Студопедия — Билет № 2 6 страница
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Билет № 2 6 страница






Это не значит, что описанная выше практика разделения со­всем не используется в новых условиях. Если взаимно отчужден­ные группы не могут быть полностью эффективно разделены, т.е. четко прочертить свои границы, то их взаимодействие все еще может быть ограничено (осуществляться нерегулярно и потому быть безобидным) практикой сегрегации, которая, однако, теперь должна быть изменена.

Для примера возьмем один из методов сегрегации, упоминав­шийся ранее, — ношение четких, легко распознаваемых знаков групповой принадлежности. Такой указующий на принадлежность к группе внешний вид может быть предписан законом, и попытка «сойти за кого-нибудь другого» будет наказуема. Но этого можно 69 добиться и без помощи закона. На протяжение почти всей исто­рии городов, как известно, только богатые и привилегированные люди могли позволить себе роскошное, хорошо сшитое платье; приобрести его можно было, как правило, лишь там, где оно было сшито (всегда согласно местным обычаям), а нездешних людей всегда можно было легко отличить по наряду, нищете или неле­пости их внешнего вида. Теперь же сделать это не так просто. Отно­сительно дешевые копии превосходных платьев производятся в огромных количествах, их могут приобрести и носить люди отно­сительно небольшого достатка (и, что еще важнее, может носить чуть ли не каждый). Более того, эти копии настолько искусно сдела­ны, что их трудно отличить от оригинала, особенно на расстоянии. Из-за широкой доступности любой моды одежда практически утратила свою традиционную функцию сегрегации, что, в свою очередь, изменило «социальный адрес» портняжных новшеств. Большинство из них теперь не связано с каким-либо определен­ным классом или группой: вскоре после своего появления они становятся доступными широкой публике. Мода также утратила свой локальный характер и стала поистине «экстерриториальной», или космополитичной. Одни и те же или почти неразличимые платья можно приобрести в местах, отдаленных друг от друга. Те­перь одежда скорее скрывает; нежели демонстрирует, территори­альное происхождение и мобильность своих владельцев. Это не значит, что внешний облик и одежда не разделяют людей; наобо­рот, одежда играет роль одного из первичных символических средств, используемых для публичного заявления человеком о своей референтной группе и о том качестве, в котором он хотел бы быть воспринят другими. Это равносильно тому, как если бы я, выби­рая одеяние, заявил всему миру: «Вот к какому сорту людей я при­надлежу, и будьте любезны воспринимать меня таким и обращать­ся со мной соответствующим образом». Следовательно, выбирая одежду, я могу давать любую информацию о себе, в том числе ложную; замаскировавшись, я могу выдать себя за кого-то друго­го, что мне не позволили бы сделать в другом случае; я могу, та­ким образом, не показывать (или, по крайней мере, скрыть до поры до времени) социально навязанный мне статус. Нельзя счи­тать мое одеяние надежным показателем моей идентификации, как и я не могу верить в информативную ценность внешнего об­лика других людей. Они могут по своему желанию ввести меня в заблуждение: то надеть, то снять отделяемые от них символы, по которым я их различаю. 70

По мере того, как разделение по внешнему виду утрачивало свое практическое значение, возрастала роль разделения по простран­ственному признаку. Территория общего городского обитания по­степенно подразделялась на районы, где вероятность встретить людей одного типа становилась гораздо выше, чем людей другого типа, или где маловероятно столкнуться с людьми определенного типа, и, таким образом, вероятность ошибиться в идентификации людей значительно уменьшается. Даже в специфических районах, куда доступ весьма ограничен, вы, находясь среди чужаков, може­те с уверенностью утверждать, что все эти чужаки принадлежат примерно к одной категории людей (или, точнее, что большинст­во других категорий исключается). Разделение по районам приоб­ретает свою ценность для ориентации по методу исключения, или выборочного и поэтому ограниченного доступа.

