Геродот — наш современник

 

Несмотря на то что в XX веке, как мы видели, случались еще — и нередко — рецидивы гиперкритического, пренебрежительного отношения к Геродоту, все-таки именно в этом столетии ситуация с изучением его труда коренным образом изменилась в лучшую сторону. Каковы были причины этого изменения?

Вспомним прежде всего, чем выделялась геродотовская «История» на общем фоне античного историописания. Отличительных черт у нее много, но особенно бросается в глаза широта — в самых различных смыслах: и в хронологическом, и в географическом, и — что наиболее важно — широта охвата материала. Отступления, экскурсы, которыми изобилует сочинение Геродота, возможно, несколько затрудняют читателю задачу последовательного отслеживания основного сюжета — Греко-персидских войн, вносят элемент хаотичности в изложение, но зато создают настоящее «эпическое раздолье».

Сколько фактов сообщает нам «Отец истории» — таких, которые он, строго говоря, мог бы и вообще не излагать! За это читателям приходится быть ему глубоко благодарными. Если бы Геродот писал в манере Фукидида и рассказывал только о военном столкновении между греками и персами, никуда не уклоняясь, какой массы ценнейшей информации мы лишились бы! Что знали бы мы, например, об архаической истории Афин, если бы не геродотовские экскурсы о Писистрате, Гиппий, Клисфене? Ведь остальные важнейшие источники об афинском полисе этого времени (в первую очередь «Афинская политая» Аристотеля) в очень значительной, местами просто определяющей степени зависят от Геродота.

Еще большее значение имеет тематическая широта. Для галикарнасца вполне законными предметами исторического исследования являются темы, связанные с этнографией, географией, культурой, религией и т. п., что придает картине общества целостность, многосторонность.

Уже начиная с Фукидида, положение стало совсем иным. Именно он определил ключевую проблематику всей последующей историографии — не только античной, но и европейской вплоть до XX века. Лишь военная, политическая, дипломатическая — одним словом, событийная история интересовала Фукидида и тех, кто шел по его стопам (а таких всегда было подавляющее большинство).

Не случайно Фукидидом так восхищались, видя в нем своего предтечу, историки-позитивисты XIX века во главе с их признанным лидером Леопольдом фон Ранке. Ведь они, как и Фукидид, были убеждены в том, что единственная «правильная» и научная история — это история событий; задача исследователя — как можно более тщательно, точно и детально описать эти события, показать, «как всё происходило на самом деле». Остальные стороны жизни общества, не имевшие отношения к войне и политике, как правило, оставались «за бортом» исторической науки, которая, таким образом, искусственно зауживала собственные задачи.

Неудивительно, что Геродот мало интересовал позитивистов: он никак не укладывался в заданные ими рамки. «Отец истории» оказался гораздо ближе своим коллегам, жившим и работавшим в XX веке, — именно потому, что многие из них сознательно отошли от позитивизма, осознав его ограниченность. Те самые «структуры повседневности», которые занимали столь важное место в геродотовском труде, а начиная с Фукидида, совершенно игнорировались, в новую эпоху опять нашли полноправное и даже приоритетное место в кругу интересов историков.

Произошло это прежде всего благодаря усилиям группы французских историков, сложившейся еще до Второй мировой войны вокруг журнала «Анналы». Правда, ведущие ее представители (Марк Блок, Люсьен Февр, Фернан Брод ель и др.) вначале сконцентрировались на изучении не эпохи Античности, а Средневековья и Нового времени. Но уже довольно скоро предпринятое «анналистами» изменение исторических методик отразилось и на антиковедении. Один из членов группы «Анналов», Луи Жерне, был видным специалистом по Древней Греции. Он создал очень сильную научную школу, в составе которой ряд выдающихся историков — Жан Пьер Вернан, Пьер Видаль-Накэ, Марсель Детьенн, Николь Лоро, Франсуа де Полиньяк, Поль Вен и другие, работали (а те, кто жив, и по сей день работают) явно скорее «по-геродотовски», чем «по-фукидидовски». Их влекло к себе понимание истории того или иного социума как целостной системы, для постижения которой нельзя выпячивать одни стороны бытия за счет других, а нужно стремиться увидеть в ней некое единство, уловить внутренние имманентные связи.

Пальма первенства в области новых подходов, о которых идет речь, и поныне принадлежит Франции. Эти достижения перенимаются учеными из других стран… Налицо расширение исследовательского поля исторической науки: от чисто событийной истории к пресловутым «структурам повседневности». Сходство с Геродотом становится всё яснее и определеннее.

Например, среди выкристаллизовавшихся в последние десятилетия новшеств — изучение прошлого по устным, а не только письменным, как прежде, свидетельствам. Получило право на существование такое понятие, как «устная история». И тут самое время вспомнить, что две с половиной тысячи лет назад именно этим и занимался великий галикарнасец, когда он, чтобы восстановить картину Греко-персидских войн, «снимал показания» с очевидцев.

