Публичные лекции о гомеопатии д-ра Л. Е. Бразоля

Доктор Лев Евгеньевич Бразоль — имя в истории

Первым в ряду знаменитых российских врачей-гомеопатов следует, конечно, назвать д-ра Льва Бразоля. Хотя имя его упоминается часто, мало кто знает о его действительных заслугах перед российской и мировой гомеопатией. Предваряя "Публичные лекции" Льва Бразоля этим небольшим биографическим очерком, автор надеется хотя бы в самой незначительной степени, но восполнить этот пробел.

Д-р Бразоль как автор сочинений против оспопрививания

К сожалению, биографические сведения о "догомеопатическом" периоде жизни Льва Бразоля очень скудны. Известно, что родом он был из дворянской семьи, проживавшей в Полтавской губернии, учился в одной из гимназий Харькова. В 1877 г. он закончил Санкт-Петербургскую Военно-медицинскую академию (ныне Российская Военно-медицинская академия) и в течении трех лет служил в одном из тыловых госпиталей русской армии в Болгарии. В начале 1880-х гг. он отправился в Германию и какое-то время работал в лаборатории знаменитого физиолога Карла Людвига (1816–1895) в Лейпциге. Итогом этого визита стала докторская диссертация Бразоля "Каким образом освобождается кровь от избытка сахара" (1884) (в то время выпускники медицинских факультетов российских университетов получали звание лекаря, а для получения титула "доктор медицины" необходимо было выдержать специальный экзамен и написать диссертацию на выбранную медико-биологическую тему). Мне неизвестно, как и при каких обстоятельствах он познакомился с гомеопатией, но скорее всего это произошло именно в Лейпциге. Однако первый "выход на сцену" Льва Бразоля был связан отнюдь не с гомеопатией. Впервые он появился перед российской публикой в качестве автора двух ныне несправедливо забытых (как и почти все, с Бразолем связанное...) блестящих книг — "Мнимая польза и действительный вред оспопрививания" (СПб, 1884) и "Дженнеризм и пастеризм. Критический очерк научных и эмпирических оснований оспопрививания" (Харьков, 1885). Точности ради нужно сказать, что о своей резко антипрививочной позиции Бразоль заявил уже в "Положениях" докторской диссертации, где он писал: "1. Польза оспопривания ничем не доказана, в то время как вред, ими причиняемый, вне всякого сомнения 2. Оспенные прививки — одна из главных причин распространения сифилиса в России... 5. Во всех инфекционных болезнях главными разносчиками заразы являются врачи". Можно только вообразить себе смелость кандидата на докторскую степень, осмелившегося заявить в работе, подлежавшей еще защите и одобрению пропрививочной профессуры, прямо противоположное тому, что пропагандировалось и усиленно вдалбливалось в сознание всех слоев общества российской медицинской верхушкой!

В своей первой книге о прививках, "Мнимой пользе...", Бразоль выбрал для анализа четыре главных положения, на которых основывалось утверждение о пользе прививок, а именно: "1. Со времени введения вакцинации ослабела сила и уменьшилось распространение оспенных эпидемий 2. Вакцинованные менее заболевают от оспы, чем невакцинованные 3. Из числа заболевших оспой вакцинованные гораздо менее умирают от оспы, чем невакцинованные... 4. Предохранительное действие вакцинации достигается без особого вреда для организма" (стр. 2). Прежде, чем заняться детальным разбором этих положений, Бразоль заявил, что "в вопросе об оспопривании единственными компетентными судьями последней инстанции должны быть политикоэкономы, законодатели, математики, словом, специалисты-статистики, но никак не врачи, потому что относящаяся сюда область знания совершенно выходит вон из круга их познаний. Несмотря на это, на самом деле во всем споре за и против оспопрививания ни разу не были спрошены специалисты, а исключительно одни врачи, т.е. профаны и дилетанты в статистике, и, таким образом, приговор относительно благодеяния вакцинации лежит исключительно на плечах некомпетентных по этому делу судей. Нечего удивляться, когда в таких условиях создалась никуда не годная, фальшивая и неверная статистика, которая распадается в прах от первого прикосновения опытной руки" (стр. 4).