Ложа в театре, швейцар, телохранитель — все это явные сим­волы и средства, применяемые в таких случаях. Их наличие пред­полагает, что только избранным доступно то место, которое они охраняют и контролируют. Критерии отбора бывают разные. В слу­чае с ложей в театре самым важным критерием являются деньги, хотя билет на входе могут и не принять, если человек не удовле­творяет некоторым другим требованиям, например, приличный костюм или «тот» цвет кожи. Швейцар и телохранитель определя­ют, «имеет ли право» данный человек войти туда, куда он захочет. Любой, кому разрешается войти, должен доказать свое право на­ходиться внутри; причем весь груз доказательства ложится на того, кто хочет войти, а право решать, является ли это доказатель­ство удовлетворительным, сосредоточено всецело в руках тех, кто контролирует вход. В результате установления права на вход со­здается ситуация, когда вход бывает заказан людям до тех пор, пока они остаются совершенными чужаками, т.е. до тех пор, пока они никак конкретно себя «не определяют». Сам акт идентифика­ции превращает безликого члена «серой», беспорядочной массы чужаков в «конкретного человека», в «человека со своим лицом». Тем самым раздражающе непроницаемая завеса отчужденности хотя бы частично, но приподнимается, тогда как запретная террито­рия, отгороженная охраняемыми воротами, совершенно свободна от чужаков. Каждый, вступающий на такую охраняемую террито­рию, может быть уверен, что все, кто на ней находится, до извест­ной степени избавлены от присущей чужакам неопределенности и что кто-то позаботился, чтобы все «вхожие» были хотя бы в неко­торых отношениях подобны друг другу и благодаря этому причислены 71 к одной категории. Тем самым неопределенность, сопря­женная с пребыванием в обществе людей, «которые могут быть кем угодно», существенно уменьшается, хотя лишь на ограничен­ное время и в ограниченном пространстве.

Власть запрета на вход реализуется с той целью, чтобы обес­печить относительную однородность, недвусмысленность неко­торых избранных пространств внутри плотно населенного урба­низированного и безличного мира. Мы все используем эту власть, правда, в несравнимо меньших масштабах, когда, например, пе­чемся о том, чтобы в контролируемое пространство, называемое нашим домом, допускались только те, кого мы каким бы то ни было образом можем опознать; когда отказываем в этом «совер­шенно чужим». И мы верим, что другие тоже используют свою власть в отношении нас и даже в большем масштабе. Таким обра­зом, мы чувствуем себя относительно безопасно, в какие бы охра­няемые пространства мы ни вступали. Как правило, день нашей жизни в городе делится на отрезки времени, проводимые в такого рода охраняемых пространствах и затрачиваемые на перемещения между ними (мы едем из дома на работу, в институт, в клуб, в ресторан или в концертный зал, а потом назад — домой). Между замкнутыми пространствами, обладающими способностью исклю­чать «чужих», простирается обширная область свободного входа, где каждый, или почти каждый, — чужак. В целом мы стараемся сократить время, проводимое в таких промежуточных областях, до минимума, если не удается исключить его совсем (например, переезжая из одного строго охраняемого места в другое, мы пол­ностью изолируемся от них в наглухо захлопнутой ракушке своей машины).

Таким образом можно отчасти сгладить наиболее неприятные стороны жизни среди чужаков или хотя бы сделать их на время менее раздражающими, но вряд ли можно избавиться от них вов­се. Несмотря на самые искусные методы различения, мы не мо­жем полностью избежать тех людей, кто близок к нам физически, но далек духовно, кто живет среди нас, как непрошенный гость, и чей приход и уход мы не можем контролировать. В социальном же пространстве (которого мы никак не можем избежать) мы ни на минуту не можем перестать замечать их. Эта бдительность обреме­нительна для нас: она словно путы, сковывающие нашу свободу. Даже если мы уверены, что присутствие чужаков не таит в себе никакой опасности (хотя в этом мы никогда не можем быть твердо уверены), то все равно мы постоянно чувствуем на себе их пристальный, 72 придирчивый, оценивающий взгляд, — в нашу «част­ную жизнь» вторгаются, нарушают ее обособленность. И если не наше тело, то наши достоинство, самооценка и даже самоиденти­фикация становятся заложниками неких безликих людей, чьи суж­дения едва ли поддаются нашему влиянию. Что бы мы ни делали, мы постоянно должны заботиться о том, как наши действия ска­жутся на нашем образе, который складывается у наблюдателей. Пока мы находимся в поле их зрения, мы должны быть начеку. Все, что мы можем сделать, это не вызывать подозрения или, во всяком случае, не привлекать внимания.

