Студопедия — Джоди Пиколт Девятнадцать минут 6 страница
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Джоди Пиколт Девятнадцать минут 6 страница






- Пусть он поднимет руки, - сказал он и увидел, что почти все волосы в подмышечных впадинах выпали.

- Я почти ничего не вижу, - сказал дервиш.

Хаса обследовал его глаза.

- Битемпоральная гемианопсия, - заключил он, и дервишу показалось, что он произносит какие-то магические заклинания.

Хаса замолчал и огляделся. Собравшиеся с надеждой смотрели на него. Старый дервиш оделся и в безучастной полудреме опустился на ковер.

- Я только завтра скажу, смогу ли я ему помочь, - объявил Хаса. – Мне надо подумать.

Азиадэ поднялась. Все ясно, западная наука бессильна там, где говорит Аллах. Святой должен умереть, несмотря на все размышления Хасы, потому что такова воля Аллаха.

- Поехали, - сказал Хаса и взял Азиадэ за руку.

Всю обратную дорогу назад он молчал, погруженный в свои мысли.

Когда они подъезжали к дому, Азиадэ сказала:

- Печально, очень печально. Но воля Аллаха превыше всего.

- Да, - ответил Хаса, - конечно. Позвони, пожалуйста, в местную клинику, мне нужно кое-что у них спросить.

Азиадэ подошла к телефону и набрала номер:

- Звонят от доктора Хасы. Можно ли мне поговорить с директором? Алло, господин директор! Мой муж хотел спросить у вас, способен ли кто-нибудь здесь... одну минуту, господин директор... что, что Хаса? Прошу прощения, это так трудно выговорить... прооперировать опухоль гипофиза? Вряд ли, господин директор? Да, доктор Хаса. Он зайдет к вам.

Хаса бросился к выходу и Азиадэ, запыхавшись, последовала за ним.

Директор в белом халате встретил их лично. Азиадэ переводила их беседу, не имея ни малейшего понятия, что скрывалось за длинными латинскими названиями. Наконец директор кивнул и Хаса благодарно пожал ему руку.

Позже, когда они сидели дома и пили кофе, Хаса был очень взволнован и многословен.

- Ты понимаешь, - говорил он, - это «турецкое седло» - sella turcica. Там располагается железа, которая называется гипофиз. Скорее всего, там образовалась опухоль, это мы завтра проверим на рентгене. Но я более чем уверен в диагнозе. Я прооперирую ее эндоназально, по методу Хирша. На сегодняшний день всего двенадцать целых, четыре десятых из ста таких операций заканчиваются летально. Это одна из самых сложных операций. Ты это понимаешь?

Он взял лист бумаги и нарисовал череп в продольном разрезе.

- Вот, - сказал он, - здесь в седле сидит гипофиз.

Азиадэ внимательно всматривалась в картинку, но ничего не понимала.

- «Турецкое седло»? - испуганно спросила она.

В ответ Хаса подхватил ее на руки и закружил по комнате, повторяя при этом: «Турецкое седло, турецкое седло». Когда он, наконец, отпустил ее, комната продолжала кружиться у нее перед глазами. Она села на ковер и посмотрела на Хасу.

- Боже мой, так вертятся дервиши из братства Мевлеви. И это ты называешь гипофизом?

- Нет, это «турецкое седло».

Хаса стоял перед ней и повелительным тоном говорил:

- С вероятностью восемьдесят восемь целых, шесть десятых процента я смогу помочь твоему дервишу. У него одна из самых редких болезней в мире. Но ты тоже должна мне помочь, в наказание за недоверие. Иначе я не смогу ни с кем объясняться в ходе операции. Ты наденешь белый халат и будешь стоять рядом. Справишься? Боюсь, ты издашь ономатопоэтический звук и упадешь в обморок.

Азиадэ подняла голову.

- Мы все когда-то были воинами, я обязательно справлюсь.

Она встала и погладила его по лицу. Хаса стоял посреди комнаты, такой родной и близкий. Азиадэ посмотрела на его руки, которые могли то, чего не умел никто в Сараево, и робко смутилась.

- Ты и вправду думаешь, что сможешь одолеть это «турецкое седло»?

- Я надеюсь. Если диагноз поставлен верно...