Эта точка зрения неоднократно высказывалась и до, и после появления на свет книг Бразоля, но от этого не стала менее верной. Тщательно проанализировав статистику за разные периоды времени и из разных стран, на основании которой делался вывод о пользе прививок, Бразоль быстро обнаружил, что многие статистические законы были игнорированы или нарушены, в первую очередь однородности сравниваемых данных. Шаг за шагом, с цифрами и ссылками в руках, Бразоль в своей книге показывает абсолютную лживость всех 4-х положений. Согласно выводам Бразоля, на деле все было с точностью до наоборот. Оспенные эпидемии ничуть не ослабели, но стали сильнее. Привитые заболевали оспой и и умирали от нее не только не меньше, а больше непривитых. И последнее — прививки против оспы, при том что были абсолютно беcполезны как предохранительная мера, и более того, еще и предрасполагали к заболеванию оспой, дополнительно были чреваты огромным количеством осложнений. В частности, Бразоль указал на резко возросшую заболеваемость сифилисом вследствие переноса инфекции при прививках (стр. 48-56). Очень важным я считаю и то, что Бразоль, опять-таки исключительно с цифрами в руках, показал, что с введением прививок против оспы болезнь, бывшая практически исключительно недугом раннего детского возраста (свыше 90% заболевших), превратилась в болезнь всего населения, причем постепенное "взросление" оспы точно отражало взросление привитых поколений (стр. 30-32). Бразоль также наглядно продемонстрировал многочисленые случаи умышленного искажения статистических выводов и откровенной фальсификации данных для того, чтобы создалось выгодное для врачей впечатление о пользе прививок. Общий вывод книги Бразоля: вера в пользу вакцинации ничем серьезным не подкреплена; фактически, вера в прививочный ритуал, это вера в авторитеты (стр. 58-59). Не могу удержаться от того, чтобы не процитировать слова, которыми Бразоль завершает свое сочинение: "Государство не имеет права жертвовать ни одним человеком, хотя бы даже для сохранения миллионов людей, потому что каждый индивид имеет невознаградимую цену, и стоит столько, сколько миллион других. Подвергать же человека операции, которая в лучшем случае не приносит никакой пользы, но во многих других ставит на карту его жизнь и здоровье, это акт несправедливого посягательства на свободу личности, который не может быть оправдан даже в видах безопасности частных лиц" (стр. 66). Слова эти были сказаны 124 года назад, а звучат так, словно произнесены сегодня!

Годом позднее вышла новая книга Бразоля — "Дженнеризм и пастеризм", написанная уже в несколько ином ключе. В предисловии Бразоль писал: "...Я усиливаю атаку и в настоящей брошюре хочу показать также и неудовлетворительность научных оснований вакцинации, и обнаружить не только бесполезность, но и несомненный и положительный вред оспопрививания как меры общественной гигиены. Намеки на такое заключение находятся и в первой моей статье; теперь я их возведу на степень точных доказательств". Немного уклонившись от темы, я здесь замечу, что вряд ли определение брошюры подходит как к первому, так и, тем более, ко второму сочинению Бразоля. Если "Мнимая польза..." насчитывает 66 страниц и как бы балансирует между книгой и брошюрой, то "Дженнеризм..." имеет 175 страниц и ничем иным, кроме полноправной книги, признан быть не может. Анализ "Дженнеризма..." выходит за пределы моего краткого биографического очерка. Могу отметить большое количество источников на немецком, английском, французском и русском языках, использованных Бразолем. Книга может быть интересна и для интересующихся гомеопатией. Разобрав в деталях работы Дженнера и Пастера, Бразоль указал, что оба, умышленно или неумышленно, воспользовались элементами той теории и практики, что были предложены и разработаны основателем гомеопатии Ганеманом. Но именно элементами, а не целиком, что и обусловило их очевидную неудовлетворительность. Коровья оспа, предложенная Дженнером для защиты от оспы натуральной, по Бразолю, являлась подобной болезнью, и как таковая, согласно закону подобия, могла бы действительно стать защитным средством, будь применяема как гомеопатическое лекарство, т.е. в разведенной и потенцированной форме, что вполне успешно делалось гомеопатами во второй половине 19-го века, использовавшими гомеопатический вакцинин. Пастер взял у гомеопатов разведения, чего не сделали Дженнер и его последователи, но также игнорировал технику потенцирования, и источником болезнетворного вещества у него был тот же, а не подобный агент, т.е. фактически это уже была беспомощная изопатия. Что же до всеобщей обязательной "спасительной" вакцинации, то Бразоль дал ей вполне четкую и исчерпывающую оценку: "...Повальное оспопрививание равносильно повальной смертности и узаконенному избиению младенцев" (стр. 107).

