Глава пятая. – Чего вы ищете на моей земле?

 

– Чего вы ищете на моей земле? – повторил вопрос Фулько Артевельде, префект из Ридбруна, уже явно обеспокоенный затянувшейся тишиной. – Откуда прибыли? Куда направляетесь? С какой целью?

«Вот так кончаются игры в добрые намерения, – подумал Геральт, глядя на иссеченное загрубевшими шрамами лицо префекта. – Так кончаются благородные порывы дурного ведьмака, проявившего сочувствие к банде заросших грязью лесных людей. Так заканчиваются желания обрести удобство и ночлег в заезжих дворах, в которых обязательно сыщется шпик. Таковы печальные последствия странствований с болтуном-виршеплетом на шее. И вот сижу я теперь в напоминающей камеру безоконной конуре, на жестком, прибитом к полу стуле для допрашиваемых, а спинка этого стула, чего невозможно не заметить, снабжена захватами и кожаными ремешками для укрепления рук и фиксации шеи. Правда, пока что ими не воспользовались, но они есть.

И как же, черт побери, теперь выпутаться из этой истории?»

 

Проблуждав пять дней с зареченскими бортниками, они наконец-то выбрались из лесной пущи и вышли на заболоченные кустарники. Дождь прошел, ветер разогнал испарения и легкий туман, солнце пробилось сквозь тучи, и в лучах солнца заиграли снежной белизной вершины гор.

Если еще не так давно Яруга была для них той четкой линией, границей, пересечение которой казалось явным переходом к дальнейшему, более серьезному этапу похода, то теперь они еще сильнее почувствовали, что приближаются к черте, барьеру, грани, к тому месту, с которого можно только отступать. Это чувствовали все и в первую очередь сам Геральт – ничего иного почувствовать было невозможно, когда с утра до вечера перед твоими глазами вздымается на юге и загораживает путь могучая, зубчатая, горящая снегами и ледниками горная цепь. Горы Амелл. И возвышающийся даже над зубастой пилой Амелла грозный и величественный, граненый, словно острие кинжала, обелиск Горгоны. Горы Дьявола. Они не обсуждали эту тему, но Геральт чувствовал, что думают о ней все. Потому что и ему при взгляде на цепь Амелла и Горгону мысль о продолжении похода на юг тоже казалась чистейшей воды сумасшествием.

К счастью, вдруг оказалось, что больше на юг идти не придется.

Известие принес кудлатый лесной бортник, из-за которого последние пять дней им выпала роль вооруженного эскорта. Тот самый супруг и отец пригожих гамадриад, рядом с которыми сам он смотрелся как кабан при кобылах. Тот самый, который пытался обмануть их, утверждая, будто друиды из Каэд Дху отправились на Стоки.

Случилось это на следующее утро после прибытия в многолюдный как муравейник городок Ридбрун, который был целью движения бортников и трапперов из Заречья. То есть на следующий день после прощания с эскортируемыми бортниками, которым ведьмак больше нужен не был, а поэтому он никак уж не ожидал увидеть кого-нибудь из них. Тем большим было его удивление.

Большим, потому что бортник начал с пространного извития слов, благодарностей, а окончил тем, что вручил Геральту мешок, полный денег, в основном мелочи. Его ведьмачьей платы. Он принял, чувствуя на себе немного насмешливые взгляды Региса и Кагыра, которым не раз во время похода жаловался на неблагодарность человеческую и подчеркивал безмерную глупость руководившего им бескорыстного альтруизма.

И тогда возбужденный бортник прямо-таки выкрикнул новость: «Того-этого, омельники, стало быть, друиды, сидят, господин ведьмак, того-этого, в дубравах над озером Лок Мондуирн, кое находится, того-этого, в тридцати пяти милях к западу отседова».

Сведения эти бортник добыл в пункте скупки меда и воска у проживающего в Ридбруне родственника, а родственник тот, в свою очередь, получил сию информацию от знакомого, искателя алмазов. Когда же бортник узнал о друидах, он что есть духу помчался, чтобы, того-этого, уведомить. И теперь аж весь излучал счастье, пылал гордостью и чувством значимости, как любой враль, вранье которого случайно оборачивается правдой.

Вначале Геральт намеревался было двинуться к Лок Мондуирну незамедлительно, но компания активно воспротивилась. Располагая деньгами бортников, заявили Регис и Кагыр, и находясь в таком месте, где торгуют всем, надлежит пополнить запасы провизии и снаряжения. И подкупить стрел, добавила Мильва, потому как от нее постоянно требуют дичи, а не станет же она стрелять оструганными щепками. И хотя бы одну ночь, заметил Лютик, переспать в гостинице, улегшись в постель, предварительно искупавшись и с приятственным пивным шумком в голове.

Друиды – признали все хором – не волки, в лес не убегут.