- Аллах бариф, один Бог это знает,- сказала Азиадэ.

Она стояла с испуганным лицом и смотрела перед собой. Ей грезился отряд всадников в пестрых одеждах и широких «турецких седлах», скачущих по степи, а у Хасы в руках копье и его седло расшито золотыми буквами. Он поднимает руку, и копье вонзается в лицо врагу, а над седлом появляется мертвецки бледное лицо и незнакомый голос произносит:

«Все, что мы имеем исчезнет, все кроме Него».

- Аллах бариф, - сказала она и протерла глаза.

Видение исчезло. Хаса мыл руки, и большие, светлые капли воды стекали по его пальцам.

 

Глава 12

 

 

- Раствор кокаина с эпиренаном и затем раствор для инфильтрирования.

В операционной пахло газом и йодом. Лицо безучастно сидевшего в кресле дервиша скрывала стерильная маска с прорезью для носа. Операционная сестра склонилась над столиком инструментов. Азиадэ исправно переводила ей указания Хасы.

Она смотрела на бледные руки дервиша, которые беспомощно лежали на ручках кресла и его сухие запястья постепенно превращались в летние зеленые поля Амасии. По полю скакал султан Орхан, сопровождаемый охотниками за соколами, слугами и визирями.

В левой руке Хасы сверкнул какой-то трубчатый инструмент. Сестра склонилась над пациентом.

- Резекция перегородки по Килиану, - сказал Хаса.

Хаса сделал разрез, и когда на льняную маску брызнула тонкая полоска крови, Азиадэ почувствовала, как ее губы стали сухими и горячими. На белой салфетке выступила деревня Сулидже, и султан Орхан входил в дом основателя братства Бекташ святого Хаджи Бекташа, облаченного в просторные, развевающиеся одежды. Султан Орхан, склонив голову перед святым, просил его благословить собранное им войско. Один из воинов с широкой волосатой грудью подошел к святому и шейх, благословляя, возложил руку, скрытую в широком и длинном рукаве, фетрового плаща на голову воину.

В это время Хаса попросил зеркало для удержания слизистой. Азиадэ перевела, и сестра передала Хасе что-то длинное и блестящее. Хаса молчал, а руки действовали быстро и точно, будто существовали сами по себе, отдельно от хозяина. Одна из медсестер держала ванночку перед лицом тихо беспомощно стонущего дервиша. Веки Азиадэ отяжелели, но ей пришлось широко раскрыть глаза, потому что Хаса попросил тонкий резец и ей нужно было переводить.

Сестра держала маленький молоточек в руках.

- Молоточек, - сказал Хаса.

Маленький молоточек сильно ударил по долоту, и в рану был введен какой-то крючкообразный инструмент. Белая маска вся покрылась кровью, а в ванночке лежали костные осколки.

Хаса отступил назад, и медсестра сняла маску с белого, искаженного от боли лица дервиша.

- Довольно, - сказала Азиадэ и дотронулась плеча Хасы. – Довольно, дай святому спокойно умереть.

Лицо ее покраснело, на лбу выступила голубая жилка.

- Довольно, - повторила она, кинув взгляд на запачканные кровью инструменты.

Хаса на секунду посмотрел на нее отсутствующим и рассеянным взглядом.

- Да, да, – озабоченно пробормотал он, - подготовка закончена, теперь начинается основное. Быстро смените маску. Я сделаю пробную пункцию дуры.

Азиадэ чувствовала себя маленькой беззащитной девочкой. Дервиш сидел в кресле, как в средневековой камере пыток, а Хаса был великим колдуном и мастером по пыткам. Он с такой легкостью трепанировал кости и резал по живому, будто ему было дозволено истязать святых. Лицо дервиша снова исчезло под маской. Азиадэ ощутила соленый привкус на губах, и на миг плотно зажмурилась. В мерцании ее наполненных слезами глаз снова возникли воины, склонившие колени перед святым Хаджи Бекташи. Святой тихо говорил: «Имя вам – янычары, ваши лица светлы, руки победоносны, сабли остры, копья метки. Всегда возвращайтесь с победой и в полном здравии».

Комната поплыла у Азиадэ перед глазами. Узкий скальпель в руках Хасы вдруг изогнулся и задрожал.