Рассказ о сочинениях Бразоля, посвященных оспопрививанию, я закончу его выводами к "Дженнеризму": "Несомненный... и весьма значительный вред вакцинации, как мы видели, заключается в следующем: 1. в колоссальной и прогрессивно увеличивающейся смертности от оспы среди взрослых по мере подрастания вакцинованного в детстве поколения 2. в прогрессивно и непрерывно увеличивающейся восприимчивости к оспе всех возрастов, шаг за шагом и равномерно с увеличением процента вакцинованных и ревакцинованных в населении 3. в хронологической преемственности заболевания среди вакцинованных: заболевание оспой в каждую оспенную эпидемию, как видно из немецких оспенных ведомостей последних 10-15 лет, начинается большей частью с вакцинованных взрослых, а потом уже от них заражаются и невакцинованные младенцы 4. в увеличении общей смертности детей в зависимости от оспопрививания..." (стр. 131).

Публичные лекции о гомеопатии в Педагогическом музее

Педагогический музей военно-учебных заведений, в Большой аудитории которого Лев Бразоль читал свои лекции, с 1870 г. бессменно возглавлялся генералом Всеволодом Порфирьевичем Коховским (1835-1891) и ко времени бразолевских лекций завоевал огромную популярность, став Народным университетом, первым директором которого был назначен Коховский. Сначала музей создавался как средство просвещения (с помощью картинок, демонстрируемых посредством "туманного фонаря" и бесплатных концертов) солдат и публики из социальных низов, но постепенно превратился в арену просвещения и образования для всех слоев общества. Благодаря усилиям Коховского, в музее были собраны лучшие российские экспонаты, имеющие отношение к образованию. На Международной Парижской выставке 1876 г. Педагогический музей СПб получил первую премию. В отличие от других музеев, с их неизменным "Трогать руками запрещается!", Коховский предложил совершенно противоположное: "трогать руками" не только не возбранялось, но и поощрялось. Все модели и экспонаты могли быть испробованы в действии как рядовой публикой, так и потеницальными их заказчиками. Такая система работы музея была рекомендована для использования по всему миру Парижским географическим конгрессом 1875 г., и была позднее принята аналогичными просветительскими музеями в Амстердаме, Берне, Брюсселе, Париже, Вашингтоне, Риме и других городах. Деятельность музея становилась всё более многобразной, и при музее было создано Общество и постоянная комиссия, занимавшиеся текущими делами.

Когда Лев Бразоль (вероятно, отчаявшись привлечь внимание медицинских обществ и журналов к вопросу о гомеопатии) впервые обратился к генералу Коховскому с предложением прочитать в возглавлявшемся им музее лекции о гомеопатии, последний был немало удивлен. Он ответил Бразолю, что гомеопатия не имеет прав гражданства среди врачей и отвергается медицинской наукой, поэтому вопрос не может быть решен им одним, он должен сначала обсуждаться в постоянной комиссии музея, а потом должен быть передан на утверждение в Министерство внутренних дел и Министерство образования. Кроме того, Коховский поставил непременным условием дискуссию с аллопатами-членами постоянной комиссии по обсуждающемуся в лекциях, на что получил немедленное согласие Бразоля.

Не вдаваясь сейчас в детали лекций Бразоля (мои комментарии, помеченные А. К., наравне с авторскими, помеченными Л. Б., следуют в примечаниях после каждой лекции), могу лишь сказать, что они мало в чем утратили свою актуальность, что не может не польстить гомеопатии. И сегодня любой, интересующийся основными гомеопатическими законами, может в деталях узнать о них из предлагаемых на сайте лекций (публикуются по текстам "Публичных лекций о гомеопатии Л. Е. Бразоля с приложением стенографических отчетов прений и дополнительных примечаний автора", изд. 2-е, СПб, 1889 и "О положении гомеопатии среди опытных наук", СПб, 1890). Если же опубликовать современные бразолевским лекции по аллопатической терапии, они вряд ли бы заслужили даже беглого просмотра, ибо практически ничего полезного почерпнуть из них современный аллопат не сумеет. То же можно сказать и об аллопатических лекциях, читавшихся и 50, и более лет позднее. Аллопатия в постоянных метаниях. В гомеопатии же ничуть не устарели труды Ганемана, которым уже под 200 лет, как не могут устареть теорема Пифагора и законы Ньютона. Упрекать гомеопатов в том, что они "остались со своим Ганеманом" так же нелепо, как, скажем, упрекать славян за использование кириллицы, предложенной тысячу лет назад. Прочтя три лекции об основных законах гомеопатии в 1887 г., Бразоль вернулся в Большую аудиторию Педагогического музея в феврале 1890 г., прочитав лекцию "О положении гомеопатии среди опытных наук", также публикующуюся на этом сайте. В декабре того же года он принимал участие в обсуждении лекции д-ра Дж. Каррика "Гомеопатия как учение и увлечение", которая, хотя и была опубликована в гомеопатической периодике в виде стенографического отчета с комментариями Бразоля, а также вышла отдельной книгой, здесь не приводится, как не заслуживающая большого интереса.

