Необычность

Необычность как фактор страха следует рассматривать в дополнение к перечню естественных сигналов опасности Боулби. Данный фактор можно отнести к той категории стимулов, о которых некоторые психологи говорят в терминах гипотезы несоответствия (Bronson, 1972; Kagan, Kearsley, Zelazo, 1978). В общем виде эта гипотеза постулирует, что любой стимул, достаточно отличный от привычных стимулов, может активировать эмоцию, причем степень несоответствия этого стимула привычным стимулам, по мнению некоторых психологов, влияет на тип и интенсивность активируемой эмоции. Хотя в рамках данной гипотезы невозможно объяснить, почему тот или иной «несоответствующий» стимул активирует конкретную эмоцию, она тем не менее имеет некоторую объяснительную силу. Очевидно, что стимул умеренной степени несоответствия может активировать эмоцию интереса, тогда как несообразно измененный стимул может активировать страх.

Когда незнакомый стимул характеризуется высокой степенью несоответствия, то есть его качество и интенсивность не соответствуют прошлому опыту индивида, вероятность активации страха значительно возрастает. Вы, наверное, уже задаетесь вопросом — в чем разница между понятиями «необычность» и «несоответствие»?

В данном контексте, говоря о «необычности» стимула, мы имеем в виду, что стимул не только отличен от знакомых индивиду, но и представляется ему в некотором роде «странным», «непонятным». Именно в силу своей странности и непонятности он чужероден индивиду и воспринимается им как источник угрозы. Так, например, шимпанзе с головой нормальных размеров, но необычно маленьким и в то же время функционирующим телом воспринимается другими особями как чрезвычайно странный объект. По данным экспериментов Хебба, один вид головы шимпанзе без тела также вызывает у других обезьян сильнейший страх.

Результаты экспериментов с детьми согласуются с наблюдениями Хебба (Schwartz, Izard, Ansual, 1985). Исследователи предъявляли детям объемные маски искаженных человеческих лиц, это были точные копии тех масок, которые использовал в своем исследовании Каган (Kagan et al., 1978). В лаборатории был устроен небольшой «театр». Ребенка усаживали на расстоянии четырех футов от импровизированной сцены в отгороженную с трех сторон кабинку, так что он мог видеть только сцену; затем открывался занавес, и перед ребенком возникала либо маска нормального человеческого лица, либо маска одноглазого уродца, которая приближалась к нему либо постепенно, либо стремительно.

Дети по-разному реагировали на предъявляемые им маски. Одни выказывали сильнейший интерес, другие протестовали и выказывали гнев, третьи реагировали развернутым мимическим выражением страха. Страх проявили около 20 % 7-месячных детей и около 35 % детей в возрасте 14 месяцев. Анализ результатов исследования показал, что скорость приближения маски и степень ее «необычности» не оказывали существенного влияния на реакцию ребенка. Эмоциональные реакции конкретного ребенка при разных условиях и разных типах масок были практически одинаковы. Исследователи пришли к выводу, что человеческая маска размером с нормальную человеческую голову, помещенная на белую квадратную панель (12 χ χ 12 дюймов), является для младенцев столь же несоответствующим и необычным объектом, каким для особей шимпанзе в экспериментах Хебба являлась голова шимпанзе без тела. Таким образом, несмотря на невозможность точного определения понятия «необычность» или «странность», фактор необычности, по-видимому, можно считать одним из естественных сигналов опасности.

Высота

Высота как активатор страха также может рассматриваться в качестве естественного сигнала опасности. При определенных условиях и на определенном этапе индивидуального развития дети начинают бояться высоты. Изучение реакции младенцев на высоту проводили с помощью специального сооружения, называемого «ложным провалом». Оно представляет собой большой стол со стеклянной поверхностью, к нижней стороне которой прикрепляется клетчатая скатерть, причем на одной половине стола скатерть прикрепляется непосредственно к стеклу, а на другой она размещается двумя футами ниже. В середине стола устанавливается прочная непрозрачная доска, на которую усаживают ребенка. Таким образом, ребенок, глядя в одну сторону, видит стол, покрытый скатертью, а глядя в другую — имитированный обрыв.

Для изучения реакций младенцев на ложный провал Кэмпос и соавт. (Campos et al., 1978) применяли следующие процедуры. Первая заключалась в том, что ребенка усаживали на доску в середине стола, а затем всевозможными способами заманивали на ту сторону стола, где был ложный провал. В другом случае ребенка осторожно помещали либо на «мелкую» половину стола, либо на «глубокую» (техника непосредственного помещения)

Кэмпос обнаружил, что очень маленькие дети (6 месяцев и меньше) не выказывают видимых признаков страха, когда их помещают на «глубокую» половину стола. Некоторые ученые объясняют это тем, что в этом возрасте у детей еще не сформировано восприятие глубины и поэтому они не способны к восприятию связанной с ней опасности. Однако Кэмпос, используя технику непосредственного помещения, показал, что даже в этом возрасте дети способны воспринимать разницу между «мелкой» и «глубокой» половинами стола. Он пришел к этому выводу, измеряя у маленьких испытуемых частоту сердечных сокращений. Когда младенцы находились на «мелкой» половине стола, частота сердечных сокращений была у них ниже, чем на «глубокой» половине. Поданным Лэси (Lacey, 1967), снижение частоты сердечных сокращений характерно для процесса ориентировки и связано с восприятием и обработкой новой информации. Как уже говорилось, эмоция интереса первоначально сопровождается снижением частоты сердечных сокращений. Следовательно, мы имеем основания предполагать, что дети, находясь на «мелкой» половине стола, испытывали интерес и воспринимали и обрабатывали информацию, поступающую от зрительных рецепторов.

Когда младенцев переносили на «глубокую» половину, частота сердечных сокращений у них резко возрастала, и это свидетельствовало о том, что младенцы отличали одну половину стола от другой, а единственное видимое различие между ними, даже для взрослого человека, заключалось в расстоянии от поверхности стола до клетчатой скатерти. Результаты эксперимента Кэмпоса косвенно указывают на то, что 6—7-месячные дети способны к восприятию глубины.

Вскоре другими исследователями была разработана новая процедура эксперимента, которая позволяла непосредственно оценить способность младенцев к восприятию глубины (Fox, Aslin, Shea, Dumais, 1980). Младенцу предъявляли двухмерный и трехмерный образцы стимульного материала, они были абсолютно идентичны за исключением одного дополнительного измерения, соответствующего параметру глубины. Фокс и соавт. показали, что уже в 4-месячном возрасте младенцы имеют хотя бы рудиментарное восприятие глубины. Таким образом, изменение частоты сердечных сокращений, отмеченное у младенцев в эксперименте Кэмпоса, и перцептивная дискриминация двух- и трехмерных стимулов, зарегистрированная в эксперименте Фокса, прямо и косвенно свидетельствуют о том, что 4-месячные дети способны к восприятию глубины.

Тот факт, что дети в возрасте от четырех до семи месяцев не обнаруживали страха перед «ложным провалом», объясняется не отсутствием у них способности к восприятию глубины, а другими факторами. Проведя серию оригинальных экспериментов, 'Кэмпос и соавт. показали, что фактор возникновения страха перед «ложным провалом» складывается из двух составляющих — способности к восприятию глубины и способности к передвижению (на основе как минимум трехнедельного опыта ползания). Вполне возможно, что есть и другие факторы, однако Кэмпосу не удалось выявить их. На сегодняшний день известно лишь, что, несмотря на то что дети начинают ползать в разном возрасте (от семи до одиннадцати месяцев), они обнаруживают страх перед ложным провалом только после трехнедельного опыта ползания.