- Это киста, – напряженным голосом сказал он.

«Да будет твоя сабля острой, а копье метким», - подумала Азиадэ. Ее маленькие ручки сжались в кулаки, и войско дервишей-янычаров двинулось на Европу. На голове у них были шапки святого Хаджи Бекташи и деревянные ложки вместо кокарды. По ночам они сидели перед котлами с мясом во дворе казармы. Шейх Бекташи в круглой шапке с белой надписью благословлял на битву девяносто девять героических полков.

Азиадэ потерла глаза. Казалось, она уже много часов стоит перед этим окровавленным телом, которое кромсает Хаса, и будет так стоять еще долгие дни и недели, до тех пор, пока он не закончит свое кровавое дело.

Теперь в руках Хасы была какая-то резиновая трубка с балончиком на конце.

- Отсос, - приказал он, нажав на грушу. Святой шевельнул пальцами и громко простонал.

- Вату для дренажного отверстия!

Держа в руках стеклянный сосуд, он вдруг поднял голову и сказал Азиадэ:

- Киста может быть спаяна с основанием третьего желудочка, но инструменты были очень острыми.

Азиадэ кивнула и решила не переводить. Это непонятное предложение было всего лишь выражением душевного состояния Хасы и предназначалось ей одной.

Сестра разматывала тампоны. Азиадэ слышала тяжелое дыхание дервиша. Восемь братьев его ордена некогда молились дни и ночи в казармах янычар, прося Аллаха благословить девяносто девять полков, которые сидели вокруг котлов с мясом и носили шапки святого Хаджи Бекташи. Благословение Господнее лежало на их оружии, пока на воинов и дервишей не обрушился гнев султана Махмуда. Сорок тысяч человек собрал султан на ипподроме Стамбула, и все они были казнены. Ни один человек не избежал гнева властителя. С тех пор священная империя стала слабой и беззащитной. Последние бекташи бежали в дальние горные монастыри, а когда султан вернул им свою милость, они уже были подобны старым беззубым волкам.

- Ватные тампоны можно удалить через два дня, - сказал Хаса и поднялся. - В первые дни может быть субфебрильная температура, но менингита не должно быть.

Дервиша унесли. Азиадэ шла рядом с ним и смотрела на его бледное лицо. Вернувшись, она вопросительно обратила к мужу покрасневшее лицо с заплаканными глазами. Хаса мыл руки и думал, что вместо кисты могла оказаться интракраниальная опухоль, и что ему на самом деле очень повезло, что кости выемки «седла» были очень хрупкими.

По пути в отель они говорили о своей квартире в Вене, о вечерах в Гринцинге, когда солнце садится, и все торопятся в Винные сады. Они пили кофе в холле отеля, и Азиадэ рассматривала руки Хасы, которые ловко управляли саблями и копьями, так отличающимися от звонкого оружия янычар.

- Он поправится Хаса? - спросила она как бы невзначай, словно ей не было никакого дела до дервиша.

- Если не начнется менингит, то конечно поправится. В противном случае - он умрет.

Голос Хасы звучал холодно и надменно. Азиадэ поежилась и, склонив голову набок, стала рассказывать о своем отце, об университете, о человеческой мудрости, которая способна сделать гораздо больше, чем грубая сила, а перед глазами все еще стояло залитое кровью лицо дервиша. Ужас охватил ее, неужели скальпель Хасы может вернуть несчастному святому зрение и силу. Ведь это кощунство - бросать судьбе такой вызов. Несомненно, темная и кровавая магия Хасы окажется бессильной перед волей Аллаха. Азиадэ хотела бежать отсюда до того, как случится неизбежное, и она окончательно утратит веру в своего мужа.

- Ведь местные врачи смогут продолжить его лечение, – сказала она просящим голосом. – Давай уедем утром в Дубровник. Здесь так жарко, я очень хочу к морю.

Хаса согласился. Он не догадывался, отчего жена вдруг так неожиданно захотела уехать отсюда, но, видя ее просящий взгляд и дрожащие губы, он с радостью представил себе, как хорошо было бы лежать с ней на пляже Дубровника, любуясь голубой далью Адриатики.

Их отъезд больше походил на бегство с места преступления. Две недели Хаса плескался в теплых водах Средиземного моря, а Азиадэ лежала на горячих песках и вглядывалась в море, которое омывает и ее родину.