Талантливые лекции Бразоля имели широкий резонанс. Это были первые публичные лекции о гомеопатии в Российской империи, и публика убедилась, что гомеопаты не далекие от "научной медицины" малообразованные шарлатаны, как любили представлять их аллопаты, а такие же врачи и даже обладатели докторских степеней, как Бразоль. После удачного опыта Бразоля проведение публичных лекций постепенно вошло в практику российских гомеопатических обществ. Показательно, что несмотря на многословие прений после лекций, никаких действительно серьезных дискуссий в аудитории не разворачивалось, на что указал в своих комментариях и Бразоль. Оппонентам нечего было сказать по существу дела, ибо опровержением заявляемых фактов могла быть только их клиническая проверка, но именно это аллопатам по вполне понятным причинам меньше всего хотелось делать. Уклоняясь от предложения испытать гомеопатию, они неизменно сворачивали в область чисто спекулятивного теоретизирования "этого не может быть, потому что этого не может быть никогда" и отвлеченных рассуждений о химических и физических законах. Эти жалкие и беспомощные увертки видели и понимали не только гомеопаты... Лекции Бразоля стали предвестником подъема гомеопатии в Российской империи в 1890-х гг. Именно с этих лекций начался путь в гомеопатию д-ра Евграфа Дюкова (1863 – ок. 1933), ставшего самым известным харьковским гомеопатом, и, вероятно, многих других. Лекции издавались два раза и пользовались большим успехом.

К сожалению, преждевременная смерть генерала Коховского, ставшего после лекций Бразоля горячим приверженцем гомеопатии и избранного почетным членом Санкт-Петербургского Общества последователей гомеопатии, помешала осуществлению планов дальнейшего продвижения гомеопатии в рамках Педагогического музея. Незадолго до его смерти, он и Бразоль выработали совместный план изучения научных оснований гомеопатии с помощью специальной комиссии, в которую должны были войти приглашенные Педагогическим музеем известные, уважаемые и беспристрастные биологи, математики, физики, ботаники и естествоиспытатели. Коховский считал гомеопатию настоящей народной медициной, очень гордился своим избранием почетным членом гомеопатического общества и планировал приложить все усилия для расцвета гомеопатии в России. Этим планам не суждено было осуществиться...

Лев Бразоль — инициатор возведения памятника Ганеману

В 1896 г., в год столетия гомеопатии, Лев Бразоль принимал участие в работе Международного гомеопатического конгресса в Лондоне. Когда обсуждались различные проекты, призванные содействовать дальнейшему успеху гомеопатии в мировых масштабах, Бразоль предложил увековечить память создателя гомеопатии, д-ра Самуэля Ганемана, возведением памятника над его могилой. Эта инициатива, горячо поддержанная участниками съезда, обессмертила его имя. Бразоль был избран Председателем комитета по сооружению памятника Ганеману и в течение 4-х лет руководил его работой. Подробно история возведения памятника Ганеману изложена в "Историческом очерке..." (1910) Бразоля, опубликованном на этом сайте. В честь признания его заслуг перед гомеопатией, главной из которых было создание памятника Ганеману, 13 января 1910 г. по предложению известного французского гомеопата д-ра Марка Жюссе, Бразоль был единогласно избран почетным членом Французского гомеопатического общества.