– Хоть это полное и неожиданное стечение обстоятельств, – добавил со странной улыбкой вампир Регис, – но наша команда оказалась на совершенно верном пути движения в совершенно верном же направлении. А посему нам бесспорно и однозначно предначертано к друидам попасть. День либо два задержки значения не имеют. Что же до поспешности, – философически добавил он, – то ощущение, будто время зверски торопит, обычно является сигналом тревоги, обязывающим попридержать темп, действовать помалу и с соответствующей обдуманностью.

Геральт не возражал и не скандалил. Против философских умозаключений вампира не выступал, хотя навещавшие его по ночам странные видения все же склоняли к поспешанию. Независимо от того, что сути этих сновидений он после пробуждения вспомнить не мог.

Было семнадцатое сентября, полнолуние. До осеннего Эквинокция оставалось шесть дней.

 

Мильва, Регис и Кагыр вызвались закупить провиант и укомплектовать снаряжение. Геральту же и Лютику выпало провести разведку в Ридбруне и «взять языка».

Лежащий в излучине реки Нэви Ридбрун когда-то был городком небольшим, если считать городком только плотную деревянную и кирпичную застройку внутри кольца ощетинившихся частоколом земляных валов. Но плотная застройка внутри кольца валов составляла лишь центр города, и здесь жить могло не более десятой части населения. Девять же десятых обитали в шумном море охвативших валы хат, халуп, шалашей, будок, сараев, палаток и фургонов, выполняющих роль жилья.

За чичероне ведьмаку и поэту служил родственник бортника, молодой, плутоватый и нагловатый субъект, типичный представитель здешних шалопаев, родившийся в канаве, в дюжине канав валявшийся и не раз в них же утолявший жажду. В городском шуме, толкотне, грязи и вони он чувствовал себя как форель в хрустальной горной быстрине, а возможность сопровождать кого-то по своему отвратительному городишку его явно радовала. Не обращая внимания на тот факт, что его никто ни о чем не спрашивает, парнишка активно давал пояснения. Оказывается, Ридбрун является важным этапом для нильфгаардских поселенцев, направляющихся на север за обещанными императором наделами: как-никак, четыре лана, или, легко сосчитать, пятьсот морг.[9]К тому же десятилетнее освобождение от податей и налогов. Ридбрун лежит в устье долины реки Нэви, пересекающей горы Амелл и идущей через перевал Теодуль, соединяющий Стоки и Заречье с Маг Тургой, Гесо, Метинной и Мехтом, территориями, уже давно подчиненными Нильфгаардской империи. Город Ридбрун, объяснял сорванец, для поселенцев – последнее место, где еще можно рассчитывать на что-то большее, нежели только на себя, на свою бабу и на то, что уместилось на телегах. Поэтому-то большинство поселенцев довольно долго стоят под городом, набираясь духа для последнего рывка к Яруге и за Яругу. А многие из них, добавил парень с гордостью канавного патриота, остаются в городе навсегда, потому что город этот – ого-го! – культура, не какое-то тебе деревенское, провонявшее навозом захолустье.

Сказать по правде, Ридбрун тоже здорово вонял, в том числе и навозом.

Геральт несколько лет назад побывал здесь, но теперь городка не узнавал. Очень многое изменилось. В былые времена здесь не шаталось столько конников в черных латах и плащах с серебряными эмблемами на нарукавниках. В былые времена под городом не было и каменоломен, в которых ободранные, грязные, истощенные донельзя и окровавленные люди ломали камень на плиты и дробили на щебень, подгоняемые палками одетых в черное надсмотрщиков.

– Здесь стоит много нильфгаардского войска, – пояснил мальчишка, – но не постоянно, а только на время перерыва в переходах и преследовании партизан из организации «Вольные Стоки». Сильный нильфгаардский гарнизон сюда пришлют, когда уже на месте старого города будет возведена большая каменная крепость из того камня, который добывают в каменоломнях. Камень же ломают военнопленные. Из Лирии, Аэдирна, последнее время из Соддена, Бругге, Ангрена. И из Темерии. Здесь, в Ридбруне, вкалывают сотни четыре пленных. Добрых пять сотен работают на рудниках, приисках и в карьерах вокруг Бельхавена, а свыше тысячи строят мосты и ровняют дороги на перевале Теодуль.

На городском рынке и во времена Геральта тоже стоял эшафот, но не столь пышный. Не было на нем такого количества вызывающих мерзкие ассоциации приспособлений, а на шибеницах, кольях, вилах и шестах не висело и не торчало столько вызывающих отвращение и разлагающихся декораций.

– Это все господин Фулько Артевельде, недавно назначенный армейскими властями префект, – пояснил сорванец, глядя на эшафот и украшающие его детали человеческой анатомии. – Это опять же господин Фулько послал кого-то к палачу. Шутки шутить с господином Фулько нельзя. Это свирепый господин.

