ную от проверяемых теоретических результатов десятками и даже сотнями лет. Все это делает необходимым, чтобы опыт практики учитывался уже в самом процессе мышления, причем эта необхо­димость выступает тем более, чем сложнее и «длиннее» становит­ся путь, проходимый познанием в плане умственной, внутренней, теоретической деятельности.

То, что теоретическое мышление не может обходиться без руководства некими предписаниями или правилами, которые слу­жили бы для него ариадниной нитью, так или иначе сознавалось всеми теоретиками. «Без этого,— писал Лейбниц,— наш разум не смог бы проделать длинного пути, не сбившись с дороги». Исторически выработанная человечеством система такого рода правил («законов мышления») и составляет содержание особой дисциплины — логики, развивавшейся под влиянием прогресса человеческих знаний, науки. Анализ природы логических законов приводит ко второму аспекту проблемы теоретического познания и практики, а именно к вопросу о том, как входит опыт практики, в самый процесс мышления.

В противоположность идеалистическим взглядам, на логичес­кие законы как имманентные законы самого мышления, как на выражение законов абстрактного духа или как на законы «языка» науки марксистский взгляд состоит в том, что логические законы представляют собой обобщенное отражение тех объективных, от­ношений действительности, которым подчиняется и которые вос­производит практическая деятельность. «...Практическая деятель­ность человека миллиарды раз должна была приводить сознание человека к повторению разных логических фигур, дабы эти фигу­ры могли получить значение аксиом» (Ленин В. И., Соч., т. 38, с. 181—182). Таким образом, практическая деятельность, прак­тика, не только служит критерием, позволяющим проверить адек­ватность результатов теоретической мысли и объективной реаль­ности, но является также той предпосылкой, из которой вырастают правила и законы, которым подчиняется мышление человека...

В качестве первого автора, систематизировавшего правила рассуждения, независимые от конкретного предмета познания, обычно называют Аристотеля. Система, изложенная Аристотелем, стала исходной для последующего развития классической фор­мальной логики. Изучение мышления, однако, не могло ограни­читься только анализом, описанием и формулированием элемен­тарных правил дискурсии; оно включило в себя также более ши­рокие проблемы об отношении, мышления к объективной реаль­ности и об общем методе познания.

Как показывают современные психологические и генетико­-эпистемологические исследования, внутренняя мыслительная дея­тельность не только является дериватом внешней, практической деятельности, но имеет принципиально то же строение, что и практическая деятельность. Как и деятельность практическая, внутренняя, мыслительная деятельность также отвечает тем или иным потребностям и побуждениям и соответственно испытывает на себе регулирующее действие эмоций. «...Без «человеческих эмоций» никогда не бывало, нет и быть не может человеческого искания истины» (Там же, т. 20, с. 237).

Как и в практической деятельности, в мыслительной деятель­ности могут быть выделены отдельные действия, подчиненные конкретным сознательным целям. Они-то и составляют основную «единицу» деятельности, не только -внешней, практическое но и внутренней, мыслительной. Наконец, как и практическое действие, всякое внутреннее, умственное действие осуществляется теми или иными способами, т. е. посредством определенных операций.

В отличие от действия, содержание которого определяется субъективной целью, содержание операций, образующих его сос­тав, определяется объективными условиями выполнения данного действия.

Так как указанные структурные «единицы» деятельности от­носительно самостоятельны и вместе с тем представляют собой элементы структуры, которая является общей и для внешней, практической и для умственной мыслительной деятельности, то они могут входить в одну и ту же, единую деятельность в обеих своих формах: и внешней, и внутренней. Например, в состав тео­ретической, мыслительной деятельности могут входить действия внешние, практические, а в эти внешние действия, в свою очередь, отдельные внутренние, умственные логические или математичес­кие операции. Такого рода «сплавы» процессов внешних и внут­ренних, практических и умственных наблюдаются постоянно и тем более отчетливо, чем более практическая деятельность интеллек­туализируется, сближается с умственной и, с другой стороны, чем более умственная деятельность вооружается внешними тех­ническими средствами. Таким образом, мыслительная деятель­ность как полностью внутренняя представляет собой лишь частный случай и поэтому отнюдь не может рассматриваться исклю­чительно в этой ее форме.