- Надо бы узнать, как там дела у твоего дервиша, - сказал как-то Хаса с сознанием вины, на что Азиадэ стала вдруг очень разговорчива и предложила экскурсию через горы Черногории в Цетинье.

Они проезжали через Ловцен, и голубая бухта Катарро лежала далеко внизу у их ног, когда машина остановилась на крутом склоне. Больше всего Азиадэ боялась возвращения в Сараево, где их, скорее всего, ожидало известие о том, что святой умер и все старания Хасы были напрасными.

- Мы проедем мимо, – сказала она Хасе, когда они сели в поезд, везший их обратно, – нам не обязательно заезжать в Сараево.

Но когда на горизонте появились минареты Царска Джамии, она вдруг собрала чемодан, схватила Хасу за руку и спрыгнула на перрон.

- Что с тобой, Азиадэ? – спросил Хаса, но жена не ответила.

Они позавтракали в отеле и отправились гулять по улочкам базарного квартала. В турецком кафе напротив Царска Джамии сидел дервиш Али-Кули и курил длинное наргиле. Вокруг него сидели бородатые мужчины с благочестивыми и хитрыми лицами. За одним из столов, попивая кофе из маленьких чашек, сидели Хасановичи.

Дервиш поднялся, подошел к Хасе и низко ему поклонился.

- Женщина! - обратился он к Азиадэ. – Ты - та, что имеет счастье быть женой этого мудреца, переводи!

Он говорил очень торжественно, и Азиадэ затаила дыхание.

- Мудрец, – сказал дервиш – ты вернул моим глазам зрение, моей коже цвет, моему телу силу, моим волосам рост. Я буду молиться, чтобы жизнь твоя была светлой, постель - мягкой, а жена - достойной тебя.

Хаса смущенно поклонился. Бородатые мужчины обступили его. Серьезные и торжественные лица были обращены к нему, а семейство Хасановичей купалось в лучах его славы. Дочь паши и внучка бывшего правителя Боснии была забыта, ее оттеснили к стене сада. Азиадэ была всего лишь женщиной, не способной на таинственное чудо, дарованное рукам Хасы, ей не дано было возвращать глазам зрение, телу - силу, а волосам - рост. Она всего лишь женщина, рожденная для того, чтобы быть покорной рабой своего достойного мужа.

Хаса с трудом вырвался из плотного кольца азиатской благодарности. Смущенно улыбаясь, он схватил Азиадэ за руку, и они вышли из кафе.

Азиадэ, погруженная в свои мысли, молчала всю обратную дорогу. В отеле она заявила Хасе, что хочет купаться, и заперлась в ванной. Она открыла воду, в одежде присела на край ванны, и слезы потекли по ее щекам. Она смотрела, как наполнялась ванна, потом закрыла кран, опустилась на пол и долго и тихо плакала, сама толком не зная, почему. Хаса победил, и ей было больно и одновременно радостно оттого, что она перестала быть дочерью паши, а стала просто женой человека, способного победить смерть.

Она вытерла слезы ладонью. Вода в ванной была прозрачной и испускала пар. Погрузив лицо в теплую поверхность воды, Азиадэ на мгновение задержала дыхание. Да, древний Восток - мертв. Святого из братства Бекташи спасает неверный Хаса, который, таким образом, перестает быть просто человеком, завоевавшим любовь дочери паши. Она поднялась, осушила лицо и на цыпочках вошла в комнату. Хаса лежал, растянувшись на диване, и рассматривал узор на потолке. Ничто не выдавало в нем ни победителя, ни героя. Азиадэ присела рядом с ним и обняла его за голову. Его смуглое лицо было довольным и немного сонным. Она коснулась ресницами его щеки и почувствовала легкий аромат его кожи.

- Хаса, – прошептала она, - ты настоящий герой. Я буду тебя очень сильно любить.

- Да уж, - ответил Хаса сонно, – нелегко было вырваться из этой азиатской толпы, они болтали без умолка.

Он протянул руки и коснулся ее упругого гибкого тела, которое безвольно и жаждуще лежало возле него. Он приблизил ее к себе. Глаза Азиадэ были закрыты, а на губах застыла улыбка.