Знакомец паренька, искатель алмазов, которого они нашли на постоялом дворе, не произвел на Геральта приятного впечатления, поскольку пребывал в том дрожаще-бледном, полутрезво-полупьяном, полуреальном и близком к сонному умопомрачению состоянии, в которое повергает человека беспробудная пьянка. У ведьмака мгновенно упало сердце. Походило на то, что сенсационные сообщения о друидах могли иметь источником обычную delirium tremens. [10]

Перепившийся искатель алмазов отвечал – как ни странно! – на вопросы вполне осмысленно, замечание Лютика о том, что не очень-то он похож на искателя алмазов, искатель остроумно отвел, сказав, что как только найдет хоть один алмаз, то сразу же будет походить. Место пребывания друидов над озером Мондуирн он назвал конкретно и точно, без фантастических украшательств и дутой мифоманской манеры. Позволил себе спросить, чего это собеседники ищут у друидов, а когда ему ответило презрительное молчание, предупредил, что появление в друидских дубравах равносильно верной смерти, поскольку друиды взяли за правило пришельцев хватать, засовывать в куклу, именуемую Ивовой Бабой, и сжигать живьем под сопровождение молитв, пения и заклинаний. Из рассказа следовало, что безосновательные слухи и глупые суеверия постоянно сопровождали друидов, четко выдерживая дистанцию в полстае.

Дальнейшую беседу прервали девять вооруженных гизармами солдат в черной форме, со знаками солнца на нарукавниках.

– Вы есть, – спросил командовавший солдатами унтер-офицер, похлопывая себя по лодыжке дубовой палкой, – ведьмак по имени Геральт?

– Да, – после недолгого раздумья ответил Геральт. – Мы есть таковые.

– Посему соблаговоляйте проследовать за нами.

– Откуда такая уверенность, что я… соблаговоляю? Я что, арестован?

Унтер долго молча и, казалось, бесконечно глядел на него и глядел странно, как-то без всякого уважения. Было ясно, что восемь сопровождающих его солдат дают ему основание смотреть именно так.

– Нет, – ответил он наконец. – Вы не арестованы. Арестовывать приказа не было. Если б такой приказ был, я б вас по-другому спрашивал, глубокоуважаемый господин. Са-а-авсем по-другому.

Геральт поправил пояс, на котором висел меч. Поправил достаточно демонстративно и холодно ответил:

– А я по-другому бы отвечал.

– Ну-ну, господа, – решил вступить в разговор Лютик, изобразив на лице нечто такое, что, по его мнению, было улыбкой опытнейшего дипломата. – К чему такой тон? Мы люди порядочные, опасаться властей нам нет резона, более того, мы с удовольствием содействуем властям. Всякий раз, как выпадает такая оказия, разумеется. Но, учитывая сказанное, хотелось бы и нам от власти видеть то же, не правда ли, господин военный? Хотя бы столь мизерную вещь, как разъяснение причины желания урезать наши и без того урезанные гражданские свободы.

– Война, господин, – ответил унтер, которого ничуть не смутил поток лютиковой речи. – Свободы, как следует из самого названия, существуют во время мира. А причины вам разъяснит господин префект. Я выполняю приказы, и давайте не будем вступать со мной в дискуссии.

– Что верно, то верно, – согласился ведьмак. – Давайте не будем. Ведите меня в префектуру, господин унтер-офицер. А ты, Лютик, возвращайся к нашим, скажи, что произошло. Делайте, что положено. Уж Регис знает, что именно.

 

– Так что же вы, господин ведьмак, делаете на Стоках? Чего ищете?

Вопрошавший был плечистым темноволосым мужчиной с лицом, покрытым шрамами и украшенным кожаным лоскутом, прикрывающим левый глаз. В темной улочке вид его циклопьего лица наверняка исторг бы крик ужаса из груди встречных, что послабее. И совершенно напрасно, поскольку это лицо принадлежало господину Фулько Артевельде, префекту Ридбруна, самому старшему рангом стражу законности и порядка во всей округе.

– Чего ищете на Стоках? – повторил самый старший по рангу страж законности и порядка во всей округе.

Геральт вздохнул, пожал плечами, изображая равнодушие.

– Вы же сами знаете ответ на свой вопрос, господин префект. Ведь о том, что я есть ведьмак, как выразился ваш унтер, вы могли узнать исключительно от бортников из Заречья, которые наняли меня для охраны. А поскольку я есть ведьмак, постольку на Стоках ли, где ли еще, я, как правило, ищу возможности заработать. Поэтому перемещаюсь в том направлении, которое указывают мне нанимающие меня хозяева.

– Логично, – кивнул Фулько Артевельде. – По крайней мере по форме. С бортниками вы расстались два дня тому назад. Но намереваетесь продолжать движение на юг в несколько странной компании. С какой целью?