Еще одно из новых течений в исторической науке — так называемая микроистория: изучение жизни, деятельности, функционирования малых и совсем малых человеческих сообществ, например, конкретной деревни. Наконец пришло понимание того, что история не всегда творится на уровне огромных социальных организмов; порой важно бывает и то, что делают обычные люди в своем обычном окружении. Геродот и здесь намного опередил свое время! Мы неоднократно отмечали, что наряду с широко, размашисто нарисованной грандиозной картиной столкновения Востока и Запада, наряду со сценами, в которых действуют десятки тысяч людей, в его труде постоянно встречаются данные крупным планом эпизоды из истории совсем крохотных общин. К примеру, на островке Фера на юге Эгейского моря обитало, надо полагать, не больше тысячи жителей. А галикарнасец сочно и ярко рассказывает о том, как было основано греческое поселение на Фере, о засухе на острове, о посольстве ферейцев в Дельфы, о том, как пифия приказала им отправить колонистов в Африку, как те с большим трудом взялись за это предприятие, но в конце концов преуспели (IV. 147 и след.). Собственно, сам мир греческих полисов — очень небольших, а порой просто микроскопических государств — в полной мере располагал к писанию «микроистории».

В качестве весьма влиятельного общетеоретического основания исторической науки во второй половине XX века на смену ранее господствовавшему позитивизму пришел постмодернизм, как это направление называют его приверженцы. Одно из главных его положений заключается в утверждении о принципиальной множественности исторической истины. Вот как пишет один из представителей постмодернизма, французский историк Поль Вен: «Существуют лишь гетерогенные программы истины, и труды Фюстель де Куланжа[66]не более и не менее истинны, чем создания Гомера… Различие между реальностью и вымыслом не является объективным, не коренится в самой вещи, а находится в нас»^{226}.

С этим высказыванием можно соглашаться или спорить. Во всяком случае, звучит оно как-то непривычно. Нам, воспитанным в духе традиционного мышления, трудно представить, что нет общей, объективной, единой для всех истины, нет принципиального различия между реальностью и вымыслом… Заметим только, что в данном отношении Геродота можно назвать предшественником постмодернистов. Ведь мы видели, как спокойно «Отец истории» признает колоссальные различия в обычаях разных народов: одни сжигают тела своих покойных родителей на костре, а другие их едят. Видели мы и принципиально «диалогический» подход к бытию у галикарнасца, когда он чуть ли не по любому спорному вопросу предлагает на суд читателей несколько противоречащих друг другу версий, а сам воздерживается от категоричного суждения: пусть, дескать, каждый думает, как ему хочется.

Все эти новые веяния в исторической науке стали ныне настолько значительными, что в самые последние годы начали даже порождать обратную реакцию — восстановление интереса к «нормальной» политической, событийной истории^{227}. Однако изучение «структур повседневности» заняло прочное место в трудах историков и этого места уже не утратит.

Геродот в XX веке оказался удивительно созвучен самым современным подходам в исторической мысли. Перед нами обстоятельство, которое нельзя не подчеркнуть: этот «эпический прозаик» шел «не в ногу» со своим собственным временем, а многие века спустя его труд вдруг зазвучал в унисон с нашим временем. Нередко со стороны передовых историков можно услышать призыв «Назад, к Геродоту!» — или в другой, более парадоксальной формулировке: «Вперед, к Геродоту!».

Появился ряд интереснейших исследований геродотовского сочинения, предпринятых в новом ключе. Их авторы уже не занимались бесплодным обсуждением вопроса, насколько достоверен Геродот как источник, а попытались посмотреть на его «Историю» в рамках присущих ей самой категорий, не подгоняя этот памятник под привычные нам критерии. Особенно большую известность получила книга французского (опять французского!) историка Франсуа Артога «Зеркало Геродота»^{228}, где произведение галикарнасца было проанализировано в качестве свидетельства о том, как греки представляли и воспринимали окружавший их мир иных стран и народов.

Внимательный читатель, наверное, уже заметил, что, говоря об исследователях Геродота, мы упоминаем имена исключительно зарубежных ученых. А как в XX веке обстояло дело с его изучением в нашей стране? Это изучение продолжалось, славные традиции Ф. Г. Мищенко не были до конца прерваны. В советское время появились работы об «Отце истории», среди которых нужно отметить две книги выдающихся отечественных специалистов по Античности. Первая из них, живо и ярко написанная С. Я. Лурье, так и называется «Геродот»^{229}, она полна интересных гипотез и догадок в связи с разными моментами биографии греческого историка, нюансами его мировоззрения и политической позиции. Многие из этих гипотез совершенно недоказуемы, какие-то — маловероятны. Но тут уж ничего не поделаешь: мы видели, что с Геродотом связано немало загадок и проблем, подчас в принципе неразрешимых. Вторая книга — «Повествовательный и научный стиль Геродота» А. И. Доватура^{230}, замечательного филолога-классика, — очень серьезная исследовательская монография, написанная на высочайшем уровне, но не предназначенная для читателя-неспециалиста.

