ОТКРЫТЬСЯ СМЕРТИ

 

Сегодня умерло приблизительно 200 000 человек. Одни попали в катастрофу. Другие были убиты. Одни умерли от переедания. Другие от голода. Одни умерли еще в утробе. Другие – достигнув преклонного возраста. Одни погибли от жажды. Другие утонули. Каждый умер так, как ему было суждено умереть. Одни умерли, сдавшись, с открытым умом и умиротворенным сердцем. Другие не смогли принять смерть и умерли в смятении, страдая потому, что не успели сполна насладиться жизнью.

Вот как пишет об этом Льюис Томас в своей книге «Жизнь в клетке»: «Страницы с некрологами сообщают нам о том, как мы вымираем, тогда как сообщения о рождениях, информирующие нас о пополнении, всегда даются мелким шрифтом на краю страницы. Однако мы едва ли осознаем масштабность этих процессов. На Земле нас живет 3 миллиарда, и всем этим 3 миллиардам суждено умереть, словно по графику, в течение одной человеческой жизни. Но о всеобщей смертности, уносящей ежегодно более 50 миллионов жизней, во всеуслышанье почти никогда не говорится [1]...

Не пройдет и полвека, как численность живущих и умирающих удвоится. Трудно себе представить, как мы тогда сможем замалчивать, что процесс умирания переживают так много людей. Мы будем вынуждены отказаться от представления о смерти как о катастрофе, как о событии мерзком, нежелательном или даже странном. Нам нужно будет больше узнать о циклическом повторении жизни в остальном мире и о нашей взаимосвязи с этим процессом. Все рождающееся приходит на смену умирающему, одна живая клетка сменяет другую».

Мы живем в обществе, в котором принято отрицать смерть. Возможно, именно поэтому многие, умирая, чувствуют замешательство и вину. Как и о сексе, о смерти принято говорить шепотом за закрытой дверью. Мы чувствуем себя повинными в том, что не можем дальше жить и вынуждены умереть. В смерти отражается наш образ жизни.

Живущие в так называемом «материалистическом обществе», в котором технология позволяет приобретать вещи и практически не прилагать усилий для выживания, а значимость человека определяется его богатством, возможно, более склонны к тому, чтобы отождествлять себя с телом. Наше общество ежегодно тратит миллиарды долларов на косметику, парики, пояски, краску для волос и удаление морщин, не давая нам возможности извлечь урок из старения тела. Более того, живя в мире, в котором одним из величайших зол есть голод, граждане нашей страны тратят ежегодно больше чем четыреста миллионов долларов только на то, чтобы избавиться от лишнего веса.

Наблюдая за старением тела, за возрастными изменениями в метаболизме, видя брюшко у людей средних лет, замечая понижение энергичности, седину на висках, ослабление мышечного тонуса, выпадение волос, – как мы можем отрицать неизбежность расставания с телом? Переживая потерю близких, видя, что все известное нам постоянно меняется, что мы представляем собой материал, из которого образуется история человечества, – как мы можем забывать о смерти?

Как часто, например, нас учат созерцать боль и страдание, которые возникают при обычной простуде, чтобы подготовить себя к смерти, помогая преодолеть привязанность к жизни? Постоянно добиваясь личного удовлетворения, мы привыкаем считать себя счастливчиками или неудачниками, не понимая в полной мере учения мимолетности.

Мы редко используем болезнь для исследования своей связи с жизнью или изучения своего страха смерти. Болезнь принято считать неудачей. Нашим идеалом является крепкое здоровье и бодрость в духе рекламы «пепси-колы». Мы думаем, что у нас все о'кей, только когда мы здоровы. Но разве можно, ограничивая себя представлением о желаемом, научиться быть открытым к недопустимому? Как нам позволить себе открыто и смело прийти к неизвестному, не ущемляя при этом полноты жизни?

Даже покойникам мы румяним лицо. Даже оказавшись при смерти, мы отрицаем свою бренность.

Сидя дома в своем любимом мягком кресле, мы читаем в газетах, что пятеро сгорели во время пожара в гостинице в Кливленде, десятеро погибли, когда на скоростной автостраде разбился автобус. Три тысячи жизней унесло землетрясение в Италии. Нобелевские лауреаты скончались в своих лабораториях. И еще есть убийства на электрическом стуле. Мы читаем эти «новости для живых» и лелеем в себе мысль, что «умирают все, кроме нас». То, что мы сидим дома и читаем о смерти других, убеждает нас в нашей неуязвимости, в нашем бессмертии. Описания несчастий, выпавших на долю других, занимают большую часть передовицы любой газеты и создают иллюзию, что нам постоянно везет. Редко мы используем известие о смерти другого человека для того, чтобы осознать мимолетность и непредсказуемую изменчивость всего и вся.