Геральт не опустил глаз, выдержав горящий взгляд единственного ока префекта.

– Я арестован?

– Нет. Пока нет.

– Следовательно, цель и направление моего движения – мое личное дело. Как мне кажется.

– Однако я рекомендовал бы вам говорить честно и откровенно. Ну, хотя бы для того, чтобы доказать, что вы не чувствуете за собой никакой вины и не опасаетесь ни закона, ни стоящих на его страже властей. Попытаюсь повторить вопрос: какова цель вашего похода, ведьмак?

Геральт ненадолго задумался.

– Я пытаюсь добраться до друидов, которые когда-то проживали в Ангрене, а теперь, кажется, соблаговоляли, как опять же выразился бы ваш унтер-офицер, перебраться в эти районы. Это нетрудно будет узнать от бортников, которых я сопровождал.

– Кто-то нанял вас, опасаясь друидов? Неужто защитники природы спалили в Ивовой Бабе одним человеком больше, чем надо?

– Сказки, сплетни, суеверия довольно странно слышать от человека просвещенного. Мне нужна от друидов информация, а не их кровь. Но, честное слово, господин префект, сдается мне, что я уже был достаточно и даже излишне откровенен и показал, что не вижу за собой никакой вины.

– Не о вашей виновности идет речь, во всяком случае, не только о ней. Однако хотелось, чтобы в нашей беседе было больше благожелательности. Вопреки видимости цель этой беседы, в частности, – сохранение жизни вам и вашим спутникам.

– Вы, – не сразу ответил Геральт, – вызвали у меня колоссальное любопытство, господин префект. В частности. Я с искренним вниманием выслушаю ваши пояснения.

– Не сомневаюсь. Будут и пояснения. Но постепенно. Поэтапно. Слышали ли вы когда-либо, господин ведьмак, об институте главного, то есть коронного, свидетеля? Знаете, кто это такой?

– Знаю. Тот, кто, желая избежать ответственности, закапывает своих друзей.

– Ужасное упрощение, – не улыбнувшись, сказал Фулько Артевельде, – впрочем, вполне типичное для нордлинга. Вы часто пробелы в образовании прикрываете саркастическими либо карикатурными упрощениями, которые считаете шутками. Здесь, на Стоках, господин ведьмак, действует закон Империи. Точнее, здесь будет действовать закон Империи, когда мы окончательно выкорчуем широко распространившееся беззаконие. Самым лучшим средством борьбы с беззаконием и бандитизмом является эшафот, который вы, несомненно, видели на рынке. Но порой себя оправдывает и институт коронного свидетеля.

Он выдержал эффектную паузу. Геральт не прерывал.

– Не так давно, – продолжил префект, – нам удалось поймать в ловушку шайку несовершеннолетних преступников. Бандиты сопротивлялись и погибли…

– Но не все, не так ли? – нагловато догадался Геральт, которому уже начинало надоедать красноречие префекта. – Одного взяли живьем и обещали помиловать, если он станет коронным свидетелем, иначе говоря – стукачом. То есть если он согласится заваливать других. И он завалил меня.

– Чего ради такой вывод? У вас были контакты со здешним преступным миром? Сейчас или раньше?

– Нет. Не было. Ни сейчас, ни раньше. Поэтому простите, господин префект, но все, что сейчас происходит, есть либо тотальное недоразумение, либо блеф. Либо нацеленная на меня провокация. В последнем случае я рекомендовал бы не терять напрасно времени, а перейти к сути дела.

– Мысль о нацеленной на вас провокации, похоже, вас не покидает, – заметил префект, сморщив изуродованную шрамом бровь. – Неужели у вас, несмотря на заверения, все же есть поводы опасаться закона?

– Нет. Зато есть основания опасаться, что борьба с преступностью осуществляется здесь быстро, масштабно и немелочно, без тщательного выяснения – виновен или не виновен. Ну что ж, возможно, это всего лишь карикатурное упрощенчество, типичное для тупого нордлинга. Смею заметить, что нордлинг по-прежнему не понимает, каким образом префект Ридбруна намерен сохранить ему жизнь.

Фулько Артевельде несколько секунд молча рассматривал Геральта. Потом хлопнул в ладоши.

– Ввести ее, – приказал он явившимся солдатам.

Геральт несколькими глубокими вздохами успокоил себя, поскольку неожиданно возникшая мысль заставила его вспотеть, отчаянно забилось сердце. Через секунду ему пришлось еще несколько раз глубоко вздохнуть, пришлось даже – что было уж совсем невероятно! – проделать Знак спрятанной под столом рукой. А результат – не менее невероятно – был нулевой. Его кинуло в жар. И в холод.

Потому что часовые втолкнули в помещение Цири.