Американский социолог Ирвинг Гофман считал общественное невнимание постоянно используемым приемом, делающим возмож­ной нашу жизнь в городе среди чужаков. Общественное невнима­ние заключается в том, чтобы притвориться не видящим и не слы­шащим; или в том, чтобы по крайней мере принять позу не видя­щего и не слышащего и, что важнее всего, не интересующегося тем, что делают вокруг другие. Наиболее интригующе обществен­ное невнимание проявляется в стремлении избежать контакта «с глазу на глаз». (Встретиться глазами всегда означает пригласить к разговору более интимному, чем между чужими; это означает от­каз от своего неотъемлемого права на анонимность, отступление или по крайней мере ограничение его и решимости оставаться невидимым для глаз другого). Старательное недопущение встречи глазами — это публичное заявление о том, что мы ничего особен­ного для себя не отмечаем, даже если случайно, нечаянно наш взгляд «скользнет» по другому человеку (в самом деле, нашему глазу позволено лишь «скользить», но не останавливаться и тем более не сосредотачиваться, если собеседник не готов к этому). Вообще не смотреть невозможно. Улицы любого города всегда за­пружены людьми, и для того чтобы просто перейти «отсюда» «туда», нужно, во избежание столкновения, внимательно смотреть впере­ди себя, на все, что движется или стоит на вашем пути. И хотя такое наблюдение неизбежно, оно должно быть ненавязчивым, не вызывающим беспокойства и настороженности у тех, на кого па­дает наш взгляд. Нужно смотреть, делая при этом вид, что вы не смотрите, — в этом суть общественного невнимания. Возьмем слу­чаи из вашего повседневного опыта, когда вы заходите в перепол­ненный магазин, проходите через зал ожидания на вокзале или просто идете по улице. Представьте себе все те мельчайшие дви­жения, которые вы, не задумываясь, совершаете, чтобы благопо­лучно пройти по тротуару или пересечь островки, разделяющие 73 витрины в магазине или на выставке; подумайте, как мало лиц вы запомнили из бесконечной вереницы встретившихся вам людей, как мало из них вы можете описать. И вы поразитесь, насколько хорошо вы освоили это трудное искусство «невнимания» — вос­приятия чужих как безликого фона, на котором происходят зна­чительные для вас события. Осмотрительное, старательно под­держиваемое невнимание, с каким чужаки относятся друг к другу, очевидно, имеет непреходящую ценность для выживания в город­ских условиях. Но его последствия менее привлекательны. При­езжего из деревни или из малого городка зачастую поражает то, что он расценивает как бессердечие и холодное безразличие боль­шого города. Кажется, что людям ни до кого нет дела. Они бы­стро проходят мимо, не обращая внимания на других. Можно биться об заклад, что им точно так же не будет дела, даже если что-то ужасное произойдет с вами. Стена сдержанности, возмож­но, даже враждебности невидимо встает между вами и ними — стена, которую нет надежды преодолеть, дистанция, которую нет шансов сократить. Люди предельно близки физически, но духов­но, умственно, морально им удается оставаться бесконечно дале­кими. Однако молчание, разделяющее их, дистанцирование, ко­торое они используют как хитроумное и необходимое средство, способное уберечь их от опасности, ощущаемой в присутствии чужаков, похоже на угрозу. Затерявшись в толпе, человек чувст­вует себя бессильным, незначительным, одиноким и незащищен­ным. Безопасность, предполагающая охрану частной жизни от вторжений, оборачивается одиночеством. Или, скорее, наоборот: одиночество есть плата за обособленность. Существование среди чужаков — это искусство, имеющее столь же двусмысленную цен­ность, как и сами чужаки.