 

Глава 13

 

Хаса жил в большой квартире на втором этаже одного из старинных домов на Ринге.

Две тетки со светлыми молчаливыми глазами на морщинистых лицах, заботились о ней в отсутствие Хасы. Азиадэ завоевала их расположение низким поклоном, которому научилась еще в Стамбуле, когда во время войны готовилась быть представленной эрцгерцогине.

Окна квартиры выходили на широкую улицу и зеленые деревья городского сада. Азиадэ высунулась в окно и вдохнула мягкий воздух Вены, аромат цветов, далеких лесов и зеленых холмов Австрии. Она осматривала квартиру, а тетки, мило улыбаясь, передавали ей ключи от шкафов, антресолей и подвалов.

Хаса ходил по комнатам и радовался, как ребенок, который неожиданно нашел давно потерянную игрушку. Держа Азиадэ за руку, он водил ее по длинной столовой, обставленной темными, обитыми кожей стульями. Потом показал ей салон-эркер, полукруглые наружные стены которого представляли собой сплошные окна, а в центре стояли светлые мягкие кресла. Азиадэ увидела и белый кабинет для приема больных с бесконечным количеством металлических инструментов в стеклянных шкафах. В приемной на столике лежали старые журналы, а на стенах висели фотографии людей, которым, по их собственному заверению, Хаса спас жизнь. Спасенные с гордыми застывшими лицами строго смотрели на Азиадэ.

Дойдя до ванной комнаты, Азиадэ остановилась без сил и увидела в зеркале свое взволнованное и покрасневшее лицо.

- Воды, – попросила она. - Пожалуйста, дай воды. Слишком много мебели сразу.

Хаса налил воды из крана и протянул ей стакан. Она пила медленно и с наслаждением, но лицо ее при этом оставалось серьезным.

- Какая вода! – воскликнула она. - Лучшая после стамбульской. - Потом посмотрела на ничего не понимающего Хасу и пояснила: - Ты же знаешь, мы, турки, не пьем вина. Зато хорошо разбираемся в воде. Мой отец может различить откуда, из какого родника любая вода. Когда мой дед приехал в Боснию, он приказал привезти себе в огромных канистрах воду из Стамбула. А это - лучшая вода в Европе.

Она продолжала пить маленькими глотками, а Хаса думал при этом, что так, должно быть, пили ее дикие предки, добравшись до родников после долгих странствий.

- У нас,- сказала Азиадэ, поставив стакан, – в домах только ковры на полу и диваны вдоль стен. На диванах лежат подушки, а по комнатам расставлены маленькие столики. Мы спим на матрасах, расстеленных на полу. Днем их убирают в стенные шкафы. Зимой для обогрева в комнату приносят печь на углях. Я не привыкла к такому количеству мебели, Хаса, я буду спотыкаться о столы и шкафы. Ну, ничего, показывай дальше.

Проведя ее по анфиладе длинных темных коридоров, Хаса открыл дверь в спальню.

- Здесь, – сказал он гордо.

Азиадэ увидела две стоящие рядом широкие кровати, ширму, диван и столы.

- Здесь значит, – сказала она, смущаясь, и подумала о Марион, которая когда-то лежала здесь и мечтала о других мужчинах.

Хаса закрыл дверь. Он стоял посреди комнаты, смотрел на кровать, на Азиадэ, на маленький круглый столик и на лице его была написана грусть.

Азиадэ коснулась его подбородка, он бросил на нее умоляющий взгляд и крепко прижал к себе, как бы защищаясь от чего-то невидимого, чужого, вдруг возникшего в комнате.

Азиадэ обняла Хасу, чувствуя жалость к этому сильному человеку, столь беспомощному в этом мире недосказанных слов и полувыдуманных чувств. Она погладила его по щеке и подумала, что сделала бы все, чтобы Хаса остался чудотворцем, сильным и умным в этом реальном мире. «Не бойся, – хотела она сказать ему, – я буду тебе верной женой». Но она ничего не сказала, а просто стояла, обняв его за шею, и Хаса видел в ее глазах преданность азиатских женщин.

- Пойдем, – сказала она тихо, – надо распаковывать вещи.