– О, гляньте-ка, – сказала Цири, как только ее усадили на стул и сковали руки за спинкой. – Гляньте, что кот приволок!

Артевельде проделал короткое движение рукой. Один из солдат, огромный детина с лицом не очень смышленого ребенка, неторопливо размахнулся и треснул Цири по лицу так, что аж стул покачнулся.

– Простите ее, милсдарь, – сказал солдат извиняющимся тоном и на удивление мягко. – Молодая, глупая. Дикая.

– Ангулема, – медленно и проникновенно проговорил Артевельде, – я обещал выслушать тебя. То есть выслушать твои ответы на мои вопросы. Твои шуточки я слушать не намерен. За них ты будешь наказана. Поняла?

– Да, дядечка.

Жест. Шлепок. Стул закачался.

– Молодая, – бухнул солдат, потирая руку о бедро. – Дикая…

Из курносого носа девушки – Геральт уже видел, что это не Цири, и не мог надивиться своей ошибке – вытекла тонкая струйка крови. Девушка сильно хлюпнула носом и хищно усмехнулась.

– Ангулема, – повторил префект. – Ты меня поняла?

– Так точно, господин Фулько.

– Кто это, Ангулема?

Девушка снова хлюпнула носом, наклонила голову, вытаращила на Геральта огромные глазищи. Карие, не зеленые. Потом покачала растрепанной гривой светлых волос, непослушными прядками падающими на брови.

– Никогда в жизни его не видела. – Она слизнула с губы кровь. – Но знаю, кто он такой. Впрочем, я вам уже говорила, господин Фулько. Дней десять тому, как он пересек Яругу и направляется в сторону Туссента. Так иль нет, беловолосый дядечка?

– Молодая она… Дикая, – быстро сказал солдат, с некоторым беспокойством поглядывая на префекта. Но Фулько Артевельде только поморщился и покрутил головой.

– Ты и на эшафоте будешь дурь нести, Ангулема? Ну ладно, пошли дальше. С кем, по-твоему, этот ведьмак Геральт путешествует?

– И тоже я вам это уже говорила. С красавцем по имени Лютик, который трубадурит и лютню с собой таскает. С молодой женщиной, у которой темно-блондинистые волосы, отрезанные по шейку. Ее имени не знаю. И с мужчиной одним, без описания, имя тоже не называлось. Всего их четверо.

Геральт положил подбородок на фаланги пальцев, с любопытством разглядывая девушку. Ангулема не опустила глаз.

– Ну, у тебя и глазищи, – сказала она. – Не глаза – глазяры!

– Дальше, дальше, Ангулема, – поторопил, морщась, господин Фулько. – Кто еще входит в ведьмачью компанию.

– А никто. Я ж сказала – четверо их. Ушей нет, что ль, дядечка?

Жест. Шлепок. Потекло. Солдат помассировал руку о бедро, воздержавшись от замечания о дикости и молодости.

– Лжешь, Ангулема, – сказал префект. – Сколько их, второй раз спрашиваю?

– Как хотите, господин Фулько. Как хотите. Воля ваша. Двести! Триста! Шестьсот!

– Господин префект! – Геральт быстро и резко упредил приказ бить девушку. – Оставим это, если можно. Все, что она сказала, настолько точно, что речь может идти не о лжи, а скорее о недоинформированности. Но откуда у нее эти сведения? Она только что призналась, что видит меня впервые в жизни. Я тоже вижу ее впервые. Ручаюсь.

– Благодарю, – криво глянул на него Артевельде, – за помощь в расследовании. Невероятно ценную помощь. Как только я начну допрашивать вас, рассчитываю на то, что вы окажетесь столь же красноречивы. Ангулема, ты слышала, что сказал господин ведьмак? Говори. Не заставляй себя подгонять.

– Было сказано, – девушка слизнула текущую из носа кровь, – что если донести властям о каком-нито планируемом преступлении, если выдать, кто планирует какое-нито мошенничество, то будет проявлена милость. Ну, вот я и говорю. Или нет? Я знаю о готовящемся преступлении, хочу предотвратить плохой поступок. Слушайте, что я скажу: Соловей и его кодла ожидают в Бельхавене этого вот ведьмака и собираются его там прикончить. Такой контракт заключил с ним один полуэльф, чужой, черт его знает откуда прибывший. Никому не известный. Все сказал этот полуэльф: кто как выглядит, откуда и когда прибудет, в какой компании. Предупредил, что это будет ведьмак, и не какой-то там фраер, а тертый калач, и чтобы они не разыгрывали из себя целочек, а тыркнули его в спину, из самострела пальнули, а еще лучше – отравили, если в Бельхавене он станет чего-нито есть или пить. За это полуэльф дал Соловью деньги. Много денег. А после дела пообещал дать еще больше.

– После дела, – заметил Фулько Артевельде. – Значит, тот полуэльф все еще в Бельхавене? С бандой Соловья?