С одной стороны, «универсальная отчужденность» большого города означает свободу от пагубного и досадного надзора и вме­шательства других, которые в более узком и персонифицирован­ном пространстве посчитали бы себя вправе любопытствовать и вмешиваться. Здесь можно оставаться в общественном месте, со­храняя в неприкосновенности свою обособленность. «Моральная неразличимость», достигаемая благодаря всеобщему распростра­нению общественного невнимания, предоставляет немыслимые при других обстоятельствах степени свободы. До тех пор, пока повсе­местно соблюдается неписаный закон общественного невнимания, по городу можно перемещаться относительно беспрепятственно. Таким образом накапливаются впечатления — новые, захватывающие, 74 интригующие. Городская среда — благодатная почва для ин­теллекта. Как заметил великий немецкий социолог Георг Зиммель,городская жизнь и абстрактное мышление созвучны и развивают­ся вместе: движение абстрактной мысли побуждается невероят­ным богатством опыта городской жизни, который невозможно ох­ватить в его качественном многообразии, а способность опериро­вать общими понятиями и категориями — навык, без которого немыслимо выжить в городском окружении.

Это, так сказать, положительная сторона дела. Однако за нее приходится расплачиваться: никакая выгода не бывает без потерь. Вместе с обременительным любопытством со стороны других ис­чезают и их сочувствие, готовность помочь. В опьяняющей толчее городской жизни обнаруживается холодное человеческое безраз­личие. Социальные отношения по большей части ограничивают­ся обменом, который, как мы видели, оставляет его участников безразличными и безучастными друг к другу. Денежные отноше­ния, оценка взаимных услуг исключительно в денежном эквива­ленте тесно связаны с рассудочными, бесстрастными отношения­ми в городе.

В этом процессе утрачивается этический (моральный) аспект человеческих отношений и обретает реальность самый широ­кий спектр человеческих отношений, лишенных моральной зна­чимости; правилом становится поведение, свободное от мораль­ных оценок.

Моральными человеческие отношения можно назвать в том случае, если они возникают, рождаются из чувства ответственнос­ти за благосостояние и благополучие другого человека. Во-пер­вых, моральную ответственность отличает незаинтересованность. Она не навязывается мне ни страхом наказания, ни подсчетами личной выгоды, не проистекает из обязательств подписанного мною договора, которые я по закону должен выполнять, или из моих предположений о том, что данное лицо может предложить мне нечто ценное взамен моих усилий, что и делает его расположение «стоящим» для меня. Эта ответственность не зависит и от того, что делает другой человек, как и от того, что это за человек. Ответ­ственность моральна, пока она полностью бескорыстна и безус­ловна: я несу ответственность за другого человека просто потому, что он есть и тем самым может рассчитывать на мою ответствен­ность. Во-вторых, ответственность моральна постольку, посколь­ку я воспринимаю ее как мою и только мою ответственность; ее невозможно обсуждать или передать другому человеку. Я не могу 75 уговорить себя отказаться от этой ответственности, и никакая сила на земле не может освободить меня от нее. Ответственность за другого, причем за любого другого, человека просто потому, что это человек, и проистекающий из нее моральный порыв, застав­ляющий нас оказывать помощь и приходить на выручку, не требу­ют ни оправданий, ни подтверждений, ни легитимации.

