Равнина

Могила Пита была совсем скромной. Невысокий бугорок, над которым Мари сделала крест из двух ветвей орешника. Белые цветы росли там сами по себе, и это делало бугорок милым и веселым, как сам Пит при жизни. Томек и Мари стояли некоторое время молча, а потом Мари нежно прошептала:

— Вольно, капитан…

Ее глаза блестели, но она не плакала.

Поле превосходило по своей красоте все, что Томек когда-либо видел в жизни. Представьте себе сад, где посажены только цветы — лиловые, белые, красные, желтые, черные как ночь, один ярче другого. Так вот, перед Томеком предстали тысячи таких садов, до самого горизонта.

Он сделал несколько шагов вперед и наклонился к первому попавшемуся цветку. Цветок был похож на анютины глазки: такие же бархатистые лепестки, только ярко-зеленые, словно их специально покрасили. Томек сорвал один и поднес к носу. Оказалось, что цветок пахнет одновременно перцем и шоколадом, странное, но приятное сочетание. Томек снова вдохнул, на этот раз глубоко, и вдруг заметил, что у него на руках надеты старые варежки. Однажды он их потерял, да так и не нашел. Это его рассмешило, и он захотел показать их Мари.

— Мари, Мари, посмотри! Гляди на мои руки! Я нашел свои старые варежки! Я их в детстве носил!

Мари подбежала и хлопнула его по руке, выбив цветок.

— Брось цветок, Томек! Я запрещаю тебе рвать их!

Потом она отвела его на опушку леса, где их терпеливо ждал Кадишон.

— Томек, это какие-то неизвестные виды. Будь поосторожнее.

После этого они пошли в лес за хворостом, а когда вернулись, Кадишон истошно орал. Несчастный подумал, что остался один на всем белом свете. При виде друзей он запрыгал от радости и дал славный приветственный залп. Они развели огонь, и Мари приготовила целый котелок картошки в мундире. Они весело поели, наблюдая за заходом солнца. А когда наступила ночь, устроили в повозке два спальных места и легли рядом.

— Спокойной ночи, Томек, — сказала Мари. — Я рада, что тебя встретила. И смогла рассказать о Пите.

— Спокойной ночи, — пробормотал Томек и тут же крепко заснул.

* * *

На следующее утро, после завтрака, Мари сообщила Томеку, что проведет весь день около Пита и в тот же вечер поедет обратно.

— А ты что собираешься делать дальше?

— Наверное, — ответил Томек, — попробую пересечь поле. Заткну нос, и все.

— Я и не сомневалась! — сказала Мари. — С тех пор как увидела, что ты готов пересечь лес в одиночку, я была уверена, что ты способен на все!

Она не стала его переубеждать. Просто вручила ему заплечный мешок, который был наполнен жизненно необходимыми вещами: хлебом, конечно, сыром, сушеными фруктами и печеньем. Потом Томек набрал во флягу свежей воды и заткнул ноздри двумя заранее заготовленными кусочками ткани. Для проверки он понюхал остатки кофе и зеленый цветок. Результат его удовлетворил: запахи не проникали в нос и можно было дышать спокойно.

Настал момент прощания.

— Если передумаешь или что-то пойдет не так, у тебя есть время до вечера, чтобы найти меня здесь. А теперь беги! Я не люблю прощаний, а Кадишон тем более.

Они обнялись, и Томек с тяжелым сердцем устремился в поле.

— До свидания, Мари! До свидания, Кадишон! — крикнул он.

— До свидания, Томек, — ответила Мари, смеясь. — Не забывай: я приеду сюда ровно через год. Может, увидимся!

— Может быть! — подхватил Томек и больше не оборачивался.

* * *

Тряпичные комочки творили чудеса, и Томек большую часть дня шагал не отвлекаясь на цветочный аромат. Шагал он быстро. Девочка с карамельками, должно быть, ненамного их опередила. Она вышла из леса за несколько часов до них, и даже если предположить, что она не спала всю ночь, как они, она не могла уйти слишком далеко. Лес был огромный — возможно, она вышла в совершенно другом месте? Кто знает.

Каждую секунду Томек открывал новые виды цветов. Он никогда не видел таких. Сначала он шел по желтому океану, среди гигантских тюльпанов, венчики которых были наполнены до краев золотой пыльцой, разлетавшейся от малейшего дуновения ветра. Потом его окружила симфония красного, и крошечные цветочки сливались в пунцовый ковер, в котором утопали ноги. Чудеснее всего были огромные синие цветы, лепестки которых колыхались, будто водоросли на дне моря.