– Возможно. Этого я не знаю. Уже две недели, как я сбежала из соловьиной ганзы.

– Так вот почему ты их заваливаешь? – усмехнулся ведьмак. – Личные счеты?

Глаза девушки прищурились, припухшие губы презрительно скривились.

– Какое тебе дело до моих с кем-то счетов, дядечка? А тем, что я их закладываю, жизнь тебе спасаю. Разве нет? Надо бы поблагодарить!

– Благодарю. – Геральт снова опередил приказ бить. – Я только хотел заметить, что если это личные счеты, то достоверность твоих слов уменьшается, коронный свидетель. Люди выдают, чтобы спасти свою шкуру и жизнь, но когда хотят отомстить – лгут.

– У нашей Ангулемы нет никаких шансов спасти жизнь, – прервал Фулько Артевельде. – Но шкуру она действительно хочет спасти. Для меня это полностью оправданный мотив. Ну как, Ангулема? Ведь ты хочешь спасти свою шкуру, верно?

Девушка стиснула губы. И явно побледнела.

– Бандитская храбрость, – презрительно проговорил префект. – И дерьмовая… Нападать превышающим числом, грабить слабых, убивать безоружных. Это в вашем духе. А вот взглянуть смерти в лицо – это труднее. На это вы уже не способны.

– Еще посмотрим, – буркнула она.

– Посмотрим, – серьезно согласился Фулько. – И услышим. Все легкие вывернешь наизнанку на эшафоте, Ангулема.

– Ты обещал помилование.

– И сдержу обещание. Если то, что ты сказала, окажется правдой.

Ангулема дернулась на стуле, казалось, указывая на Геральта движением всего тела.

– А это, – взвизгнула она, – что? Не правда? Пусть скажет, что он не ведьмак и не Геральт! Ишь, будет тут шипеть, что мне веры нет! А пусть идет в Бельхавен, так увидит, что я не вру. Утром его труп в канаве найдете. И тогда скажете, что я, мол, не предупредила преступления, а значит, помилование – пшик? Да? Мошенники вы, вот кто! Мошенники – и все тут!

– Не бейте ее, – сказал Геральт. – Пожалуйста.

В его голосе было что-то такое, что на полпути остановило занесенные для удара руки префекта и солдата. Ангулема шмыгнула носом, проницательно глянула на него.

– Спасибо, дядечка. Но бить – невелико дело, коли хотят – пускай бьют. Меня с малолетства били, я уж привыкла. Если и впрямь хочешь быть добрым, то подтверди, что я правду говорю. Пусть сдержит слово. Пусть меня, курва их мать, повесят.

– Заберите ее, – приказал Фулько, жестом удерживая пытающегося протестовать Геральта.

– Она нам больше не нужна, – пояснил он, когда они остались вдвоем. – Я знаю все и поясню вам. А потом попрошу о взаимности.

– Вначале, – голос у ведьмака был холодным, – объясните, в чем суть столь шумного финала, закончившегося дикой просьбой о повешении. Ведь как коронный свидетель девушка свое дело сделала.

– Еще не сделала.

– То есть?

– Гомер Страгген по прозвищу Соловей исключительно опасный разбойник. Жестокий и наглый. Его безнаказанность привлекает других. Я должен с ним покончить. Поэтому пошел на сговор с Ангулемой. Обещал ей, что если в результате ее показаний Соловей будет схвачен, а его шайка разбита, то Ангулема будет повешена.

– Не понял? – Ведьмак был крайне удивлен. – Вот, стало быть, как выглядит институт коронного свидетеля. Взамен за сотрудничество с властями виселица? А за отказ сотрудничать что?

– Кол. С предварительным выдавливанием глаз и вырыванием грудей раскаленными щипцами.

Ведьмак не произнес ни слова.

– Это называется «дать пример ужаса», – продолжал, немного помолчав, Фулько Артевельде. – Действие абсолютно необходимое в борьбе с бандитами. Почему вы сжимаете кулаки так, что слышно, как хрустят суставы? Быть может, вы сторонник гуманного убиения? Вы можете позволить себе такую роскошь, ведь вы в основном боретесь с существами, которые, как бы смешно это ни звучало, тоже убивают гуманно. Я себе такого позволить не могу. Я видел купеческие обозы и дома, ограбленные Соловьем и ему подобными. Я видел, что делали с людьми, добиваясь, чтобы те сказали, где хранятся ценности, либо выдали магические пароли шкатулок и касс. Я видел женщин, у которых Соловей с помощью ножа проверял, не укрыли ли они драгоценности ТАМ. Я видел людей, с которыми делали еще более ужасные вещи исключительно ради разбойничьей потехи. Ангулема, судьба которой так вас тронула, участвовала в таких забавах, это уж точно. Она достаточно долго была в банде. И если б не чистая случайность, если б не то, что она сбежала от них, никто не узнал бы о засаде в Бельхавене, а вы познакомились бы с ней при иных обстоятельствах. Возможно, именно она всадила бы вам в спину бельт из самострела.