Ночью они лежали на широких кроватях, тесно прижавшись друг к другу, и он, перебирая ее волосы, рассказывал о своих друзьях, о своем любимом кафе, о городском театре с отделанной золотом мраморной лестницей и о жизни, которая начнется, как только они разберут вещи и обживутся.

Азиадэ молча рассматривала лепку на потолке и думала о Марион, которая тоже когда-то смотрела на эту лепку, мечтая при этом о других мужчинах. Она хотела спросить Хасу о Марион, но не решалась. Постель была мягкой и теплой. На Хасе была темная пижама, и он лежал, положив голову ей на колено.

- Останься со мной, Хаса, – сказала она, хотя Хаса и не собирался никуда уходить.

Она приподнялась и посмотрела на него, сияя от счастья.

Хаса улыбался, немного далекий, полный загадочных сил, с помощью которых ему удалось покорить ее. Он притянул ее к себе, и Азиадэ почувствовала себя маленьким ребенком в руках большого волшебника. Она закрыла глаза, ощущая его руки, тело, дыхание, которое стало вдруг теплее и ближе. Приятное чувство страха охватило ею. Стыдливо смущаясь, она открыла глаза. Где-то очень далеко увидела она узор лепки и лицо Хасы, которое вдруг удлинилось, стало серьезным, с прищуренными глазами, увидевшими, казалось, что-то загадочное, страшное.

Хаса уснул, поджав колени под живот, снова по-детски положив голову ей на колени. Азиадэ не спалось, она всматривалась в темноту. Квартира напоминала ей остров, а сама она - чудом спасшуюся с потерпевшего крушение корабля в этом бушующем океане, который люди называют жизнью. Где-то там, снаружи, были какие-то кафе, мужчины и женщины, которые думали, как Хаса, но не были волшебниками, не насиловали свои разум и чувства. Где-то там была Марион, чье место она заняла, и о которой она лишь знала, что та путешествует по миру с чужим мужчиной и заслуживает всех наказаний, которые Аллах уготовил распутным женщинам.

- Хаса, – сказала она, потянув его за волосы, - Хаса.

Он удивленно открыл глаза и спросонья откашлялся.

- Между нами так много воздуха, - прошептала Азиадэ, - подвинься ко мне поближе, Хаса.

- Хорошо, – пробормотал Хаса и снова заснул.

Азиадэ закрыла глаза. Ей хотелось, чтобы эта ночь длилась бесконечно, чтобы Хаса всю жизнь лежал возле нее, как спящий ребенок, и не должен был бы уходить в этот таинственный мир чуждых ей людей, поступков и слов.

Она уснула спокойная, свернувшись в комок, и крепко сжимая лежащую на ее груди руку Хасы, так словно та была волшебным средством против волн океана, омывающего остров.

 

Глава 14

 

В кафе на Ринге шуршали газеты. Старый, весь в морщинах метрдотель, узнал Хасу первым. Он поприветствовал его и крикнул официанту:

- «Фиакр» и «Медицинский еженедельник» для господина доктора, как всегда! Вернулись домой? – спросил он, склонившись над мраморным столиком, хотя это было и так очевидно.

- Вернулся, – ответил Хаса, - к тому же женатым.

- Поздравляю от всего сердца, господин доктор. Милостивая фрау, наверное, иностранка?

- Да, турчанка.

Метрдотель кивнул так, будто женитьба на турчанке, было делом само собой разумеющимся и принялся обстоятельно рассказывать о том, что его брат служил в Турции и что турки тоже нормальные люди. Он ненадолго отошел и вернулся со стопкой газет.

Хаса рассеянно листал газеты, а за окном над Рингом сияло солнце. Красиво одетые дамы с маленькими собачками прогуливались по улице, самодовольно оглядываясь вокруг себя. Ветви деревьев склонялись над Рингом, а мрачное здание Оперы напоминало крепость.

Тут распахнулись двери и в кафе стали входить люди, которые, заметив Хасу, радостно взмахивали руками и подходили к его столику, чтобы поздороваться.