Во главе санкт-петербургских гомеопатических обществ. Последние годы

В 1885 г. Бразоль стал членом Санкт-Петербургского Общества врачей-гомеопатов, а несколькими годами позднее он вступил и в Санкт-Петербургское Общество последователей гомеопатии (подробно история гомеопатических обществ Санкт-Петербурга излагается в главе "Homeopathic facilities" моей докторской диссертации). Со второй половины 1880-х гг. и до 1917 г., Лев Бразоль был ведущим российским гомеопатом и неизменным представителем российской гомеопатии на международной арене. Возглавляя (с 1889 по 1917 гг.) Общество врачей-гомеопатов и будучи постоянным членом администрации Общества последователей гомеопатии, д-р Бразоль, фактически, был также и мостом, соединявшим оба общества, отношения между которыми часто были очень далеки от идеальных. Под руководством Бразоля Общество врачей-гомеопатов претерпело поистине революционные изменения. Вскоре после своего избрания на пост председателя, Бразоль заявил о необходимости избавиться от зависимости Общества от гомеопатической аптеки Федора Флемминга (1812-1894), мешавшей нормальному развитию Общества. В этом он был активно поддержан д-ром Евгением Габриловичем (1832-1918). В 1892 г. Общество создало свою собственную аптеку, и дела его значительно улучшились. С открытием Обществом последователей гомеопатии гомеопатической больницы в память Александра II (1898 г.) и до 1911 г. Бразоль заведовал мужским ее отделением, а после смерти фактического основателя больницы, д-ра Павла Соловьева (1854-1911) и до 1917 г. Лев Бразоль занимал пост главврача. Пост этот Бразоль согласился занять лишь при условии, что два общества наконец объединятся в одно. И хотя гарантии этого он получил, и намерение объединится неоднократно обществами подтверждалось, этого так и не произошло.

Весной 1917 г. жена Бразоля, находившаяся в тот момент в Киеве, тяжело заболела. Бросив все свои посты, Бразоль помчался в Киев, но помочь жене ничем не смог: через несколько месяцев она скончалась. Потрясенный ее смертью, Бразоль решил больше не возвращаться в Петроград. Его посты председателя Общества врачей-гомеопатов и главврача занял д-р Николай Габрилович (1865-1941), сын д-ра Евгения Габриловича.

Переворот 1917 г. и последовавшая затем гражданская война не принесли Бразолю ничего, кроме новых страданий. Его квартира на Мойке была разграблена большевиками — погибло все, в том числе библиотека и рукопись книги Бразоля, плод его многолетнего труда, посвященная теории и практике гомеопатии. Киев на несколько лет превратился в арену противоборства армий враждующих сторон. Здоровье Бразоля так сильно пошатнулось (начала прогрессировать сердечная недостаточность), что он был не в состоянии даже зарабатывать себе на хлеб гомеопатией, хотя владелец гомеопатической аптеки неоднократно предлагал ему принимать пациентов в помещении аптеки. Можно представить себе и душевное состояние Бразоля, видящего крушение всего, чему была посвящена без остатка его жизнь. В 1918 г. большевики забрали больницу — венец достижений российских гомеопатов. Ныне в отнятой больнице на ул. Рентгена, бывшей Лицейской, находится кафедра рентгенологии и радиологии одного из СПб-ских мединститутов. Заросшие сорняками тропинки, омерзительные зловонные свалки вокруг здания и рухнувшие балконы украшают то, что когда-то составляло славу и гордость российской гомеопатии. Нынешние питерские гомеопаты об экспроприированной больнице и не вспоминают.... Утрата больницы привела к прекращению существования Общества последователей гомеопатии, а вслед за ним развалилось и Общество врачей-гомеопатов (в 1923 г. оно было воссоздано Николаем Габриловичем в виде ЛОВГ — Ленинградского Общества врачей-гомеопатов). Лишенная своего краеугольного камня, каким была петроградская гомеопатия, рухнула и гомеопатия российская. В письме от 10 февраля 1923 г. Бразоль писал Габриловичу: "Много раз я проливал слезы о гибели дела, которому я служил всю жизнь и которому отдал в былое время семейное счастье и все мои душевные силы... От всей души желаю Вам успеха и нравственного удовлетворения в Вашей просветительской деятельности и искренне горюю, что не могу придти к Вам на помощь. При теперешнем моем телесном и душевном состоянии я совершенно вышел из строя и абсолютно непригоден ни к какой общественной или академической деятельности. В моем киевском одиночном заточении я совершенно отвык от людей, не имею с кем бы перемолвить слово, забыл все иностранные языки и разучился говорить по-русски...".

Чувствуя, что судьба оставила ему уже совсем немного, в 1924 г. Бразоль покинул Киев, решив, вероятно, встретить смерть в городе, с которым было связано его главное достижение — Париже. Он еще набрался сил, чтобы принять мандат от немногих оставшихся российских гомеопатов и стать их представителем на Парижском гомеопатическом конгрессе 1926 г. В Париже он и скончался весной 1927 г.