Однако признание мимолетности содержит в себе ключ к самой жизни. Столкновение со смертью позволяет нам глубоко осознать жизнь, которую, как нам кажется, мы потеряем вместе с телом. Но в чем истина этого присутствия, переживаемого нами, этой вневременности бытия, которое, кажется нам, не имеет ни начала, ни конца? Мы верим, что умрем, только тогда, когда верим, что родились. Мы не доверяем своему чувству бесконечности, безбрежности внутри.

Мы страдаем, потому что привязаны к представлению о том, какими являются вещи и какими они могли бы быть. Печаль часть нашего повседневного существования. Однако мы редко позволяем себе переживать душевное страдание, которое один человек назвал «глубинным плачем, скорбью обо всем, что мы оставили позади».

Моя знакомая, вспоминая тот день, когда ее рак был признан неизлечимым, сказала: «Неизлечимость болезни наконец-то дала мне понять, что смерть реальна. Это не гарантировало того, что я умру в течение полугода, и даже того, что я умру раньше, чем доктор, поставивший мне диагноз. Я просто поняла, что вообще умру». В обществе, которое основано на приобретении материальных благ, которое рассматривает человека как тело, которое почитает здоровье таким ценным, а смерть такой страшной, трудно понять, что смерть – естественное, даже необходимое продолжение жизни, как внешней, так и внутренней.

В «Египетской книге мертвых» есть длинные рассказы о том, как духи почивших спускаются в преисподнюю, где встречаются с Великим Судьей, который взвешивает их сердца, положив на одну чашу весов сердце, а на другую перо. Это перо истины. Услышав эту легенду, невольно задумаешься, чье сердце по легкости может сравниться с пером истины.

Семьдесят пять процентов людей испускают свой последний вздох в больнице или приюте. Большинство из них умирают в заведении, в котором смерть почитается врагом. Я неоднократно убеждался, что многие приближаются к смерти в физической и духовной изоляции, что им редко предлагают открыться своему страху и предубеждениям, что они при этом находятся вдали от людей, близких по крови и духу, которые могли бы разделить с ними это бесценное мгновение. Не доверяя своей внутренней природе, оказавшись изолированными от жизни, они входят в другую сферу бытия с болезненным чувством опасности и смятения.

Я видел, что многие отчаянно привязываются к доживающему свои последние дни телу, надеясь на какое-то немыслимое чудо, терзая себя мыслями о том, что они не успели добиться успеха в жизни. Я также видел тех, чья смерть была воодушевлением для окружающих. Кто умирал с такой любовью и состраданием, что все присутствующие были преисполнены неизреченной радостью еще долго после их ухода.

Лишь немногие участвуют в жизни так полно, что смерть для них не страшна и не кажется им старухой с косой, которая поджидает их в темноте за окном. Большинство же людей борется со смертью так же, как раньше боролись с жизнью, – стремясь найти точку опоры, установить контроль над непрекращающимся потоком изменений, присущим этому уровню существования. Лишь немногие умирают целостно. Большинство же живут фрагментарной беспокойной жизнью. Они думают, что обладают телом. Лишь немногие признают, что тело – только временно снятое жилище, из которого рано или поздно придется уйти. Тем, кто видит себя пассажиром тела, легче отпустить его с миром.

В нашей культуре принято смотреть на жизнь как на прямую линию. Чем длиннее эта линия, тем больше, как нам кажется, мы прожили, тем полнее реализовали себя и тем менее ужасным нам представляется ее конец. Смерть в молодости кажется нам трагедией и повергает нас в ужас. Однако в культуре американских индейцев жизнь считается не линейной, а цикличной, причем первый цикл оказывается завершенным с достижением половой зрелости, когда молодой человек участвует в ритуале перехода. Начиная с этого времени, его жизнь считается целостной, хотя она и продолжает развиваться дальше. Таким образом, когда бы человек ни умер, если его «кольцо» уже сформировано, он умирает целостным. Мудрец Бешеный Конь из числа американских индейцев сказал: «Сегодня – подходящий день для смерти, потому что все в моей жизни уже присутствует». Мудрость американских индейцев говорит, что целостность определяется не количеством прожитых лет, а скорее полнотой вхождения в каждое мгновение.