После книг названных исследователей изучение «Истории» Геродота как целостного памятника античной литературы и науки стало менее активным. Анализировались в основном отдельные аспекты этого труда. Когда в исторической науке Запада появились новые подходы, советских историков Античности они как-то не затронули, что и неудивительно: засилье «единственно верной» марксистской идеологии не позволяло заимствовать никакие теоретические новшества у «буржуазных» ученых. В результате у нас историки и по сей день, хотя идеологические путы давно сняты, в силу традиции предпочитают работать «по старинке». Тем самым мы чем дальше, тем больше отстаем от зарубежных коллег, всё труднее становится удерживаться на мировом научном уровне. Мы не поймем Геродота по-настоящему, если будем работать с его произведением так же, как полвека назад.

Итак, теперь Геродот — в полной мере наш современник. По афористичному суждению А. Момильяно, он именно в XX веке реально стал «Отцом истории»^{231}. Новым поколениям историков, да и в целом людям, живущим ныне, он ближе и понятнее, чем их предкам и предшественникам.

 

* * *

 

Наша книга подошла к концу. Что хотелось бы сказать в заключение?

В какой-то момент автор этих строк заметил, что у него получается нечто, в определенной мере похожее на повествование самого Геродота: «пестрое», неоднородное, насыщенное самыми разными отступлениями и оттого чуточку хаотичное. В нашем изложении во многих случаях намеренно не расставлялись точки над i, спорные вопросы так и оставлялись открытыми — предлагались различные варианты их решения, а право выбрать самый подходящий из них предоставлялось читателю. Собственно, именно так поступал и великий галикарнасец.

Обнаружив эту особенность рождающейся книги, автор задумался: хорошо это или плохо? Нужно ли сохранить подобный стиль или же лучше от него отказаться, как-нибудь изменить? После долгих раздумий мы решили последовательно придерживаться именно такой манеры. Не лучший ли способ почтить память великого коллеги — написать о нем в его же духе?

 

 

Основные даты жизни и деятельности Геродота [67]

 

XII–X вв. — основание Галикарнаса.

546 — завоевание персами греческих полисов Малой Азии. 507 — установление афинской демократии.

Рубеж VI–V вв. — творческая деятельность Гекатея Милетского.

500 — начало Греко-персидских войн.

484 — традиционная дата рождения Геродота.

480–479 — поход Ксеркса на Грецию. Артемисия, правительница Галикарнаса, отличается в битве при Саламине.

478 — основание Афинского морского союза.

Около 468 — вступление Галикарнаса в Афинский морской союз. Участие Геродота в заговоре против галикарнасского тирана Лигдамида II. Переселение на Самос.

460-е (?) — первые визиты Геродота в Афины. Начало близких отношений с Кимоном и Филаидами. Начало работы над «Историей».

461 — опала и изгнание Кимона. Перикл становится политическим лидером Афин.

Между 460 и 455 (?) — рождение Фукидида.

450-е — свержение тирании в Галикарнасе. Возможно, кратковременное возвращение Геродота на родину.

459–454 — афинская экспедиция в Египет.

Между 454 и 449 — поездка Геродота в Египет.

449 — завершение Греко-персидских войн.

440-е (?) — поездка Геродота в Скифию.

445/444 — публичное чтение Геродотом своего труда в Афинах и вручение ему государственной денежной награды.

445–443 — участие Геродота в основании Фурий.

437–436 — афинская экспедиция в Черное море.

431 — начало Пелопоннесской войны.

Между 429 и 425 — смерть Геродота.

420-е или 410-е — первое издание «Истории».

 

Краткая библиография

 

Геродот. История. М., 1993.

Дитмар А. Б. От Скифии до Элефантины: жизнь и странствия Геродота. М., 1961.

Доватур А. И. Повествовательный и научный стиль Геродота М., 1957.

Доватур А. И., Каллистов Д. П., Шишова И. А. Народы нашей страны в «Истории» Геродота. М., 1982.

Зайцев А. И. Культурный переворот в Древней Греции VIII–V вв. до н. э. СПб., 2001.

Клингер В. Сказочные мотивы в истории Геродота. Киев, 1903.

Кузнецова Т. И., Миллер Т. А. Античная эпическая историография: Геродот. Тит Ливий. М., 1984.

Лурье С. Я. Геродот. М.; Л., 1947.

Махлаюк А. В., Суриков И. Е. Античная историческая мысль и историография. М., 2008.

Нейхардт А. А. Скифский рассказ Геродота в отечественной историографии. Л., 1982.

Немировский А. И. Рождение Клио: У истоков исторической мысли. Воронеж, 1986.

Рыбаков Б. А. Геродотова Скифия. Историко-географический анализ. М., 1979.

Строгецкий В. М. Возникновение и развитие исторической мысли в Древней Греции. Горький, 1985.

Суриков И. Е. Архаическая и классическая Греция: проблемы истории и источниковедения. М., 2007.

Фролов Э. Д. Факел Прометея: Очерки античной общественной мысли. Л., 1991.