Заключение

Трудно в кратком очерке рассказать о таком замечательном человеке, каким был доктор Лев Евгеньевич Бразоль. Природа щедро одарила его талантами во многих областях. Он был прекрасным лектором, прекрасным организатором, прекрасным врачом. Как свидетельствуют его работа в лабораториях Карла Людвига и книги об оспопрививании, он также был и пытливым, добросовестным исследователем. С 1887 по 1890 гг. Бразоль редакторовал единственный тогда российский гомеопатический журнал, ставший за эти несколько лет серьезным и обстоятельным гомеопатическим изданием. Лев Бразоль был прекрасно образован, о чем говорит не только его докторская степень, но и свободное владение фанцузским, немецким и английским языками. Бразоль первым предложил адреналин в качестве средства против гипертонии и стенокардии, и провел его прувинг. И конечно он навсегда останется в истории гомеопатии как человек, предложивший создание памятника основателю гомеопатии Самуэлю Ганеману, и приложивший максимум усилий для того, чтобы это осуществилось. К сожалению, сегодняшние санкт-петербургские гомеопаты, охотно к делу и не к делу вспоминающее имя Льва Бразоля и даже считающие себя чуть ли не продолжателями его дела, совершенно равнодушны к тому, чтобы его заслуги были, наконец, оценены по достоинству, и память о крупнейшем российском дореволюционном гомеопате была увековечена. Никто не знает ни где похоронен д-р Бразоль, ни сохранилась ли вообще его могила... Но если даже он не заслужил благодарной посмертной памяти российских гомеопатов, то кто же тогда?!

Д-р Александр Коток

О гомеопатическом законе подобия

Публичная лекция, читанная в Большой аудитории Педагогического музея 10 февраля 1887 г. (Записана стенографически)

Милостивые государыни и милостивые государи!

Предмет, о котором я буду иметь честь с вами сегодня беседовать, относится, собственно говоря, к области медицины и заслуживал бы серьезного обсуждения в обществе врачей. Но нетерпимость официальных представителей медицины к одному слову "гомеопатия", как вам известно, настолько велика, что попытки мои возбудить этот вопрос в медицинском обществе остались безуспешны. А между тем, я всегда имел желание возбудить интерес именно врачей к этому жгучему вопросу в терапии. Писать об этом в одном из периодических или специальных изданий, обладающих большим кругом читателей также из среды врачей, для меня, как я по личному опыту знаю, оказалось невозможным, потому что ни медицинская, ни общая пресса не принимает статей, хотя бы косвенно клонящихся в пользу гомеопатии. Писать отдельные сочинения или брошюры по этому предмету также не достигает цели, потому что сочинения эти не читаются врачами и главным образом потому, что медицинская пресса даже не принимает публикации о выходе в свет сочинений гомеопатического содержания, не доводит их до сведения врачей, замалчивает их и с самого появления их, так сказать, обрекает их на неизвестность. Мало ли есть превосходнейших сочинений по части гомеопатии, гомеопатической терапии и фармакологии в иностранной литературе, преимущественно в немецкой и английской, которые совершенно неизвестны врачам и о которых они не имеют даже никакого представления? Молчать же я считаю даже неприличным, и не столько потому, что гомеопатия ех officio и ех cathedra изображается в превратном или карикатурном виде, но главным образом потому, что врачи, практикующие эту систему лечения, тайно и явно, печатно и словесно, открыто и из-за угла, всегда и везде подвергаются со стороны противников их всевозможным обвинениям в невежестве, шарлатанстве, эксплуатации кармана легковерной публики и прочим инсинуациям.

Имея за собою десятилетний опыт практического врача и выработав себе известные терапевтические убеждения путем литературных занятий, критического размышления и, главным образом, путем наблюдений над больными, я считал бы даже несогласным с моим факультетским обещанием умолчать об этих убеждениях. Поэтому я с величайшей радостью воспользовался представившейся мне возможностью прочитать публичную лекцию в Педагогическом музее, в надежде на то, что придут меня послушать и врачи. Я рад, что не ошибся. Имею удовольствие видеть здесь весьма многих, лично мне известных врачей, и знаю о присутствии многих, мне лично неизвестных. Благодарю их за честь, которую они мне оказали посещением моей аудитории; буду, главным образом, иметь в виду именно их, товарищей моих по профессии, и постараюсь высказать перед ними мою profession de foi, и потому буду говорить языком профессиональным, хотя, надеюсь, вполне понятным и большинству публики из неврачей.