Ближе к вечеру он остановился, чтобы передохнуть, и с удивлением обнаружил у себя за плечами, кроме одеяла, еще и мешок. Он открыл его и нашел там еду: хлеб, конечно, сыр, фрукты и печенье. Он и забыл, что нес с собой все это. Было только одно объяснение: тот, кто снабдил его едой, находился сейчас в Лесу Забвения. Поэтому Томек ничего о нем не помнил. Это мужчина? Женщина? Один человек, или несколько? Томек не имел ни малейшего представления. «Как бы то ни было, — подумал он, вгрызаясь в сыр, — кто-то любит меня, иначе он ничего бы мне не дал…»

Потом он вновь отправился в путь и шел еще долго, без устали, с легким сердцем. «Наш бе-е-едный ослик бо-о-олен — болят у него ножки», — напевал он себе под нос, как вдруг почувствовал, что за ним кто-то идет. Он обернулся и увидел теленка. Он протер глаза, и теленок исчез. Но тут произошло другое: волосы Томека вдруг стали быстро расти и доросли до колен. Тогда он взял ножницы, любезно предложенные идущей рядом курицей в деловом костюме, и начал их отрезать. Но чем усерднее он их стриг, тем быстрее они вырастали.

* * *

— Режь-режь! Режь-режь! — запел хор толстопузых человечков, сложивших руки на животе. Томек чуть не помер со смеху. Потом вся компания — теленок (он успел вернуться), пузатые певцы и курица в деловом костюме — зашагали в ногу и громко запели:

Режьте-режьте

Галстук новый,

Режьте-режьте

Рукава.

В песне смысла никакого,

Режьте-режьте

Рукава!

 

Томек еле держался на ногах от смеха. Все пели так задорно, что он подхватил:

Режьте-режьте

Груду тряпок

И карманы от штанов!

У улиток нету лапок,

Нет у коз и у слонов.

 

Скоро они остановились, потому что слишком много смеялись, тем более что надо было пропустить караван верблюдиков, бегущих справа. За ними следовали шесть сиамских близнецов, несущих седьмого в рюкзаке. Все направлялись на запад.

— Привет, ребята! — весело прокричал им Томек.

Близнецы не ответили, а последний окинул его мрачным взглядом, буквально говорившим: «Какие-то проблемы?»

Это немного отрезвило Томека, и в то же время он почувствовал, как его охватила усталость. Томек сел, но этого оказалось мало, и тогда он прилег на землю. Его голова покоилась на каких-то фиолетовых цветочках, которые пахли как пуховая подушка. Пахли? Он же ничего не должен был чувствовать благодаря тряпичным комочкам в носу. Он проверил — их там не было! Должно быть, они незаметно выпали. Томек подумал сделать новые, но было уже поздно, он засыпал. Три мышки-полевки в белых кофточках и в круглых очках присели на скамеечку в нескольких сантиметрах от его лица. Они внимательно осмотрели его, щуря глаза, потом первая заговорила:

— Ему нужна подушка! Принесите ему подушку!

— Определенно. Для крепкого сна необходима подушка.

— Нет… спасибо… мне… мне не нужна… по… по… — бормотал Томек, теряя сознание. — Я… я не хочу спать… Это… это… опасно… Не… не надо…

— Позвольте! — сказала третья мышка. — Что может быть лучше здорового сна, когда ты устал? Принесите же ему, наконец, подушку!

Томек почувствовал, как ему под голову подкладывают подушку, его пуховую подушку.

Глаза слипались, но он продолжал видеть трех улыбающихся мышек.

— Ну вот, — заметила первая, — вот и славно.

— Нет… это не… это плохо… — выжал из себя Томек, собрав остаток сил. — Вы… вы мыши-полевки… Полевки… не разговаривают. Я хочу… хочу домой…

— Несомненно, — промолвила вторая полевка.

— Определенно, — подтвердила третья.

Томек почувствовал, что скользит, скользит и не может остановиться. Он проваливался в бездну. Он хотел что-то сказать, но губы его не слушались. Слова гулко звенели в голове. Потом звон прекратился и все кончилось.

— Под… жи… животом у кро… кокро… у кро… ко… дила, — лепетал тонкий голосок.