К еще более важным выводам приводит анализ тех генетиче­ских и динамических отношений, которые связывают между собой умственные действия и операции. Любые операции, безразлично внешнедвигательные. или внутренние, умственные, являются по своему происхождению трансформированными действиями. Это значит, что всякая операция первоначально формируется в виде сознательного, подчиненного ясно выделенной цели действия, осу-ществляющего некоторое звено живой человеческой деятель­ности— практической, учебной, познавательной и т. д. Лишь пол­ное освоение действия и включение его в состав более сложных целостных действий, в которых оно окончательно отрабатывается, теряет свои избыточные звенья и автоматизируется, превращает его в способ выполнения этих действий, т. е. в собственно опера­цию. Так как система мыслительных операций, осуществляющих умственные действия, полностью покрывает по своему объему их содержание, то может создаться представление, будто она цели­ком исчерпывает мышление, иначе говоря, будто формальная логика является единственной наукой о мышлении и ее законы суть единственные его законы.

Это иллюзорное представление получает свое кажущееся под­тверждение в факте существования «думающих» электронных машин. Современные вычислительные машины действительно осу­ществляют сложнейшие мыслительные операции, намного пре­восходя по точности и быстроте возможности человеческого мозга. Однако машина может выполнять лишь такие процессы, которые полностью «технизировались» в самом мышлении человека: иначе их вообще невозможно было бы технически моделировать. Умст­венные операции не добавляются к деятельности мышления, а образуют ее состав так же, как, например, технологические опе­рации не добавляются к производственной деятельности, а обра­зуют ее, и возникают взгляды, утверждающие принципиальную сводимость мышления человека к «мышлению» машин.

В действительности же мышление в строгом и полном значении этого понятия у машин также не существует, как не существует у них и труда. Подобно тому как машина не является действи­тельным субъектом труда, так она не может стать и субъектом мышления, познания. Из этих положений отнюдь, конечно, не вы­текает, что возможности технического моделирования мышления ограничены "некими абстрактными пределами. Пределы эти сме­щаются, все более и более расширяясь, что происходит в силу постоянно идущей трансформации развивающихся познаватель­ных, мыслительных действий в мыслительные, умственные опера­ции. Таким образом, то, что сегодня выступает в виде неформализуемого живого действия, завтра может стать операцией — спосо­бом решения новых творческих познавательных задач, формали­зоваться и быть переданным машине.

Развитие электронной вычислительной техники остро (подчерк­нуло еще одну сторону связи между внутренней, идеальной мысли­тельной деятельностью, и деятельностью внешней, материальной. Если с генетической точки зрения эта связь находит свое выра­жение в процессах интериоризации первоначально внешней дея­тельности, то другая, не менее существенная сторона этой связи выражается в процессах, идущих в противоположном направле­нии, — в процессах экстериоризации, т. е. в переходах внутрен­них мыслительных действий и операций из свойственной им свернутой, сокращенной формы в развернутую, внешнюю форму. Такого рода обратное их преобразование, иногда полное, иногда не­полное, происходит постоянно, например, в случаях возникновения затруднений, создающих необходимость контролировать умствен­ные действия посредством записей, схем, уравнений и т. п. Это является совершенно необходимым в целях их коммуникации дру­гим людям, например в условиях обучения или сотрудничества. Вместе с тем переход умственных процессов в развернутую внеш­нюю форму делает единственно возможным их кристаллизацию в орудиях и машинах — этих «...созданных человеческой рукой органах человеческого мозга» (Маркс К. — «Большевик», 1939, № 11—12, с. 63). Если при создании простых машин этот процесс выступает в еще непрямом и поэтому неясном своем выражении, то при конструировании электронных вычислительных машин, ко­торые выполняют операции самого мышления, он становится непосредственно видимым.