Я желал бы еще заручиться вашей снисходительностью: мне в первый раз приходится говорить в такой многочисленной аудитории; кроме того, присутствие в этой зале двух разнородных и противоположных элементов — с одной стороны враждебных, а с другой дружелюбных, если не лично ко мне, то к предмету, представителем которого я здесь являюсь, несколько лишает меня того спокойствия, которое необходимо лектору для того, чтобы успешно справиться со своей задачей. При оценке моей беседы, надеюсь, что вы будете иметь ввиду эти смягчающие вину обстоятельства.

Программа моя, имеющаяся у вас в руках, как вы изволите видеть, довольно обширна. Поэтому постараюсь быть кратким и ясным, и ограничусь только самым существенным. Первые пункты, которые, мне кажется, не могут подлежать особенно серьезному возражению, я разберу только вкратце и остановлюсь более подробно на последних.

Гомеопатия зиждется на трех непоколебимых столбах или основах, из которых первый есть закон подобия, второй — гомеопатическая фармакология и третий — гомеопатические дозы. О двух последних, о гомеопатических дозах и фармакологии, я сегодня говорить не буду, потому что не успею, и это не входит в рамки моей сегодняшней беседы. Ограничусь только разъяснением главного и существенного принципа гомеопатического лечения, именно закона подобия, и постараюсь вам разъяснить, на чем основан выбор лекарств врачами-гомеопатами.

Известно, что лекарственные вещества, поступая посредственно или непосредственно в кровь, приходят в прикосновение со всеми частями организма, но не все части организма одинаково поражаются ими, не все клетки, ткани и органы одинаково реагируют на известного лекарственного раздражителя, а лишь только те, которые имеют к нему известное избирательное или физиологическое сродство. Например, Belladonna, Opium, Hyosciamus действуют главным образом на головной мозг, т.е. головной мозг есть один из тех органов, к которому эти лекарственные вещества имеют физиологическое и предпочтительное сродство, между тем как от бесчисленного множества других лекарственных веществ головной мозг остается более или менее незатронутым. Точно так же Aconitum, Digitalis и Spigelia действуют на сердце, т.е. сердце есть один из органов, к которому эти лекарства имеют физиологическое сродство. Sepia, Secale cornutum и Sabina действуют на матку; Cantharis, Terebinthina, Copahiba — на мочевые органы; Mercurius, Argentum nitricum и Ferrum — на кровь; Aconitum, Bryonia и Colchicum — на серозные оболочки; Arsenicum и Sulphuris — на кожу; Podophyllum и Kali bichromicum — на двенадцатиперстную; Aloes — на толстую кишку; Chininum и Acidum salicylicum — на внутреннее ухо; Aconitum — на чувствительные окончания тройничного нерва; Gelsemium — на двигательные веточки шестой, Conium — третьей пары нервов ит.д. Словом, все лекарственные вещества имеют определенную локализацию действия.

Но кроме такой определённой локализации, т.е. избирательного или физиологического сродства всех лекарственных веществ к известным органам и тканям, каждое лекарственное вещество проявляет еще известный, определенный и законосообразный характер действия, который проявляется более или менее неизменно, в каком бы виде и какими бы путями мы ни вводили его в кровь, т.е. путем ли проглатывания и всасывания из желудочно-кишечного канала на всем его протяжении, или путем вдыхания распыленных частиц легкими, или посредством впрыскивания растворов его в подкожную клетчатку, или непосредственного введения в вены и т.д. Лекарственные вещества, пробегая по бесконечным лабиринтам сосудистых и лимфатических путей, каждый раз не только неуклонно попадают на такие клетки, ткани и органы, к которыми они имеют физиологическое, элективное или в этом смысле специфическое сродство, но эти затронутые части, кроме того, каждый раз отзываются на своего физиологического раздражителя известным определенным образом, находящим свое внешнее выражение в виде многоразличных патологических процессов, имеющих определенные наименования в нозологической таблице болезней. Так, например, в физиологическом действии ртути, меркурия, мы имеем воспаление полости рта, т.е. ту нозологическую форму, которая называется stomatitis; в физиологическом или токсикологическом действии фосфора мы имеем костоеду (caries) нижней челюсти; в физиологическом действии свинца имеем потерю двигательной способности конечностей, преимущественно верхних, т.е. ту нозологическую форму, которая называется paralysis. Словом, в физиологическом или патогенетическом, т.е. болезнетворном действии лекарственных веществ, мы найдем всевозможные формы болезней, как-то: эритему, пустулы, папулы, воспаление и всевозможные формы накожных болезней; гангрену, флегмону и отеки; гиперемию и воспаление всевозможных внутренних органов, мозговых оболочек, плевры, легких, почек, кишечного канала, т.е. те нозологические формы, которые описываются под именем meningitis, pleuritis, pneumonia, nephritis, gastroenteritis и т.п. Затем найдем многочисленные и определенные функциональные и нервные расстройства (гиперестезии, анестезии, невралгии, анальгезии, судороги, параличи и т.д.); и, наконец, целую вереницу многочисленных и неопределенных болезненных состояний, еще не нашедших себе физиологического объяснения и не поддающихся номинальной классификации, но каждодневно встречающих себе подобные образцы в панораме тех болезненных картин, которые представляются наблюдению практических врачей в связи со всевозможными формами, видами, родами и оттенками болевых и субъективных ощущений.