Моральная близость в отличие от физической — простой и незамысловатой — основывается именно на такого рода ответст­венности. Но в ситуации «универсальной отчужденности» физи­ческая близость «очищается» от морального аспекта. Это означает, что теперь люди могут жить и действовать вблизи, рядом друг с другом, влиять на жизненные условия и благосостояние друг дру­га, не испытывая при этом никакой моральной близости, оставаясь невосприимчивыми к моральному значению своих поступков. Практическим следствием подобной ситуации является то, что они могут воздерживаться от поступков, диктуемых моральной ответ­ственностью, и предпринимать действия, ею не поощряемые или отвергаемые. Благодаря правилам общественного невнимания чу­жаков не воспринимают как врагов, и они, как правило, избегают участи врага — не становятся мишенью враждебности и агрессии. И все же подобно врагам чужаки (а это относится и к нам самим, поскольку все мы являемся частью «универсальной отчужденнос­ти») лишены той защиты, которую может обеспечить только мо­ральная близость. Лишь один маленький шаг отделяет обществен­ное невнимание от морального безразличия, бессердечия и прене­брежения нуждами других. 76

 

Глава 4. Вместе и врозь.

Наверное, вам не раз случалось начинать свою речь фра­зой: «Мы все согласны, что...». Наверняка, вы слышали, как и другие люди говорят то же самое. Может быть, вам приходилось читать подобные фразы в газетных статьях, особенно в передовицах, которые являются своего рода обращением редак­тора газеты к читателям. Но задавались ли вы когда-нибудь вопро­сом, кто такие эти «мы все», которые «согласны»?

Когда я употребляю фразы вроде «Все мы знаем, что...» или «Все мы согласны, что...», я имею в виду неопределенную сово­купность людей, думающих, как я. На самом же деле я подразуме­ваю нечто большее: во-первых, что именно я избрал этих людей и отделил от тех, кто может думать иначе; во-вторых, что именно эта избранная совокупность имеет значение (во всяком случае для меня); в-третьих, что именно эта, а не какая-нибудь другая группа имеет значение; и, наконец, в-четвертых, что именно мнение, раз­деляемое членами этой группы, наделяет правомочностью — до­статочной и достоверной — все, что последует дальше в моей речи или статье. Употребляя такое выражение, я устанавливаю невиди­мую связь взаимопонимания между мною и моими слушателями или читателями. Я предполагаю, что нас объединяют общие взгля­ды, одинаковое видение проблемы, о которой я говорю, пишу. Все эти подразумеваемые значения подспудно сопровождают исполь­зуемое мною выражение, не требуя особо акцентировать внима­ние на них. Это как если бы единство «всех нас», согласных, и наше общее игнорирование тех, кто не согласен, казались мне (а также, как я надеюсь и считаю само собой разумеющимся, и моей аудитории) слишком «естественными», чтобы спорить о них или искать доказательства в их подтверждение. 77

Именно такую совокупность людей (очень неясно определен­ную или обозначенную), которые согласны с чем-то, что другие люди, вероятно, отвергают, и именно такую правомочность, при­сваиваемую их согласию вопреки всему, мы и имеем в виду, когда говорим о сообществе. Как бы мы ни пытались обосновать или объяснить «общность» сообщества, его единство, настоящую или только желаемую устойчивость, оно всегда есть духовное единство, представляющее общую духовную правомочность, которую мы и имеем в виду прежде всего. Без нее нет сообщества.

Но есть одно общее убеждение, которое обусловливает и под­держивает общность всех остальных убеждений; оно заключается во всеобщем согласии относительно того, что данная совокупность людей действительно представляет собой сообщество, т.е. что в ее пределах все разделяют (или должны разделять) общие убеждения и отношения и что такое согласие может и должно быть достигну­то, если какое-либо из убеждений (хотя бы временно) расходится с общим мнением. Согласие, или по крайней мере готовность к согласию, считается основной, естественной характеристикой чле­нов сообщества. Сообщество — это группа, в которой факторы, объединяющие людей, гораздо сильнее и важнее того, что может их разъединять; различия между ее членами второстепенны по срав­нению с их сущностным — можно сказать всепоглощающим — сходством. Сообщество мыслится как естественное единство.