Хаса отвечал на приветствия, переполненный радостью возвращения. Вот они - люди, которых он называл своим «кругом», и которым судьбой было предназначено окружать его, общаться с ним, приглашать в гости, считать его достаточно милым или просто невыносимым, и прослеживать его жизнь с праздным любопытством зрителей. Это были - гинеколог, доктор Хальм, седовласый Матушек - изобретатель очень известной, но бесполезной диеты; ортопед Захс, который работал в своей клинике только зимой, в лыжный сезон; длинноногий хирург Матес, влюбленный в китайскую живопись, и невролог Курц, заведовавший санаторием и увлеченный каким-то сосудистым заболеванием.

Друзья сидели за столиком, задавали вопросы, которые по сути дела, не очень-то отличались от вопросов обера, и озабоченно качали головами.

- Так значит ты, содомит ты эдакий, женился на ангорской кошке, - с завистью в голосе, произнес кто-то из них.

Хаса кивнул и ему вдруг показалось, что все это уже происходило с ним однажды, в каком-то ином, нереальном мире.

Мраморный столик был заставлен кофейными чашками. Пролившаяся из стакана вода тонкой полоской растеклась по его мраморной поверхности, образуя бухты и озера под чашкой доктора Курца.

Хаса рассказывал им о своем свекре, бывшем паше, который ныне управляет большим ковровым магазином, о необычных науках, которые изучает его жена, и о дворце на Босфоре. Потом, немного смущаясь, дополнил свой рассказ историей о чудесном исцелении всемирно известного дервиша Али-Кули из Сараево.

Стол слушал с восхищением и завистью. Только когда он проронил слова «опухоль гипофиза», лица их прояснились и высказывания приобрели деловой и профессиональный характер.

- Это что! Вот у меня недавно был такой случай, – сказал доктор Курц, умаляя значимость опухоли гипофиза. - Коммерческий советник Дански, приступ нервной икоты. Он икал три дня без остановки. Что тут можно сделать?

Он замолчал и гордо посмотрел по сторонам.

- Подержать голову полчаса под водой, задержав дыхание. Действует безотказно, – сказал хирург с жестокостью, присущей людям его специальности.

- Проглотить лед, – высказал свое мнение ортопед, подумав при этом о ледовом покрытии в лыжный сезон.

- Я попробовал гипноз, – продолжил доктор Курц, - и представьте себе, он просыпается от гипноза и продолжает икать дальше.

- Тебе надо было позвать профессора Заама,– сказал Хаса участливо, - я слышал, что ему известно какое-то верное средство от икоты.

Врачи заговорили одновременно, перебивая друг друга. Курц говорил что-то о психическом шоке, а Матушек страстно и громко заявил:

- Да это же вазомоторное расстройство диафрагмы.

За соседними столиками оглядывались на них. Старый метрдотель стоял у колонны и довольно смотрел на столик врачей. «Ученые споры, – с уважением думал он, - все-таки, у нас - самое лучшее кафе».

- Вам всем надо пройти дополнительные курсы подготовки для медиков-неучей, – сказал гинеколог Хальм. - Вы забыли теорию. Это же простое раздражение диафрагмы. А кто отвечает за иннервацию диафрагмы? Nervus sympathicus. Ага! Слышали ли вы что-нибудь о Lucus cisylbachi? Так то. Тут есть только один...

Он не закончил фразы. Перед их столом возникла блондинка, испуганно смотрящая на спорщиков, на бухты и озера, омывающие чашку доктора Курца.

- Меня зовут Азиадэ, - сказала девушка, и икота коммерческого советника канула в бездну медицинской науки.

Врачи вскочили. Азиадэ пожимала незнакомые мужские руки и украдкой посматривала на смущенно мигающего Хасу. Так значит эти мужчины, чьи руки она сейчас пожимает и на чьи вопросы должна отвечать, и есть те люди, которые представляют загадочный мир Хасы.

- Да, - рассеянно отвечала она, присев за стол. - Вена действительно, очень красивый город.

Врачи с любопытством разглядывали ее и задавали вопросы, на которые Азиадэ терпеливо и подробно отвечала.

Посторонние мужчины улыбались ей, и их лица отражали при этом самые различные эмоции. Они смотрели на Азиадэ, на ее серые глаза, короткую верхнюю губку, беспомощное выражение лица, и мир казался им прекрасным, полным заманчивых тайн и загадок, отличающихся от необъяснимой икоты коммерческого советника Дански.