В отличие от нашей культуры, уделяющей мало внимания подготовке к смерти, в культуре американских индейцев умирающему часто предлагают созерцать естественно выросший кристалл. Глядя на грани кристалла, переливающиеся всеми цветами радуги, человек сосредоточивает внимание на игре красок и отпускает все, что не позволяет уму выйти за свои пределы. Благодаря этой простой и мудрой подготовке, во время смерти человек легко оставляет свою временную форму и входит в радугу.

Судя по всему, люди, чья жизнь столь целостна, что включает в себя смерть, не испытывают сильных страданий. Однако это не означает, что они живут, постоянно думая о смерти; это означает, что они с любовью пребывают в настоящем, рассматривают каждое мгновение жизни как бесценный дар. Я знаю лишь немногих, чей образ жизни подготовил их к смерти. Лишь немногие погружались в свой ум и сердце так глубоко, что готовы ко всему – будь то смерть или болезнь, радость или горе.

Кто готов умереть? Тот, кто жил настолько полной жизнью, что не боится своих представлений о небытии. Ведь нас пугает лишь идея о смерти. Мы сторонимся только неизвестного.

Как часто мы похожи на избитого ребенка с передовицы «Лос-Анджелес Таймс», которого уносит из комнаты сострадательная няня, тогда как он кричит. «Мама! Мама!» – и тянется ручками через плечо няни в направлении женщины, окруженной полицейскими в другом конце комнаты, – в направлении женщины, арестованной за жестокое обращение с ребенком и нанесение ему телесных увечий? Как много среди нас тех, кто тянется обратно в ад известного вместо того, чтобы открыться неизвестному, исполнившись терпения и душевного тепла по отношению к себе и всем остальным?

В некоторых обществах смерть собирает вместе все племя или семейство для признания и празднования мимолетной сущности жизни. Во время этого празднования глубоко духовный контекст происходящего часто позволяет людям переживать глобальные изменения в своей подлинной природе. Для людей в таких обществах смерть дает постоянную возможность отпустить иллюзии жизни, увидеть жизнь, какова бы она ни была, и полюбить все вокруг.

В иудейском обществе, как и в индийском, тело, как правило, предают земле или огню в течение суток после смерти. В ортодоксальной иудейской традиции родственники находятся в трауре в течение недели, причитая и молясь за упокой души усопшего, но уважая ее переход и желая ей блага, куда бы она ни попала. В Индии родные и близкие несут тело на носилках к месту сожжения. В течение первой половины пути, воспевая «Рам Нам Сатья Хей» (Имя Бога есть Истина), они несут покойника головой в направлении дома, который он покинул. Когда половина пути уже пройдена, носилки поворачиваются так, чтобы голова покойника была обращена не в сторону прошлой жизни, а в сторону грядущей. На месте сожжения собирается вся семья, тело кладут на большую кипу дров, покрывают цветами, благовониями и поджигают. Если покойник был отцом семейства, то, когда горящее тело начинает разваливаться, старший сын перемешивает костер длинным шестом и, если нужно, сильным ударом протыкает макушку черепа, чтобы дух отца мог найти себе радостное пристанище в иных мирах.

В Мексике в ноябре празднуют «La Dia de la Muerte» – День мертвых Дети покупают бумажные скелетики, вставляют в них хлопушки и поджигают их. Родители берут детей на загородные кладбища, где устраиваются пикники в честь круговорота перемен и где детей угощают карамелями, сделанными в виде маленьких человеческих черепов.

Я был с теми, кого смерть полностью вернула к жизни, в кого она вселила уверенность в существовании того, что длится вечно и остается незатронутым кончиной тела. Я видел людей, чьи жизни были исполнены страха, но кто, оказавшись при смерти, переживал раскрытие, которое давало ему чувство завершенности, практически неведомое при жизни.

Я был с людьми, которые в преддверии смерти были так измучены и испуганы, что не могли как следует проститься с теми, кого больше всего любили. Они не окончили так много дел, что, расставаясь с близкими, не смогли найти для них нескольких слов.

Я видел также людей, которые, когда их признавали безнадежно больными, восклицали: «Господи, только не я!» – но умирали после нескольких месяцев глубоких исследований, безмятежно закрывая глаза и шепча: «О милостивый Иисус!»