И даже если нам удается обходиться без объяснений того, кто такие «все мы», без доказательств истинности и правильности якобы разделяемых всеми убеждений, тем самым заслуживающих соот­ветствующего уважительного отношения и доверия, то это проис­ходит именно в силу «естественности» подразумеваемой связи. Принадлежность к сообществу возникает как бы сама собой, по­добно другим «явлениям природы»; ее не нужно старательно вы­рабатывать, поддерживать и обслуживать. Принадлежность к со­обществу будет наиболее сильной и надежной, если мы будем ду­мать о нем примерно следующим образом: мы не выбирали целе­направленно данное сообщество, ничего не делали для его суще­ствования и ничего не можем сделать, чтобы разрушить его. Ради того, чтобы представления и постулаты, подразумеваемые фразой «мы все согласны, что...», были действенными и брали верх над реальностью, они никогда не должны конкретизироваться, нахо­диться в центре внимания, формализовываться в писаном законе, наконец, никогда не должны становиться предметом сознательно­го обсуждения. Их узы тем сильнее, чем меньше мы говорим о них 78 и даже замечаем их. Лишь до тех пор, пока они безмолвствуют, сообщество остается тем, чем оно нам представляется, — «естест­венным» единством. Общность взглядов поддерживается естест­венным образом до тех пор, пока она не обсуждается и, следова­тельно, не подвергается сомнению.

В идеальном случае такая общность наиболее полно прояви­лась бы в изолированной группе людей, которые проводят всю свою жизнь от рождения до смерти в одном и том же окружении, которые не путешествуют в другие места и которых не посещают люди из групп с другим стилем жизни. У людей этой общности не было бы возможности взглянуть на свои способы и средства жиз­ни как бы «извне», со стороны, увидеть в них нечто странное и обескураживающее, требующее объяснений и доказательств. Чле­нам подобной общности не пришлось бы ни объяснять, ни оправ­дывать, почему они живут так, а не иначе, придерживаются такого стиля жизни, а не другого. (Заметим, что мы разбираем здесь иде­альный случай. В реальных ситуациях такие идеальные условия вряд ли возможны. Иногда полагают, что старые изолированные деревни или отдаленные острова близки к таким условиям, но подобные предположения редко выдерживают более тщательный анализ. В большинстве случаев сообщество — это постулат, кон­статация желаемого, боевой клич, призывающий сомкнуть ряды, а не реальность. Как говорил великий британский ученый Рэймонд Вильяме,«в сообществе примечательно то, что оно всегда было».) То сообщество, если оно и существовало в прошлом, сегодня, т.е. в момент, когда о нем говорят, а не в идеализированном представ­лении о нем, безусловно больше не существует. Люди, сталкиваю­щиеся с практической задачей создать единство искусственно или спасти сознательными усилиями от разрушения прошлое единст­во, более всего склонны прибегать к несокрушимой силе «естест­венного» единства.

Когда мы используем такую фразу, как «Мы все согласны с тем, что...», то пытаемся тем самым вызвать к жизни, поддержать или воскресить сообщество значений и верований, которое реаль­но («естественным» образом) никогда не существовало, или уже готово распасться, или должно вновь восстать из пепла. Мы дела­ем это в условиях, конечно же, неблагоприятных для существова­ния и выживания «естественных» сообществ, — в мире, где сосу­ществуют противоречивые верования, соревнуются различные кар­тины мира, и любое мнение должно отбивать аргументы противо­положной стороны. На практике идея сообщества как «духовного 79 единства» служит орудием для проведения не существовавших до сих пор границ между «нами» и «ними»; она — средство мобилиза­ции, убеждения той группы, к которой оно обращено, в том, что у нее есть общая судьба и общие интересы, и используется это ору­дие для того, чтобы побудить к согласованным действиям.