Таким образом, существует несомненный параллелизм между естественными и лекарственными болезнями; иначе сказать, лекарственные болезни могут составлять отдельную этиологическую группу болезней.

Будучи введены в кровь, лекарственные вещества обладают способностью нарушать физиологическое равновесие человеческого организма, расстраивать его здоровье и вызывать в нем известные патологические состояния или болезненные картины, которые для каждого лекарственного вещества имеют свое особенное патологическое содержание, свой особенный органический фон или субстрат, свои особенные краски и нюансы. Это есть патогенетическое или болезнетворное действие лекарственных веществ.

С другой стороны, не подлежит сомнению, что лекарственные вещества обладают терапевтическими свойствами, т.е. способностью благотворно действовать на течение и исход, на излечение многих болезненных процессов, т.е. выводить их из патологического состояния к физиологическому; и не подлежит также сомнению, что эти терапевтические свойства лекарственных веществ всецело зависят от их физиологических свойств, т.е. от способности так или иначе влиять на здоровый человеческий организм. Таким образом, с одной стороны, лекарственные вещества производят болезнь, с другой — излечивают болезнь. Конечная цель и идеальное стремление научной терапии должно было бы заключаться в том, чтобы найти, если возможно, руководящий закон действия лекарственных веществ, т.е. найти то отношение, которое должно существовать между болезненным процессом и лекарственным веществом, для того, чтобы последнее стало "лекарственным" в тесном смысле слова, т.е. исцеляющим для данного процесса. Имея такой закон и зная тогда характер, род и свойство патологических процессов с одной стороны и характер, род и свойство физиологического действия лекарств с другой, мы могли бы смело и верно применять последние к излечению первых с шансами на успех, приближающимися к достоверности.

Можно иметь различные мнения о гомеопатии, но никто не может отрицать, что такой всеобщий закон был предложен Ганеманом и формулирован им в своем известном терапевтическом принципе "Similia similibus curantur", т.е. подобное подобным лечиться, посредством которого устанавливается факт опыта и наблюдения, что между болезненным процессом и лекарственным веществом должно существовать отношение сходства или подобия, т.е. лекарственные вещества могут излечивать такие патологические состояния, какие они же сами в состоянии произвести в здоровом человеческом организме.

Так как, может быть, не всем из вас, милостивые государи и государыни, известно, как Ганеман дошел до этого закона, то я вкратце напомню вам, что он дошел до него двояким путем. Однажды он ради эксперимента принял большой прием хинной корки, который, к удивленно его, вызвал у него лихорадочный пароксизм, чрезвычайно сходный с той лихорадкой, которой перед тем он сам страдал и которая была излечена хиной. Этот простой факт поразил гениального наблюдателя и послужил ему тем яблоком Ньютона, которое впоследствии привело его к закону подобия. Он стал задумываться над этим явлением и искать ему объяснения.

Тогда он, прежде всего, установил из медицинской литературы и из собственной практики целый ряд исцелений разнообразных болезненных процессов посредством лекарственных веществ, считавшихся в то время специфическими против них. Затем, справляясь в медицинской литературе, старой и новой, относительно действия этих лекарственных веществ на здоровый человеческий организм, он, к удивлению своему, каждый раз находил, что они выз