- По вечерам мы ездим в Хойриген, – сказал доктор Курц, слывший знатоком женской души. - Вы были когда-нибудь в Хойригене, милостивая фрау?

- Нет, но я знаю, что это где-то в Гринциге. На закате, люди собираются в виноградниках и поют там песни.

- Почти правильно, - похвалил Курц, и остальные мужчины одобрительно закивали головами.

Да, они все сегодня собирались ехать в Хойриген, к виноградным садам в пригороде, на эти узкие улочки и старинные маленькие домики, разбросанные на невысоких холмах, освещенных мягким светом луны.

Они поднялись. Скорее домой! Заглянуть в клинику, сделать необходимые звонки пациентам, договориться с женой или подругой, и в путь по ухабистым дорогам к ночной тишине старых виноградников.

- Хорошо,- покорно сказала Азиадэ, - в Хойриген.

Стройная и далекая, стояла она возле Хасы. Он протянул ей руку и повел к выходу под пристальными взглядами посетителей кафе.

- Жгёт,- сказала Азиадэ, двигая плечом.

- Что жгёт?

- Взгляды. Мужчины смотрят на меня так, будто готовы наброситься с поцелуями.

- Может, они на самом деле этого хотят.

- Молчи, – сердито сказала она, топнув ножкой. - Так не говорят со своей женой. Поехали. Поехали в Хойриген.

Накрытые стеклом свечи освещали длинные зеленые столы. Низко склонившиеся ветви деревьев напоминали застывших призраков. По саду ходили девушки в пестрых юбках и разносили кувшины с вином на широких подносах. Мерцающий свет свечей отбрасывал на лица красноватый отблеск. С виноградников тянул легкий, теплый ветерок. Люди сидели за длинными зелеными столами, растворяясь в нарастающем сиянии луны.

Все происходящее, напоминало древний языческий ритуал поклонения человека виноградной лозе.

Кувшины быстро пустели. Столы и деревья плыли перед глазами людей, предметы причудливо изменяли очертания, а на мягкой траве сада кружилась тень вечного Диониса. Отовсюду доносился смех охваченных аттическим весельем людей. Тихий сад постепенно превращался в античный храм, где укрытые стеклом свечи возжигались в знак поклонения невидимым божествам.

Где-то вдалеке тихо и тоскливо пела женщина. Люди слушали, подперев головы руками, и им казалось, что в этом грустном пении звучат их собственные мечты, грезы и желания. Какой-то толстый человек одиноко сидел у дерева, и на лице его отразилась вся земная боль. Он тихо всхлипывал и сам был похож на ветку дерева, всего на одну ночь отделившуюся от ствола, чтобы раствориться в таинстве ночного праздника.







Дата добавления: 2015-08-17; просмотров: 350. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Расчетные и графические задания Равновесный объем - это объем, определяемый равенством спроса и предложения...

Кардиналистский и ординалистский подходы Кардиналистский (количественный подход) к анализу полезности основан на представлении о возможности измерения различных благ в условных единицах полезности...

Обзор компонентов Multisim Компоненты – это основа любой схемы, это все элементы, из которых она состоит. Multisim оперирует с двумя категориями...

Композиция из абстрактных геометрических фигур Данная композиция состоит из линий, штриховки, абстрактных геометрических форм...

Эффективность управления. Общие понятия о сущности и критериях эффективности. Эффективность управления – это экономическая категория, отражающая вклад управленческой деятельности в конечный результат работы организации...

Мотивационная сфера личности, ее структура. Потребности и мотивы. Потребности и мотивы, их роль в организации деятельности...

Классификация ИС по признаку структурированности задач Так как основное назначение ИС – автоматизировать информационные процессы для решения определенных задач, то одна из основных классификаций – это классификация ИС по степени структурированности задач...

Устройство рабочих органов мясорубки Независимо от марки мясорубки и её технических характеристик, все они имеют принципиально одинаковые устройства...

Ведение учета результатов боевой подготовки в роте и во взводе Содержание журнала учета боевой подготовки во взводе. Учет результатов боевой подготовки - есть отражение количественных и качественных показателей выполнения планов подготовки соединений...

Сравнительно-исторический метод в языкознании сравнительно-исторический метод в языкознании является одним из основных и представляет собой совокупность приёмов...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.013 сек.) русская версия | украинская версия