Давайте повторим: сама по себе ссылка на «естественность» сообщества является фактором, способствующим эффективности обращения к единству. Самые невероятные усилия (и как прави­ло, самые эффективные) по построению сообщества парадоксаль­ным образом всегда подразумевают некие факторы «за пределами человеческих возможностей», которые не выбирают по собствен­ной воле и не отвергают; наиболее характерными из таких факто­ров являются: «одна кровь», т.е. унаследованные черты одного ха­рактера и идущая с незапамятных времен связь с землей, которые якобы определяют судьбу и миссию расы; общее историческое прошлое, общие воспоминания о победах и поражениях, «наше общее историческое наследие», которое превращает нацию в еди­ное целое, сплоченное навеки; общая религия, которая в далеком прошлом родилась из откровения, снизошедшего на праотцев, за­тем подверглась гонениям, в результате чего верования предков стали священными и особо почитаемыми, а сохранение этого на­следия — священным долгом и обязанностью потомков. Обращение к такого рода якобы объективным «фактам» оказывается осо­бенно действенным при построении сообщества, поскольку при­влекаемые факты никоим образом недоступны контролю тех, кому они адресованы. Ссылки на подобные факты удачно скрывают элемент выбора и произвольность этого выбора. Для того чтобы склонить к нужному выбору тех, на кого рассчитаны призывы к сплочению сообщества, им говорят, что они находятся в ситуа­ции, когда выбирать не приходится: решение уже принято за них их предками или провидением. В такой ситуации нежелание при­соединиться к общим усилиям не может расцениваться иначе, как измена. Те, кто так поступает, предают свою собственную приро­ду, память предков, их наказы и т.п.; они либо отступники, либо заносчивые дураки, что бросают вызов истории.

Но не всегда усилия по консолидации сообщества могут обра­щаться к внешним, не поддающимся контролю силам и таким об­разом скрывать свой произвольный характер. Многие политичес­кие и религиозные движения открыто заявляют о своем намере­нии создать сообщество единомышленников или единоверцев, обращая людей (прозелитов) в новую веру, о существовании которой 80 те до сих пор не подозревали или которую вообще отвергали на свой страх и риск. Эти движения стремятся создать сообщества уверовавших — людей, объединенных общей приверженностью идее, открытой им святым-основателем религиозной секты или проницательным и дальновидным политическим лидером. В тако­го рода попытках построения сообщества речь идет не о священ­ных традициях, исторической судьбе или классовом предназначе­нии, а о благой вести, прозрении, «рождении заново» и прежде всего об истине. Они обращаются не к ситуации безысходности, когда якобы нет возможности выбора, но, наоборот, они призыва­ют к благородному акту выбора истины, а не заблуждения, к при­верженности истинной вере и отвержению суеверия, иллюзии или идеологического искажения реальности. Людям предлагают при­соединиться к новому сообществу, а не оставаться в том «естест­венном» сообществе, к которому они уже принадлежат. Само при­соединение расценивается как акт освобождения и начала новой жизни; его называют актом свободной воли — первым истинным проявлением свободы человека. В подобных случаях скрывается то давление, которое теперь будет оказываться на новообращен­ных с тем, чтобы они оставались послушными новой вере и по­жертвовали бы своей свободой, если этого потребуют от них об­стоятельства. Такие требования могут быть не менее значительны­ми, чем те, которые обосновываются с помощью обращения к ис­торической традиции для их легитимации.

Сообщества, основанные на вере, не могут ограничиваться про­пагандой — проповедью нового символа веры для объединения бу­дущих ее приверженцев. Приверженность вере не может быть впол­не надежной без ритуала, т.е. некоторых систематически повторя­ющихся событий (патриотических праздников, партийных собра­ний, церковных служб), в которых уверовавшие должны участво­вать явно, чтобы их общая принадлежность и общность судьбы подтверждались и их приверженность укреплялась. Сообщества, основанные на вере, различаются по строгости и объему требова­ний, которые они предъявляют своим членам.