– Я не люблю, как это называет один мой друг, сослагательного наклонения. Вам известно, почему она сбежала из шайки?

– Ее показания были туманны, а моих людей не очень-то это интересовало. Но все знают, что Соловей относится к тому разряду мужчин, которые низводят женщин до роли, я бы сказал, первично натуральной. Если иначе у него не получается, он навязывает женщинам эту роль силой. Сюда, вероятно, прибавились возрастные конфликты. Соловей – мужчина зрелый, а последняя компания Ангулемы – сосунки того же возраста, что и она. Но все это в принципе мне безразлично. А позвольте спросить, почему не безразлично вам? Почему, сразу видно, Ангулема вызывает у вас столь явно выраженные эмоции?

– Странный вопрос. Девушка доносит о покушении на меня, которое по поручению какого-то полуэльфа готовит ее бывшая дружина. Факт уже сам по себе ошеломляющий, поскольку у меня нет никаких застарелых распрей ни с какими полуэльфами. Кроме того, она знает, в какой компании я путешествую. С такими подробностями, как то: что трубадура зовут Лютик, а у женщины отрезана коса. Именно коса-то заставляет меня видеть во всем либо ложь, либо провокацию. Не требуется особое искусство, чтобы поймать и допросить кого-либо из лесных бортников, с которыми я шел последнюю неделю. И быстренько инсценировать…

– Достаточно! – Артевельде саданул кулаком по столу. – Нечего рассусоливать! Получается, что я здесь спектакль устроил? И зачем же? Чтобы обмануть вас, поймать? Да кто вы такой, что так боитесь провокаций и ловушек? Только на воре шапка горит, милостивый государь ведьмак. Только на воре!

– Дайте другое объяснение.

– Нет, это вы мне дайте!

– Сожалею. У меня такового не имеется.

– Я мог бы кое-что подсказать, – саркастически усмехнулся префект. – Но зачем? Поставим вопрос прямо. Меня не интересует, кому и почему вы нужны мертвым. Мне безразлично, откуда у этого «кого-то» о вас такая полная информация до цвета и длины волос включительно. Скажу вам больше: я вообще мог бы не сообщать вам о покушении. Мог бы спокойно отнестись к вашей команде, как к ничего не ведающей приманке на Соловья. Следить, ждать, пока Соловей заглотит крючок, леску, грузило и поплавок. И тогда запросто взять его тепленьким. Потому что нужен мне он, а не вы. А то, что вы к тому времени уже грызли бы землю? Подумаешь! Неизбежное зло, издержки, так сказать, производства.

Он умолк. Геральт не комментировал.

– Видите ли, дражайший господин ведьмак, – продолжал префект, – я поклялся себе, что на этой территории воцарится закон. Любой ценой и любыми методами, per fas et nefas. [11]Ибо закон – не юриспруденция, не толстенная книга, забитая параграфами, не философские трактаты, не напыщенные бредни о справедливости, не истрепанная фразеология о морали и этике. Закон – это безопасные дороги и тракты. Это городские закоулки, по которым можно прогуливаться даже после захода солнца. Это гостиницы и корчмы, из которых можно выйти в сортир, оставив кошелек на столе, а жену у стола. Закон – это спокойный сон людей, знающих, что разбудит их пение петуха, а не красный петух! А для тех, кто закон преступает, – виселица, топор, кол и каленое железо! Наказание, отпугивающее других. Тех, кто закон нарушает, следует хватать и карать. Всеми доступными средствами и методами… Эх, ведьмак, ведьмак! Неодобрение, которое я вижу на вашем лице, относится к цели или методам? Я думаю – к методам! Потому что методы критиковать легко, а в безопасном мире жить-то хочется, а? Ну, говорите.

– Не о чем говорить.

– Я думаю, есть о чем.

– Мне, господин Фулько, – спокойно сказал Геральт, – даже нравится мир вашей картинки и вашей идеи.

– Серьезно? Ваша мина свидетельствует о противном.

– Мир вашей картинки – это мир аккурат для ведьмака. В нем никогда не будет недостатка в работе. Кодексы, параграфы и напыщенную фразеологию о справедливости ваша идея заменяет беззаконием, анархией, самоволием и корыстолюбием принцев и самодуров, она предполагает сверхусердие карьеристов, стремящихся польстить покровителям, слепую мстительность фанатиков, жестокость палачей, реванш и садизм. Ваша картинка – это мир ужаса, мир, в котором люди опасаются выходить в сумерки, боясь не бандитов, а стражей закона, ибо как ни крути, но в результате крупных облав бандиты валом валят в ряды блюстителей порядка. Ваша картинка – это мир взяточничества, шантажа и провокаций, мир коронных и подставных свидетелей. Мир шпионства и признаний, полученных под пытками. Доносительства и страха перед доносом. И неизбежно наступит день, когда в вашем мире, господин префект, станут рвать клещами грудь не того человека, когда повесят либо посадят на кол невинного. Вот тогда-то как раз и наступит мир преступлений и преступников. Короче говоря, – докончил он, – мир, в котором ведьмак будет чувствовать себя как рыба в воде.