Например, большинство политических партий (за исключени­ем самых радикальных — революционных или реакционных, ле­вых или правых, — которые считают своих членов борцами и по­тому требуют от них тотального подчинения и верности) стремят­ся к единству мысли, но не более того, что требуют интересы со­лидарности в предвыборных кампаниях и минимум добровольной «миссионерской» деятельности в соответствии с партийной программой. 81 Вся остальная жизнь членов партии остается на их от­ветственности, партия воздерживается от предписаний относитель­но, скажем, их семейной жизни или рода занятий.

Религиозные секты в целом более требовательны к своим адеп­там. Они не довольствуются лишь участием в периодически совер­шающихся культовых ритуалах, для них представляет интерес вся жизнь их членов. Секты по определению являются меньшинства­ми, подвергающимися внешнему давлению и постоянно находя­щимися в осаде, поэтому они требуют от своих членов не просто согласия во взглядах, но единообразия всего образа жизни. Они стремятся к полному и всестороннему преобразованию повседнев­ной жизни своих верующих, требуют повиновения даже в том, что предположительно не имеет отношения к вопросам веры. Превра­щая всю жизнь своих участников в дело служения вере и проявле­ния верности, сектантские сообщества стараются оградить своих членов от скептицизма и открытой враждебности окружения. В крайних своих проявлениях такие секты стремятся отрезать все сообщество от «обычного» хода общественной жизни; не только поглотить все их существование, заполнить все их время, удовле­творить все их потребности (или отрицать правомерность этих потребностей, если они не могут их удовлетворить), но и изолиро­вать своих членов от всех неподнадзорных контактов. Одним из основных догматов символа веры, которому должны быть привер­жены члены секты, является осуждение и отвержение способов и средств существования «обычного» общества. Нормальное обще­ство порицается за его бездуховность или греховность, за господ­ство в нем эгоизма и корысти, за подмену духовных интересов материальными, за превознесение свободы индивида, за разруше­ние близости и сочувствия людей друг другу, за сотворение нера­венства между людьми и вопиющую несправедливость, за поощ­рение соперничества и конкуренции и т.п.







Дата добавления: 2015-06-15; просмотров: 359. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Картограммы и картодиаграммы Картограммы и картодиаграммы применяются для изображения географической характеристики изучаемых явлений...

Практические расчеты на срез и смятие При изучении темы обратите внимание на основные расчетные предпосылки и условности расчета...

Функция спроса населения на данный товар Функция спроса населения на данный товар: Qd=7-Р. Функция предложения: Qs= -5+2Р,где...

Аальтернативная стоимость. Кривая производственных возможностей В экономике Буридании есть 100 ед. труда с производительностью 4 м ткани или 2 кг мяса...

Метод архитекторов Этот метод является наиболее часто используемым и может применяться в трех модификациях: способ с двумя точками схода, способ с одной точкой схода, способ вертикальной плоскости и опущенного плана...

Примеры задач для самостоятельного решения. 1.Спрос и предложение на обеды в студенческой столовой описываются уравнениями: QD = 2400 – 100P; QS = 1000 + 250P   1.Спрос и предложение на обеды в студенческой столовой описываются уравнениями: QD = 2400 – 100P; QS = 1000 + 250P...

Дизартрии у детей Выделение клинических форм дизартрии у детей является в большой степени условным, так как у них крайне редко бывают локальные поражения мозга, с которыми связаны четко определенные синдромы двигательных нарушений...

ТЕРМОДИНАМИКА БИОЛОГИЧЕСКИХ СИСТЕМ. 1. Особенности термодинамического метода изучения биологических систем. Основные понятия термодинамики. Термодинамикой называется раздел физики...

Травматическая окклюзия и ее клинические признаки При пародонтите и парадонтозе резистентность тканей пародонта падает...

Подкожное введение сывороток по методу Безредки. С целью предупреждения развития анафилактического шока и других аллергических реак­ций при введении иммунных сывороток используют метод Безредки для определения реакции больного на введение сыворотки...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.011 сек.) русская версия | украинская версия