– Надо же! – после краткого молчания сказал Фулько Артевельде, потирая прикрытый кожаной нашлепкой глаз. – Идеалист! Ведьмак! Профессионал! Специалист по убийствам! И тем не менее – идеалист. И моралист. Опасное дело при ваших-то занятиях. Знак того, что вы начинаете вырастать из собственной профессии, как малыш из коротких штанишек. Придет день и вы задумаетесь: а стоит ли убивать упыриху, а вдруг это невинная упыриха? А вдруг да в вас заговорила слепая мстительность и слепой фанатизм? Не желаю вам, чтобы до этого дошло. А если когда-нибудь и дойдет… все равно не желаю. Но ведь вполне возможно, что кто-нибудь самым жестоким и самым садистским образом обидит близкого вам человека, и тогда я с превеликой охотой возвращусь к нашей сегодняшней беседе, к проблематике наказания, соответствующего масштабам преступления. Как знать, сколь категорично отличались бы в тот момент наши взгляды? Но сегодня, здесь, сейчас это не будет предметом рассуждений или споров. Сегодня мы будем говорить о вещах конкретных. И конкретно – о вас.

Геральт слегка приподнял брови.

– Хоть вы иронически отнеслись к моим методам и моему видению мира законности, именно вы займетесь воплощением этой идеи, дорогой мой ведьмак. Повторяю: я поклялся, что те, кто нарушает закон, получат свое. Все. От малыша, который пользуется на рынке сбитым безменом, до мужика, который ограбил где-то на тракте обоз с луками и стрелами, предназначенными для армии. Разбойники, бандиты, воры, грабители, террористы из организации «Вольные Стоки», красиво именуемые бойцами за свободу. И Соловей. Прежде всего Соловей. Соловья должна постигнуть кара, метод – безразличен. Лишь бы скорее. Прежде чем объявят амнистию и он вывернется… Ведьмак, я много месяцев ожидаю чего-то такого, что позволит мне опередить его хоть нанемного. Позволит управлять им, сделать так, чтобы он совершил ошибку, ту единственную, решительную ошибку, которая его погубит. Продолжать, или вы уже угадали? А, ведьмак?

– Угадал. Но продолжайте.

– Таинственный полуэльф, якобы инициатор и подстрекатель покушения на вас, предостерегал Соловья, советовал ему быть осторожным, советовал отбросить беспечность, дурную наглость и фанфаронство. Я знаю – не без повода. Однако предостережение ничего не даст. Соловей совершит ошибку. Он нападет на ведьмака, предупрежденного и готового к обороне. Нападет на ведьмака, который нападения ждет. И это станет концом разбойника Соловья. Я хочу заключить с вами союз, Геральт. Вы будете моим коронным ведьмаком. Не прерывайте. Договор прост: каждая сторона обязуется, каждая выполнит обещание. Вы приканчиваете Соловья, я же взамен… – Он на мгновение умолк, хитро усмехнулся. – Не спрошу, кто вы такие, откуда пришли, куда и зачем направляетесь. Не спрошу, почему один из вас говорит с едва заметным нильфгаардским акцентом, а на другого иногда косятся собаки и лошади. Я не прикажу отнять у трубадура Лютика тубу с записками, не проверю, о чем в них говорится. А имперскую разведку проинформирую о вас лишь после того, как Соловей будет мертв либо окажется у меня в узилище. Даже позже. Куда спешить? Я дам вам время и шансы.

– Шансы на что?

– Шансы добраться до Туссента. До того смешного сказочного княжества, границ которого даже нильфгаардская контрразведка не осмеливается нарушать. А потом многое может измениться. Будет амнистия. Возможно, будет заключено перемирие за Яругой. Может даже – прочный мир.

Ведьмак долго молчал. Покалеченное лицо префекта было неподвижно. Его единственный глаз пылал.

– Согласен, – сказал наконец Геральт.

– Не торгуясь? Без всяких условий?

– С двумя.

– Как же иначе-то. Слушаю.

– Сначала я должен на несколько дней съездить на запад. К озеру Мондуирн. К друидам, поскольку…

– Ты что, за идиота меня держишь? – прервал Фулько Артевельде, переходя на «ты». – Дурить меня взялся? Какой еще запад? Куда твоя дорога идет, известно